Это не так. Многие были до тебя, моя дорогая, и еще одна ученица после тебя. Ее звали Жизель. Хорошенькая француженка и очень, очень талантливая. Я встретил ее в Париже, и, хотя город сильно изменился, работа с ней сделала мое пребывание там вполне сносным.
– А что... что с ней произошло?
– Она умерла, – ответил Рашкин, склонив голову и вздохнув. – Она убила себя. Подожгла студию и сгорела вместе со всеми картинами. – Рашкин показал рукой на двух ньюменов, которые привели к нему Изабель. – Только эти двое избежали страшной участи, и то благодаря моему вмешательству. Бог свидетель, их спасение далось мне нелегко.
У Изабель похолодело внутри. Она вспомнила, как два года назад, сидя утром за кухонным столом, читала статью об этом бедствии. Весь творческий мир был потрясен случившимся несчастьем, но она переживала его особенно тяжело из-за пожара, уничтожившего ее собственные картины.
– Жизель Маршан, – тихо произнесла она всплывшее в памяти имя художницы.
– Значит, ты знакома с ее полотнами. Своим умением работать со светом и тенью она могла дать сто очков вперед самому Рембрандту. В тот день мы утратили великий талант.
Изабель с ужасом взглянула на Рашкина:
– Вы убили ее. Вы уничтожили ее и всех ее ньюменов. Это вы разожгли огонь, погубивший и художницу, и студию.
– Я совершенно не причастен к этому пожару, как и к тому, который уничтожил твой дом.
– Имейте смелость хотя бы признаться в своих преступлениях.
– Ты несправедлива ко мне. И если уж мое слово теперь для тебя ничего не значит, посмотри на меня внимательно. Неужели я способен обречь самого себя на такое существование? Она была склонна к самоубийству, а все плоды нашей совместной работы пали жертвами этого желания. Теперь я вынужден просить милости у своей бывшей ученицы.
– Нет, – сказала Изабель. – Огонь – ваших рук дело, как и тот, который уничтожил мою студию.
– Я не поджигал твой дом, Изабель.
– Тогда кто же?
Рашкин окинул ее многозначительным взглядом:
– Ты и в самом деле ничего не помнишь?
– О чем?
– Это ты подожгла дом, Изабель, – со вздохом ответил он.
Услышав эти слова, Изабель отшатнулась от своего учителя. Если бы не Биттервид, она бы выбежала из комнаты, но он схватил ее за руку и вернул к лежанке Рашкина.
– Ты всегда обладала даром истолковывать правду в свою пользу, – сказал Рашкин. – Но я даже не думал, что ты так безоговорочно веришь собственной лжи.
– Нет, я бы никогда...
Изабель закрыла глаза, но перед ее мысленным взором заплясали объятые пламенем фигуры. Она вновь услышала рев огня, треск горящей плоти, почувствовала ужасные запахи дыма и поджаренного мяса. Только это не был запах мяса, приготовленного для еды.
– Единственное, что отличает тебя от Жизель, – снова заговорил Рашкин, – это то, что она принесла в жертву не только свои картины, но и себя.
– Нет! – закричала Изабель. Она оттолкнула Биттервида и бросилась на колени рядом с ложем Рашкина. Теперь их лица оказались на одном уровне. – Я знаю, чего вы добиваетесь, но это больше не сработает. Вы не заставите меня поверить своей лжи. Никогда.
– Прекрасно, – ухмыльнулся Рашкин. – Можешь оставаться при своем мнении.
Изабель отлично понимала, что он просто издевается над ней, но не стала обращать на это внимания. Она стиснула зубы и выпрямилась. Спокойно. Молча. Не сводя с него глаз.
– И всё же тебе придется заплатить мне долг, – произнес Рашкин.
– Я не стану этого делать, – покачала головой Изабель. – Я не буду вызывать людей и обрекать их на смерть.
– Людей? Да ты сама называешь их ньюменами. Строго говоря, ньюмены представляют собой всего лишь духовную силу, некое воздействие, которое можно ощутить рядом с определенной вещью или местом. У них нет физической формы.
– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.
– Конечно знаю, – ответил Рашкин. – Но кому, как ни тебе, знать, что они не настоящие?
Изабель оглянулась на двух ньюменов, доставивших ее в это место.
– Вы сами слышали, что он сказал, – заговорила она. – Как вы можете служить такому чудовищу? Как вы можете помогать ему охотиться за такими же, как вы?
Но ни одного из них ее слова не возмутили.
– Какое нам дело до других? – спросила Скара. – Что хорошего они для нас сделали?
