Но на какой-то миг мир в его глазах странным образом перевернулся, и он вдруг обнаружил себя лежащим на холодном каменном полу.
– Казио! – вскрикнула Остра и бросилась ему на помощь.
– Пустяки, – пробормотал он. – Небольшое головокружение. Возможно, один поцелуй поправит дело.
– Он совсем слаб. И не сможет с ними сражаться, – заявила Остра. – Они убьют его.
– Кто знает. Может, они даже не догадываются о том, что мы здесь, – резонно предположил Казио.
Однако топот конских копыт, который слышался уже совсем рядом, не оставлял никакой надежды остаться незамеченными.
– Мне позарез нужен поцелуй, – прошептал Казио.
В полумраке подвала не было видно, как вспыхнуло от смущения девичье лицо. Тем не менее Остра наклонилась и прикоснулась к его рту губами. Они источали сладостный запах – аромат слив и вина, и Казио не удержался, чтобы не прильнуть к ним поцелуем, который оказался столь страстным, словно был последним в его жизни. Ему хотелось попросить о подобном одолжении и Энни, но юноша не стал этого делать, решив про себя, что та все равно не согласится. Так стоит ли тратить на безнадежные уговоры время и силы?
– Это будет мне служить наградой за труды, – произнес Казио, поднимаясь на ноги. – Теперь мне будет куда приятней защищать вас, милые леди.
Трясущимися ногами он начал пересчитывать ступеньки, взбираясь по лестнице к солнечному свету, где уже мельтешили подозрительные тени.
Непонятно почему, но на память ему вдруг пришла песня, которую, когда он был совсем ребенком, любил напевать его отец. Это была та самая песня, из которой он впервые услышал о пурпурной луне.

Кто подскажет: ждать когда тучи в гости к нам?
Когда стихнет на лугу лягушачий гам.

Кто ответит: кручи гор море съест когда?
А тогда, когда из туч выльется вода.

Ну а пурпурной луны мы услышим звон?
Да, когда придет старик и проснется терн.

Он помнил эту строчку потому, что, в отличие от прочих, она всегда казалась ему лишенной смысла.
Впрочем, сейчас она по-прежнему совершенно ни о чем не говорила.
Но теперь, когда Казио ее вспомнил, ему вдруг почудилось, будто где-то вдалеке звучит рог.

