А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Приказывал обеспечить Полковнику с Баклажаном пожизненное заключение в своей тюрьме. Сразу после того, как выход на волю будет пробит.
– Правильно придумал... И Сашку Кучкина, наверное, тоже приказал интернировать?
– Ты же знаешь, его нельзя отпускать в город. Люди, которых он соберет вокруг себя, постараются уничтожить всех, кто знает об алмазах... То есть всех нас.
– А меня ты тоже в эту же компанию определил? – голос Валеры был спокойным.
– В какую компанию? – покраснел я.
– В компанию пожизненных заключенных?
– Всего на недельку, пока мы с Синичкиной не смоемся... Ты вон, каким волком на меня смотрел.
– Понимаю... – вздохнул Веретенников.
Минуту мы молча шли рядом. Паузу прервал Валерий.
– Ты Анастасии доверяешь? – спросил он, не повернув ко мне лица.
– Как тебе сказать. Конечно, нет. Фиг его знает, что у нее в голове. Да и стар я стал, людям доверять.
– Так может быть, объединим свои усилия? Друзья мы все-таки.
– А чего ты хочешь?
– Ничего. И все. А именно выбраться отсюда и обо всем забыть. Ну, еще с этой Поварской разобраться...
– Я того же хочу. Никаких алмазов мне не нужно...
– Ну, тогда по рукам? Будем прикрывать друг друга?
– Идет, – согласился я и пожал поданную Веретенниковым руку.
Минуту после рукопожатия Валерий стоял в нерешительности.
– Что там еще у тебя? – спросил я.
– Я хотел... В общем, давай обменяемся в знак дружбы и доверия пистолетами?
– "Гюрзу" Полковника хочешь?
– Да...
– Ну, ладно, – неожиданно для себя согласился я. – Бери, владей.
И протянул ему пистолет. Валерий принял его, как принимают награду.

* * *

В кают-компании нас ожидали несколько бутылочек вина и весьма недурной плов, приправленный айвой и барбарисом.
– Не всемогущий ли Аллах ли прислал нам это божественное кушанье? – спросил я араба.
– Его жена керосинка делал вместо отдыхай после работ, – ответил Али-Бабай, довольно улыбаясь.
Есть он с нами не стал. Шепнул мне в ухо: "Баклажана твой не нравиться что-то. Смотри его сильно", и ушел делать лестницу для работ в забое. Не терпелось ему, видно, поскорее отправить нас по домам.
А мне Баклажан после смерти Полковника определенно начал нравиться – выглядел на все сто раздавленным. "Не жестокий бандит, а опущенная шестерка, – думал я, наблюдая за ним. – За последние несколько часов не проронил и слова. Съел пару ложек и пригорюнился. Ну, прямо Аленушка без братца Иванушки".
Али-Бабай вернулся, когда мы уже укладывались спать. Сказав, что будет охранять наш сон, он пожелал всем спокойной ночи и устроился на самом краешке помоста.
Через три минуты после его прихода все спали мертвым сном.

* * *

Разбудил меня Веретенников.
– Баклажан пропал, – сказал он дрожащим голосом, когда мой взгляд стал осмысленным. – Али-Бабай с Синичкиной побежали его искать...
Я чертыхнулся и принялся расталкивать сладко спавшего Кучкина. Но он, недовольно бормоча что-то, уполз от меня в глубь рассечки.
– Красноглазый клялся, что всю ночь присматривал за ним и лишь под утро отошел на минуту по надобности... – продолжил говорить Валерий. – А когда вернулся, Баклажана и след простыл...
– А почему вы нас с Кучкиным не разбудили? – поинтересовался я, растирая ладонями заспанное лицо.
– Мы будили, но вы спали, как убитые, – ответил Валерий и тут же встрепенулся:
– Слышишь, возвращаются!
Через минуту в кают-компанию вошла Синичкина.
– Ну что, нашли? – спросил я, отмечая, что девушка выглядит отнюдь не расстроенной предутренними событиями.
– Нашли... Убитого, – усаживаясь рядом со мной, спокойно ответила Синичкина.
– Не может быть! – побледнел Веретенников.
– Иди, посмотри. Он там, чуть не доходя до первого штрека, лежит.
Разбудив Кучкина, мы втроем бросились в указанном направлении и через минуту или две увидели Али-Бабая, безмолвно стоящего над телом Баклажана. Наружность жреца "Хрупкой Вечности" была ужасной. Было видно, что его, уже мертвого, били по лицу и телу остроугольным камнем (он лежал рядом), да так остервенело, что правое ухо с противной мне черной родинкой было почти оторвано, а вся энцефалитка и кожаные штаны пропитались не почерневшей еще кровью. Зрелище было столь неприятным, и я поспешил отвернуться. И очутился лицо к лицу с Али-Бабаем.
– Ты его угрохал? – спросил я, стараясь тверже смотреть в его кровавые зенки.
– Нет, – покачал головой Али-Бабай. – Не я.
– А кто же?
– Не я, – твердо повторил подземный араб по-английски. – И никто из вас не мог этого сделать... Все были в чайхане.
– За-ме-чательно, – проговорил я, продолжая сверлить собеседника глазами. – Полковника никто из нас не мог убить, Баклажана никто не мог убить... Значит, и в самом деле, кроме нас в штольне еще кто-то есть?
– Получается так, – ответил Али-Бабай, не отводя глаз.
– Получается так... А мне кажется, ты врешь. Все было очень просто. Ты дождался, пока все заснут, привел сюда Баклажана и убил. Так убить, убить камнями мог только восточный человек.
Али-Бабай молниеносным движением выхватил из-за пазухи халата пистолет и приставил его дуло к моей груди. "Все, допрыгался!" – подумал я, холодея от страха.
А подземный араб всех удивил. Отступив на шаг, он взял свой пистолет за дуло и протянул мне его со словами:
– Убей Али если не верил.
Стоит ли говорить, что я едва удержался, чтобы его не расцеловать.

