– Может быть, у них с собой есть что-нибудь забавное.
Охотница вздохнула и повернулась к Капаке:
– Лучше дать ему что-нибудь. Иногда он совсем впадает в детство.
Капака кивнул и развязал мешок с дарами, украшенный вышитыми облаками и перьями. Он порылся в мешке.
– Вот, – сказал он наконец. В руках он держал переливающуюся брошь – серебряную, с кровавого оттенка гранатом.
– Милая вещица, – признал Ворон. – Очень милая.
– Я тебя знаю, – вмешался Эрука.
Ворон, казалось, находился в затруднении – он попытался скосить глаз на Эруку, хотя ему не хотелось отрываться от созерцания броши.
– Ты меня знаешь? – спросил Ворон.
– Да, – ответил Эрука.
Прокашлявшись, он запел:
Я – Ворон, тот, кто однажды взлетел на небо
И солнце сглотнул, точно ломоть теплого хлеба.
Я – Ворон, вот я каков!
Я землю принес в когтях своим слабым детям,
Шутя ее развернул, точно щит из меди.
Я – Ворон, вот я каков.
Когда я зол, тогда я во тьму взмываю,
И молний красные стрелы небо пронзают.
Я – Ворон, вот я каков!
Я выкрасил пташек, певших перед рассветом,
Чтоб каждый голос жил в теле нового цвета.
Я – Ворон, вот я каков…
– Вот так я, вот я каков, – повторил Ворон. – Старая песня, давно ее сложили. Я уже забыл ее.
– Ты Карак, Вороний Бог, – сказал Эрука.
– Я знаю, кто я такой, – брюзгливо ответила птица.
– Да, и я тоже знаю, – сказала Охотница. – И если ты не будешь задерживать нас своей болтовней, я принесу тебе новое перо – на конце крепкой, прямой стрелы.
– Отдайте мне эту красивую вещицу, – капризно проворчал Ворон.
Капака протянул руку, подавая угольно-черной птице серебряную брошь. Ворон взял ее в свой клюв.
– Я проглотил солнце, – пробормотал он. – Вам следует помнить об этом.
– О, мы помним, – ответила Охотница. – Помним, что раскололи тебя на куски, чтобы взять его обратно.
– Как грубо, – недовольно ответил Карак и, подняв свои огромные крылья, улетел в лес. Перкар еще долго слышал, как они шумят, когда Ворон уже исчез из виду.
– Правда ли это? – спросил Перкар. – Неужто все это так и случилось?
Охотница улыбнулась.
– Мир был совсем другой в те далекие дни. Возможно, все это было не совсем так.
– Что ты имеешь в виду?
– Само событие и рассказ о нем часто не совпадают, – пояснила богиня.
Перкар все равно ее не понял, но не стал уточнять. Он привык к богам: они жили повсюду. Но ему непривычны были боги, которые объявляли, что сотворили мир или проглотили солнце. Какими бы сильными они ни были, такое казалось невозможным. И все же это были древние боги, боги гор, о которых редко говорили, редко пели. Потому что предпочитали воспевать богов собственного пастбища, которые тебя слышат и исполняют твои просьбы.
Горные боги внушали Перкару страх, но они же и притягивали его. Сны его не были игрой воображения. Боги, которые способны проглотить солнце, должны иметь оружие под стать их силе. Таким оружием можно убивать других богов, отчего бы нет?
Охотница вела их по крутой тропе к поляне, находящейся в глубокой низине. Мох устилал ее, как ковер; нога Перкара утопала в нем. На середине поляны росло дерево, и его ствол был больше, чем отцовская дамакута. Дерево – похоже, это был дуб – стояло высокое, раскидистое, совершенно загораживая собой солнце.
– Тут надо подождать, – сказала Охотница.
Они стали ждать. Два-три раза Апад пытался завязать разговор, но слова замирали, поглощенные тишиной, которую, казалось, распространяло вокруг величественное дерево. Звучали птичьи песни – но настолько вдали, что казались напоминанием о птичьем пении. Дерево это словно являлось средоточием мира. Вокруг был разлит такой покой, что Перкар поневоле начал дремать. Стараясь не заснуть, он стал рассматривать дерево: его толстые корни, могучий ствол, ветви, которые можно было угадать в густой листве. Но вскоре у него опять отяжелели веки.
Товарищи его тоже упорно боролись со сном; одна только Охотница была бодра – она высилась над поляной, как статуя, и глаза ее ярко сверкали, когда она бросала взор то в одну, то в другую сторону. Перкар вдруг заметил, что куда-то скрылись альвы.