Биттервид согласно кивнул:
– А мы станем настоящими. Нам обещали.
– Кто? Это воплощение лжи?
– Он никогда нас не обманывал. – Изабель тряхнула головой:
– Вы не нуждаетесь в нем. Это он нуждается в вас. Вы и так настоящие. Мои ньюмены живут сами по себе, и вы тоже. Если вы думаете по-другому, значит, верите в его обман.
– Нет, – возразил Биттервид. – Он нужен нам.
– Всё, что мы сделали, – продолжала Изабель, – так это приоткрыли дверь, чтобы вы смогли перейти из одного мира в другой. Ты нуждаешься в нем не больше, чем человек, с которого он тебя срисовал, нуждается во мне.
– Ты не находишь, что я прекрасно потрудился над Биттервидом? – заметил Рашкин. – Конечно, всё это только благодаря моей уникальной памяти.
– Я обращаюсь не к вам, – отрезала Изабель.
– Я понимаю, – сказал Рашкин. – Но ты попусту тратишь время, стараясь их переубедить. Они знают правду.
– И как же вы намерены сделать их настоящими? – спросила она.
– Это очень просто. Им требуется всего лишь частица твоей души. Или моей. Или любого, кто способен их вызвать.
Теперь Изабель осознала, что значили слова Биттервида, когда он говорил о ее долге перед ним. Хотя он мог бы просто сказать, что она ему обещана. Он и Скара привели ее сюда, чтобы она помогла своему бывшему учителю восстановить силы, а взамен Рашкин потом отдаст ее этой парочке. Вот и цена его уверениям в безопасности. И цена его обещаниям. Но ведь и раньше Изабель знала, что он лжет.
– Это чудовищно, – сказала она.
– Изабель, ты слишком серьезно к этому относишься. Ты воспринимаешь нас как паразитов, но, уверяю тебя, в моих намерениях нет ничего дурного. Существа, которые необходимы мне для поддержания сил, вовсе не являются настоящими, и мы с тобой это понимаем. Значит, я никого не убил, никому не причинил зла.
Изабель вспомнила свои бесконечные споры с Джоном, но смогла только отрицательно покачать головой.
– А сделать их настоящими, – продолжал Рашкин, – почти ничего не стоит. Они войдут в твой сон и возьмут частицу твоей души. Немного памяти, надежды, снов. Ничего такого, без чего ты не сможешь обойтись.
– Однажды вы появились в моем сне, – вспомнила Изабель. – Но вели себя не так благородно. Вы убили крылатую кошку. И убили бы и Пэддиджека тоже, если бы не вмешался Джон.
Рашкин не стал ни опровергать, ни подтверждать ее слова:
– Для нас с тобой нелегко войти в сны друг друга. Это из-за того, что мы оба – создатели. Но для тех, кого ты называешь ньюменами, сделать это гораздо проще, они более тесно связаны с нашими сновидениями. Они являются порождением нашего творчества, а оно проистекает из наших воспоминаний, снов и воображения.
– И всё же вы убили крылатую кошку.
– Той ночью у меня возникла слишком сильная потребность, – пожал плечами Рашкин. – Раньше я обладал большим терпением. Но, должен тебе напомнить, Изабель, ни один из твоих ньюменов не был настоящим человеком. Чтобы стать настоящими, им необходима частица твоей души, и я бы знал, если бы ты им ее дала. Я никогда не причиню зла никому, кого ты сделаешь настоящим. Я вовсе не такое чудовище, как ты думаешь.
– Разве? Тогда кем вы себя считаете?
– Человеком, прожившим долгую жизнь, но еще не готовым уйти из этого мира.
– И цена для вас не имеет значения.
– У всего есть своя цена, – согласился Рашкин. – Но в моем случае ты ошибаешься, она не слишком высока. Я не собирался снова вмешиваться в твою жизнь и расстраивать тебя, Изабель. Но я ослабел больше, чем предполагал, а за два года, прошедшие после смерти Жизель, я не смог отыскать ни одного достаточно талантливого художника, достойного занять место моего ученика. Это Биттервид напомнил о тебе, но и тогда я не планировал возвращаться, пока не услышал, что ты собираешься иллюстрировать сборник сказок своей подруги. Ну а поскольку уж ты снова будешь вызывать ньюменов... – Рашкин пожал плечами.
– Как вы могли об этом узнать? Я только вчера дала свое согласие.
– В самом деле? Я впервые услышал об этом около месяца назад. Или по крайней мере разговоры о твоем участии в проекте. Но, раз уж мы все здесь собрались, это не имеет никакого значения.
– Так это была идея Биттервида? – возмутилась Изабель. – Похитить меня и притащить сюда?
