Она ласково посмотрела в лицо Джона, потом вздохнула.
– Она снова прогнала тебя?
– Не совсем так.
– Но всё же.
– Да, – согласился Джон. – Она не предложила мне вернуться, по крайней мере так, чтобы я смог это сделать.
– Джон, мне жаль, что я огорчила тебя прошлым вечером.
– Я понимаю, что ты так не думаешь, – пожал плечами Джон.
– Нет, – возразила Козетта. – Я на самом деле так думаю. Я действительно не понимаю, почему люди так переживают из-за любви. Но я не хотела тебя расстраивать. Просто так получилось. Я знаю, как сильно ты переживаешь из-за нее. И не твоя вина, что она заставляет тебя страдать.
– Поначалу я считал, что так отношусь к ней только из-за того, что она вызвала меня в этот мир, – сказал Джон. – Я думал, что мои чувства объясняются волшебством, при помощи которого она открывает дверь между мирами. Казалось, я не могу относиться к ней по-другому. Потом я встретил Пэддиджека и узнал, что он тоже безраздельно предан Изабель, это только подтвердило мои предположения. Но затем Изабель вызвала множество других людей, и я понял, что ошибался. Некоторые любили ее, другие – нет, кому-то она была безразлична. Постепенно я стал понимать, что в моих чувствах повинно мое собственное сердце, а не чары Изабель. Но к тому времени было уже слишком поздно. Она больше не звала меня.
– А ты не мог сам к ней прийти? – спросила Козетта.
– Она прогнала меня, – повторил Джон.
– Но...
– Дело не в моей гордости, Козетта. Изабель больше не хочет меня. Она считает, что я не настоящий.
Джон замолчал, а Козетта не могла найти слов. Она пошевелила ступнями в новых ботинках, потом оторвала выбившуюся нитку с рукава свитера.
– А что тот человек, о котором тебе рассказывала Изабель, – наконец заговорила Козетта, – он и вправду выглядел точно как ты?
Джон грустно улыбнулся:
– По всей видимости. У него точно такой же внешний вид, но несколько зловещий характер.
Козетта не спеша обдумала это известие. Если кто-то вызывает человека, абсолютно похожего на Джона, значит...
– Получается, – предположила она, – что Изабель нарисовала еще один твой портрет?
Только когда она это сделала? У Козетты давно вошло в привычку регулярное посещение студии Изабель. Она делала это отчасти из любопытства, чтобы посмотреть, как продвигается работа, отчасти для того, чтобы прихватить с собой тюбик краски, карандаш, кисть и тому подобные мелочи. Она не видела нового портрета Джона. Изабель несколько лет вообще не писала портретов.
– Это не Изабель, – сказал Джон. – Это Рашкин. А в той девчонке, которую ты видела, не было заметно его манеры письма?
Козетта вздрогнула. Джон прав. Как только она заметила черно-белую девчонку, она сразу же подумала о Рашкине.
– А они тоже могут нами питаться? – спросила она. – Как он?
– Не знаю. Вряд ли. Но они могут притащить нас к нему.
– Ты говорил, что он способен навредить нам только через наши картины или в снах Изабель.
– Я не могу знать всего, – резко ответил Джон.
– Не бесись.
– Извини. Я не бешусь. Я просто... напуган.
У Козетты что-то заныло в животе. Если уж Джон боится, наверно, все они обречены. Придется умереть, так ни разу и не увидев сон.
– Можем мы что-нибудь сделать, чтобы остановить его? – тихо спросила она.
Козетта ненавидела свой страх. Она хотела быть смелой, но это было так трудно. Одно воспоминание о темном человеке вызывало у нее желание свернуться в клубок и спрятаться где-нибудь далеко-далеко. Может, смелость, как и возможность видеть сны, присуща лишь людям с красной птицей в груди? Козетта никогда не задумывалась над этим, но раз даже Джон боится...
– Мы могли бы убить его, – произнес Джон. Козетта удивленно посмотрела на своего друга. Она была не в силах даже представить себе убийство. Не могла вообразить, что кто-то решится навек успокоить птицу, выпустить из тела кровь и сны. Даже из тела такого чудовища, как Рашкин.
– А ты... тебе приходилось убивать? – спросила она.
Джон помолчал, потом медленно кивнул.
– Я даже не знаю, смогла бы я на такое решиться или нет, – засомневалась Козетта.
– Но они хотят убить нас.
– Знаю, но...
