Когда машина уже почти прогрелась, чабан сказал что-то по-своему штурману (тоже таджику), вылез из вертушки, отошел в сторону и начал омываться водой из армейской фляжки. Неторопливо, с достоинством.
– Помолиться ему надо, – смущенно улыбаясь, ответил штурман на наш с Синичкиной немой вопрос.
Мне пришлось брать себя в руки. Если бы не Анастасия, устроил бы скандал...
Молился чабан на газоне метрах в двадцати от вертолетной площадки, там, где ветер позволял ему более-менее свободно совершать положенные поклоны и челобитья. Как ни странно, его неспешное общение с богом под рев вертолета успокоило мои подозрения: увидев нежданных попутчиков, особенно того, с удочками (такие живчики рыбаками не бывают), я не мог не заподозрить в них людей Баклажана.
Но кой-какой опыт, приобретенный в переделках последних лет, не позволил благодушию воцарится в моем сердце. Как только чабан вернулся в машину, я тщательно обыскал его, затем принялся за рыбака. Ничего подозрительного не обнаружив, хотел усесться на свое место, но рыбак, добродушно улыбаясь, предложил мне осмотреть свой рюкзак, а также мешок чабана... Что я, ничтоже сумняшися, и сделал.
Конечно же, я поступил опрометчиво, позволив летчикам взять в машину незнакомых людей. Будь с нами Сережка, он, не раздумывая, отправил бы их к чертовой матери. И оказался бы прав – долетели бы мы до места без всяких приключений.
А с ними влипли мы с Синичкиной по самые уши. Потому как далее произошло следующее: как только вертолет, подлетая к Арху, начал потихоньку снижаться, Петруха сказал Синичкиной, что перед тем, как покинуть винтокрылую машину, он мечтает сделать ей небольшой подарок. И, подмигнув мне, полез в рюкзак и достал из него большой арбуз. Анастасия, конечно, обрадовалась. И вовсе расцвела, когда рыбак вынул из арбуза и вручил ей сочную красную пирамиду, вырезанную продавцом в целях демонстрации спелости своего товара.
Пораженный лучащимися глазами девушки, я несколько растерялся (вот ведь бабы – за кусок арбуза готовы дарить черт знает кому такие драгоценные улыбки!). А рыбак тем временем развалил полосатого утолителя жажды небольшим перочинным ножом, и в самой его середине в тонком целлофановом пакете я увидел нечто очень знакомое. Что представляет собой это нечто очень знакомое, я осознал лишь после того, как оно удобно расположилось в правой руке бессовестного обольстителя моей неотъемлемой собственности – это был "макар", "макар", нацеленный прямо мне в живот. А чабан, понаблюдав с одобрительной улыбкой за действиями своего сноровистого сообщника, подошел к двери, ведущей в кабину пилотов и, просунув в нее голову, спросил на ломанном русском:
– Камандир, там, в хвост твой машина болшой желтый бочка стоит. Там, бензин, да?
– Не бензин, а карасин. Если полет дальний, то мы в ней карасин возим на обратную дорогу, – улыбнулся пилот, не оборачиваясь.
– А если в нее пуля стрелять, что будет?
Командир недоуменно повернул голову и увидел сначала рыбака, корчащего идиотскую улыбку, а потом и пистолет в его руках. "Макар" был уже освобожден из целлофановой оболочки и выглядел весьма убедительно.
– Давай, Ягноб лети, – сказал чабан командиру. – Я окно смотреть буду. Если радио говорить будешь, один человек убью, если не туда будешь лететь – другой убью, если свой пистолет не отдаешь, всех убью.
Летчики, – бледные, озабоченные, – отдали свои пистолеты и начали подымать машину: невдалеке пилил небо Гиссарский хребет, и надо было срочно набирать полтора километра высоты.
Удостоверившись, что вертолет летит в нужном направлении, чабан вернулся в салон. Петруха приказал ему последить за нами, а сам, обыскав меня и отняв бумажник с документами и деньгами, прошел в кабину пилотов. Перегнувшись через спину бортрадиста, он уверенными движениями сведущего человека привел в негодность все средства связи.
Я смотрел ему в спину и думал, что разговор чабана с пилотами уже сидит в черном ящике, и террористы, по всей вероятности, не захотят, чтобы он попал в руки соответствующих органов. И, значит, пилоты обречены...
В это время, – вертолет уже летел над хребтом, и были уже видны кумархские скалы, – Синичкина посмотрела на меня своими пронзительными глазами, и тут же у меня в мозгу сверкнул ее мысленный приказ: "Толкни его в спину!!!"
И я без рассуждений (вот дурак, женщину послушался!) бросился на Петруху и втолкнул его в кабину к пилотам. А Синичкина бросилась на чабана, однако, неудачно: прежде чем упасть, он успел выстрелить трижды.
Первая пуля пробила потолок салона, вторая – иллюминатор напротив, а третья полетела в двух кубовую емкость с керосином.
Я видел, как она микрон за микроном вдавливается в крашенный желтой краской дюралюминий.