Внезапно для Мюриель все вокруг стихло, как будто звуки внешнего мира со всеми атрибутами сражения отодвинулись от нее на неопределенное расстояние. Она глядела на мертвое лицо дочери и видела ее маленьким ребенком, которого держала на руках. Вспоминала, как в возрасте шести лет та пролила молоко на ковер в гостиной. Видела ее перед собой, как живую, в подвенечном платье. Неизбывная боль сковала грудь Мюриель. Горькая и невыразимая тоска переполняла ее душу и безудержно рвалась наружу.
Королева смутно сознавала, что подобная участь постигла не только Фастию. А должно быть, и Элсени, и Эррен, и Чарльза…
Однако безмятежная тишина наступила только внутри ее собственного мира, но не снаружи. Вокруг нее продолжалось сражение. Сталь билась о сталь, и отчаянные вопли Нейла свидетельствовали о том, что он еще жив. Но помимо шума битвы явственно выделялся и другой звук – мелодичный голос рога, который с каждым мгновением становился все громче и громче.
Поначалу он слышался откуда-то издалека, как будто с другого конца света, но теперь звучал так, будто расстояние между ним и Мюриель существенно сократилось. Внезапно она поняла, что звук вовсе не приближался, а просто становился громче. Из этого явствовало, что его источник находился где-то совсем рядом.
Но где? Озадачив ее, это странное явление неким таинственным образом отстранило от королевы мертвое лицо Фастии и ее собственные воспоминания… Определить, откуда исходил звук, оказалось совсем нетрудно – его источником было то самое праздничное чучело, которое всего день назад Элсени украшала цветами. Теперь перед затуманенным взором королевы оно обретало все новые и новые очертания. Происходило это так же медленно и неотвратимо, как на мутном белесом горизонте занималась утренняя заря.
Мюриель остановила на файнглесте неподвижный взгляд и вместе с тем услышала, что рог зазвучал еще громче. Она заметила, что преображение чучела стало происходить быстрее прежнего. С каждым мигом уплотняясь и вырастая, оно все больше обретало форму, напоминавшую человека. Королева была не в состоянии двигаться, не то чтобы говорить. Ее ум был не способен дать видению никакого разумного объяснения, кроме того, что она стала свидетелем сна наяву.
Преображение файнглеста продолжалось. В какое-то мгновение завывание рога стало столь громким, что Мюриель пришлось закрыть уши руками. Однако, к ее крайнему изумлению, это ничуть не поправило дела – ладони никоим образом не приглушили пронзительного звука. Столь же бесполезны оказались и попытки отвести взор от чучела. Меж тем оно затрепетало, как осиное крыло в полете. Прямо из головы выросли руки и длинные и гордые рога. Открылись почти человеческие глаза – две ярко-зеленые сферы посреди черного миндаля. Одновременно в нос королеве ударил какой-то приторный запах, с которым не мог сравниться даже тошнотворно-сладостный аромат цветов.
Достигнув высоты в два человеческих роста, перед ней предстал сам Терновый король. Уставившись на него как завороженная, королева встретила на себе его взгляд. Сотворенная из пятнистой коры, его плоть была совершенно нагой. Нижнюю часть лица обрамляла лохматая кучерявая борода, и такие же космы свисали с головы. Глаза, словно у новорожденных, казалось, одновременно видели все и ничего. Он зашевелил ноздрями, и из его горла вырвался какой-то звук, который для нее значил так же мало, как и сопение какого-нибудь странного зверя.
Пригнувшись, Терновый король еще раз принюхался. Хотя его нос по форме был весьма похож на человеческий, он почему-то напомнил королеве лошадиный или олений. Холодное и сырое дыхание источало запах лесной речки, от которого кожа Мюриель сразу покрылась мурашками.
Терновый король обратил свой странный взор к Фастии, потом, сощурившись, вновь перевел его на Мюриель. Теперь его глаза превратились в щелки, каждая величиной с ее палец.
В этих глазах растворилось все ее прежнее видение мира. Она увидела в них странные дремучие леса, густо поросшие деревьями, мхом и одеревеневшим папоротником. Увидела зверей с совиными глазами, по виду напоминавших породистых псов.
Медленно смежив веки, Мюриель прищурилась еще раз. И теперь ее взору предстал Эслен в руинах. Его опутывали ползучие ветви черного терна, цветы которого напоминали багровых пауков. Она увидела под звездами Новые земли. Их покрывали темные воды, в которых зарождалось бледное пламя. Она увидела широкий коридор, погруженный во мрак теней, и трон из черного, словно закопченного сажей, камня. На нем вырисовывалась фигура, лица которой было не видно, но глаза горели зеленым огнем. Она услышала смех, который был похож на собачий лай.
И вдруг в зеркале из отполированного черного янтаря Мюриель увидела собственный мертвый лик. Вскоре его вновь сменило лицо Тернового короля. Но на этот раз королева взирала на него без всякого страха, как будто она уже по-настоящему умерла и приподнялась над всеми мыслями и заботами смертных. Словно во сне, она потянулась, чтобы коснуться его бороды.
Лицо Тернового короля тотчас скривилось, как будто от гнева и боли. Казалось, из недр его тела вырвался звериный рев. Дикий и безумный, он был начисто лишен всего человеческого.