– Они хотят причинить зло Изабель. И всем нам. Тебе и мне. Розалинде и Энни Нин. Базилю и Пэддиджеку. Всем, кто еще остался. Вы больше не сможете собираться на лужайке, чтобы потанцевать и спеть песни. И никто из нас никогда не получит возможности увидеть сны. Мы все исчезнем.
В глазах Козетты мелькнуло любопытство.
– Ты бывал на острове? – спросила она. – Ты видел, как мы танцуем?
– И даже слушал сказки Розалинды, – подтвердил Джон. – И наблюдал, как ты рисуешь. А еще я читал стихи Базиля и слушал песни Энни.
– Тогда почему ты не показывался? Почему не подходил к нам?
– Я думал, что помешаю вам.
– Пэддиджек часто говорил, что встречал тебя в лесу, но я считала, что он сочиняет, как обычно. Ты же знаешь, он иногда рассказывает странные истории только потому, что хочет на самом деле, чтобы так и было.
– Я помню. – Мимолетная улыбка мелькнула на его лице, но через мгновение он снова стал серьезным. – Я готов пожертвовать своей жизнью ради него, ради любого из вас и уж тем более ради Изабель.
– Даже если ты иногда чувствуешь себя чужаком? Даже после того, как Изабель тебя прогнала?
– Всё это не может изменить моих чувств, – сказал Джон. – Сознание вашей безопасности позволит мне легче переносить мое изгнание.
– Но ты никогда не был изгнанником.
– Козетта, ты не понимаешь. Ты очень похожа на Изабель. Да и все остальные тоже. Вы поете, танцуете, рисуете и сочиняете сказки. А у меня только один талант. Я охотник и воин. Когда Изабель не захотела меня больше видеть, я решил, что и среди вас мне нет места. Но я всё же присматривал за вами и пытался защищать.
– Так вот как ты провел все эти годы?
– В основном. А еще я пытался овладеть изящными искусствами. – Печальная улыбка тронула его губы. – Но в этом я не преуспел.
– И я тоже, – вздохнула Козетта. – Я имею в виду рисование. Чтобы чего-нибудь достичь, нам нужна красная птица.
Джон покачал головой:
– Красная птица даст тебе возможность делать то, на что способны Изабель и Рашкин – вызывать других в этот мир. Для успехов в живописи она не нужна.
– Значит, ты просто ни разу не посмотрел на мои рисунки вблизи.
– Козетта, тебе не хватает терпения, красная птица тут ни при чем.
Козетта опустила голову, чтобы он не мог видеть ее глаза.
– Всё это теперь не имеет значения, – сказала она, не поднимая головы. – Темный человек вернулся.
– Я не позволю ему тебя обидеть, – заверил ее Джон. – Я уже сказал, что готов отдать жизнь ради вас. И я возьму его жизнь взамен.
Козетта выпрямилась и посмотрела в его глаза:
– Я пойду с тобой.
Она сама удивилась своим словам, поскольку осознала, что говорит правду. Козетта не стала смелее, чем прежде. Более того, ее страх только усилился. Но она была уверена, что выполнит свое обещание. Изабель и друзья были ее семьей. Их связывали более тесные узы, чем кровь и сны. И она готова была на все ради их безопасности.
– Скажи, это правда? – спросила она с надеждой. – То, что говорит Розалинда? Что мы настоящие?
Джон кивнул:
– Отсутствие крови всего лишь делает нас другими.
– Если бы мы не были настоящими, мы бы не заботились друг о друге, правда?
Джон задумчиво помолчал.
– Мне кажется, именно это и делает нас настоящими, – наконец сказал он.
Джон встал и отряхнул ладонями джинсы.
– Как мы отыщем темного человека? – спросила Козетта.
– Изабель будет знать, где он находится. Когда он уезжал, он оставил в ней частицу своей души. Она подскажет Изабель, где его искать.
Джон и Козетта закрыли глаза и сосредоточились на своей связи с Изабель. Спустя мгновение Козетта в тревоге открыла глаза и заметила такое же выражение на лице Джона.
– Она уже нашла его, – сказала Козетта.
– Или он нашел ее, – мрачно произнес Джон. Вся храбрость Козетты исчезла без следа.
– А нам действительно придется его убить?
– Мы должны попытаться, – ответил Джон. – Хотя на самом деле я не уверен, что кто-нибудь из нас может его убить. Он – создатель, а создатели всегда обладают над нами некоторой властью, даже если не они вызвали нас в этот мир. Только Изабель способна его убить.
