— О`кей, порядок. Джонни говорил мне. — Закурив, он глубоко затянулся. — Господи, как полегчало, а то там и не курнешь. — Он вернул мне документы. — Давай-ка зайдем, у меня тут есть кое-какие делишки.
Мы стояли под фонарем у входа в рафинажную, и было видно, что он еле держится на ногах, глаза у него были красные и припухшие, кожа посерела, и рука тряслась, когда, расстегнув замочек на цепочке, он сунул ее в карман.
— Пакди здесь? — крикнул он.
— Он едет, Текс.
— Ради Бога, поскорее бы. Я-то сел вовремя. Стоял запах аммиака. В маленьком ангаре с жестяной крышей работали двадцать или тридцать девушек; пять или шесть надсмотрщиков постоянно ходили по проходу, а еще двое не отходили от закрытых дверей.
— Приходилось бывать в таких местах?
— Нет.
— Ну и вонища, верно? — Он протянул мне руку. — Я Текс Миллер, но, думаю, ты это знаешь. Как тебя зовут, Джордан?
— Мартин. Очень любезно с твоей стороны, что ты согласился подхватить меня.
— Не стоит благодарности, я должен Джонни один рейс. — Он наблюдал за девушками. — Здесь действует Кун, и вся деревня ходит под ним. Он платит на круг пару тысяч баксов за партию опиума-сырца, который доставляют с окрестных гор, а тут и еще в парочке таких укромных мест его очищают: он стекается сюда со всего Треугольника. Иисусе, ты только посмотри на эти груди, слишком большие для такой малышки. — Он снова затянулся.
Она выглядела лет примерно на шестнадцать. Как и все. Шестнадцать лет, припухшие глаза, и никому из них долго не протянуть.
— Затем они переправляют почти чистый героин в килограммовых пакетах в Бангкок, где его цена доходит примерно до четырнадцати тысяч, после чего прямо по воздуху его перегоняют в Штаты или в лаборатории мафии в Сицилии, откуда он полноценным товаром поступает прямо в Большое Яблоко и в Лос-Анджелес, и стоит он на круг тысяч восемнадцать, может, двадцать; а после того, как в него подбавляют лактозу, хинин, детскую присыпку, стрихнин и еще черт знает что, он расходится по пушерам, которые и выносят его на улицы, где первоначальные две тысячи баксов превращаются в два миллиона.
Мимо нас прошел какой-то мужчина, и он повернулся к нему.
— Эй, ради Бога, куда подевался Пакди? Я должен вылететь через три часа, а мне, черт побери, и поспать необходимо. — Он снова повернулся ко мне.
— Конечно, в Лаосе есть и своя местная торговля. Они крутят сигареты в лаборатории, набивают их героином самой грязной очистки и продают под названием “Балл Глоуб Глоуб”, с гарантией стопроцентной чистоты, и знаешь, какой у них фирменный знак? Пара занюханных львов рычат друг на друга с обеих сторон глобуса — ну, точно намекают на соперничество. Хочешь курнуть, Мартин? Настоящий “Кэмэл”.
— Не сейчас. Поэтому деревня и затемнена? Из-за конкурентов?
— Частично из-за этого, а частью из-за того, что тут так принято. Конечно; вечно есть соперники — взять хотя бы Вант Хенга или Трикки Ли или Марико Шоду и прочую публику — им ничего не стоит бросить сюда пару бомбардировщиков и смести все с лица земли, так что никто не собирается облегчать им задачу. Есть и официальная сторона дела, понимаешь ли: генералу лаосской армии правительственным отделом по борьбе с наркотиками поручено очистить от Куна эти места, но при сегодняшнем положении дел он может сделать вид, что тут никого и ничего нет, так что правительство получит право сказать, что оно не в курсе дела, что тут происходит. Ты понимаешь, какие тут крутятся большие деньги? Через это место ежедневно проходит три, а то и четыре миллиона, и… эй, Пакди, ради Бога! Минутку, Марта, я сейчас вернусь.
Он отсутствовал минут пятнадцать и вернулся со своим атташе-кейсом, но на этот раз не собирался вешать его на цепочку.
— Все о`кей, уже начал разгружаться.
В гостинице он расписался в книге гостей, и все его движения, несмотря на усталость, были быстрыми и стремительными. Он понимал, что времени у него немного и давал мне это понять.
Женщина за конторкой подтянула к себе журнал.
— Нужна девочка, Текс?
— Угадала. Да и парочка бы не помешала. Ким здесь?
— Поищу.
— И скажи им, чтобы поторапливались, мне надо еще вздремнуть. О`кей, Марта, будь на месте к трем, идет? Это будет… — Он глянул на свои золотые часы на широком браслете — через два с половиной часа. Устраивает? Я кивнул — устраивает.