4. Через сутки вырвемся. – А что нас ждет наверху? – Лом заговорил. – Будем взрывать. – Заковать? Убить? Зарезать? – Он все чувствует...

В кают-компании мы поговорили с полчаса и пришли к убеждению, что боятся таинственного убийцу Полковника и Баклажана не имеет смысла, так как не позже, чем через сутки над нашими головами будет светить солнце. И позавтракав на скорую руку, в наличном составе отправились к восстающему.
Первыми в забой пошли мы с Синичкиной. По дороге (там, где не надо было залазить, пролазить, оглядываться, боятся) она расспрашивала меня о Сергее Кивелиди. Что он за человек? Надежный, ненадежный? Будет ли искать нас и тому подобное.
– А будет он нас искать, не будет, бог его знает... – пожал я плечами, закончив рассказывать о друге, – Занятой он сейчас человек. И стоит ли надеяться на его помощь? Через несколько часов, в крайнем случае, через сутки, нам помощь будет не нужна.
Синичкина не стала продолжать разговора. Вместо нее вопросы начал задавать мой внутренний голос, и самым каверзным из них был следующий: А не Сережку ли Кивелиди, твоего верного и весьма опытного во всех отношениях друга, она боится встретить на поверхности Кумархского рудного поля? Сережку, который может без напряга подтереться всеми ее оперативными планами на будущее?

