Она разбудила в нем старые желания и заставила болезненно ощутить пустоту своей нынешней жизни. Она разожгла в нем чувства вины и стыда за содеянное, всегда тлевшие в нем, подобно огню, прячущемуся под тонким слоем пепла.
Память об Эмме неотступно преследовала его. Почему он не мог найти утешение в объятиях других женщин, среди которых за последние годы встречалось немало прехорошеньких? О Боже, почему он постоянно искал среди них похожую на Эмму хотя бы внешне? Он искал, постоянно и безуспешно искал вторую Эмму, навечно прикованный к этим незабываемым зеленым глазам, медным волосам, белой шелковистой коже. Всякий раз, обманутый внешним сходством, он быстро разочаровывался и резко порывал с очередной женщиной, оставаясь неудовлетворенным. Эмма преследовала его во сне и наяву.
Он подумал об их ребенке, томясь от невозможности увидеть его. Ему, если он остался жить, должно быть уже восемь лет. „Конечно, он жив”, - твердо сказал себе Эдвин, надеясь и веря в то, что частичка его и Эммы останется на этом свете. Кто он, мальчик или девочка? На кого похож? На него? На Эмму? А может быть, на них обоих?
Слабая улыбка мелькнула на его бледном лице, казавшемся изможденным в тусклом освещении автомобильного салона. Какая злая ирония судьбы в том, что Эмма родила ему ребенка вне их брака, ребенка, запретного для него, а Джейн так и не собралась подарить ему дитя, о котором он так страстно мечтал. Он представил себе Джейн и сравнил ее с Эммой. Ему не следовало на ней жениться. Он должен был сопротивляться давлению своей семьи. Его бесплодная, вялая, тоскливая жена! Крест, который он вынужден нести в этой жизни. Нет! Нечестно и несправедливо так думать про нее. Он не может осуждать бедную Джейн. Она нежна и внимательна к нему, вряд ли есть ее вина в том, что он сам не способен ничего дать ей. Он принадлежит Эмме Харт, и только ей одной и ничто, кроме смерти, не сможет изменить это.
Дурное настроение преследовало Эдвина весь день до самого вечера. Он пытался бороться с ним, ведя за семейным обедом, показавшимся ему длиннее обычного, вежливые, но напряженные разговоры, поэтому обрадовался, когда отец предложил ему после обеда перейти в библиотеку. К большому облегчению Эдвина, сегодня не было Джеральда, а он с того момента, как вернулся из Лидса, искал случай переговорить с отцом наедине.
Адам разлил напитки и уселся перед камином, непринужденно болтая о разных пустяках. Наконец Эдвин, не в силах терпеть дольше, перебил его.
- Отец, я должен поговорить с тобой об одном важном деле, - отрывисто произнес он.
Адам пристально посмотрел на него и нахмурился.
- Это звучит очень серьезно, Эдвин. Действительно, весь вечер ты выглядишь очень угрюмым. Надеюсь, что ничего дурного с тобой не произошло?
- Нет, отец, со мной все в порядке.
Эдвин секунду поколебался, а потом, откашлявшись, сказал:
- Я хочу, чтобы ты знал: сегодня я принял решение вступить в армию добровольцем. Немедленно.
Выражение лица Адама резко изменилось, и он осторожно поставил бренди с содовой на стол.
- Эдвин, мне кажется, что ты слишком торопишься. Ведь идут самые первые дни войны. Я не хочу, чтобы ты рвался воевать, пока мы не получим больше информации о том, как развиваются события. Я прошу тебя повременить со своим решением.
- Я не могу, отец. Не хочу огорчать и расстраивать тебя, но я должен идти. Пожалуйста, постарайся меня понять.
- Эдвин, ты не обязан идти добровольцем. Пока только одиноких мужчин призывают на фронт.
- Да, я знаю, отец, но это не имеет значения. Я решил.
Эдвин замолчал, взял с журнального столика „Йоркшир морнинг газет” и продолжил:
- Наверное, мне не следовало бы читать тебе правительственный бюллетень. Ты сам должен быть с ним хорошо знаком, газеты печатают его уже не первый день, но я все-таки прочту для тебя.
- Послушай, Эдвин… - начал было Адам, но Эдвин, предупреждающе подняв руку, остановил его и заглядывая в газету стал медленно, с выражением читать: „Ваш Король и страна нуждаются в вас! Ответите ли вы на призыв своей страны? Каждый день промедления чреват тяжелыми последствиями. Наступил момент, когда Империя оказалась вовлеченной в величайшую из войн в истории человечества. В эту критическую минуту страна призывает всех своих молодых мужчин сплотиться под ее знаменами и влиться в ряды армии. Если каждый молодой патриот откликнется на этот призыв, Англия и Империя станут еще сильнее и сплоченнее, чем прежде. Если вы не женаты и вам сейчас от 18 до 30 лет, вы отзоветесь на зов своей страны и придете на ближайший призывной пункт, адрес которого вам укажут в любом почтовом отделении. ВСТУПАЙТЕ В АРМИЮ ПРЯМО СЕГОДНЯ!"