Козетта разочарованно покачала головой:
– Изабель никому не может причинить зла.
Джон окинул ее странным взглядом, а потом, не останавливаясь, чтобы посмотреть, следует ли за ним Козетта, пустился бегом по переулку, направляясь на север – к частично выгоревшим, частично разрушенным домам той части Ньюфорда, которая носила название Катакомбы. После минутного колебания Козетта побежала за ним.
X
Находящаяся на другом конце города Изабель была напугана не меньше Козетты, но по другой причине. Она не имела ни малейшего представления, куда увозят ее похитители и что ждет ее впереди. Она знала наверняка только то, что в этом замешан Рашкин и перспектива новой встречи с ним пугала Изабель больше всего остального.
Когда-то давно Рашкин сказал ей, что малодушие – такое же преступление, как и все остальные.
– Вся разница состоит в том, – объяснял он тогда, – что оно совершается постепенно. Мы не предпринимаем никаких действий, а просто уступаем собственной трусости. Изабель, мы живем в таком мире, где малодушие приветствуется, но мы называем его компромиссом. Всё дело в названии. Мы говорим, что не стоит поднимать шум. Мы не отстаиваем свои убеждения только потому, что боимся кого-то побеспокоить. Неважно, идет ли речь об искусстве или о борьбе с несправедливостью, но девять человек из десяти позволят не считаться с собой, поскольку они слишком запуганы, чтобы выразить свое мнение.
– Но откуда же, по-вашему, людям набраться такой смелости? – спрашивала Изабель. – Мы все выросли и живем в этом мире. И если не постараемся ладить друг с другом, то воцарится настоящий хаос.
– Кому нужен мир, в котором надо быть трусом, чтобы ужиться с соседями?
– Но мир не состоит только из черного и белого, – возражала Изабель.
– Согласен, но он мог бы быть таким, если бы мы перестали поступаться своими принципами. Мы должны противостоять злу, где бы его ни встретили.
– Наш мир совсем не такой, – не соглашалась Изабель. – И люди в нем не такие. Как можно стать настолько смелым, если даже те, кого мы считаем лучшими, стараются избежать противостояния?
– Не надо уступать, – ответил Рашкин. – Если ты уверена в правильности своих поступков, зачем тебе идти на компромисс?
– Но...
– Занимаясь искусством, мы обязаны не уклоняться от истины. Мы должны поклясться самим себе. Любое так называемое преимущество, которым обладает зло, может быть обращено против него. Наш мир далеко не идеален сам по себе. Нам придется сделать его таким.
Рашкин всегда оставался верен своим идеалам, но цена его приверженности была слишком высока. Изабель не раз размышляла об этом, наблюдая за тем, как он живет: в полном одиночестве, без друзей, наедине со своим творчеством.
Кэти тоже была верна своим идеалам, но, в отличие от Рашкина, в случае необходимости была готова пойти на компромисс. И всё же некоторые вещи оставались для нее священными. Несправедливость в любом ее проявлении, например. Или ее творчество. Кроме того, Кэти создала Детский фонд и отдавала ему много сил, на собственном примере демонстрируя принцип четырех китов, необходимых для успешной общественной работы, – деньги, содействие, советы и утешение. Каждый должен дать то, что может. Если нет времени для работы, значит, необходимо пожертвовать средства.
Кэти ни за что не оказалась бы в подобной ситуации. Они вместе с Иззи прошли курс самообороны, и вот когда Изабель впервые в жизни грозила нешуточная опасность, она сдалась. Кэти бы так не поступила. Она ударила бы обидчика ногой в живот и постаралась вырваться, а не сидела бы неподвижно в машине, увозившей ее в неизвестном направлении.
Изабель вздохнула. К несчастью, она непохожа на Кэти.
Автомобиль свернул на обочину у явно необитаемого многоквартирного дома, и Скара заглушила двигатель.
– Конечная остановка, моя сладкая, – произнесла она.
Изабель пробрала дрожь.
«Я еще могу постоять за себя, – подумала она, когда Биттервид вытаскивал ее с заднего сиденья. – Надо бороться. Но какой в этом смысл?»
