Подчас там могут храниться их останки. Мы называем эти места седосами, или седосом, если говорить в единственном числе. Обычно это небольшие холмы. Церковь получает благословенное знание о расположении седоса и о том, от какого святого исходит сосредоточенная в нем сила. Потом на этом месте мы строим храмы, чтобы каждый пришедший туда знал, кому он возносит свои молитвы.
– Значит, если я попаду в храм, я буду благословлен.
– Отчасти да, если этого захочет святой. Но дорога к храму отличается от любой другой. Чтобы ее одолеть, человек должен обойти много храмов или святых мест. Каждое из них отмечено печатью разных проявлений одной и той же силы сахто. На своем пути он должен следовать определенному порядку и пройти своеобразное очищение.
– И святые, или сахто, после этого дают ему силу?
– Да, они дают нам дары для служения им. Разумеется, если мы этого достойны.
– А могу я… могу я пройти подобное посвящение? Могу ли я получить знание из этих книг?
– Если захочешь, – мягко заметил сакритор Берден. – У тебя есть все возможности. Если будешь учиться и посвятишь себя церкви, уверен, ты сможешь всего добиться и принести миру много пользы.
– Я даже не знаю, что сказать, – неуверенно начал Стивен.
– Как я уже говорил, твой отец одобрил бы такой выбор.
– Знаю, – ответил Стивен гораздо менее грустным тонем, чем когда сакритор упомянул его отца в первый раз.
Тайна окружающего мира возбудила воображение мальчика. Он был очарован призмой и преломленным ею светом, как будто сакритор Берден открыл ему неизвестную страну, такую же необычную и далекую, каким был пресловутый Хэдам, и одновременно столь же близкую, как всякий луч света.
Должно быть, Берден что-то прочел на лице юноши.
– Это нелегкий путь, – серьезным тоном произнес он. – Лишь избранные проходят его по собственной воле. Но, с другой стороны, он может быть очень увлекательным.
И в этот миг случилось так, что Стивен поверил старику. Это было истинное облегчение. Он не знал, смог бы перечить своему отцу, но теперь это было не нужно, потому что у него появился интерес. Он вспомнил, как сакритор Берден умел получать свет из воздуха, музыку – из камня, ловить рыбу на мелководье, где почти не случалось клева. Это были маленькие чудеса, над которыми даже никто не задумывается в повседневной жизни.
Но в необъятном и сложном мире должны существовать чудеса гораздо большего масштаба. Сколько вообще существовало дорог к святым местам? И были ли они все известны миру?
Возможно, быть священником вовсе не так уж плохо.
– Преподобный отец, я был бы не прочь попробовать, – преклонив голову, произнес Стивен. – Я хотел бы познать.
– Старому человеку всегда это приятно слышать, – кивнул ему в ответ сакритор. – Очень приятно. Не желаешь ли начать прямо сейчас?
– Сейчас?
– Да. Начнем с первого дара святого Декмануса. И пойдем по алфавиту.
Воспоминания Стивена прервал крик сойки, которая где-то под крышей нефа гонялась за другой птичкой, издающей громкие, жалобные звуки. Стивен горько улыбнулся. Сакритор Берден был добрым человеком, верующим и принципиальным. Фратекс Пелл тоже производил впечатление хорошего человека, хотя подчас немного сурового. Фратекс знал, что сделал Стивен, и тем не менее продолжал считать его достойным посвящения. Если за последние несколько месяцев Стивен и получил какие-нибудь уроки, то они сводились к тому, что не следует принимать все слишком всерьез и следовать собственным мыслям, иначе недолго попасть в беду. Кто он такой, если разобраться? Всего лишь послушник. Нет… он был доверенным сакритора Бердена. И вскоре станет доверенным фратекса Пелла.
Этот факт его вдохновлял, однако не давал покоя один вопрос: не мог ли сакритор Берден подразумевать, что в ярких цветах радуги заключается полоса чистой тьмы? Ему хотелось это узнать не столько из страха, сколько из любопытства.
Да, фратекс Пелл был уверен в том, что Стивен достоин посвящения. Но если этого недостаточно, то пусть его судьбу решит та великая непроявленная сила, которую люди величают святым Декманусом.