3. В подвале под гаражом. – На всю оставшуюся жизнь. То есть максимум на сутки. – Яйца, нож и пассатижи. – Значит убьют... – Проверка на вшивость.

Веретенников был Лев по зодиаку и к людям относился соответственно. Чернова он выделял, но цену ему знал – говорила, копун и не нужник. После того, как Валерий уволился из НГИЦ РАН, они встречались раза два в год. Почему? Может быть, потому, что Черный искренне считал его другом? Или "говорил про другое"? Или делал на трезвую голову то, на что Веретенников мог решиться разве что спьяна? Наверное, нет. "Зачем же я поперся к нему на дачу? – думал Веретенников, отчаявшись освободиться от пут. – В народ пошел? По-видимому, да..."
Лет пять назад Черный рассказал ему, что под Новый год, а именно часов в девять-десять, когда одна половина Москвы едет в гости к другой половине, он ходит "в народ", то есть с бутылочкой хорошего вина в дипломате становится где-нибудь в людном месте и ждет, пока кто-нибудь на него не найдет. Общительный одинокий москвич, которому некуда идти, колоритный бич с колоритным лексиконом, крепкий парень первый раз в галстуке и с цветами, второй час ждущий то ли Ниночку, то ли Валечку. "Вот и я поперся, чтобы хоть на пару часиков вырваться из себя... И вырвался", – подумал Веретенников, наливаясь "ершом" из злости и отчаяния.