Теперь Изабель узнала местность: они находились в Катакомбах. Обширный район был расположен недалеко от центра города и состоял из покинутых домов, выгоревших павильонов и заваленных булыжником участков земли. Улицы заросли сорняками и превратились в узкие тропинки, частично заваленные мусором и брошенными машинами. Пустынные мостовые и покинутые дома служили пристанищем для обездоленных жителей Ньюфорда, опустившихся на самое дно общества. Этот участок занимал несколько квадратных миль к северу от Грейси-стрит и, судя по виду, вполне мог быть частью Белфаста, Бронкса, восточного Лос-Анджелеса или Детройта.
Конечно, можно оказать сопротивление похитителям, можно убежать. Но куда? Непосвященным Катакомбы казались бесконечным лабиринтом, по вымощенным булыжником улочкам можно было плутать без конца. Да и большинство обитателей этих мест представляли не меньшую опасность, чем ее похитители: наркоманы, алкоголики и просто потерявшие человеческий облик бездомные бродяги. Все они давно утратили всякое представление о милосердии, каждое лицо выражало только алчность и отчаяние.
И вновь Изабель предпочла уступить. Она позволила двум сопровождающим отвести ее в здание. Для этого пришлось преодолеть завалы осыпавшейся штукатурки и горы мусора, а потом протиснуться между сорванными с петель створками дверей. Стены повсюду были покрыты фрагментами граффити и другими следами присутствия необузданных подростков. Внутри воздух оказался спертым и затхлым, с примесью зловонного запаха мочи и гниющих отбросов. Полная противоположность ее жилищу на острове Рен. А также явный контраст по отношению к мирам, созданным кистью человека, к которому ее вели.
Изабель увидела его в углу комнаты на втором этаже, на лежанке из пачек газет и нескольких одеял. Рашкин показался ей меньше ростом, каким-то усохшим и съежившимся. Исчез сутулый и некрасивый учитель. Ничего не осталось даже от тролля. Теперь он стал похож на экзотическое насекомое, вытащенное из-под коры гниющего дерева под яркие солнечные лучи. Немощный, одряхлевший старик, с трудом поднявший голову, когда Биттервид и Скара ввели Изабель в комнату. Но в глубине его глаз всё так же горел неистребимый огонь, превосходящий голодное пламя во взорах его ньюменов.
– Пришло время отплатить за мое добро, – произнес Рашкин. Даже его голос изменился – из глубокого и звучного он стал пронзительно-скрипучим.
– Я ничего вам не должна. – Рашкин устало покачал головой:
– Ты должна заплатить мне за всё, и я заставлю тебя это сделать.
Изабель слишком хорошо знала, что ему от нее нужно. И всё же не хотела в это верить.
– Джон был прав, – сказала она. – Прав во всём. Вы и в самом деле питаетесь моими ньюменами.
– Ньюмены, – повторил Рашкин. – Интересное определение. И очень подходящее. Сам я никогда не беспокоился о том, как их называть.
– Я не стану этого делать.
Рашкин махнул рукой в сторону Биттервида и Скары:
– Тогда они убьют тебя.
– Даже если я соглашусь, они всё равно меня убьют. Я услышала довольно много из их разговора по дороге сюда.
При встрече с Рашкиным страх Изабель уступил место гневу по отношению к бывшему учителю. Она смотрела на него и вспоминала десятки жестоких смертей, языки пламени, поглощающие одновременно холсты и плоть. Тогда она поклялась себе никогда больше не писать картин, позволяющих ньюменам совершать переход из прошлого в современный мир. И она держала свое слово. А тех, кто выжил, и тех, кого она еще вызовет из небытия, Изабель намерена защищать даже ценой своей жизни. То, на что она никогда не решилась бы ради себя, она готова была совершить ради погибших в огне и ради тех, кто еще может погибнуть по воле этого чудовища.
– Я могу дать слово, что ты окажешься в безопасности, – заверил ее Рашкин. Он постарался спрятать голодный блеск своих глаз и придать лицу выражение искренности, которому Изабель не поверила ни на секунду.
– Только до тех пор, пока снова не понадобится моя... магия.
Рашкин опять покачал головой:
– Как только я восстановлю свои силы, я найду себе нового ученика. Ты больше никогда меня не увидишь.
– Нового ученика? – поразилась Изабель.
Сама мысль, что она может позволить ему и дальше распространять смертоносное зло, ошеломила ее. Но Рашкин, то ли намеренно, то ли по ошибке, отнес ее удивление на другой счет.
– Я сомневаюсь, что мы сможем продолжать работать вместе, – сказал он. – Кроме того, я уже научил тебя всему, что знаю.
Изабель окинула его полным презрения взглядом.