Пытаясь совладать с растревожившими его мыслями, Стивен встал на ноги и открыл деревянную дверь. На мгновение он засомневался, но, прочтя про себя молитву, набрался храбрости и вошел внутрь. Закрыв за собой дверь, он окунулся в беспросветный мрак.
Едва оказавшись внутри, Стивен достал трут, извлек с его помощью огонь и зажег белую свечу, которую прихватил с собой. Потом стал наблюдать за тем, как поднимается вверх струйка дыма.
Этот храм оказался довольно маленьким – Стивен едва не касался противоположных стенок расставленными в стороны руками, – а к тому же почти пустым. Кроме низенькой, на уровне коленей, каменной скамейки и алтаря, здесь ничего не было. За алтарем висел небольшой барельеф святого Декмануса, склонившегося над раскрытым свитком, в одной руке фонарь, а в другой – перо.
– Декманус эзум аиттис сахто фаамо тангинейс. Вос дадом, – произнес Стивен. – Декманус, проявление великой силы сахто, управляющей знанием, я вверяю себя твоей воле. Ты воплотил в себе силу написанного слова, – продолжал Стивен языком ритуальной службы. – Дал нам чернила и бумагу, и мы сумели сделать из них буквы. Явил собой тайну, силу и откровение письменного знания. И ныне ведешь нас из прошлого в будущее с помощью памяти наших отцов. И хранишь нашу веру в чистоте. Я отдаю себя твоей воле.
В мерцающем свете статуя святого, казалось, глядела на Стивена добрым, но насмешливым взглядом.
– Я отдаю себя твоей воле, – повторил Стивен уже едва слышно.
Половина свечи сгорела, и, следовательно, его время подошло к концу, но Стивен не ощущал никаких перемен. Вздохнув, он потянулся, чтобы потушить пламя большим и указательным пальцами руки.
Огонь зашипел и погас, однако Стивен вдруг почувствовал какое-то сомнение. Произошло что-то неправильное, но что именно, он понял только немного погодя. Дело в том, что он не ощутил не только огня, но даже физического прикосновения к фитилю.
Стивен потер пальцы и опять ничего не почувствовал. От кончиков пальцев до самого запястья рука была бесчувственна, как у призрака. Он начал всячески разминать ее до тех пор, пока ладонь не покраснела, но тщетно – с таким же успехом он мог щипать кусок жареного мяса.
Удивление Стивена вскоре сменилось ужасом и дикой паникой. Он выскочил из храма в просторную церковь. Упал на колени и стал издавать каркающие всхлипывания, пытаясь опорожнить и без того пустой желудок. Мертвая штуковина, которая прежде была его рукой, стала ему до тошноты омерзительна, и он безотчетно начал рыться в своем вещевом мешке, пока не нашел там небольшой топорик.
К этому времени Стивен впервые задал себе вопрос, зачем тот ему понадобился. Вытаращив обезумевшие глаза, он устремлял взгляд попеременно то на топор, то на свою бесчувственную руку. И ощущал себя при этом угодившим в капкан бобром, который собирался отгрызть лапу.
– О святые отцы, за что? – в отчаянии взвыл он.
В этот миг ему все стало ясно. Он отдал себя в руки святых, и те приняли его жертву.
Трясясь, он положил топор на место. Теперь, когда минута безумия осталась позади, Стивен не мог отрубить себе руку. Его все еще била дрожь, и время от времени он продолжал изрыгать желудочный сок. Он прилег на камень и, уставившись на струившийся через цветное стекло свет, дал волю слезам. Они лились ручьем до тех пор, пока к нему окончательно не вернулось присутствие духа. Лишь тогда Стивен встал на ноги, снова взял свечу и еще раз произнес молитву святому Декманусу, после чего, не оглядываясь назад, вошел во вторую дверь, за которой находился лес с единственной тропой.
Стивен окинул ее унылым взором. Насколько он мог заметить, тропа вела только в одном направлении. У него еще была возможность остановиться и, признав свою неудачу, поставить на этом деле точку. Отец одарил бы его презрением, но для Стивена это не стало бы большим откровением. Если бы он сейчас все бросил, ему удалось бы избежать и брата Десмонда, и своих ужасных слез, и требований фратекса Пелла, и проклятия святых. От всего этого он мог освободиться одним махом.
