— Я бы сказал, что единственная организация, которая в этих местах не имеет отношения к торговле наркотиками, — это Армия Спасения. Вы же знаете, что было на борту этого лайнера, не так ли? Без этих милых игрушек не проходит ни один рейс между Сингапуром и Таиландом, и где-то на линии доставки случился сбой и груз могли перехватить.
— Судя по фамилии в списке пассажиров, он бирманец.
— Это ничего не значит. Тут встречаешь людей, в жилах которых течет китайская, французская и камбоджийская кровь, или смесь английской, малайской и индийской. Смешанное население, прижившиеся беженцы, смешанные браки еще с колониальных времен, и все такое — вот что такое Сингапур. — Вскинув на плечо сумку, он подавил зевок. — Не знаю, как вы, а я уже готов рассыпаться. Господи, что я говорю…
— Где ты находишься?
— На военно-воздушной базе в Чатхабури, в Таиланде. Стяг на тонкой мачте чуть колыхался под легким бризом, четыре часа утра, Челтенхем — в шести тысячах милях отсюда.
— Почему тебя не оказалось на этом рейсе?
— Я был предупрежден.
— Кем?
— Не знаю. — Я рассказал ему о звонке.
— Должно быть, информация поступила от тайцев.
— Нет. Они задержали бы рейс и обыскали самолет. Насвистывая, вошел молодой лейтенант.
— О, прошу прощения. — Он торопливо вышел.
— Что? — переспросил я Пеппериджа.
— Значит, ты обзавелся друзьями.
— Не того сорта, который меня устроил бы.
— Ты считаешь, что женщина, с которой ты говорил, имеет отношение к происшествию?
— Похоже, что так.
— Что ты сделал, дабы ее разыскать?
— Все, что в моих силах, но этого явно мало. То, что ты прислал, — сказал я, — выглядит довольно убедительно, но таким образом крота не вычислить. И я не могу доверять всем поголовно. Да и любому из них. Почему ты послал мне документы через Маккоркдейл?
— Потому что на нее можно положиться.
— Растолкуй-ка мне подробнее.
— Ее отец — сэр Джордж Маккоркдейл, член парламента. Она работает в Министерстве иностранных дел вот уже пять лет, три года провела в Сингапуре. Верховный Комиссар самую высокую оценку дает ей. В противном случае, — не без обиды сказал он, — я не стал бы использовать ее для пересылки тебе материалов.
— Она вывела меня на человека по фамилии Чен, и он намекнул мне о данном рейсе.
— В свое время я его тоже использовал. Но сейчас он просто в шоке — второй пилот был его лучшим другом. Я ничего не сказал. Я думал.
— Что-то проясняется? — спросил он меня.
— Да. Немного. Я решил было, что с ним стоит иметь дело, и может, так оно и есть. — Если полностью положиться на Чена, я могу снова использовать его, копь скоро дела пойдут вразнос.
— Ты что-нибудь нашел в обломках?
— Минутку, — я включил запись и поднес к ней наушник трубки, который буквально завибрировал от отчаянных криков. Когда снова воцарилась тишина, я сказал Пеппериджу: — Кое-что.
— Что в чемоданчике?
— Довольно интересные открытия.
В голосе его послышались возмущенные нотки.
— Я тут глаз не сомкнул. Все время сижу на связи с тайцами.
— Я не хотел тебя обидеть.
— А я и не обиделся. Так что в нем?
— Синьки чертежей “Рогатки”, включая спецификации, модификации, компьютерные расчеты и все компоненты. Наступило краткое молчание.
— Боже милостивый.
— У Шоды Доминик Лафардж был главным организатором поставок оружия.
— Знаю, — сказал он. — Но почему…
— Кто такой генерал Дхармнун?
Снова наступило молчание. Он напряженно думал, что меня отнюдь не удивляло.
— Он командует вооруженными силами Шоды, состоящими из нескольких раздробленных групп.
— Среди бумаг я нашел письмо, адресованное Шоде. В нем говорится, что Лафардж “в настоящее время ведет переговоры о приобретении ста штук “Рогаток”, что согласовано с генералом Дхармнуном.” Конец цитаты.
Мне пришлось подождать, пока он обдумает сказанное. Я с трудом удержался, потому что начало сказываться все воедино: и острый запах антисептиков, и нестерпимый зуд левой руки, и голод. В лазарете на базе мне сменили повязку, но я не ел после того, как ребята из Красного Креста предложили мне сандвичи в три утра. Снаружи доносились слабые отзвуки голосов, один из говоривших был американец.