Вырулив в конец взлетной полосы, мы сидели в пилотской кабине, ожидая разрешения на взлет.
— Значит, ты не торговлей тут занимаешься. Марта?
— Нет.
— Что же ты тут делаешь, в этих забытых Богом местах?
— Я агент.
— Торговый?
— Из бюро по борьбе с наркотиками.
Пей он что-нибудь, обязательно бы поперхнулся.
— Ты, должно быть, шутишь. — Но он был готов схватиться за оружие.
— Да, конечно, шучу.
— Ну, Господи Боже, тут такие шуточки не в ходу, ты это понимаешь?
— Английский юмор.
— Ничего удивительного, что вы просрали империю. Пару раз мигнул зеленый огонек, вспыхнули огни взлетной полосы, он включил двигатели, снялся с тормозов и двинулся; я почувствовал, как меня вдавило в сиденье, и вот мы уже в воздухе, и огни под нами погасли.
— Прости, Текс.
— А? Ах, это? Все в порядке. Ты просто не понимаешь, в какой оказался ситуации. Тебе удобно? Так придется провести пару часов.
— Да. На Транга.
— Верно. В Южном Вьетнаме.
Мы заложили крутой вираж, и стрелка компаса качнулась у отметки шестидесяти семи градусов.
— Откуда там на полосе сгоревшие самолеты, Текс?
— Там садиться непросто, и некоторые летчики не выруливают на полосу. Много не надо, чтобы мы заполыхали, если неправильно приземлимся — для полета часто нужно дополнительное горючее и мы заливаем его в резиновые матрацы, так что сейчас на борту полно горючки.
— То есть, я на ней и сижу?
— Верно. Так что, если захочешь покурить, тебе лучше выйти на крыло.
— Американский юмор.
— Попал.
— Я слышал внизу какие-то выстрелы. Что там случилось?
— Ну, случается кто-то из кули, грузчиков или погонщиков мулов слетает с катушек — знаешь, как порой бывает после трудного пути? — и они кидаются ва всех и вся, и тогда солдаты или полицейские просто пристреливают их; мы не можем позволить, чтобы в таком месте все стояли на ушах, понимаешь ли, и без того все нервные и, не дай Бог, может начаться сплошная разборка. Или, скажем, не поладили торговцы, поставщика не устроила оплата или покупатель, попытался надуть партнера — словом, смахивает на наш Дикий Запад во времена золотой лихорадки, если не считать, что деньги, которые переходят из рук в руки в Треугольнике, исчисляются тысячами — а может, и миллионами — каждый божий день. Понимаешь, тут джунгли. Но считай, что там внизу поле маргариток.
Теперь мы держались курса на юго-восток и снизились до высоты десяти тысяч футов.
— Как долго ты еще планируешь заниматься этим делом? В какой-то мере я говорил лишь для того, чтобы он не заснул. Три часа назад, когда он поднимал самолет в воздух, он выглядел уставшим как собака: поспать ему довелось не больше двух часов, поскольку минут тридцать он еще возился в постели с двумя девчонками. А мы летели на цистерне с бензином, и, если он будет клевать носом, нам уже ничего не поможет. — Как долго… я что?
— Думаешь еще тут работать?
— Думаю, еще пару лет, что-то вроде. К тому времени я скоплю три или четыре миллиона баксов, после чего махну в Акапулько или в Монте-Карло немного развеяться.
— Большая ли конкуренция среди действующих пилотов?
— Не очень. Порой бывают стычки, но в общем-то мы не мешаем друг другу.
— И не бывает, что вы, скажем, пытаетесь поставить друг другу “клопов”?
— Думаю, нет. Все мы знаем, кто куда летает, и этого достаточно. Подслушка? Нет, никогда о них не слышал.
— Джонни сказал, что ты можешь протащить меня мимо контроля, верно?
— Конечно. Только не тыкай им в нос свои бумаги, ладно? Уж очень от них несет политикой.
В 05.52 мы с ним оказались по ту сторону аэровокзала и взлетного поля: ветер погромыхивал неплотно закрытыми ставнями кафе и шелестел верхушками пальм, на которые падал свет уличных фонарей.
— Если тебе нужно будет куда-нибудь лететь. Марта, дай знать Чену. Я всегда к твоим услугам.
— Я перед тобой в долгу. И надеюсь, тебе повезет.
— В чем?
— Выдержать еще два года.
Он пожал плечами, махнул рукой и, оставив меня, выпустил дым от сигареты, который пеленой потянулся за его спиной.