Но Стивен понимал, что на смену минутному страху придет тяжкий приговор. Если святые его возненавидят, в любом случае его песенка будет спета. Даже если они когда-нибудь отпустят ему грехи, чего может вовсе и не случиться, – прежде придется вынести достаточно наказаний. Поэтому дороги назад у него не было. Во всяком случае, поворачивать он не собирался.
Тропа вела только в одном направлении.
Через два часа после полудня Стивен дошел до храма Святого Сьезела. Небо к этому времени заволокли тучи, а само священное место представляло собой рощу, превращенную в пепел, что вполне отвечало мрачной истории святого.
Когда-то тот был обыкновенным человеком, фратексом одного монастыря, который находился на поросших вереском островах Святого Лира. Король варваров сжег его монастырь и все находившиеся в нем рукописи, большая часть которых не могла быть восстановлена, а самого Сьезела бросил в темницу. Там святой по памяти заново написал потерянные тексты, вернее сказать, вырезал их на собственной коже с помощью своих заостренных ногтей, которые точил о тюремный камень. Чтобы шрамы выглядели ярче, они смешивал кровь с собранной с пола маслянистой грязью. Когда пленник умер, захватчики швырнули его тело в море, но святой Лир, повелитель моря, перенес труп мученика к берегам Хорилада и выбросил вблизи его родного монастыря, где тело и нашли монахи. Говорят, что подлинная кожа Сьезела уже на протяжении долгих веков хранится в соляном растворе в Каилло Валлаимо, праматери всех церквей в з'Ирбине. Кроме того, с нее было сделано несколько копий.
Стивен сжег свечу и совершил омовение. В этом храме у него омертвела вся грудь.
Прошло еще два часа прежде, чем Стивен добрался до святой Мефитис, покровительницы и изобретательницы посланий к мертвым. Она забрала у него чувствительность правой ноги. Когда чуть позже Стивен сделал привал и на всякий случай, чтобы отпугнуть диких зверей, развел костер, то обнаружил на штанах кровь. Оказалось, что он мимолетно повредил ногу топором и сам того не заметил. И хотя рана была незначительна, он мог с таким же успехом отрубить себе ногу и ничего не почувствовать.
Ночью он не спал, но нечто ужасное как будто витало над светом костра и вторгалось в тело Стивена. Ему начало казаться, что к концу дороги он будет полностью мертв. Первые три храма представляли собой аспекты знаний, связанных с письменным словом. Следующие три, если судить по более грубой и примитивной резьбе, являлись более дикими проявлениями силы сахто. Святая Росмерта, покровительница памяти и поэзии, изображалась почти в первобытной простоте; в ней едва можно было различить человеческий облик. Она забрала у Стивена дар речи. Святой Эгми взял у Стивена слух, предоставив тому идти по лесу в полной тишине. И наконец, святой Вот лишил зрения его левый глаз.
Когда Стивен проснулся на третий день, то первым делом проверил, жив он или мертв. Он вспомнил, как дедушка рассказывал, что смерть готовит стариков к своему приходу, постепенно отнимая у них их органы чувств. На сколько же он постарел за эти три дня? Судя по тому, что он стал хромым, глухим и наполовину слепым, то по меньшей мере ему можно было дать лет сто.
Следующий день показался более приятным. Он был посвящен посещению храмов Коэма, Хайяна и Вейзе – покровителей мудрости, размышления и выводов. Насколько он мог заметить, эти святые у него ничего не забрали, и теперь он уже приноровился передвигаться на бесчувственной ноге.
И к тишине он тоже начал постепенно привыкать. Без птичьего пенья, хруста веток и звука собственных шагов лес для Стивена превратился в сон, столь нереальный, что он даже не мог себе представить, какие тут могли таиться опасности. Этот лес был подобен картинам его памяти, образам или группам образов, с которыми он, Стивен, был отдаленно связан, но здесь и сейчас они не имели к нему почти никакого отношения.
Когда же на следующую ночь Стивен начал разводить костер, выяснилось, что он начисто забыл, как это делается. Он принялся рыться в своем вещевом мешке, полагая, что для этой цели у него имелись специальные инструменты. Но под руку попадались только какие-то странные, незнакомые предметы.