Эдвин бросил газету на диван и сел, не сводя с отца внимательного взгляда.
Адам устало склонил голову.
- Ох, Эдвин, Эдвин! Не пытайся взывать к моему патриотизму. Я знаю, что страна - в большой опасности, но я боюсь за тебя. Этот бюллетень обращен к неженатым мужчинам. Прошу тебя, Эдвин…
- Слишком поздно, отец! Я уже записался сегодня утром, когда был в Лидсе. Я должен прибыть в понедельник.
- О Боже! Эдвин!
- Прости, отец, не сердись, пожалуйста, и благослови меня. Мне не хотелось бы покидать этот дом, не получив твоего благословения…
- Боже правый, Эдвин! Я ни за что на свете не допущу этого.
Адам вскочил с места и подсел к сыну на диван, обняв его за плечи, готовый разрыдаться в этот страшный миг.
- Хорошо, мой мальчик, довольно всего этого вздора. Я бы, конечно, очень хотел, чтобы ты повременил. Но, естественно, ты получишь мое благословение.
- Спасибо, отец.
Адам поднялся и смешал себе еще одну порцию бренди с содовой. Он облокотился на каминную полку и с глубокой грустью смотрел сверху на Эдвина. „Я все эти дни знал, что он так поступит, но от этого мне не легче”.
- Думаю, что я поступил бы так же, как ты, если бы мне было столько же лет, и уверен, что мой отец испытывал бы в этот момент те же чувства, что и я сейчас. - Адам тряхнул головой. - Но ты еще так молод, Эдвин, слишком молод.
- Не моложе любого англичанина, идущего сейчас в армию, отец.
Адам взглянул на сына.
- Ты уже рассказал обо всем Джейн, мой мальчик?
Эдвин кивнул.
- Да, я сказал ей, когда мы переодевались к обеду. Она расстроилась, но поняла меня. Ты же знаешь, в их семье чтят военные традиции. Ее брат тоже сказал нам, что собирается идти добровольцем на следующей неделе.
- Я знаю, - сказал Адам, задумчиво глядя на него. - Может быть, Джейн переедет к нам, на Саус Одли-стрит? Мы будем рады этому. Мне кажется, что ей не стоит оставаться в своем доме на Итон-сквер. Думаю, ей будет страшно одиноко в этом большом здании, где кроме прислуги никого нет.
- Благодарю, отец, я очень тронут твоей добротой. Но Джейн мне сказала, что собирается съездить на следующей неделе в Лондон, запереть дом и вернуться в Йоркшир. Поскольку ее брат тоже уезжает, она хотела бы пожить вместе с отцом. Она любит деревню, и мне кажется, что в сложившихся обстоятельствах это будет самым разумным.
- Конечно, Эдвин. Ладно, кажется, мы все обсудили, - закончил беседу Адам, неотрывно глядя в огонь.
Помолчав немного, Эдвин обратился к нему.
- Отец, у меня есть одна вещь, которую я хочу отдать тебе.
Он опустил руку в карман смокинга, достал что-то, завернутое в шелковый носовой платок и протянул Адаму. Видя, что отец не развернул платок, Эдвин продолжил:
- Я нашел ее много лет назад и хранил все эти годы. Я знаю, что это твой рисунок, а само изображение, как мне кажется, удивительно напоминает тетю Оливию.
Адам разглядывал плоский круглый камень, лежавший на платке, не в силах оторвать глаз от изображенного на нем прелестного лица. Краски удивительно хорошо сохранились. Он слегка потер камень одним пальцем.
- Ты заново отлакировал его, Эдвин?
- Конечно, чтобы сохранить краски, папа.
Адам продолжал разглядывать камень, и казалось бы давно умершие воспоминания вновь нахлынули на него. Он расписал этот камень, когда ему было лет семнадцать-восемнадцать. Десятилетия минули с тех пор, но он ясно видел ее, стоящую под скалой на Вершине Мира: легкий бриз шевелит ее черные волосы, ярко-синие, как цветки вероники, глаза сияют. И он услышал ее голос, отчетливо донесшийся до него через годы: „Адам, я жду ребенка”.
Эдвин следил глазами за отцом, испуганный выражением его лица.