* * *

...Баклажан нес алмаз в упаковке из Веретенникова как пушинку. Добежав до очередного забора, перекидывал через него Валерия, перебирался сам, хватал и бежал дальше. Добравшись таким образом до своей машины, закинул в багажник ношу, еще не пришедшую в себя после преодоления последнего препятствия, включил зажигание и был таков.
Очнулся Веретенников на матрасе в подвальном помещении.
"Гараж", – подумал он, вдыхая в себя резкие запахи смазочных масел и бензина. Подумал и весь сжался от страха – недавно, кажется в прошлую субботу, краем глаза видел телефильм о нескольких женщинах, много месяцев промыкавшихся в подвале под гаражом в плену у сексуального маньяка.
Боялся Веретенников минут пятнадцать, потом начал отходить. Рук и ног не чувствовал – видимо, они были туго связаны проволокой или тонкой капроновой веревкой и потому совершенно онемели.
"Если не развяжут через полчаса, то на всю жизнь останусь инвалидом, – неожиданно равнодушно подумал он. – На всю жизнь... То есть максимум на сутки".
И, закричав во весь голос, задергался, забился о матрас – мысль, что Баклажану нужен не он сам, а алмаз, якобы содержащийся в его кишечнике, – лишила его остатков самообладания.
– Заткнись, подлюка... – раздался из глубины подвала недовольный сонный голос.
Валерий мгновенно затих и стал напряженно вслушиваться. Когда он уже подумал, что у него начались слуховые галлюцинации, сзади протяжно зевнули:
– А-а-а-а. Поспать не дал, сука драная. Мне маманя снилась... Вся в белом, а зубы железные, к чему бы это? А-а-а-а!
После очередного "А-а-а-а" раздался щелчок выключателя и в подземелье вспыхнул свет. Еще не привыкнув к нему, Веретенников посмотрел себе за голову и увидел на небеленой стене черный выключатель, под ним – раскладушку, на ней – Баклажана. Он лежал на спине и смотрел на своего пленника заспанными глазами.
– Не глотал я алмаза, не глотал! – сказал Веретенников срывающимся голосом. – Его Черный наверняка проглотил!
– Да не суетись ты! – недовольно поморщился Баклажан. – Не буду я тебя резать. Резону, ха-ха, нет. Сейчас отосрешься, и если стекляшки не будет, то я тебя шнурком от ботинка удушу.
– Я знаю, где много таких алмазов! Чернов мне рассказывал! – крикнул Валерий, представляя, как его мертвое тело бросают в яму, зияющую в углу подвала.
– В самом деле? – протянул Баклажан, потягиваясь и зевая. – В самом деле???
Второй раз "В самом деле" бандит произнес резко привстав.
– Да знаю! – засверкал глазами Веретенников. Он понял, что у него появилась соломинка, по которой он сможет выбраться на волю.
– Где? – вопрос прозвучал уже с показным равнодушием. Бандит взял себя в руки.
– Скажу в обмен на свободу...
Баклажан, огорченно покачав головой, улегся на раскладушку и подпер взглядом потолок.
– Дурак... Торгуешься... – сказал он через минуту. – Я же тебя изувечу, и ты все расскажешь и про алмаз, и про жену и про мамочку с папочкой и про то, как онанизмом в детстве занимался...
– Я могу обмануть, и ты потом от досады яйца себе оторвешь.
– Яйца? Интересно... – задумавшись над словами Веретенникова, проговорил Баклажан. – Яйца я тебе прямо сейчас отхвачу, чтобы много не разговаривал. Так, где там у нас ножик...
Ножик нашелся под матрасом. Лезвие вылетело эффектно – "Чек".
– Отрежешь – заражение крови может случиться, – стараясь не смотреть на нож, выдавил Веретенников. – Или что-нибудь с моей психикой... Если ты действительно хочешь алмазы найти, то должен меня беречь... Вот руки и ноги у меня обескровились... Еще час-полтора и гангрена может начаться. Как ты меня без рук, без ног в Таджикистан повезешь?
– В Таджикистан? – удивился Баклажан. – Не в Якутию?
Веретенников сделал паузу.
– Нет, в Таджикистан. Там в горах на одной штольне есть алмазная жила... И Чернов в ней, может быть, уже копается.
– В горах алмазная жила... – повторил Баклажан задумчиво. – И Чернов в ней копается...
– Да, жила набитая алмазами... Сотни, тысячи розовых ювелирных алмазов!
– Сотни, тысячи розовых алмазов... – переваривая услышанное, Баклажан перешел в положение сидя, затем оперся локтями о колени и, поместив подбородок на оттопыренные большие пальцы, задумался. Посидев так несколько минут, пошарил рукой под раскладушкой, нащупал и достал пассатижи, встал, подошел к Веретенникову и начал перекусывать вязальную проволоку, стягивавшую руки и ноги пленника. Валера был парень спортивный, но вряд ли мог быть опасным в ближайшие полчаса – затекшие руки и ноги ему не подчинялись.
Освободив пленника от пут, Баклажан пошел к лестнице. Поставив ногу на первую ступеньку, обернулся к Веретенникову и сказал бесцветным ровным голосом:
– А как ты думаешь, есть в той жиле алмазы с мухами?
– Конечно, есть! Черный мне говорил, что мухи в алмазах давно предсказывались некоторыми видными учеными-минералогами Соединенных Штатов, Австралии и Островов Зеленого Мыса, – не моргнув глазом, соврал Веретенников. – Дело в том, что некоторые земные слои насыщены ископаемыми насекомыми, в частности древними членистоногими хоботковыми мухами. И если трубки взрыва образуются в этих слоях, то насекомые служат для алмазного вещества центрами кристаллизации. Все очень просто. Ты ведь знаешь, если в солевой раствор опустить затравку на ниточке, то скоро она окажется заточенной в кристалле галита, то есть поваренной соли. Точно также кристаллизуется и алмазное вещество.
– Хорошо, – выслушав пленника, посветлел лицом Баклажан. – Знаешь, я пойду, кое с кем посоветуюсь, а ты сиди пока тихо. Сверху человек мой будет ошиваться. Побьет тебя сильно, если базлать начнешь.

* * *

Сколько времени отсутствовал Баклажан, Веретенников оценить не мог. Сразу же после ухода бандита он растер онемевшие руки и ноги, затем часа два предавался отчаянию, затем успокоился и начал вспоминать приятное прошлое: поездки в Лондон, Италию, Испанию.
В Лондоне он был дважды и оба раза в командировке. Первую английский шеф выписал ему за подарок в виде офицерской полевой сумки, вторую – за новенькую рабочую спецуху Министерства геологии СССР (защитного цвета штаны с накладными карманами, штормовка с капюшоном и нашивкой со скрещенными молотками). Еще он вспомнил, какой завистью светились глаза Чернова, когда Веретенников, работая еще в институте, уезжал в казавшиеся всем фантастическими бесплатные поездки на научные конференции в Соединенные Штаты и во Францию. Он смог их себе устроить, потому что всегда действовал целенаправленно, и везде у него были добрые друзья. Как-то в чебуречной на Сухаревской Черный называл его везунчиком.
– Да нет, я просто эгоист, – улыбнулся на это Валерий. – Я люблю только себя, и с людьми меня связывают преимущественно деловые отношения. А не чувства, как тебя.
– А я все равно тебя люблю, – сказал тогда пьяненький Чернов. – Давай, поцелуемся?