– А, понимаю, – продолжал Рашкин. – Ты думала, что была единственной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Она снова прогнала тебя?
– Не совсем так.
– Но всё же.
– Да, – согласился Джон. – Она не предложила мне вернуться, по крайней мере так, чтобы я смог это сделать.
– Джон, мне жаль, что я огорчила тебя прошлым вечером.
– Я понимаю, что ты так не думаешь, – пожал плечами Джон.
– Нет, – возразила Козетта. – Я на самом деле так думаю. Я действительно не понимаю, почему люди так переживают из-за любви. Но я не хотела тебя расстраивать. Просто так получилось. Я знаю, как сильно ты переживаешь из-за нее. И не твоя вина, что она заставляет тебя страдать.
– Поначалу я считал, что так отношусь к ней только из-за того, что она вызвала меня в этот мир, – сказал Джон. – Я думал, что мои чувства объясняются волшебством, при помощи которого она открывает дверь между мирами. Казалось, я не могу относиться к ней по-другому. Потом я встретил Пэддиджека и узнал, что он тоже безраздельно предан Изабель, это только подтвердило мои предположения. Но затем Изабель вызвала множество других людей, и я понял, что ошибался. Некоторые любили ее, другие – нет, кому-то она была безразлична. Постепенно я стал понимать, что в моих чувствах повинно мое собственное сердце, а не чары Изабель. Но к тому времени было уже слишком поздно. Она больше не звала меня.
– А ты не мог сам к ней прийти? – спросила Козетта.
– Она прогнала меня, – повторил Джон.
– Но...
– Дело не в моей гордости, Козетта. Изабель больше не хочет меня. Она считает, что я не настоящий.
Джон замолчал, а Козетта не могла найти слов. Она пошевелила ступнями в новых ботинках, потом оторвала выбившуюся нитку с рукава свитера.
– А что тот человек, о котором тебе рассказывала Изабель, – наконец заговорила Козетта, – он и вправду выглядел точно как ты?
Джон грустно улыбнулся:
– По всей видимости. У него точно такой же внешний вид, но несколько зловещий характер.
Козетта не спеша обдумала это известие. Если кто-то вызывает человека, абсолютно похожего на Джона, значит...
– Получается, – предположила она, – что Изабель нарисовала еще один твой портрет?
Только когда она это сделала? У Козетты давно вошло в привычку регулярное посещение студии Изабель. Она делала это отчасти из любопытства, чтобы посмотреть, как продвигается работа, отчасти для того, чтобы прихватить с собой тюбик краски, карандаш, кисть и тому подобные мелочи. Она не видела нового портрета Джона. Изабель несколько лет вообще не писала портретов.
– Это не Изабель, – сказал Джон. – Это Рашкин. А в той девчонке, которую ты видела, не было заметно его манеры письма?
Козетта вздрогнула. Джон прав. Как только она заметила черно-белую девчонку, она сразу же подумала о Рашкине.
– А они тоже могут нами питаться? – спросила она. – Как он?
– Не знаю. Вряд ли. Но они могут притащить нас к нему.
– Ты говорил, что он способен навредить нам только через наши картины или в снах Изабель.
– Я не могу знать всего, – резко ответил Джон.
– Не бесись.
– Извини. Я не бешусь. Я просто... напуган.
У Козетты что-то заныло в животе. Если уж Джон боится, наверно, все они обречены. Придется умереть, так ни разу и не увидев сон.
– Можем мы что-нибудь сделать, чтобы остановить его? – тихо спросила она.
Козетта ненавидела свой страх. Она хотела быть смелой, но это было так трудно. Одно воспоминание о темном человеке вызывало у нее желание свернуться в клубок и спрятаться где-нибудь далеко-далеко. Может, смелость, как и возможность видеть сны, присуща лишь людям с красной птицей в груди? Козетта никогда не задумывалась над этим, но раз даже Джон боится...
– Мы могли бы убить его, – произнес Джон. Козетта удивленно посмотрела на своего друга. Она была не в силах даже представить себе убийство. Не могла вообразить, что кто-то решится навек успокоить птицу, выпустить из тела кровь и сны. Даже из тела такого чудовища, как Рашкин.
– А ты... тебе приходилось убивать? – спросила она.
Джон помолчал, потом медленно кивнул.
– Я даже не знаю, смогла бы я на такое решиться или нет, – засомневалась Козетта.
– Но они хотят убить нас.
– Знаю, но...