— Они не могут их купить, — наконец отозвался Пепперидж.
— “О приобретении” — черным по белому.
— Исключено. Я скажу, чтобы “Литье Лейкера” удвоили охрану на предприятии. Не понимаю, почему ты так осторожно относишься к Джонни Чену. Крупная утечка информации произошла где-то в другом месте.
— Просто потому, что произошла авария. И мне придется это учитывать. — Еще свежи были воспоминания о двух голосах, один из которых раздался в трубке у моего уха: “Произойдет несчастный случай, вы понимаете?” — а другой я услышал по радио три часа назад: “Только что поступило сообщение, что лайнер Таиландской международной авиакомпании упал в джунгли к северу от Чатхабури. До поступления дальнейшей информации мы воздержимся от огласки списка членов команды и пассажиров”.
— Да, — услышал я голос Пеппериджа, — представляю, что ты должен сейчас чувствовать. — И без промедления продолжил: — Понимаешь, они все время держат меня в курсе дела, так что я знал, что тебя не было на борту этого рейса, и когда мне сообщили, что самолет разбился, я нарушил все свои заветы и хлопнул скотча. Теперь-то все в порядке, я трезв и собран. Ты, надеюсь, понимаешь, что сотня таких штучек обеспечит Марико Шоде, если она решит начать военные действия, полный контроль над всем воздушным сообщением до высоты в тридцать тысяч футов. Представляешь себе, сотня пусковых установок с десятком ракет при каждой.
Он прав. Это полная катастрофа.
— Они поступают в наборе, — напомнил я ему.
— Естественно. И события, черт побери, разворачиваются слишком быстро. Мне придется вытащить из постелей нескольких человек и обзвонить весь Лондон. Послушай, ты можешь выслать мне копию этой штуки, что ты нашел в атташе-кейсе?
— Все отдано по назначению.
— Куда именно?
— В таиландское посольство в Лондоне. Я их отправил сразу с базы через Бангкок.
— Прекрасно. Мне вместе с “Лейкером” придется просмотреть их и проверить подлинность. У тебя есть еще что-нибудь для меня?
— Нет.
— Ну, пока более чем достаточно. Послушай, старина… — он снова замялся, — вчера я напоролся на Флетчера. — Единственный человек с такой фамилией, на которого он мог напороться, был высокопоставленной шишкой в Бюро. — Конечно, я и не заикнулся, ни где ты, ни что ты делаешь. Но они жутко хотят, чтобы ты вернулся. На любых условиях.
— Нет.
“Стоит тебе уйти, и мы никогда не попросим тебя вернуться”. Слова этого сукиного сына Ломана. Значит, сменили пластинку.
— Они будут предельно покладисты. Тебе тут же, на месте, дадут самого лучшего напарника. Хоть Ферриса. “Господи, что бы я отдал за Ферриса…”
— Их все тут происходящее не касается, — заявил я. — И ты это знаешь. Они не могут…
— Конечно, строго конфиденциально. Так сказать, под столом.
— Вот так они и подсунули мне этот гребаный заряд. Помолчав несколько секунд, он обескураженно добавил:
— Все понятно. Но я хотел бы тебя кое о чем спросить. Когда ты собираешься залечь на дно?
— Как только смогу.
— В противном случае тебе не выжить. Они тебе этого не простят. — Он имел в виду ту дурацкую потасовку в лимузине.
— Знаю. Как только смогу.
— У меня есть, — сказал он, — кое-кто тебе на подмогу.
— Послушай, если ты…
— Перестань выкаблучиваться. Я сказал ему лишь, что в нужный момент выйду на него. Он просто великолепен…
— Я говорил тебе, что я не…
— Я просто хочу, чтобы ты знал, — с наигранным терпением прервал он меня, — если тебе вдруг понадобится помощь, она будет в любой момент. Если, например, ты решишь, что не можешь больше доверять тайской разведке. — Я промолчал, выждав секунду, он продолжил: — Ты слышал в тех местах о человеке, которого называют полковник Чоу?
— Как его имя?
— Ч-о-у.
— Нет.
— Если услышишь, дай мне знать. И послушай, что бы ни случилось, связывайся со мной в любое время, и я тут же включаюсь в работу. — Казалось, он устал убеждать меня. — И чтобы ты знал, я, честное слово, завязал.
Я ответил, что понимаю и рад за него.
Положив трубку, я подумал, имело ли смысл говорить ему, что на меня свалилось сейчас самое опасное задание из тех, что приходились на мою долю. Лучше промолчать, а то он опять напьется.