Особую тревогу у него вызвало то обстоятельство, что он, как ни тщился, не мог вспомнить слово «огонь», равно как имя матери и отца.
И даже свое собственное.
Но единственное, что он прекрасно помнил, был страх, хотя Стивен наряду с прочими словами позабыл его название. Сжавшись в комочек, он всю ночь просидел, обхватив руками колени, молясь о том, чтобы поскорее взошло солнце и всему наступил конец.
Когда среди деревьев забрезжил рассвет, Стивен мучительно начал вспоминать, кто он такой. Из единственного ответа, который удалось получить, он заключил, что идет по этой дороге и останавливается у разных холмов и сооружений, которые попадаются у него на пути. Но зачем он это делает, никак не мог взять в толк. А добравшись до последней из этих построек – какое-то чувство подсказало ему, что она последняя, – он вообще превратился в одноглазое облако, движущееся по хитросплетению различных цветов и форм, отчасти схожих меж собой и одновременно различных. Перемещаясь подобно дуновению ветра, к концу своего путешествия он сохранил единственное ощущение – ритмичный пульс, в котором несколькими днями раньше еще узнавал биение собственного сердца.
Когда же Стивен вошел в последний храм, то лишился и этого.
5. Дуэль в темноте
Справа сверкнул в темноте огненный глаз, и Казио оказался под прицелом фонаря, меж тем как второй зажегся рядом с его правой рукой. У каждого под оловянным колпаком было отполированное до зеркального блеска медное покрытие, что позволяло фонарям бросать направленный луч света.
Теперь враги достаточно хорошо видели Казио, а сам он пока сумел разглядеть только смутные очертания человеческих фигур и редкие проблески стали.
Расслабив плечи и бедра, он сделал медленный поворот, почти не напрягая руки, в которой держал Каспатор. Он искренне надеялся, что противники вооружены только мечами. Луки в пределах города имели право носить только стражники, но Казио по собственному опыту знал, что убийцы не слишком чтят законы и ничуть не тревожатся, их нарушая.
Наконец один из врагов взял на себя смелость бросить Казио вызов. Его меч пронзил полосу света, устремляясь к руке Казио, но тот, рассмеявшись, легко увернулся, позволив своему оружию царапнуть землю.
– Ну, давайте же, начинайте, – подзадорил их Казио, – если вы такие храбрые. Тем более что у вас численный перевес, а я почти ослеп. Неужто вы так и будете тыкать своими мечами в воздух?
– Заткни свой поганый рот, мальчишка, если не хочешь, чтобы твое сердце прекратило биться навсегда, – услышал он в ответ чей-то голос, который показался ему отдаленно знакомым.
– A! – воскликнул Казио. – Голос как у мужчины, но никакого мужского воплощения что-то не видать. У тебя, верно, между ног болтаются мраморные камешки, поэтому при свете дня никто не догадывается, насколько трусливым ты становишься под луной.
– Я тебя предупреждал!
Противник Казио взмахнул клинком, собираясь нанести удар сверху. Его оружием оказалась не рапира, а тяжелый меч, который был способен одним ударом снести человеку голову. Прежде чем его хозяин успел опустить руку, которая наполовину попала в луч света, Каспатор навсегда пресек ее движение, пронзив в локтевом суставе до самой кости. Меч упал на землю, а его обладатель издал громкий крик.
– Я так и думал, что ты поешь сопрано, – заметил Казио. – Другого голоса я у тебя и не представлял.
В следующее мгновение Казио пришлось защищаться от двух легких рапир и мясницкого ножа. Теперь он знал, где находятся противники и что они из себя представляют. Атакуя его, они время от времени попадали в отблески фонарей. Казио отбивался, наклонялся и наносил удары снизу и почти касался кончиком своей рапиры удивленных лиц. Потом быстро повернулся вокруг своей оси, прыгнул в сторону одного из фонарей и резким двойным ударом сразу достиг цели – острие клинка вошло прямо в пламя и проткнуло его. Тот, кто держал фонарь, который теперь превратился в факел, невольно разжал руку.
Казио развернулся еще раз, и горящее масло растеклось по клинку. Подняв ногу, он ударил ею по рапире, направив прилипшую пылающую массу в сторону своих противников. Их озарила вспышка яркого света, которой тут же воспользовался Казио. Он бросился вперед и нанес удар одному из них по руке, резанув ее чуть выше кисти. Лишив оружия второго противника, Казио с горящей рапирой подскочил к следующему. Это лицо оказалось ему знакомо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Значит, если я попаду в храм, я буду благословлен.