Но наступил миг, и сонливость его как рукой сняло. Дерево, мох, все вокруг вдруг расплылось и превратилось в цветные пятна, не имеющие определенных очертаний. Перкар подумал, что кто-то заколдовал его и он спит, но потом услышал восклицания своих спутников. Мир вокруг них таял, исчезал. Перкар не был уверен, вернется ли назад. Ему вспомнился давний разговор отца с ведуньей, их гостьей, родственницей матери. «Мир богов и мир людей – это один и тот же мир, – говорила она. – Оба они как дамакута; но мир богов – это дамакута в целом, а мир людей как бы нарисован на ее внешней стороне. Мы живем в этом рисунке и видим только то, что нарисовано; иногда боги показываются нам – они как резьба на брусьях дамакуты, и поскольку художник нарисовал и эту резьбу, мы знаем, что она существует. Конечно же боги могут то очерчивать, то стирать себя на рисунке, когда захотят…»
Любое божество может нарисовать себя, используя уже существующие образы.
Путники уже начали беспокоиться, когда наконец коричневые и зеленые пятна сгустились, обретя прежние очертания; опять все увидели поляну и на ней – огромное дерево, соседний лес, скалы…
Но здесь был еще и Балати, Владыка Леса. Он стоял там, где только что была Охотница.
Владыка Леса был точь-в-точь медведь – огромный, поднявшийся на задние лапы медведь. Но Перкар понял, что он древнее и медведей, и людей, и даже альвов; он был то, что люди могли постичь только очень смутно. Огромное, мохнатое существо, с лапами толстыми, как стволы деревьев. Так же, как и у Охотницы, у него были раскидистые деревянные рога, между которыми мог бы поместиться менг. Воздух пропитался густым земляным и звериным запахом, который казался не менее могучим, чем тот, от кого он исходил. Столь же непомерно огромен и чудесен был единственный глаз Владыки Леса. Это был глаз птицы – и пантеры, оленя и змеи, он сверкал и постоянно менялся. Подчинял и пугал. Рядом зияла пустая, темная глазница.
– Господин наш Балати, – сказал Капака и поклонился. Огромный бог слушал, не шевелясь. – Владыка, – продолжал Капака, а Перкар неожиданно понял, что стоит на коленях, – мы воспеваем тебя в песнях – внизу на наших пастбищах, на холмах и в долинах. Мы хорошо помним тебя и старинный договор, который ты заключил с нашими отцами и дедами.
Балати шевельнул плечами и издал рык, напоминавший скорее обвал в горах, нежели слова разумного существа. И все же рычание это было осмысленным, это были слова…
– Это хорошо, – сказал Балати. – Хорошо, что вы помните. Расскажи мне что-нибудь. То, что ты помнишь.
Наступило молчание; Перкар увидел, что Эрука и Апад тоже стоят на коленях. Оба выглядели перепуганными.
– Эрука! – прошептал вождь. – Спой Экар!
Эрука медленно взглянул исподлобья, как будто с трудом понимал, что от него хотят. Перкар опасался, что Эрука не сможет петь – застынет от ужаса, как тогда, при нападении Безумного бога. Но Эрука прокашлялся и запел:
Посередь корней и веток
Сплю я, сплю – зимой и летом.
Сплю в кленовом светлом теле,
В ясеневом шелестении,
Сплю в каньонах я глубоких
И в озерах синеоких,
Посередь корней и веток –
День за днем и век за веком.
Голос Эруки сначала звучал неуверенно. Но птицы пели все громче и поднимались все выше. Эрука запел свободнее:
Сгинут когти и копыта –
Все пройдет, все позабыто.
Все пройдет – мгновенья, годы,
Ветер северный холодный,
Южный – теплый, благовонный,
Летний дождь и снег студеный.
Сон навек мне смежил веки –
Сплю среди корней и веток…
Песню эту Перкар слышал впервые – она была прекрасна, пленительна. Эрука пел о Балати, который живет в бескрайнем лесу, блуждая по горам, о тысячах тысяч лесных богов, которые – он и не он. Песнь имела много куплетов. Казалось, она длится многие часы. Наконец, слова стали более знакомы – певец пел об альвах и о людях. Потом Эрука спел о первой встрече людей с Владыкой Леса, о деревьях, срубленных на месте будущих пастбищ, о заключенном с людьми договоре. Перкару было жаль, когда песнь завершилась – хотелось слушать и слушать без конца. Но Эрука еще запел – на этот раз более короткую песнь, входящую в повествование о Владыке Леса, которая показалась Перкару блистающей, как серебро, подаренное Вороньему Богу.
Снится мне – с гневливым шумом
Подрастает брат меньшой мой.
Смертных он бессчетно губит,
Насыщаться ими любит.