Эспер находился слишком далеко от своего лука. Греффин добрался бы до Винны и Огра прежде, чем лесничий успел бы наложить стрелу на тетиву. Поэтому он сделал то единственное, что мог сделать в своем положении, а именно: метнул в греффина топор. Тот ударил зверя по затылку и отскочил, оставив зиять в его голове глубокую рану, из которой начал течь рубиновый ручеек.
– Выходит, у тебя, поганая тварь, тоже есть кровь, – прорычал Эспер, испытав при этом нечто вроде нездорового удовольствия.
Греффин медленно обернулся к нему мордой, и Эспер ощутил, как до самых костей проникает в его тело исходящий из глаз монстра жар. Однако он не оказал на лесничего такого же опасного действия, как прежде. Эспер почувствовал, как задрожали колени, однако на сей раз, к счастью, ноги не подвели его. Когда зверь подошел к нему ближе, Эспер схватился за кинжал, но при этом смотрел не на греффина, а на Винну. Он хотел напоследок налюбоваться ею, чтобы никогда не забыть ее лица.
Он уже не мог восстановить в памяти лица Керлы и не хотел, чтобы это повторилось с Винной.
Как ему повезло, что за одну жизнь ему довелось полюбить дважды! Но удача всегда имеет свою цену. Должно быть, сейчас как раз пришло время платить.
«Дай мне силы, Неистовый», – взмолился он.
Никогда прежде он не обращался с просьбой к верховному духу тьмы. Возможно, тот примет это в расчет.
Греффин набросился на него быстрее, чем Эспер ожидал. Слегка развернувшись и высоко подняв кинжал, лесничий изо всех сил треснул зверя железной рукояткой промеж глаз. Руку свело от удара, и Эспер понял, что к нему пришла смерть.
Он услышал, как вскрикнула Винна.
Невероятно, но греффин отступил. У Эспера остался только один выход из положения, и он к нему незамедлительно прибег. Бросившись на чешуйчатую спину монстра, лесничий обвил рукой его голову чуть ниже клюва и крепко прижал к себе. Зверь издал очередной визг. Это была какофония невероятных звуков, которые заглушили собой весь прочий шум, в том числе нараставший рев рога.
Нащупав то место, где, по его мнению, у чудовища должно находиться сердце, Эспер вонзил туда кинжал, затем второй раз, третий. Греффин прижался к стене, пытаясь скинуть своего врага, но безуспешно: рука Эспера сжимала его, как железные тиски. То, что переживал лесничий, существенно превосходило его личные ощущения. Взирая на величайшего из тиранов леса, он вдруг почувствовал, будто его ноги обрели под собой глубоко уходящие в землю корни, и в них влилась сила камня, почвы и подземных источников вод. Со следующим ударом сердца он уже знал, что сам стал лесом, который требовал возмездия.
Одно движение, и прежнее видение мира окуталось туманом. Перед его глазами промелькнуло искаженное от ужаса лицо Винны, потом он увидел своего коня – гордый и бесстрашный Огр рвался ему на помощь. Потом его взору предстало темное небо и, наконец, вода, потому что они упали в находившийся у подножия крепости водный ров.
«Закрой ворота, Винна, – твердил он про себя. – Будь умницей. Ну же…»
Эспер был бы рад выкрикнуть эти слова вслух, но его слишком крепко сковала в своих объятиях вода.
Несмотря на это, кинжал лесничего продолжал наносить зверю раны одну за другой. Казалось, его рукой орудовал сам Мрак. И с каждым новым ударом вода в канале все сильней багровела.