* * *

Баклажан вернулся ночью. Увидев, что пленник безмятежно спит, растолкал его ногой:
– Мы решили тебе поверить. Завтра утром едем в Таджикистан. Если выкинешь чего по дороге, детей твоих и женку в один день прикончат. Усек, ботаник?
– Усек, – ответил Веретенников, демонстративно позевывая. Перед тем, как заснуть, он назначил себе цель – выжить любым способом. И потому решил, что паниковать больше не будет.
– А ты чего такой довольный? – оглядев своего узника с ног до головы, спросил Баклажан с подозрением. – Что ли Нобелевскую премию по ботанике получил?
А Веретенников, дружески улыбнувшись бандиту, ответил:
– Нет, пока не получил. А завтра это скоро?
– Через два часа. Вот тебе шмотки (кинул под ноги спортивную сумку). Звать меня будешь Иннокентием Александровичем.

* * *

Вышли они из гаража рано утром. Веретенникову не понравилось, что ему не завязали глаз. "Значит, убьют, – подумал он, уставясь в равнодушное утреннее солнце. Но, вспомнив свое решение выжить любым способом, изменил формулировку: "Попытаются убить".
Хмурый, не выспавшийся Баклажан позевал, позевал, рассматривая белесое небо, затем приказал Веретенникову сесть в жигуленок, стоявший неподалеку. Тот хотел устроиться на переднем месте, но бандит, покачав головой, указал пальцем на заднюю дверь.
Минут через пять езды по шоссе Веретенников понял, что прятали его в одном из небольших населенных пунктов, располагавшихся поблизости от Виноградова. Но это открытие его взволновало мало – оно ничего не давало.
В тот момент, когда он раздумывал, как и где бежать, машину остановили два милиционера. Они попросили подбросить их до ближайшего кафе. Баклажан, тяжело посмотрев на обнадеживавшегося Валеру, нехотя согласился. Один милиционер, младший лейтенант, сел на переднее сидение другой, старшина, устроился рядом с Веретенниковым (позади Баклажана).
"Через пару километров выступлю!" – решил Веретенников, как только машина тронулась с места. Но через пару километров не получилось – Иннокентий Александрович наблюдал за ним в зеркало заднего вида. По его озабоченным глазам было видно, что бандит догадывается о намерении своего пленника, но не знает точно, что предпринять. "Убьет милиционеров при первом же удобном случае! – закусил он губу. – Вон там, у тех полей! Да нет, как же убьет, их же двое? Нет, он сможет! Отвлечет внимание и убьет"
И действительно, Баклажан начал заговаривать милиционерам зубы: да как жизнь, да сколько платят, и сколько перепадает? А те отвечали сквозь зубы, что, мол, ничего, не пропадаем и тому подобное.
Веретенников послушал их с минуту, затем, не поворачивая головы, шепнул сидевшему рядом служителю порядка:
– Это бандит, он захватил меня на даче Чернова.
Милиционер оказался понятливым. Сделав паузу, он незаметно вытащил пистолет и приставил его к затылку Иннокентия Александровича.
"Даже не интересно..." – подумал Валерий через минуту, наблюдая, как служители порядка обыскивают лежащего на капоте бандита.
– Так вы тот человек, которого украли на даче под Виноградово? – спросил его один из милиционеров, доставая наручники из кобуры.
– Да, это я... – ответил Веретенников и тут же упал на землю: милиционер с размаха ударил его в живот.
...Били его все трое, били, не калеча, с умением. От одного из ударов в сердце Валерий потерял сознание. Очнулся в машине, проезжавшей Бронницы. За рулем сидел один из милиционеров, рядом с ним развалился Баклажан; плечо второго служителя порядка служило Веретенникову подушкой.
– Ты все понял, козел? – спросил бандит, не оборачиваясь (он видел своего пленника в зеркале заднего вида).
– Все... – ответил Валерий, стараясь придать голосу бодрые нотки – разве можно выжить, раскиснув после первой же проверки на вшивость? – Кругом, дорогой Иннокентий Александрович, ваши люди и если ко мне подойдет сам господин Грызлов и, по-дружески положив руку на плечо, поинтересуется, не нужна ли мне экстренная помощь в виде усиленного наряда милиции, то я откажусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42