От горы, крутой и белой,
Общей нашей колыбели,
Через нивы, рощи, пашни
Бог Речной, мой братец младший,
Начинает путь – меняясь,
Аж до моря простираясь.
Через дали, через долы…
Младший брат мой, вечный голод.
С каждым сном он все сильнее,
Все прожорливее, злее.
Вижу я во сне – уж нужно
Подбирать к руке оружье…
Брат, подумал Перкар. Но Брат, которому нельзя доверять, против которого надо вооружиться. Перкара осенило: да ведь этот Брат не кто иной, как ужасная Река, Дух Воды, пожирающий ее. Тут есть оружие, и оно должно быть близко. И враг его, и оружие против него – все это тут, поблизости.
Перкар едва почувствовал, как земля задрожала, когда заговорил Владыка Леса.
– Хорошо, – прогремел Балати. – Мы добавим еще один стих к этой песне. О чем он будет?
Капака встал и заговорил слишком громко – человек, жизнь которого длится мгновения, перед богом, который живет веками.
– В наших владениях многие и многие люди остаются без земли. Люди нападают друг на друга, и я опасаюсь, что наступят ужасные времена. Местные боги говорят нам, что ты не велел заключать договор, как в прежние времена. Они говорят, что мы должны просить у тебя новые земли и угодья, которые мы могли бы возделывать. Поэтому мы пришли сюда.
Владыка Леса стал еще больше, будто туча, затмившая солнце; небо потемнело и засверкало зарницами.
– Это хорошо, что вы пришли ко мне просить земли, – прогремел Балати, – это хорошо. Много долин холмов с богами, живущими там, отдал я вам во владение, а вас поручил им. Но Балати не столь огромен, как был, и потому я отдам вам немного. Ты это понимаешь – ты, царь над людьми.
– Да, я понимаю. Но должен просить.
– Тебя уважают, тебя чтят в память твоих предков. Мы побеседуем – ты и я. Поговорим сегодня вечером – и решим. Но предупреждаю: я не могу тебе дать много.
Он сгорбился и превратился в темный холм – с рогами и единственным глазом, ярким, как у лисы. Где-то прокричал козодой.
– Идем, – послышался шепот, и кто-то потянул Перкара за рукав. – Идем. Нгангата говорит, мы должны оставить их.
Это был Атти. Неподалеку, на краю поляны, сидели, поджидая их, альвы. Нгангата уже шел к ним, ведя свою лошадь.
– Идем, – повторил Атти.
– Оставить Капаку с этим? – прошипел Апад.
Но Капака махнул рукой, повелевая им идти. Перкар неохотно поднялся, собираясь оседлать менга. Он пропустил Нгангату вперед, желая увериться, что Апад и Эрука последуют за ним. Позади молча стояли Капака и Владыка Леса: ясно было, они ожидают, пока все уйдут.
– Мне нет до всего этого дела, – сказал Эрука.
– Ты понял, что он сказал? – спросил Апад. – Он не желает ничего дать нам. Нам придется воевать, как мы и предполагали.
– Тсс, – одернул их Эрука. – Нас могут услышать. Кто знает, не подсматривают ли за нами другие боги? Или Нгангата с альвами?
Апад коротко кивнул в знак согласия, признавая свою ошибку.
Но Перкар очень близко нагнулся к уху Апада.
– Пещеры, Апад. Мы должны заглянуть в пещеры. У нас есть для этого время.
Апад старался не смотреть в глаза Перкару.
– Да, – ответил он, – я думал, что…
– Скорее, – настаивал Эрука. – Альвы будут искать нас, если мы не поторопимся.
Перкар кивнул и ускорил шаг; он шел, стараясь припомнить путь, ведущий к поляне. Ведь ему предстояло во тьме разыскивать тропинку, которая ведет к пещерам, куда он отправится с друзьями или один.
V
ОСЛЕПЛЕНИЕ
Альвы ушли недалеко от поляны; сейчас они собрались у крутого подъема, по которому карабкался ввысь лес. Здесь; на невысоком бугре, они развели костер. Богиня Огня всегда относилась к людям дружественно и была на их стороне.
Альвы также соорудили укрытия: простейшие навесы, крытые березовой корой.
– Ты думаешь, сегодня ночью будет дождь? – спросил Перкар у Атти, звавшего его под навес.
– Не сегодня ночью, но будет.
– А когда же? Надолго ли мы здесь задержимся?
К удивлению Перкара, ответил ему не Атти, а Нгангата. Оба не разговаривали с тех самых пор, как сражались в пещере.
– У Владыки Леса слабое представление о времени, – сказал Нгангата. – Возможно, нам предстоит провести тут несколько дней и ночей. Этого нельзя знать наверняка.