В нерешительности остановившись у выхода из винного погреба, Казио явственно ощутил, насколько нетвердо он держится на ногах. Тем не менее, когда юноша поднял Каспатор, тот даже не дрогнул у него в руке.
– Приветствую вас, добрые каснары, – обращаясь к двум вооруженным рыцарям, произнес он. – Кто из вас окажет мне честь быть убитым первым?
Рыцари, только что спешившиеся с лошадей, переглянулись. Казио заметил, что у одного из них доспехи имели более пышный декор и позолоченные края. Именно этот рыцарь и взял на себя труд ответить на вызов.
– Не знаю, кто вы такой, сэр, – начал он. – Но не вижу никакого смысла вам умирать. Идите с миром и продолжайте вести свою обычную жизнь, которая, возможно, будет весьма долгой и принесет вам процветание.
Прежде чем ответить, Казио внимательно осмотрел Каспатор. Неужели его отец перед смертью переживал такие же чувства, какие сейчас испытывал он? Молодой человек прекрасно понимал, что в этом сражении нет для него никакого проку. Оно его не только не прославит, о нем вообще никто никогда не узнает.
– Я предпочитаю прожить достойную жизнь, а не долгую, каснар, – не без дерзости заметил он. – Можете ли вы о себе сказать то же самое?
Рыцарь посмотрел на молодого фехтовальщика загадочным взглядом, и при этом у Казио, как ни странно, мелькнула мимолетная надежда. Но потом тот, у которого были позолоченные доспехи, резко повернулся к своему соратнику и сказал:
– Сделай одолжение, убей его ради меня.
Второй рыцарь, кивнув в знак согласия, решительно направился вперед.
Казио успел про себя отметить, что у этого рыцаря нет щита. Данное обстоятельство несколько облегчало дело, но несущественно. Потом молодой вителлианец вспомнил, что единственным уязвимым местом рыцаря были отверстия для глаз в забрале, поэтому они должны были стать его основной мишенью.
Звук рога, доносящийся издалека, усилился. «Наверное, еще рыцари», – подумал Казио.
Тем временем рыцарь пустил в ход свой тяжелый меч. Поначалу Казио отражал удары спокойно и, можно даже сказать, хладнокровно, несмотря на то, что при каждом из них Каспатор едва не вылетал из руки. Улучив момент, Казио направил рапиру в забрало, но противник вовремя отпрянул назад. Однако молодой вителлианец слишком нетвердо стоял на ногах, чтобы продолжать атаковать. Бой состоял из серии однообразных выпадов, не дававших никому из фехтовальщиков ощутимого перевеса. Наконец меченосец рубанул по клинку Каспатора с такой силой, что и без того онемевшая рука Казио не удержала рапиру, и она упала, громко стукнувшись о каменистую землю.
Но потом случилось нечто непредвиденное и совершенно неожиданное. Откуда ни возьмись на голову рыцаря обрушился град каменных осколков и кирпича. За ними последовал гравий вперемежку с клубами пыли, от которой у Казио начало резать глаза. Каменная кладка покатилась мимо него вниз по лестнице. Когда рыцарь рухнул наземь, Казио заметил на его шлеме большую вмятину.
Второй рыцарь, которого каменный обвал по чистой случайности обошел стороной, в недоумении поднял голову вверх, – и в тот же миг прямо ему в шлем ударил крупный булыжник, затем второй. Ошеломленный происходящим, Казио наклонился, чтобы поднять Каспатор, и в этот самый момент с арочного навеса над дверью винного погреба спрыгнул з'Акатто.
– Говорил же тебе, парень, – проворчал мастер дессраты, – никогда не фехтуй с рыцарями.
– Благодарю за совет. Но я его уже усвоил, – ответил молодой человек.
Меж тем рыцарь в золоченых доспехах начал подниматься на ноги. Заметив это, Казио, собрав остатки сил, бросился к нему. Рыцарь поднял и грузно опустил меч, но Казио ловко увернулся и без труда избежал удара. Каспатор устремился к заветной цели и на этот раз не промахнулся. Пронзив голову рыцаря через забрало шлема, рапира уперлась в сталь по другую сторону черепа. Когда Казио отдернул окровавленный Каспатор назад, рыцарь сначала рухнул на колени, а потом распростерся на земле ничком.
– Обещаю, что в следующий раз я непременно приму к сведению твой совет, – пообещал Казио старшему товарищу.
– Во что ты ввязался, парень? – покачав головой, спросил з'Акатто, взгляд которого скользил мимо Казио.
– А, не спрашивай, – отмахнулся Казио. – У меня природный нюх на всякие неприятности.
Энни и Остра к тому времени уже поднялись из погреба и с любопытством наблюдали за развернувшейся перед ними сценой.
– Причем, заметь, это далеко не все. Впереди будет много чего еще, – сказал Казио.
– Много женщин?
– Нет неприятностей.
– Это одно и то же.
– И много рыцарей, – пояснил Казио. – Возможно, даже очень много.
– Мне удалось раздобыть двух коней, – сообщил з'Акатто. – Мы можем ехать по двое.
Скрестив руки на груди, Казио вперил в своего старшего друга подозрительный взгляд.
– Это здорово, что ты сумел раздобыть коней. Они нам очень пригодятся. Вот только напрашивается один вопрос. Не находишь ли ты все это несколько странным?
– Ты мне сейчас напоминаешь пустую бутылку, от которой нет никакого проку. Видишь ли, парень, дорога, ведущая в монастырь, пролегает вдоль границ владений графини Орчавии. Словом, я видел рыцарей.
– А что ты там делал?
Расплывшись в широкой улыбке, з'Акатто достал из-под камзола бутылку зеленого стекла и, приподняв ее вверх, радостно посмотрел сквозь нее на свет.
– Я искал вот это, – торжественно заявил он. – Вино того самого года, когда урожай выдался лучше всех прочих. Я знал, что рано или поздно найду его. Мой нюх меня не подвел.
Казио закатил глаза.
– По крайней мере, я благодарен твоему хорошему урожаю хотя бы за то, что он нас спас, – сказал он.
– Не просто хорошему, а самому лучшему, – довольным тоном поправил з'Акатто.
Заметив появление девушек, Казио отвесил им легкий поклон и произнес:
– Дорогие каснары Энни и Остра, позвольте представить вам моего учителя, мастера фехтования з'Акатто. – При этом он запнулся, но, встретившись взглядом с глазами старика, сразу же добавил: – Знатока своего дела и моего лучшего друга.
З'Акатто ненадолго задержал свой взгляд на юноше – взгляд, в котором промелькнуло нечто такое, чему Казио не мог дать точного толкования, – и лишь потом обернулся к Энни и Остре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79