– Они хотят причинить зло Изабель. И всем нам. Тебе и мне. Розалинде и Энни Нин. Базилю и Пэддиджеку. Всем, кто еще остался. Вы больше не сможете собираться на лужайке, чтобы потанцевать и спеть песни. И никто из нас никогда не получит возможности увидеть сны. Мы все исчезнем.
В глазах Козетты мелькнуло любопытство.
– Ты бывал на острове? – спросила она. – Ты видел, как мы танцуем?
– И даже слушал сказки Розалинды, – подтвердил Джон. – И наблюдал, как ты рисуешь. А еще я читал стихи Базиля и слушал песни Энни.
– Тогда почему ты не показывался? Почему не подходил к нам?
– Я думал, что помешаю вам.
– Пэддиджек часто говорил, что встречал тебя в лесу, но я считала, что он сочиняет, как обычно. Ты же знаешь, он иногда рассказывает странные истории только потому, что хочет на самом деле, чтобы так и было.
– Я помню. – Мимолетная улыбка мелькнула на его лице, но через мгновение он снова стал серьезным. – Я готов пожертвовать своей жизнью ради него, ради любого из вас и уж тем более ради Изабель.
– Даже если ты иногда чувствуешь себя чужаком? Даже после того, как Изабель тебя прогнала?
– Всё это не может изменить моих чувств, – сказал Джон. – Сознание вашей безопасности позволит мне легче переносить мое изгнание.
– Но ты никогда не был изгнанником.
– Козетта, ты не понимаешь. Ты очень похожа на Изабель. Да и все остальные тоже. Вы поете, танцуете, рисуете и сочиняете сказки. А у меня только один талант. Я охотник и воин. Когда Изабель не захотела меня больше видеть, я решил, что и среди вас мне нет места. Но я всё же присматривал за вами и пытался защищать.
– Так вот как ты провел все эти годы?
– В основном. А еще я пытался овладеть изящными искусствами. – Печальная улыбка тронула его губы. – Но в этом я не преуспел.
– И я тоже, – вздохнула Козетта. – Я имею в виду рисование. Чтобы чего-нибудь достичь, нам нужна красная птица.
Джон покачал головой:
– Красная птица даст тебе возможность делать то, на что способны Изабель и Рашкин – вызывать других в этот мир. Для успехов в живописи она не нужна.
– Значит, ты просто ни разу не посмотрел на мои рисунки вблизи.
– Козетта, тебе не хватает терпения, красная птица тут ни при чем.
Козетта опустила голову, чтобы он не мог видеть ее глаза.
– Всё это теперь не имеет значения, – сказала она, не поднимая головы. – Темный человек вернулся.
– Я не позволю ему тебя обидеть, – заверил ее Джон. – Я уже сказал, что готов отдать жизнь ради вас. И я возьму его жизнь взамен.
Козетта выпрямилась и посмотрела в его глаза:
– Я пойду с тобой.
Она сама удивилась своим словам, поскольку осознала, что говорит правду. Козетта не стала смелее, чем прежде. Более того, ее страх только усилился. Но она была уверена, что выполнит свое обещание. Изабель и друзья были ее семьей. Их связывали более тесные узы, чем кровь и сны. И она готова была на все ради их безопасности.
– Скажи, это правда? – спросила она с надеждой. – То, что говорит Розалинда? Что мы настоящие?
Джон кивнул:
– Отсутствие крови всего лишь делает нас другими.
– Если бы мы не были настоящими, мы бы не заботились друг о друге, правда?
Джон задумчиво помолчал.
– Мне кажется, именно это и делает нас настоящими, – наконец сказал он.
Джон встал и отряхнул ладонями джинсы.
– Как мы отыщем темного человека? – спросила Козетта.
– Изабель будет знать, где он находится. Когда он уезжал, он оставил в ней частицу своей души. Она подскажет Изабель, где его искать.
Джон и Козетта закрыли глаза и сосредоточились на своей связи с Изабель. Спустя мгновение Козетта в тревоге открыла глаза и заметила такое же выражение на лице Джона.
– Она уже нашла его, – сказала Козетта.
– Или он нашел ее, – мрачно произнес Джон. Вся храбрость Козетты исчезла без следа.
– А нам действительно придется его убить?
– Мы должны попытаться, – ответил Джон. – Хотя на самом деле я не уверен, что кто-нибудь из нас может его убить. Он – создатель, а создатели всегда обладают над нами некоторой властью, даже если не они вызвали нас в этот мир. Только Изабель способна его убить.