– Почему Владыка Леса отослал нас прочь? Почему мы не с нашим вождем?
Раздражение мелькнуло на широком лице Нгангаты: это значило, что ответы его – нечто вроде дара, который Перкар не должен воспринимать как должное. Перкар почувствовал, как краснеет, но только не от гнева. Он отступил на шаг от костра, чтобы не заметили, насколько он смущен.
– Владыка Леса плохо понимает, что такое люди, – ответил Нгангата. – Он думает, мы такие же, как Охотница или Карак.
– Он принимает нас за богов? – спросил Перкар, желая продолжить разговор с Нгангатой.
– Нет. Ворон и Охотница – боги сами по себе, но они неразрывно связаны с Балати, как листва с деревом. Или, к примеру, ясень. Каждое дерево стоит отдельно, но весь лес растет от одного общего корня.
– И он думает, что мы также связаны с Капакой?
– Да, и он не может думать иначе, – ответил Нгангата. – К тому же Капака мудр, и он сумеет лучше нас обговорить с Балати это дело. А нам позволено относить ему пищу и воду, Балати на нас и не взглянет.
– Ты говоришь, Капака мудр, – сказал Апад тихим, бесцветным голосом. – Значит, мы глупцы?
– Я только хотел сказать, что мы не настолько мудры, как Капака, – мягко ответил Нгангата. – Это не обидно, потому что так оно и есть.
– Мы здесь не для того, чтобы спорить, – поспешно вмешался Атти.
Апад всем своим видом показывал, что он мог бы и поспорить, но не станет. Несколько дней назад Апад пытался затеять драку с Нгангатой, но это ему не удалось. Ответы Нгангаты не были оскорбительны, и Перкар знал, что, если Нгангата намерен оскорбить открыто, он это сделает. Сражение в пещере произошло не случайно, не из-за небрежной обмолвки. Нгангата вызвал Перкара на бой, но не стал сражаться. Апад и Эрука за вялыми ударами Нгангаты не могли угадать, насколько тот силен. Зато Перкар терялся в догадках, отчего его противник не стал драться с ним всерьез. Он сгорал от стыда при мысли, что Нгангата испытывал его и что он, Перкар, не выдержал это испытание.
Но почему это его так волновало? Нгангата не воин, он не имеет Пираку. Что ему, Перкару, уважение какого-то полуальвы?
Однако Перкар знал наверняка одно: сегодня ночью он предпочел бы отправиться в пещеры с Нгангатой, а не с Ападом и Эру кой, хотя друзей своих любил конечно же больше, чем Нгангату.
– Мне нужно принести дары, – сказал им Перкар. Он бросил немного ароматической смолы в костер для богини Огня и затем неслышными шагами ушел во тьму, окружавшую стоянку. Там он принес дары своему мечу и богу Ко, который выковал его. Он принес дары и своим доспехам, развернув их перед собой. Богам гор Перкар не предложил никаких даров – ему не хотелось привлекать их внимание.
Перкар торопился, как если бы его что-то подстегивало. Если он собирается идти в пещеры Владыки Леса, надо отправляться туда немедленно; как знать, может, Владыка Леса и Капака уже сейчас пришли к соглашению? К костру конечно же лучше не возвращаться. Нгангата и Атти всегда настороже, а сейчас они подумают, что Перкар задержался, принося жертвы богам. Они не сразу спохватятся и начнут искать его, а потом будет уже поздно. А может, они улягутся спать и потому совсем не заметят его исчезновения. Ему хотелось бы идти с Ападом и Эрукой, но Перкар собрал всю свою волю и утвердился в решении, что должен идти один; ведь он не намерен сражаться с богами, кроме одного – Речного Бога. Он, Перкар, не собирается ссориться ни с Владыкой Леса, ни с родственными ему богами. Он и славы себе не ищет, не мечтает быть воспетым. А ведь именно этим бредят его друзья. Прекрасная затея, но безумно опасная. Перкар видел Владыку Леса, понимал, у кого собирается украсть волшебное оружие, и вовсе не чувствовал себя могучим героем, вроде тех, кого воспевает Эрука.
Перкар натянул кольчугу, и ледяной холод коснулся его плеч. Сталь была тяжела и неудобно давила на тело. Он уже готов был снять ее и вернуться назад, к костру. Но не сделал этого. Ему предоставлена единственная возможность: если он не отправится в пещеры сегодня вечером, он уже никогда туда не попадет, и, независимо от того, чем кончится разговор между Капакой и Балати.
Страх едва не лишил его разума, едва не заставил позабыть о Пираку, о подвигах… Но было и еще одно соображение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42