– Отчасти да, если этого захочет святой. Но дорога к храму отличается от любой другой. Чтобы ее одолеть, человек должен обойти много храмов или святых мест. Каждое из них отмечено печатью разных проявлений одной и той же силы сахто. На своем пути он должен следовать определенному порядку и пройти своеобразное очищение.
– И святые, или сахто, после этого дают ему силу?
– Да, они дают нам дары для служения им. Разумеется, если мы этого достойны.
– А могу я… могу я пройти подобное посвящение? Могу ли я получить знание из этих книг?
– Если захочешь, – мягко заметил сакритор Берден. – У тебя есть все возможности. Если будешь учиться и посвятишь себя церкви, уверен, ты сможешь всего добиться и принести миру много пользы.
– Я даже не знаю, что сказать, – неуверенно начал Стивен.
– Как я уже говорил, твой отец одобрил бы такой выбор.
– Знаю, – ответил Стивен гораздо менее грустным тонем, чем когда сакритор упомянул его отца в первый раз.
Тайна окружающего мира возбудила воображение мальчика. Он был очарован призмой и преломленным ею светом, как будто сакритор Берден открыл ему неизвестную страну, такую же необычную и далекую, каким был пресловутый Хэдам, и одновременно столь же близкую, как всякий луч света.
Должно быть, Берден что-то прочел на лице юноши.
– Это нелегкий путь, – серьезным тоном произнес он. – Лишь избранные проходят его по собственной воле. Но, с другой стороны, он может быть очень увлекательным.
И в этот миг случилось так, что Стивен поверил старику. Это было истинное облегчение. Он не знал, смог бы перечить своему отцу, но теперь это было не нужно, потому что у него появился интерес. Он вспомнил, как сакритор Берден умел получать свет из воздуха, музыку – из камня, ловить рыбу на мелководье, где почти не случалось клева. Это были маленькие чудеса, над которыми даже никто не задумывается в повседневной жизни.
Но в необъятном и сложном мире должны существовать чудеса гораздо большего масштаба. Сколько вообще существовало дорог к святым местам? И были ли они все известны миру?
Возможно, быть священником вовсе не так уж плохо.
– Преподобный отец, я был бы не прочь попробовать, – преклонив голову, произнес Стивен. – Я хотел бы познать.
– Старому человеку всегда это приятно слышать, – кивнул ему в ответ сакритор. – Очень приятно. Не желаешь ли начать прямо сейчас?
– Сейчас?
– Да. Начнем с первого дара святого Декмануса. И пойдем по алфавиту.
Воспоминания Стивена прервал крик сойки, которая где-то под крышей нефа гонялась за другой птичкой, издающей громкие, жалобные звуки. Стивен горько улыбнулся. Сакритор Берден был добрым человеком, верующим и принципиальным. Фратекс Пелл тоже производил впечатление хорошего человека, хотя подчас немного сурового. Фратекс знал, что сделал Стивен, и тем не менее продолжал считать его достойным посвящения. Если за последние несколько месяцев Стивен и получил какие-нибудь уроки, то они сводились к тому, что не следует принимать все слишком всерьез и следовать собственным мыслям, иначе недолго попасть в беду. Кто он такой, если разобраться? Всего лишь послушник. Нет… он был доверенным сакритора Бердена. И вскоре станет доверенным фратекса Пелла.
Этот факт его вдохновлял, однако не давал покоя один вопрос: не мог ли сакритор Берден подразумевать, что в ярких цветах радуги заключается полоса чистой тьмы? Ему хотелось это узнать не столько из страха, сколько из любопытства.
Да, фратекс Пелл был уверен в том, что Стивен достоин посвящения. Но если этого недостаточно, то пусть его судьбу решит та великая непроявленная сила, которую люди величают святым Декманусом.
Пытаясь совладать с растревожившими его мыслями, Стивен встал на ноги и открыл деревянную дверь. На мгновение он засомневался, но, прочтя про себя молитву, набрался храбрости и вошел внутрь. Закрыв за собой дверь, он окунулся в беспросветный мрак.