11. Шода
Сумерки сгущались.
Они опускались на кипарисы, и по мере того, как умирал день, их очертания превращались в тени; и кипарисы, и лужайки, и тропки с каждой минутой исчезали в темноте, в которой глаз мог различить лишь ряд стройных стволов, подпиравших небо. Но даже в этот тихий вечерний час воздух не застыл в неподвижности; он колыхался и вибрировал в унисон с ударами гонга.
Огромный гонг висел на раме из массивных стволов; столь же внушительной была. и колотушка десяти футов в длину, на которую пошел цельный ствол дерева, и конец ее был обтянут воловьей шкурой, чтобы приглушать звук, а управляли колотушкой с помощью каната, пропущенного через блок размером с человеческую голову. Им управлял монах в желтой рясе. Перемежая удары длинными паузами, в течение которых гонг, вибрируя, продолжал издавать низкое гудение; звук вздымался и падал, но не умолкал ни на секунду. Мощь его колебаний казалась почти физически ощутимой; она наполняла воздух такой упругой силой, что мнилось: стоит замолчать гонгу, и храм рухнет.
Я пришел сюда один.
Саркофаг был богато расписан пурпуром и золотом и украшен резьбой; шесть человек шаг за шагом, неторопливо несли его по древним плитам храма, а рядом с ними шли четверо монахов, речитативом молясь за умершего. — “Кхор кхай кхварм сонг чам Кхонг тун дай pan кари вай пхорн… Кхор хай пхарапутха-онг pan тхан вай най пхра-маха-карунатхикхун талорд карн…”
Доминик Эдуард Лафардж.
Внутри храма стояла сумрачная полутьма; свет шел главным образом от светильников, висящих под сводчатым потолком, и от свечей, рядами полыхавших перед многочисленными статуэтками Будды; по мере того, как гости заходили в храм, вспыхивали новые свечи.
“Кхун янг пен тхи рак ях ланг кхон ю най кхварм сонг чам кхонг тхук кхонг. Кхварм кхит кхамнуенг кхонг рао тхуенг тхан са тхам хай кхонг тан рей су сукхати талорд карн…”
Внутри храма воздух был густым и вязким от благовоний. Музыки не было, но в огромном овальном пространстве гулко отдавались звуки гонга, гудевшего снаружи. Гости были только в черном и белом, на многих буддийские рясы. Саркофаг подняли на возвышение, двое мужчин сияли его крышку, и показалась правая рука Доминика Лафарджа, ладонью вверх, с полусогнутыми пальцами. Могильщики, уже выстроившиеся в линию, один за другим плеснули несколько капель святой воды из серебряного кубка в ковшик его ладони.
“Тхан приап самуеан пхи кхонг рао суеиг сатхит ю бон суанг саван.”
Я пришел один, потому что не хотел отвечать еще за чью-либо жизнь. Я не сказал даже Раттакулу, куда направляюсь; я шел в пасть льва, но это был рассчитанный риск. Я был на территории врага, и единственный мой шанс заключался в том, что в этом святом месте я пользуюсь правом неприкосновенности.
Провожающих было немного, но, как я чувствовал, не потому, что Лафардж занимал низкое положение, а потому что организация Марико Шоды чуралась шумных церемоний, предпочитая уединение. Большинство из присутствующих здесь составляли элиту её окружения, среди которой, как я надеялся, был и генерал Дхармнун. Я понимал, что шансов переговорить с ним с глазу на глаз у меня не больше, чем один к ста, но если бы мне все же выпала удача, то я мог бы значительно ускорить выполнение своей миссии, приблизившись к предмету поиска; я бы знал, каким путем мне идти и что делать, дабы уничтожить Шоду, не убивая ее. Это-то было понятно и Пеппериджу, принцу Китьякаре и его разведке: единственный раз, когда я пошел на убийство в ситуации, где моей жизни не угрожала опасность, был связан с местью за смерть женщины. Но все равно мой поступок отнюдь не отличался тонкостью решения: сам факт убийства говорит, что ты не чувствуешь стиля.
“Чивит тхан хай лок манут дай pan тае кварм чок-ди дает чивит кхонг тхан бон савиан кор кор ях пен чей дио-кан.”
Среди гостей я заметил несколько лиц с округлыми очертаниями глаз и припомнил слова Чена, что Шода использует и европейцев. В противном случае я бы тут не показался. Но в любом случае я старался держаться в задних рядах, поближе к массивным резным дверям. Вокруг происходило непрестанное движение; могильщики, снова обступив саркофаг, зажгли свечи и установили их у подножья возвышения, среди цветов в вазах, источавших пряный аромат.