Когда я приземлюсь в Сингапуре, мне будет нужен какой-нибудь надежный транспорт, так что я подошел к таксофону и позвонил в Верховный Комиссариат, но Кэти на месте не оказалось. Затем я дал оператору дежурный номер в Челтенхеме, но телефон звонил впустую; наконец я повесил трубку.
“Если понадобится какая-нибудь помощь, старина, я со своей стороны буду вкалывать, не покладая рук, и я на постоянной связи с людьми и в Лондоне и в поле.”
Все это, конечно, хорошо, но кто эти “люди в Лондоне”, что, у него за полевые контакты, и почему, черт побери, он не мог кого-нибудь посадить на вахту у телефона в Челтенхеме, потому что мне нужно направление, и нужно оно немедленно — так же, как и надёжное укрытие в Сингапуре, ибо, чтобы справиться с заданием, базироваться я могу только там, а полиция, должно быть, уже опознала Венекера, и, если сообщение о нем уже попало в сводку новостей, команда Шоды снова спущена с. цепи и рыщет в поисках меня, и Кишнар дышит мне в затылок. У Чена останавливаться теперь опасно, потому что мы не знали, то ли Сайако поставила “клопа” к нему, то ли кто другой, кто сразу же поставит Чена под наблюдение, как только выяснит, что “клопа” раздавили.
Из На Транга в 16.58 вылетал самолет малайзийской авиакомпании, и, купив на него билет, я еще раз пять пытался связаться с Челтенхемом, но каждый раз терпел неудачу. От этого сукиного сына пользы мне было, как от дохлой курицы.
Взлетели мы с опозданием минут на десять, но, поскольку дул попутный ветер, сели в 19.47. Луну затянули густые облака, и на полосе вскипали пузырями лужи, воздух был густой, влажный и пах цветами. Я показал свои таиландские документы, мне не задали никаких вопросов, и я, воспользовавшись выходом с надписью “Только для персонала аэропорта”, оказался на аллее, а когда, обогнув стоянку такси, оглянулся в поисках укрытия, из дверей показался человек в плаще…
— Прошу прощения.
Я был в темных очках, пилотском шлеме, и он присматривался ко мне. Затем кивнул.
— Как прошел полет? — Пепперидж.
— Нормально. Что…
— Первым делом тебе надо убраться отсюда. Идем-ка. Он втащил меня в машину с затемненными стеклами и дипломатическим номером, за рулем которой сидела Кэти. Да, надо отдать ему должное — все это было проделано в отличном стиле.
22. Клиника
— Чем ты пользовался?
— Окисью углерода, — сказал я ему. — А ты?
— Попытался нажраться валиума. — Он был тощ в бледен, со впавшими глазами, но еще молод, около тридцати лет. — Но можешь съесть целый флакон этого добра и все равно не сработает.
— Так было в последний раз?
Двое санитаров в дверях перехватили пациента и осторожно уволокли его куда-то.
— Да.
— Как давно?
— Неделю назад. Поэтому меня сюда и доставили. Жена его и двое детей погибли в автокатастрофе. А полицейский чиновник просто позвонил ему по телефону и осведомился: “Это мистер Дэвид Томас? Так вот…” Как только могут выдержать такое?
— Сейчас лучше чувствуешь себя? — спросил я. — Есть какие-нибудь изменения?
— Похоже, что да. Вот когда я выйду отсюда и вернусь домой, где все… — Он не мог продолжить.
— Пусть все идет своим чередом, Дэвид.
— Теперь у меня ничего не осталось в жизни.
— Но не стоит биться головой о стенку.
— Все равно их не вернуть.
Нэнси Чонг ждала его, и он поднял глаза.
— Прошу прощения, — сказал он и последовал за ней. Меня доставили сюда с диагнозом “параноидальное стремление к самоубийству, неагрессивен, здоровье в целом нормальное, душевная травма после авиакатастрофы; пациент сам обратился за помощью, согласен на режим лечения и ограничения, которые будут установлены после психиатрического обследования”.
— Преимущества налицо, — объяснил мне Пепперидж в машине по пути. — Ты будешь тут в роли пациента, так что у тебя нет необходимости как-то засвечиваться. Тебя будут подзывать к телефону, ты имеешь право на неограниченное количество звонков, так что ты будешь на постоянной связи со мной, выходя на меня то ли напрямую, то ли через того, кто круглосуточно будет дежурить у телефона.
— Как вам удалось устроить меня сюда?
Теперь он заметно отличался от того, каким я видел его в последний раз в Лондоне; собранный весь, нечего лишнего не болтает. Может, потому что бросил поддавать.