Едва оказавшись внутри, Стивен достал трут, извлек с его помощью огонь и зажег белую свечу, которую прихватил с собой. Потом стал наблюдать за тем, как поднимается вверх струйка дыма.
Этот храм оказался довольно маленьким – Стивен едва не касался противоположных стенок расставленными в стороны руками, – а к тому же почти пустым. Кроме низенькой, на уровне коленей, каменной скамейки и алтаря, здесь ничего не было. За алтарем висел небольшой барельеф святого Декмануса, склонившегося над раскрытым свитком, в одной руке фонарь, а в другой – перо.
– Декманус эзум аиттис сахто фаамо тангинейс. Вос дадом, – произнес Стивен. – Декманус, проявление великой силы сахто, управляющей знанием, я вверяю себя твоей воле. Ты воплотил в себе силу написанного слова, – продолжал Стивен языком ритуальной службы. – Дал нам чернила и бумагу, и мы сумели сделать из них буквы. Явил собой тайну, силу и откровение письменного знания. И ныне ведешь нас из прошлого в будущее с помощью памяти наших отцов. И хранишь нашу веру в чистоте. Я отдаю себя твоей воле.
В мерцающем свете статуя святого, казалось, глядела на Стивена добрым, но насмешливым взглядом.
– Я отдаю себя твоей воле, – повторил Стивен уже едва слышно.
Половина свечи сгорела, и, следовательно, его время подошло к концу, но Стивен не ощущал никаких перемен. Вздохнув, он потянулся, чтобы потушить пламя большим и указательным пальцами руки.
Огонь зашипел и погас, однако Стивен вдруг почувствовал какое-то сомнение. Произошло что-то неправильное, но что именно, он понял только немного погодя. Дело в том, что он не ощутил не только огня, но даже физического прикосновения к фитилю.
Стивен потер пальцы и опять ничего не почувствовал. От кончиков пальцев до самого запястья рука была бесчувственна, как у призрака. Он начал всячески разминать ее до тех пор, пока ладонь не покраснела, но тщетно – с таким же успехом он мог щипать кусок жареного мяса.
Удивление Стивена вскоре сменилось ужасом и дикой паникой. Он выскочил из храма в просторную церковь. Упал на колени и стал издавать каркающие всхлипывания, пытаясь опорожнить и без того пустой желудок. Мертвая штуковина, которая прежде была его рукой, стала ему до тошноты омерзительна, и он безотчетно начал рыться в своем вещевом мешке, пока не нашел там небольшой топорик.
К этому времени Стивен впервые задал себе вопрос, зачем тот ему понадобился. Вытаращив обезумевшие глаза, он устремлял взгляд попеременно то на топор, то на свою бесчувственную руку. И ощущал себя при этом угодившим в капкан бобром, который собирался отгрызть лапу.
– О святые отцы, за что? – в отчаянии взвыл он.
В этот миг ему все стало ясно. Он отдал себя в руки святых, и те приняли его жертву.
Трясясь, он положил топор на место. Теперь, когда минута безумия осталась позади, Стивен не мог отрубить себе руку. Его все еще била дрожь, и время от времени он продолжал изрыгать желудочный сок. Он прилег на камень и, уставившись на струившийся через цветное стекло свет, дал волю слезам. Они лились ручьем до тех пор, пока к нему окончательно не вернулось присутствие духа. Лишь тогда Стивен встал на ноги, снова взял свечу и еще раз произнес молитву святому Декманусу, после чего, не оглядываясь назад, вошел во вторую дверь, за которой находился лес с единственной тропой.
Стивен окинул ее унылым взором. Насколько он мог заметить, тропа вела только в одном направлении. У него еще была возможность остановиться и, признав свою неудачу, поставить на этом деле точку. Отец одарил бы его презрением, но для Стивена это не стало бы большим откровением. Если бы он сейчас все бросил, ему удалось бы избежать и брата Десмонда, и своих ужасных слез, и требований фратекса Пелла, и проклятия святых. От всего этого он мог освободиться одним махом.
Но Стивен понимал, что на смену минутному страху придет тяжкий приговор. Если святые его возненавидят, в любом случае его песенка будет спета. Даже если они когда-нибудь отпустят ему грехи, чего может вовсе и не случиться, – прежде придется вынести достаточно наказаний. Поэтому дороги назад у него не было. Во всяком случае, поворачивать он не собирался.