* * *

...Лестница Али-Бабая в восстающий не пролезла и мне пришлось заняться увеличением высоты галерейки. На это ушел час работы, но, в конце концов, я был вознагражден – с лестницы было очень удобно крушить кимберлиты. Воодушевившись, я за полчаса продвинулся к поверхности сантиметров на сорок. Легкие за это время забились пылью, пот, струившийся со лба, заливал глаза, раны на руках, нанесенные упавшими камнями, горели и кровоточили, но мой "автопилот", прекрасно справлялся с телом, совершенно оглушенным нечеловеческими условиями.
И, вот, когда я решил, что еще двадцать пять ударов и все, конец моей смене, лом заговорил совсем другим голосом. Я сразу понял, что он хочет сказать – язык зубил, ломов, кайл и геологических молотков был мне знаком отлично. И этот голос, звонкий, легко уходящий в скальную толщу, донес до меня следующее:
– Кон-чи-лась ха-ля-ва, бра-тан, на-ча-лась зо-на сплош-но-го ок-вар-це-ва-ни-я.
Я чуть было не удушил железного "правдоруба" – смысл сказанного, растекшись по мозгу, смял самообладание в единую секунду. "Мы никогда отсюда не выберемся! Никогда! – подумал я, чуть было не заплакав. А лом стучал по голимому кварцу:
– Два сан-ти-мет-ра в сут-ки, два сан-ти-мет-ра в сут-ки.
Вывалившись в рассечку, я увидел Синичкину, восторженно разглядывавшую алмаз каратов в сорок.
– Смотри, какой толстячок нашелся! – сказала она, протягивая мне камень.
Не ответив, я побрел к стволу штольни.
Увидев меня, Кучкин понял, что случилось нечто весьма неприятное.
– Ты что такой черный? – спросил он, с беспокойством вглядываясь мне в глаза. – В темноте и то видно.
– Там зона окварцевания пошла, лом отскакивает, – ответил я, опускаясь на бревно.
– Зона окварцевания... – повторил Сашка упавшим голосом.
– Да. Трубка взрыва по возрасту, скорее всего, триасовая, на нее по секущей трещине наложилась поздняя альпийская кварцевая минерализация.
– А мощность зоны окварцевания?
– Откуда я знаю? – разозлился я. – Не меньше полуметра, а может быть и метр... А если кварцсодержащие растворы пошли верх по трубке, то сам понимаешь...
– Ты хочешь сказать, что древние рудокопы потому и ниже не пошли? – спросил Веретенников. – Из-за того, что на кварц напоролись?
– Вряд ли. Добывают же золото из кварцевых жил... Еще как... Ниже рудокопы не пошли по другой причине, и мы ее, возможно, узнаем. Если доберемся до дна древняка.
– Взорвать эту пробку надо, – сказал Кучкин. – Кварц хрупкий, от гранаты рассыплется.
– После взрыва надо будет двое суток ждать, пока пыль осядет... А продукты взрыва? То бишь газы? Без вентиляции они там сто лет стоять будут. Отравимся, как пить дать.
– Придется взрывать, – твердо сказала Синичкина. – Другого выхода у нас нет. Где там Али-Бабай со своими минами?
– Странный он какой-то стал после смерти Баклажана, – покачал Кучкин головой. – Уходит все время куда-то. Раньше сидел, нас караулил, а сейчас, как свободен, так шмыг в темноту! Сдается мне, что смерть этих московских сектантов – его рук дело... Раз шмыгнул – не стало полковника, два шмыгнул – Баклажана.
– Конечно его! – согласился Веретенников. – Или тайного его помощника... Или помощников. Вы не задумывались, почему при шести женах у него нет ни одного отпрыска? Возможно такое? Вряд ли... Конечно, он может быть бесплодным вследствие побочного действия зомбирующих препаратов, а если нет? Если он не бесплоден, а производит уродов?
– Ну, ты загнул! – восхитился Кучкин. – У-уважаю!
– Почему загнул? – обиделся Веретенников. – Наоборот, этими уродами можно все объяснить. И почему Али-Бабай прячется в штольне, и почему глаза у него такие виноватые, и почему жены от него не разбегаются...
– Слушай, кончай п-деть! – выразился я, невзирая на присутствие Синичкиной. – Нас с друзьями этим препаратом обрабатывали, причем меня с Бельмондо и Ольгой – дважды, и ничего, обошлось. Детки у нас после этого родились – закачаешься... Правда, отчаянные, мягко выражаясь, палец им в рот не положишь – откусят.
– Вот, вот, откусят, – хмыкнул Валерий. – Видел, как твоя четырехлетняя Ленка десятилетнего пацана в нокдаун отправила. Элегантным таким ударом под ребра.
– Что есть, то есть, и мне иногда достается, – вздохнул я. – Но насчет уродов это ты загнул...
– Ничего я не загнул! Ты же сам рассказывал, что обрабатывали вас зомбирантами, полученными в современных лабораториях при соблюдении всех технологических условий. И реабилитировали такими же чистыми препаратами. Али-Бабая же вы зомбировали плохо очищенным суррогатом, полученным полукустарным способом. И никаких антизомбирантов он не получал...

* * *

Веретенников меня достал. Действительно, люди, обработанные зомбирантами, становились бесплодными и были таковыми до тех пор, пока действие этого суперсволочного препарата не снималось противоядием Это свойство было придано препарату сознательно.