– Ему не терпится стать настоящим, – сказал Рашкин. – И он не уступает в упрямстве твоему Джону. Мы собирались подождать, пока ты закончишь работу, но потом...
– А что потом? – нетерпеливо спросила Изабель.
– Существует так много причин, способных задержать, а то и отменить выпуск книги, – ответил Рашкин.
На его лице сохранялось всё то же выражение искренности, как и в начале разговора, но Изабель решила, что Рашкин чего-то недоговаривает. Он что-то скрывает. Она мысленно посмеялась над собой. Где это видано, чтобы Рашкин шел к цели напрямую?
– Ты видишь, насколько я ослабел, – добавил он. – Биттервид побоялся, что я не выдержу ожидания. И, как я уже сказал, он очень нетерпелив. Слишком горяч. По-моему, он на всё готов, лишь бы стать настоящим.
– Но ведь он и так настоящий. – Рашкин снова вздохнул:
– Ньюменам не требуется ни пищи, ни отдыха. Они не способны видеть сны, их раны не кровоточат. Они не настоящие.
– Вы так утверждаете только потому, что вам это выгодно.
– Тогда как же ты их определишь?
Изабель оглянулась на ньюменов. Скара уселась прямо на полу и чистила ногти лезвием складного ножа. Похоже, она не обращала никакого внимания на разговор. Биттервид прислонился к противоположной стене и стоял скрестив руки на груди. Он явно прислушивался, но его лицо оставалось непроницаемой маской.
– Они другие, – сказала Изабель. – Просто другие. Не лучше и не хуже, чем каждый из нас.
– Какая непредвзятость, – улыбнулся Рашкин. – Какая корректность! Может, в будущем мы станем относиться к ним как к людям, страдающим бессонницей?
– Я уже больше не Иззи, – сказала ему Изабель. – Я больше не та впечатлительная девочка, которую вы взяли под свое крылышко и которая верила каждому вашему слову только потому, что вы носили громкое имя Винсента Аджани Рашкина, будь он проклят. Господи, как я вас ненавижу!
– Но ты все же назвала свой дом в мою честь. – Изабель презрительно фыркнула:
– Вплоть до сегодняшнего утра я не знала, чего было больше в этом жесте: моего восхищения и благодарности за ваши уроки или ужаса и неприятия по отношению ко всему, что вы проповедовали. Сегодня вы помогли мне определиться.
– И несмотря ни на что ты мне поможешь, – произнес Рашкин.
– Не могу поверить, – покачала головой Изабель. – Может, вы не слышите меня?
– Если ты мне поможешь, обеспечив меня своими ньюменами, – продолжал Рашкин, – я исполню твое самое заветное желание.
– Что вы можете знать о моих желаниях?
– Я ее верну – ту подругу, по которой ты до сих пор скорбишь.
Изабель не сразу поняла, что ей предлагает Рашкин. В первый момент она решила, что ошибается.
– Вы ведь не имеете в виду Кэти? – с сомнением спросила она.
Увидев кивок Рашкина, Изабель недоверчиво уставилась на него.
– Это невозможно, – прошептала она.
– А разве возможно появление ньюменов?
– Одно невероятное событие не дает основания считать возможным абсолютно всё.
– Обещаю, я смогу вернуть ее тебе.
Как часто скучала она по взмаху золотисто-красных волос, когда Кэти поворачивала к ней голову, по ее радостной улыбке, по блеску серых глаз? Как часто, видя или читая что-то интересное, Изабель говорила себе, что надо рассказать об этом Кэти, а затем вспоминала, что подруга умерла? Прошло уже пять лет, но такое всё еще случалось. Не каждый день. Даже не каждую неделю. Но случалось.
И как часто она сетовала на преждевременность ее смерти? Сколько раз она думала, что готова на всё, лишь бы ее вернуть?
Но решиться на предложение Рашкина? Не раз Изабель задумывалась над созданием портрета Кэти, чтобы вызвать ее, как вызвала Джона и остальных, но понимала, что ее мечты несбыточны. Ньюмены были новичками в этом мире. Кэти прожила жизнь и умерла в нем. Для нее возврат невозможен. Этот мир был для нее прошлым.
Несмотря на всё это, сознавая, что Рашкин способен вызвать лишь призрак, подделку, а не настоящую Кэти, Изабель дрогнула перед соблазном. А что, если он действительно сумеет? Так много вопросов она должна была задать подруге, так много осталось загадок, на которые только Кэти могла дать ответ.
Я поняла, что влюбилась в нее с самого первого дня, но никак не могу набраться смелости, чтобы признаться.