Тропа вела только в одном направлении.
Через два часа после полудня Стивен дошел до храма Святого Сьезела. Небо к этому времени заволокли тучи, а само священное место представляло собой рощу, превращенную в пепел, что вполне отвечало мрачной истории святого.
Когда-то тот был обыкновенным человеком, фратексом одного монастыря, который находился на поросших вереском островах Святого Лира. Король варваров сжег его монастырь и все находившиеся в нем рукописи, большая часть которых не могла быть восстановлена, а самого Сьезела бросил в темницу. Там святой по памяти заново написал потерянные тексты, вернее сказать, вырезал их на собственной коже с помощью своих заостренных ногтей, которые точил о тюремный камень. Чтобы шрамы выглядели ярче, они смешивал кровь с собранной с пола маслянистой грязью. Когда пленник умер, захватчики швырнули его тело в море, но святой Лир, повелитель моря, перенес труп мученика к берегам Хорилада и выбросил вблизи его родного монастыря, где тело и нашли монахи. Говорят, что подлинная кожа Сьезела уже на протяжении долгих веков хранится в соляном растворе в Каилло Валлаимо, праматери всех церквей в з'Ирбине. Кроме того, с нее было сделано несколько копий.
Стивен сжег свечу и совершил омовение. В этом храме у него омертвела вся грудь.
Прошло еще два часа прежде, чем Стивен добрался до святой Мефитис, покровительницы и изобретательницы посланий к мертвым. Она забрала у него чувствительность правой ноги. Когда чуть позже Стивен сделал привал и на всякий случай, чтобы отпугнуть диких зверей, развел костер, то обнаружил на штанах кровь. Оказалось, что он мимолетно повредил ногу топором и сам того не заметил. И хотя рана была незначительна, он мог с таким же успехом отрубить себе ногу и ничего не почувствовать.
Ночью он не спал, но нечто ужасное как будто витало над светом костра и вторгалось в тело Стивена. Ему начало казаться, что к концу дороги он будет полностью мертв. Первые три храма представляли собой аспекты знаний, связанных с письменным словом. Следующие три, если судить по более грубой и примитивной резьбе, являлись более дикими проявлениями силы сахто. Святая Росмерта, покровительница памяти и поэзии, изображалась почти в первобытной простоте; в ней едва можно было различить человеческий облик. Она забрала у Стивена дар речи. Святой Эгми взял у Стивена слух, предоставив тому идти по лесу в полной тишине. И наконец, святой Вот лишил зрения его левый глаз.
Когда Стивен проснулся на третий день, то первым делом проверил, жив он или мертв. Он вспомнил, как дедушка рассказывал, что смерть готовит стариков к своему приходу, постепенно отнимая у них их органы чувств. На сколько же он постарел за эти три дня? Судя по тому, что он стал хромым, глухим и наполовину слепым, то по меньшей мере ему можно было дать лет сто.
Следующий день показался более приятным. Он был посвящен посещению храмов Коэма, Хайяна и Вейзе – покровителей мудрости, размышления и выводов. Насколько он мог заметить, эти святые у него ничего не забрали, и теперь он уже приноровился передвигаться на бесчувственной ноге.
И к тишине он тоже начал постепенно привыкать. Без птичьего пенья, хруста веток и звука собственных шагов лес для Стивена превратился в сон, столь нереальный, что он даже не мог себе представить, какие тут могли таиться опасности. Этот лес был подобен картинам его памяти, образам или группам образов, с которыми он, Стивен, был отдаленно связан, но здесь и сейчас они не имели к нему почти никакого отношения.
Когда же на следующую ночь Стивен начал разводить костер, выяснилось, что он начисто забыл, как это делается. Он принялся рыться в своем вещевом мешке, полагая, что для этой цели у него имелись специальные инструменты. Но под руку попадались только какие-то странные, незнакомые предметы.
Особую тревогу у него вызвало то обстоятельство, что он, как ни тщился, не мог вспомнить слово «огонь», равно как имя матери и отца.
И даже свое собственное.