- Это - тетя Оливия, ведь правда? - настойчиво спросил он, врываясь в отцовские воспоминания. Адам не ответил. Он улыбался, погруженный в то, что он помнил всю жизнь. Почти благоговейно завернув камень снова в платок, он вернул его Эдвину.
- Храни его сам, мой мальчик. Ты его нашел, и я хочу, чтобы он остался у тебя. Когда-нибудь я расскажу тебе историю, которую скрывает этот камень, но не теперь. Время еще не пришло.
Он странно взглянул на Эдвина.
- Полагаю, что ты набрел на него в старой пещере под Рэмсденской скалой.
Эдвин внимательно смотрел на отца.
- Да, там.
Он проглотил подступивший к горлу комок.
- Есть еще одно, о чем я уже много лет хочу рассказать тебе, отец. К сожалению, храбрость всегда изменяла мне, но это давно мучает мою совесть. Сейчас я хочу облегчить ее перед тем, как идти на войну.
Адам сел в кресло и отхлебнул бренди.
- Так облегчи ее, Эдвин. Тебе станет проще, если ты поделишься со мной, - мягко сказал он. - Я постараюсь понять тебя возможно лучше.
- Ну, так вот, видишь ли, дело в том, что… - нервно начал Эдвин. - О, черт! Мне нужно еще выпить, - вскричал он, вскакивая с места, и стремительно пересек комнату.
„Он похож на меня не только внешне…” - подумал про себя Адам. Он зажег сигарету, откинулся в кресле и приготовился слушать. „Эдвин собирается сказать об Эмме Харт и ребенке”, - решил Адам, и его сердце раскрылось навстречу сыну.
Глава 40
Лорд Китченер был назначен военным министром, и одно это сразу на сто тысяч увеличило приток добровольцев в армию. Уинстон Черчилль держал флот в полной боевой готовности, и вот с 6 по 20 августа 1914 года первые четыре дивизии Британских экспедиционных сил переправились через Канал, а еще две, пятая и шестая, последовали за ними в сентябре. При переправе не были потеряны ни один корабль и ни один человек, что стало настоящим триумфом для Черчилля, этого воинственного руководителя Британского королевского флота. Британия мобилизовывала свои силы для войны с угрожающей скоростью, но никто из ее подданных еще не подозревал, какие тяжелые времена ждут их впереди.
Заговорившие в августе пушки гремели, не переставая, до конца 1914-го и весь 1915-й, сея горе, смерть и разрушения. Сотни тысяч молодых мужчин, составлявших надежду нации, пали на полях сражений в Бельгии и во Франции. Ставки в этой кровавой борьбе были ужасающе высокими для Британии и ее союзников. Всем было ясно, что война шла не за обладание какой-либо крепостью или даже целой страной, но за неотъемлемое право каждого народа жить и развиваться так, как он сам того хочет.
Эмма Харт, подобно всем умным людям, часто размышляла о будущих последствиях этой войны, о тех условиях, которые возникнут после ее окончания, и о будущем, которое ждет бизнес. Но она не была полностью поглощена размышлениями о будущем. Ее приоритетом были сегодняшние реалии, не оставлявшие много времени на праздные раздумья. Она не упускала возникавших как бы сами по себе коммерческих возможностей, ни тем более не отказывалась при удобном случае увеличить свои капиталы. Если порой у нее возникали угрызения совести при мысли о том, что она наживается на войне, то Эмма гасила неприятные ощущения, повторяя: „Но ведь кто-то должен производить обмундирование для воюющих солдат, и если этого не сделаю я, то им займутся другие”.
И действительно этим занимались и другие. Большинство производителей одежды Западного Райдинга шили хаки для солдат, синюю форму для моряков и голубую - для летчиков Британии и ее союзников. Миллионы ярдов тканей для военной одежды сходили с ткацких станков Йоркшира.
В какой-то момент Эмма поняла, что она чересчур увлеклась работой, забыв про семью. Но чувство вины быстро улетучилось, вытесненное делами и сознанием того, что ей не остается ничего иного, как следовать избранным для себя курсом. Она металась между своим универмагом „Харт”, компанией „Грегсон”, ткацкой фабрикой „Лейтон” и швейной фабрикой, руководя всем этим со своими „фирменными” эффективностью, очарованием и напористостью. И все же ей постоянно не хватало одного часа в день, чтобы управиться со всем.