Один из скорбящих был в форме, но не тайской армии. Рядом с ним стояли два адъютанта; вероятно, это и был генерал Дхармнун. Я начал следить за ним, куда бы он ни перемещался.
Люди все подходили, и мне приходилось следить и за своим окружением. На галерке, огибавшей все пространство зала, тоже время от времени чувствовалось какое-то движение; впрочем, я не совсем был в этом уверен. Светильники отбрасывали в ту сторону неверные тени, а среди их пятен порой возникало нечто, напоминающее лицо человека. Поглядывая наверх, я в первый раз подумал, что визит сюда был не столько рассчитанным риском, сколько фатальной ошибкой.
Это все нервы. Погребальный обряд возбуждающе действует на них.
Пять монахов в шафрановых рясах заняли места рядом с саркофагом; у них были наголо бритые черепа, оранжевыми веерами они закрывали свои лица, бормоча молитвы.
“Рао пху суенг май дал pan хкварм каруна хай тарм тхау пай ях ралуек тхуенгк чивит тхонг тхан дуай кхарм тхерт-тхун талорд карн.”
И вот все началось, я не был готов к тому, что мне довелось увидеть.
Одна из женщин, фигуру которой едва можно было различить в черном одеянии, двинулась по проходу к саркофагу, и ее сопровождали несколько других таких же фигур, но на небольшом отдалении, давая о себе знать лишь легким шорохом шелка, когда они уступали ей дорогу; их одежды тоже были черного цвета. Подошвы сандалий еле слышно шуршали по мраморному полу, но, поскольку в храме рокотал мерный речитатив монахов, казалось, что передвигаются они совершенно беззвучно; оказавшись перед возвышением, они разошлись в обе стороны, как лепестки раскрывшегося черного тюльпана. В то же время среди собравшихся прошло легкое движение, хотя его было трудно уловить; в группе соболезнующих возникло напряженное ожидание, словно они набрали в грудь воздуха и ждут момента выдохнуть. Может, я и ошибался, но мне показалось, что бормотание монахов, скрывавших лица за оранжевыми веерами, стало мягче и приглушеннее, как и рокот гонга снаружи, чьи вибрации безостановочно плыли в воздухе храма.
Витала атмосфера опасности, и я пошел на этот риск, но сейчас было поздно что-то менять.
Сложив руки и опустив голову, женщина стала на колени перед красно-золотым саркофагом. Остальные последовали ее примеру, и теперь я ясно видел, что их было восемь, по четыре с каждой стороны, и они образовали дугу, в центре которой была женщина. Я готов был поверить, что они репетировали эту живую картину несколько часов в день, но это было не так.
Все собравшиеся застыли на месте, и в давящей тишине альфа-волны моего мозга замедлили бег, и трехмерная действительность стала терять очертания, заволакиваясь тенями, которые беззвучно подступали в густых облаках благовоний; гипнотически мерцали свечи, и витала смерть.
Да, было слишком поздно что-то делать, я начинал верить, что привел меня сюда не столько рассчитанный риск, сколько она каким-то образом вовлекла меня в этот храм, та женщина, что сейчас преклонила колени, она — Марико Шода — какой-то незримой силой привлекла меня сюда пылавшей в ней демонической мощью, которая испепеляла всех, кто к ней приближался.
“Люди в голос говорили мне то же самое о Малышке Стальной Поцелуй — не приближайся к ней и Боже тебя избави прикасаться к ней.”
Вокруг стояла мертвая тишина; никто не шевелился. Ощущение времени исчезло напрочь, потому что время тоже иллюзия, часть трехмерной реальности, которая здесь и сейчас не имела никакого смысла. Запах благовоний погружал в нирвану, и вся прошлая жизнь, все ее звуки и запахи расплывались в неясной дымке. Мои глаза не отрывались от нежного изгиба шеи стоящей на коленях Марико Шоды, от женщины, которая безмолвно молилась; я смотрел только на Марико Шоду, потому что никого больше не существовало.
Опасность. Такое состояние приведет тебя к гибели.
Да, об этом надо было думать куда раньше, суметь противостоять карме, которая и привела меня сюда. Должно быть, левое полушарие было в полусне, когда…
Ты хочешь сказать, что готов расстаться с жизнью?
Этого я не говорил.
Тогда что еще ты можешь сказать?
Думаю, именно тогда я дернулся, почувствовав, как в сознание начинают вторгаться бета-волны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35