— Клиника под британским управлением, и я переговорил с главным врачом в Комиссариате. Сошлись на объяснении, что ты пережил тяжелые времена и тебе просто надо прийти в себя. Тебе не будут задавать никаких вопросов, не будут обследовать, назначать лечение и вообще ничего. Ясно?
— Да. — Неужели это превращение объясняется тем, что он перестал пить? Тут было что-то еще. Он снова стал профессионалом и весьма толково справлялся с делами — вытащил Кэти из офиса в раздобыл машину с дипломатическим номером, для чего нужны первоклассные документы.
— Так что эту маленькую проблему мы решили. — Он вытащил из кармана плаща экземпляр “Тайме” и кинул его мне на колени.
Первая страница: фотография Веиекера.
“…Расследуя инцидент со взрывом машины в прошлую среду, полиция опознала в жертве Джеймса Эдварда Венекера, английского подданного. Было проведено тщательное расследование…” и так далее. Последнюю точку ставила фотография: у команды Шоды больше не было никаких сомнений, кто оказался жертвой их взрыва.
Я вернул ему газету.
— Ты знаешь, где сейчас Кишнар?
— Нет. Но в клинике ты будешь в полной безопасности. — Он внимательно смотрел на меня своими желтоватыми глазами, заметно прояснившимися после Лондона. — Можешь мне верить.
— Начинаю убеждаться. — Он хорошо воспринял мою иронию и не отвел взгляда. — Что ты выяснял?
— Займемся этим попозже.
Клиника Рэдисона находилась на Пекин-стрит, и Кэти прямиком доставила нас к ней. Как только Пепперидж вылез, она сразу же повернулась ко мне.
— С тобой все в порядке, Мартин?
— Да. А с тобой?
— Как всегда.
Пока Пепперидж осматривал улицу, мне оставалось лишь ждать.
— Отлично, — сказал он, и я, притронувшись к руке Кэти, вслед за ним пересек мостовую.
Когда меня зарегистрировали, он повлек меня за собой на маленький угловатый газон, где мы уселись в тени на садовой скамейке, еще сыроватой после дождя. На веранде стояли светильники и по ней сновали люди в белых халатах. В воздухе стояла давящая духота.
— Я здесь, — объяснил мне Пепперидж, — в определенной степени потому, что мисс Маккоркдейл позвонила мне в Челтенхем и сказала, что, кажется, ты наткнулся на что-то очень важное. Она сказала, что ты смог выйти на систему электронного прослушивания Марико Шоды. Это верно?
— Да. У нее был твой номер в Челтенхеме?
— Я дал ей его несколько дней назад, когда в последний раз звонил ей в Верховный Комиссариат. Для любителя она более чем талантлива — уверен, что и ты обратил на это внимание.
— Да. Но я не хотел бы втягивать ее во все эти дела, особенно, когда за спиной маячит Кишнар. Я не хочу подвергать ее риску.
Задумавшись на несколько секунд, он тихо заметил:
— Ты же знаешь, что она и сама может за себя постоять. И довольно успешно.
— И все же придерживай ее на заднем плане, Пепперидж.
— Понятно.
Он сидел рядом со мной, и я видел его угловатый профиль, когда он, задумавшись, над чем-то размышлял; внезапно он повернулся ко мне.
— Понимаешь, нам надо привести в порядок все известные данные. Как и говорил тебе, я вкалывал в Лондоне не разгибая спины и еще больше здесь, пользуясь безупречными источниками — в основном, занимаясь Марико Шодой и ее окружением. Он замолчал.
— Ты прибыл, чтобы сообщить мне об этом?
— Нет. Хочу сказать тебе, что притащил через границу кучу сырой информации, и сейчас она анализируется. Когда появится что-то, представляющее для тебя интерес, я дам тебе знать.
Он опять сделал паузу, но я не нарушал затянувшееся молчание, потому что теперь до меня дошло, куда он клонит, и мне нужно было время, чтобы обдумать ситуацию.
— Твоя задача ныне, Квиллер, заключается в том, чтобы ты в точно рассчитанный момент появился на сцене и настиг цель. Но это не получится, если кто-то не будет осуществлять оперативного руководства.
— Понимаю.
— Еще бы. — Он склонил голову набок. — И я решил сам заняться этой работой.
Мне уже все было ясно. В Лондоне он выглядел всего лишь очередным сладившимся “духом”, и у него оставалось всего лишь несколько сохранившихся связей в нашем деле, с такими людьми, как Флодерус и несколько типов в Челтенхеме, которые чутко держали нос по ветру, и знай я, что он предложит мне работу далеко за границей, за морями, без оперативного руководства на месте, я бы и пальцем не пошевелил ради той миссии, которую он предложил, напрочь отказался бы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35