К большой ее радости, „Харт” торговал стабильно и сам себя окупал. Хотя товарооборот сильно сократился, но Эмма не ждала для себя серьезных убытков. Запас товаров на складах „Грегсона” не иссякал, благодаря экономному их расходованию. Кроме того, Эмме удалось найти еще несколько источников пополнения своих запасов. Под умелым руководством Бена Эндрюса дела „Лейтона” шли гладко, и фабрика с кажущейся легкостью и значительно быстрее многих конкурентов справлялась с громадными военными заказами. На время войны они с Дэвидом приостановили производство коллекций дамской одежды „Леди Гамильтон” и полностью переключились на шитье обмундирования. Так или иначе, все оставалось под контролем, ее бизнес оставался стабильным, в особенности ее ткацкая и швейные фабрики, которые работали сверхэффективно и давали исключительно высокие прибыли.
Но сегодня, в холодный декабрьский день 1915 года, голова Эммы не была занята только делами. Сидя рядом с водителем в одном из фургонов для доставки заказов из „Харт” на дом, Эмма предвкушала наступающее Рождество. Она решила устроить настоящий праздник, наперекор лишениям и царившим кругом угрюмым настроениям. Должен был приехать погостить на несколько недель Фрэнк, и Эмма с детским нетерпением ждала его приезда, взволнованная возможностью снова увидеться с братом. Он был ранен в ноябре, к счастью, несерьезно. Пуля зацепила ему правое плечо, и его отправили лечиться домой в Англию. Если бы еще Уинстон смог выбраться на побывку, то вся семья оказалась бы в сборе. Но Эмма понимала, что это вряд ли выполнимо. Флот постоянно находился в гуще боевых действий, а вести со всех фронтов приходили самые удручающие. И все таки, невзирая ни на что, у них будет рождественская елка, и праздничный обед с индейкой и плам-пудингом, другие традиционные угощения, подогретое с пряностями вино и, конечно, подарки для каждого. Важнее всего было то, что Фрэнк побудет в кругу родных и отдохнет, а уж она создаст для него домашний уют, по которому он так истосковался.
В считанные минуты фургон доставил ее к швейной фабрике на Йорк-роуд. Эмма велела водителю ждать ее и поспешила внутрь. Входя в кабинет Дэвида, она с удивлением обнаружила там уютно устроившегося Абрахама Каллински.
Ее старый друг поднялся и тепло обнял Эмму, поблескивая сквозь очки своими умными черными глазами. Он придирчиво оглядел ее и сказал:
- Ну, Эмма, ты выглядишь прекрасно. Как приятно снова увидеть тебя. Последний раз это было так давно.
Эмма улыбнулась.
- Как поживаете, Абрахам? Как себя чувствует миссис Каллински?
- Мы в порядке. Джанесса часто интересуется тобой. И она и я скучаем по тебе, Эмма.
- Прошу прошения, что совсем забросила вас в последнее время, - извинилась Эмма. Печальная улыбка тронула ее губы. - Но дел столько, что некогда вздохнуть. Все эти дни.
- Ах, да, наша маленькая Эмма стала промышленным магнатом, - воскликнул Абрахам, с любовью и восхищением глядя на нее. Она не переставала изумлять его своими успехами, которые он считал выдающимися, особенно для женщины.
Дэвид стоял за своим столом с видом явно измученным бумажной работой. Он рассмеялся.
- Не прикидывайся изумленным, па, а я всегда предсказывал, что наша Эмма далеко пойдет.
Дэвид обошел вокруг стола, взял Эмму за плечи и поцеловал в щеку. Она машинально обвила его руками, почувствовала силу его рук, крепко державших ее, и ощутив, как ее пальцы сами по себе начинают впиваться в его тело. Не разжимая рук, они отпрянули друг от друга и обменялись долгими взглядами.
Абрахам Каллински, отечески наблюдавший за ними, вдруг почувствовал некоторое беспокойство. „Сын мой. Ты обнимаешь ее слишком долго. Ах, не мне ли знать, что означает такой взгляд в мужских глазах! Молю Господа, чтобы жена Дэвида Ребекка или Джо как-нибудь не обратили на это внимание”. Абрахам кашлянул и сказал:
- Иди сюда, Эмма, сядь вот тут, рядом со мной.
Он указал на второе кресло, стоявшее перед столом Дэвида. Эмма села.
- Что-нибудь случилось? Почему тебе так срочно потребовалось повидаться со мной, Дэвид?
Он откинулся в кресле и посмотрел на нее своими яркими синими глазами.
- У меня есть предложение, и я надеюсь, что ты примешь и поддержишь его.
Эмма облегченно рассмеялась.
- Ты же знаешь, что я всегда доверяю твоим суждениям. Так в чем дело?
- Папа стал уставать в последнее время, - Дэвид закурил сигарету. - Мы тут с ним поговорили, и я подумал, что есть решение, которое устроит всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60