Но единственное, что он прекрасно помнил, был страх, хотя Стивен наряду с прочими словами позабыл его название. Сжавшись в комочек, он всю ночь просидел, обхватив руками колени, молясь о том, чтобы поскорее взошло солнце и всему наступил конец.
Когда среди деревьев забрезжил рассвет, Стивен мучительно начал вспоминать, кто он такой. Из единственного ответа, который удалось получить, он заключил, что идет по этой дороге и останавливается у разных холмов и сооружений, которые попадаются у него на пути. Но зачем он это делает, никак не мог взять в толк. А добравшись до последней из этих построек – какое-то чувство подсказало ему, что она последняя, – он вообще превратился в одноглазое облако, движущееся по хитросплетению различных цветов и форм, отчасти схожих меж собой и одновременно различных. Перемещаясь подобно дуновению ветра, к концу своего путешествия он сохранил единственное ощущение – ритмичный пульс, в котором несколькими днями раньше еще узнавал биение собственного сердца.
Когда же Стивен вошел в последний храм, то лишился и этого.
5. Дуэль в темноте
Справа сверкнул в темноте огненный глаз, и Казио оказался под прицелом фонаря, меж тем как второй зажегся рядом с его правой рукой. У каждого под оловянным колпаком было отполированное до зеркального блеска медное покрытие, что позволяло фонарям бросать направленный луч света.
Теперь враги достаточно хорошо видели Казио, а сам он пока сумел разглядеть только смутные очертания человеческих фигур и редкие проблески стали.
Расслабив плечи и бедра, он сделал медленный поворот, почти не напрягая руки, в которой держал Каспатор. Он искренне надеялся, что противники вооружены только мечами. Луки в пределах города имели право носить только стражники, но Казио по собственному опыту знал, что убийцы не слишком чтят законы и ничуть не тревожатся, их нарушая.
Наконец один из врагов взял на себя смелость бросить Казио вызов. Его меч пронзил полосу света, устремляясь к руке Казио, но тот, рассмеявшись, легко увернулся, позволив своему оружию царапнуть землю.
– Ну, давайте же, начинайте, – подзадорил их Казио, – если вы такие храбрые. Тем более что у вас численный перевес, а я почти ослеп. Неужто вы так и будете тыкать своими мечами в воздух?
– Заткни свой поганый рот, мальчишка, если не хочешь, чтобы твое сердце прекратило биться навсегда, – услышал он в ответ чей-то голос, который показался ему отдаленно знакомым.
– A! – воскликнул Казио. – Голос как у мужчины, но никакого мужского воплощения что-то не видать. У тебя, верно, между ног болтаются мраморные камешки, поэтому при свете дня никто не догадывается, насколько трусливым ты становишься под луной.
– Я тебя предупреждал!
Противник Казио взмахнул клинком, собираясь нанести удар сверху. Его оружием оказалась не рапира, а тяжелый меч, который был способен одним ударом снести человеку голову. Прежде чем его хозяин успел опустить руку, которая наполовину попала в луч света, Каспатор навсегда пресек ее движение, пронзив в локтевом суставе до самой кости. Меч упал на землю, а его обладатель издал громкий крик.
– Я так и думал, что ты поешь сопрано, – заметил Казио. – Другого голоса я у тебя и не представлял.
В следующее мгновение Казио пришлось защищаться от двух легких рапир и мясницкого ножа. Теперь он знал, где находятся противники и что они из себя представляют. Атакуя его, они время от времени попадали в отблески фонарей. Казио отбивался, наклонялся и наносил удары снизу и почти касался кончиком своей рапиры удивленных лиц. Потом быстро повернулся вокруг своей оси, прыгнул в сторону одного из фонарей и резким двойным ударом сразу достиг цели – острие клинка вошло прямо в пламя и проткнуло его. Тот, кто держал фонарь, который теперь превратился в факел, невольно разжал руку.
Казио развернулся еще раз, и горящее масло растеклось по клинку. Подняв ногу, он ударил ею по рапире, направив прилипшую пылающую массу в сторону своих противников. Их озарила вспышка яркого света, которой тут же воспользовался Казио. Он бросился вперед и нанес удар одному из них по руке, резанув ее чуть выше кисти. Лишив оружия второго противника, Казио с горящей рапирой подскочил к следующему. Это лицо оказалось ему знакомо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79