Козетта разочарованно покачала головой:
– Изабель никому не может причинить зла.
Джон окинул ее странным взглядом, а потом, не останавливаясь, чтобы посмотреть, следует ли за ним Козетта, пустился бегом по переулку, направляясь на север – к частично выгоревшим, частично разрушенным домам той части Ньюфорда, которая носила название Катакомбы. После минутного колебания Козетта побежала за ним.
X
Находящаяся на другом конце города Изабель была напугана не меньше Козетты, но по другой причине. Она не имела ни малейшего представления, куда увозят ее похитители и что ждет ее впереди. Она знала наверняка только то, что в этом замешан Рашкин и перспектива новой встречи с ним пугала Изабель больше всего остального.
Когда-то давно Рашкин сказал ей, что малодушие – такое же преступление, как и все остальные.
– Вся разница состоит в том, – объяснял он тогда, – что оно совершается постепенно. Мы не предпринимаем никаких действий, а просто уступаем собственной трусости. Изабель, мы живем в таком мире, где малодушие приветствуется, но мы называем его компромиссом. Всё дело в названии. Мы говорим, что не стоит поднимать шум. Мы не отстаиваем свои убеждения только потому, что боимся кого-то побеспокоить. Неважно, идет ли речь об искусстве или о борьбе с несправедливостью, но девять человек из десяти позволят не считаться с собой, поскольку они слишком запуганы, чтобы выразить свое мнение.
– Но откуда же, по-вашему, людям набраться такой смелости? – спрашивала Изабель. – Мы все выросли и живем в этом мире. И если не постараемся ладить друг с другом, то воцарится настоящий хаос.
– Кому нужен мир, в котором надо быть трусом, чтобы ужиться с соседями?
– Но мир не состоит только из черного и белого, – возражала Изабель.
– Согласен, но он мог бы быть таким, если бы мы перестали поступаться своими принципами. Мы должны противостоять злу, где бы его ни встретили.
– Наш мир совсем не такой, – не соглашалась Изабель. – И люди в нем не такие. Как можно стать настолько смелым, если даже те, кого мы считаем лучшими, стараются избежать противостояния?
– Не надо уступать, – ответил Рашкин. – Если ты уверена в правильности своих поступков, зачем тебе идти на компромисс?
– Но...
– Занимаясь искусством, мы обязаны не уклоняться от истины. Мы должны поклясться самим себе. Любое так называемое преимущество, которым обладает зло, может быть обращено против него. Наш мир далеко не идеален сам по себе. Нам придется сделать его таким.
Рашкин всегда оставался верен своим идеалам, но цена его приверженности была слишком высока. Изабель не раз размышляла об этом, наблюдая за тем, как он живет: в полном одиночестве, без друзей, наедине со своим творчеством.
Кэти тоже была верна своим идеалам, но, в отличие от Рашкина, в случае необходимости была готова пойти на компромисс. И всё же некоторые вещи оставались для нее священными. Несправедливость в любом ее проявлении, например. Или ее творчество. Кроме того, Кэти создала Детский фонд и отдавала ему много сил, на собственном примере демонстрируя принцип четырех китов, необходимых для успешной общественной работы, – деньги, содействие, советы и утешение. Каждый должен дать то, что может. Если нет времени для работы, значит, необходимо пожертвовать средства.
Кэти ни за что не оказалась бы в подобной ситуации. Они вместе с Иззи прошли курс самообороны, и вот когда Изабель впервые в жизни грозила нешуточная опасность, она сдалась. Кэти бы так не поступила. Она ударила бы обидчика ногой в живот и постаралась вырваться, а не сидела бы неподвижно в машине, увозившей ее в неизвестном направлении.
Изабель вздохнула. К несчастью, она непохожа на Кэти.
Автомобиль свернул на обочину у явно необитаемого многоквартирного дома, и Скара заглушила двигатель.
– Конечная остановка, моя сладкая, – произнесла она.
Изабель пробрала дрожь.
«Я еще могу постоять за себя, – подумала она, когда Биттервид вытаскивал ее с заднего сиденья. – Надо бороться. Но какой в этом смысл?»
Теперь Изабель узнала местность: они находились в Катакомбах. Обширный район был расположен недалеко от центра города и состоял из покинутых домов, выгоревших павильонов и заваленных булыжником участков земли. Улицы заросли сорняками и превратились в узкие тропинки, частично заваленные мусором и брошенными машинами. Пустынные мостовые и покинутые дома служили пристанищем для обездоленных жителей Ньюфорда, опустившихся на самое дно общества. Этот участок занимал несколько квадратных миль к северу от Грейси-стрит и, судя по виду, вполне мог быть частью Белфаста, Бронкса, восточного Лос-Анджелеса или Детройта.