Остается надеяться, что я сумею это сделать раньше, чем кто-то из нас умрет.
Меня не привлекают мужчины, но и женщины тоже. Я люблю только Иззи.
Она должна узнать, правда ли всё это.
– Ну как? – спросил Рашкин. – Такая сделка тебя устраивает?
Изабель заморгала, отгоняя воспоминания, и уставилась на своего собеседника. В его изможденном лице она снова с удивлением обнаружила сходство с каким-то насекомым. Девушка медленно покачала головой.
– Вы призовете Кэти в наш мир. И какой она будет? – спросила она. – Такой, как они? – Изабель ткнула пальцем в сторону Биттервида. – Бледной копией настоящего человека? Чудовищем?
– Нет, – ответил Рашкин. – Я воспроизведу ангела.
– Винсент, я больше не верю вашей лжи. И уже давно.
– А если я сначала верну ее? – настаивал он. – До того как ты напишешь хоть одну картину, я верну твою подругу, и ты сама сможешь убедиться, что я не лгу.
– Что... Что вы такое говорите?
– Я ее верну. Если ты убедишься, что это действительно твоя подруга, ты будешь работать для меня. Если нет, мы разойдемся в разные стороны, и я тебя никогда больше не потревожу.
У Изабель не хватило сил отказаться сразу, и она ненавидела себя за свою слабость.
«Я соглашусь на это не ради себя, – думала она. – Не совсем ради себя. Конечно, я эгоистка и хочу вернуть Кэти, но в этом случае выиграю не только я».
Снова в памяти возникли записи из дневника.
И не только из-за ее красоты, хотя она, бесспорно, очень хороша собой. Она – ангел, посланный с небес, чтобы немного скрасить наше пребывание на планете Земля. Общаясь с ней, мы все становимся лучше.
То же самое можно было сказать и о самой Кэти.
– А эти картины...
– Я тебя прошу лишь о нескольких – чтобы восстановить силы. Две или три, самое большее.
– А ваши ньюмены?
– Я дам им то, чего они добиваются, из своих собственных снов.
Может ли она на это осмелиться? Решится ли она вызвать к жизни двух или трех ньюменов и принести их в жертву ради Кэти?
Это неправильно, и Изабель сама всё понимала. Нельзя даже допускать такие мысли. Нельзя опускаться до уровня Рашкина. Кэти ужаснулась бы ее поступку.
– Ну как? – спросил Рашкин.
– Я...
– Ты можешь даже не создавать новых картин, – продолжал он свои уговоры. – У тебя ведь осталось несколько полотен, выполненных до абстрактного периода; этого будет достаточно.
– Нет, – воскликнула Изабель. – Я не смогу отказаться от них.
И без того трудно было решиться пожертвовать кем-то ради возвращения Кэти, но старыми друзьями – никогда. Невозможно погубить Джона, Пэддиджека, Козетту или любого из горсточки оставшихся после пожара ньюменов.
– Но ты будешь писать для меня?
– Я...
– Изабель, – мягко уговаривал ее Рашкин, – что ты теряешь? Если тебя не устроит качество моей работы, ты ничего не будешь мне должна. В случае успеха цена окажется не так уж высока.
– Я не знаю.
Господи, она так запуталась!
Если Рашкин не лжет относительно своей способности вернуть Кэти, может, и его утверждения о природе ньюменов тоже правдивы. Человеческой жизнью Изабель не смогла бы пожертвовать, даже ради Кэти. Но, возможно, ньюмены не совсем люди. Может, это просто образы с картин? Порождения сновидений, не обладающие собственной жизнью?
Внезапно вспомнился давний разговор с Софи в те дни, когда они делили на двоих одну студию, еще в начале восьмидесятых годов. Они говорили тогда о видениях, и Софи, всегда очень отчетливо помнившая свои сны, настаивала на необходимости оставаться верной своим принципам не только наяву. Софи утверждала, что поступки, совершенные в сновидениях, не могли повлиять на реальную жизнь, но они доказывали способность человека совершать подобные действия и во время бодрствования. Если вы убили кого-то во сне, вы всё равно виновны в убийстве, даже если, проснувшись, не обнаружили трупа и никто не погиб. В своей душе вы допустили возможность убийства.
Разве нынешняя ситуация намного отличалась от снов?
– Я еще раз хочу спросить, – продолжал Рашкин. – Что ты теряешь?
«Свою душу, – подумала Изабель. – И всё, во что я верила».
– Вы не понимаете, о чем меня просите, – сказала она.
– Изабель, я всё понимаю, – покачал головой Рашкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63