... И, следовательно, подозрения Валеры имели под собой почву – Али-Бабай, отошедший от зомбиранта сам по себе, мог иметь детей. И они могли быть ненормальными. Закусив губу, я представил себе дальнюю рассечку или даже рассечки в которых за железными дверьми сидят малолетние уродцы, маленькие с кулак и большие под кровлю, подвижные как ртуть и вовсе неподвижные, как плесень. И все, как один, злобные.
– Молодец, Валерий! – вырвал меня из кошмара голос Синичкиной. – Ты просто сказочный гений. Наконец-то после твоих слов мы имеем в своем распоряжении настоящее подземелье! Теперь в нем есть не только диковинные сокровища и охраняющий их красноглазый монстр, но и дюжина, а то и две свирепых младенцев, иначе выражаясь, гномов. Теперь впечатлительные члены нашего коллектива не будут спать ночами, и эти гномы не смогут выкрадывать нас, сонных, как выкрали Иннокентия Александровича...
– Юродствуешь... – проворчал Веретенников, недовольный тем, что Анастасия смеется над его догадками. – Юродствуешь и неосознанно выражаешь свою догадку.
– Какую догадку? – посерьезнела Синичкина.
– А то, что Баклажана выкрали эти самые уроды. Выкрали и убили зверски.
– Ты просто ужастиков насмотрелся, – улыбнулась девушка снисходительно, – А что касается папаши этих предполагаемых уродцев, то мне кажется, что от него действительно надо избавляться. Помните, как мы боялись Баклажана с Полковником? Теперь их нет. И как привольно на душе стало! А если мы и Али-Бабая терминируем, то вообще подземный коммунизм наступит. Спокойно и без нервотрепки раздолбаем эту кварцевую затычку, выберемся и разойдемся по своим домам. И не надо его убивать, зачем грех на душу брать? Закуем и посадим в его же темницу...
– Нет, убить надо... – убежденно сказал Кучкин, оглядываясь на жен Али-Бабая, сидевших метрах в семи от нас. – Все равно он человек конченный. Вон, Черный рассказывал, сколько на нем крови!
– Все это, конечно, верно... – проговорил я, решив ни в коем случае не сдавать араба. "Ишь чего захотели! Оставить меня без моей тяжелой артиллерии!". – Но вы подумали о его женах? Вы не боитесь, что, оставшись без своего мужа, они не станут работать? Или вообще, на нас ополчатся? Они или их голодные младенцы?
– Значит и жен надо прикончить! – продолжал гнуть свое свирепый Кучкин. – Без них обойдемся.
– Хорошая идея, – проговорил Веретенников, что-то обдумывая. – Давайте, сейчас взорвем в забое гранату и пойдем в отгул на сутки За это время восстающий проветрится, а мы придумаем, что с этим красноглазым бабаем делать.
– И его женами, – добавил Кучкин.
И не успел Сашка договорить, как метрах в ста от нас в глубине ствола штольни появился огонек "летучей мыши" Али-Бабая. Через три минуты он стоял передо мной с противопехотной миной в руках. В его печальных глазах светилась мягкая грусть.
Вернувшись в восстающий, я прикрепил мину к забою при помощи нескольких деревянных распорок, привязал куда нужно веревочку (также принесенную подземным арабом), протянул ее в штрек, нашел более-менее безопасное место и, перекрестившись, дернул. Потрясенный взрывом штрек бурно зааплодировал мне многочисленными обвалами. Но к счастью, самый ближайший из них ухнул в целых полутора метрах от меня.

5. Жажда фраера сгубила. – Куда не кинь – везде клин. – Чемодан и четыре ноги – две женские, две мужские. – Саддам Хусейн в сапогах, мародер и новые вопросы.

В кают-компанию мы шли компактной толпой. Все кроме Кучкина, бежавшего впереди. Судя по его целеустремленной походке, он мечтал только об одном – первым добраться до бутылочек с золотистым портвейном.
"Если он такими темпами будет лакать вино, то на прощальный банкет спиртного может не хватить", – подумал я и попытался вспоминать, кто из нас вчера выпил больше. Оказалось, что не он.
Пока я считал вчерашние стаканы, Сашка оторвался от меня метров на пятнадцать. Я попытался сократить разрыв, но безуспешно.
"Да ну его на фиг, пусть бежит, – сказал мне внутренний голос. – Жадность фраера губит".
Не успел я сбавить шаг, как под "фраером" грохнул взрыв. С кровли, то там то здесь посыпались камни. Поняв, что Сашка подорвался на мине, я со всех ног бросился к нему. За мной кинулись остальные.
Кучкин неподвижно лежал на спине. Вся одежда его, особенно брюки, была иссечена и окровавлена. Кровь также лилась из нескольких небольших ран на щеках, подбородке и лбу. Я, донельзя напуганный, опустился перед ним на колени и принялся осматривать и ощупывать поврежденную ногу.
– А нога-то цела, ботинок только поврежден... – огласил стоявший сзади Веретенников результаты моих исследований. – Значит, он в принципе должен быть живым и почти здоровым.
Услышав слова Валеры, Кучкин поднялся в положение сидя.
– Цела, говоришь, нога? – простонал он, ощупывая свою правую конечность.
Синичкина прошла к нему; присев, сняла ботинок с поврежденной ноги. Обследовав ее, повернулась к нам и сказала чуть презрительно:
– У него всего-навсего вывих, я его уже вправила, и небольшое растяжение. Ну и конечно с десяток-другой царапин разной тяжести. В принципе он смог бы сам дойти до кают-компании...
– Да ладно уж, отнесем, – обрадовался я (не люблю тяжких телесных повреждений) и стал прикидывать, как нести раненого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42