Конечно, можно оказать сопротивление похитителям, можно убежать. Но куда? Непосвященным Катакомбы казались бесконечным лабиринтом, по вымощенным булыжником улочкам можно было плутать без конца. Да и большинство обитателей этих мест представляли не меньшую опасность, чем ее похитители: наркоманы, алкоголики и просто потерявшие человеческий облик бездомные бродяги. Все они давно утратили всякое представление о милосердии, каждое лицо выражало только алчность и отчаяние.
И вновь Изабель предпочла уступить. Она позволила двум сопровождающим отвести ее в здание. Для этого пришлось преодолеть завалы осыпавшейся штукатурки и горы мусора, а потом протиснуться между сорванными с петель створками дверей. Стены повсюду были покрыты фрагментами граффити и другими следами присутствия необузданных подростков. Внутри воздух оказался спертым и затхлым, с примесью зловонного запаха мочи и гниющих отбросов. Полная противоположность ее жилищу на острове Рен. А также явный контраст по отношению к мирам, созданным кистью человека, к которому ее вели.
Изабель увидела его в углу комнаты на втором этаже, на лежанке из пачек газет и нескольких одеял. Рашкин показался ей меньше ростом, каким-то усохшим и съежившимся. Исчез сутулый и некрасивый учитель. Ничего не осталось даже от тролля. Теперь он стал похож на экзотическое насекомое, вытащенное из-под коры гниющего дерева под яркие солнечные лучи. Немощный, одряхлевший старик, с трудом поднявший голову, когда Биттервид и Скара ввели Изабель в комнату. Но в глубине его глаз всё так же горел неистребимый огонь, превосходящий голодное пламя во взорах его ньюменов.
– Пришло время отплатить за мое добро, – произнес Рашкин. Даже его голос изменился – из глубокого и звучного он стал пронзительно-скрипучим.
– Я ничего вам не должна. – Рашкин устало покачал головой:
– Ты должна заплатить мне за всё, и я заставлю тебя это сделать.
Изабель слишком хорошо знала, что ему от нее нужно. И всё же не хотела в это верить.
– Джон был прав, – сказала она. – Прав во всём. Вы и в самом деле питаетесь моими ньюменами.
– Ньюмены, – повторил Рашкин. – Интересное определение. И очень подходящее. Сам я никогда не беспокоился о том, как их называть.
– Я не стану этого делать.
Рашкин махнул рукой в сторону Биттервида и Скары:
– Тогда они убьют тебя.
– Даже если я соглашусь, они всё равно меня убьют. Я услышала довольно много из их разговора по дороге сюда.
При встрече с Рашкиным страх Изабель уступил место гневу по отношению к бывшему учителю. Она смотрела на него и вспоминала десятки жестоких смертей, языки пламени, поглощающие одновременно холсты и плоть. Тогда она поклялась себе никогда больше не писать картин, позволяющих ньюменам совершать переход из прошлого в современный мир. И она держала свое слово. А тех, кто выжил, и тех, кого она еще вызовет из небытия, Изабель намерена защищать даже ценой своей жизни. То, на что она никогда не решилась бы ради себя, она готова была совершить ради погибших в огне и ради тех, кто еще может погибнуть по воле этого чудовища.
– Я могу дать слово, что ты окажешься в безопасности, – заверил ее Рашкин. Он постарался спрятать голодный блеск своих глаз и придать лицу выражение искренности, которому Изабель не поверила ни на секунду.
– Только до тех пор, пока снова не понадобится моя... магия.
Рашкин опять покачал головой:
– Как только я восстановлю свои силы, я найду себе нового ученика. Ты больше никогда меня не увидишь.
– Нового ученика? – поразилась Изабель.
Сама мысль, что она может позволить ему и дальше распространять смертоносное зло, ошеломила ее. Но Рашкин, то ли намеренно, то ли по ошибке, отнес ее удивление на другой счет.
– Я сомневаюсь, что мы сможем продолжать работать вместе, – сказал он. – Кроме того, я уже научил тебя всему, что знаю.
Изабель окинула его полным презрения взглядом.
– А, понимаю, – продолжал Рашкин. – Ты думала, что была единственной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63