– Это невозможно в настоящий момент! – воскликнул Красавкин, покрываясь красными пятнами. – Нас немедленно раскроют!
– Мы сами раскроемся, но после того, как у нас будут филиалы в Нью-Йорке и Токио! – сказал Баклажан и, бросив на стол алмазы, реквизированные у Синичкиной, победно оглядел соратников. – Мы раскроемся, и людям ничего не останется делать, как признать наши бомбы движущей силой современной истории!
– Но нам... но нам понадобятся свои люди в... в Токио и Нью-Йорке, – запинаясь, перешел к конкретике Валерий Валерьянович.
– Есть такие люди! – улыбнулся Баклажан.
– И кто же они? – робко поинтересовался Гогохия.
– Послезавтра вечером я надеюсь их вам представить, – сказал Иннокентий Александрович, вставая. – До свидания, господа, я должен подготовить встречу с этими людьми, а также кое-что весьма актуальное продумать.
Баклажан покривил душой, сказав, что у него имеются в распоряжении люди, способные создать филиалы "Хрупкой Вечности" в крупнейших политических центрах Западного мира. Имел в виду он, конечно, Баламута с Бельмондо, давних приятелей Чернова. Он знал, что им любые задачи по плечу, но не знал, находятся ли они в Москве или поблизости. И живы ли вообще.
Иннокентию Александровичу повезло. Оба кандидата в спасители человеческих душ были в городе, и оба были свободны, так как по-прежнему пребывали в состоянии глубокой душевной депрессии. Без лишних слов они согласились встретиться с Баклажаном (назвавшимся, естественно, Черновым) в одном из арбатских кафе.

* * *

В этой книге мы впервые встречаемся с закадычными друзьями Черного, и поэтому будет не лишним напомнить о них читателю. Всякий раз я это делаю с огромным удовольствием.
Необязательный, незлобивый и добродушный Борис Иванович Бочкаренко (170 см, 54 кг, самая что ни наесть Рыба, близкая к Водолею) всегда гордился внешней схожестью с Жаном-Полем Бельмондо, выдающимся французским киноартистом.
Отец у него был пехотным полковником, дошедшим до самого Берлина. Борис рассказывал, что отец всю войну не расставался с противотанковым ружьем и в часы затишья часто ходил с ним на передовую – при удачном выстреле зазевавшегося немца эффектно разрывало надвое. В семидесятые годы старший Бочкаренко работал военным консультантом в ЦК Компартии Таджикистана и в подарок на свадьбу от этой партии Борис получил просторную трехкомнатную квартиру.
По специализации он был гидрогеологом и очень скоро стал начальником с обширным кабинетом, премиленькой секретаршей и белой "Волгой". Но был им всего лишь года два, потом случился скандал с очередной секретаршей, и лишь благодаря отцу Борис вылетел из своей гидрогеологической конторы относительно сухим.
В былые времена Борис любил приходить к Чернову в необычное время суток с дюжиной шампанского или пачкой сигарет. Они болтали до утра об удручающих особенностях женской психики, о поэзии чукчей, буддистско-калмыцкой философии и о многом другом. Как-то на Новый год Чернов познакомил его с Людмилой, подругой одной из своих девушек и через полгода узаконил их брак своей свидетельской подписью.
Брак Бориса и Людмилы не был счастливым... И все потому, что упомянутый выше скандал с секретаршей не являлся случайностью – Борис был законченным бабником. Он легко заводил знакомства, почти никогда не влюблялся и более двух раз с одной женщиной встречался редко. И очень скоро возбуждавшие его стимулы "красивая", "очень красивая", "оригинальная", "страстная", "жена или подруга того-то" перестали действовать, и ему пришлось вырабатывать себе другие. В 1977-1981 таким стимулом была национальность. Переспав с представительницами основных национальностей оплота социализма, он перешел к сексуальному освоению представительниц малых и, особенно, вымирающих народностей СССР. В конце 1981 года поставленная задача была в основных чертах выполнена, и взоры Бориса все чаще и чаще стали устремляться на географическую карту мира. По понятным причинам он был вынужден отложить на неопределенное будущее реализацию своих заграничных фантазий и заменить их реальными. Новым стимулом стало место жительства. Постельные знакомства с представительницами Ленинграда, Вологды, Киева, Саратова, Архангельска, Астрахани, Тобола и Иркутска продолжалось вплоть до падения железного занавеса, чтобы в открытом обществе смениться (вы правильно угадали!) отложенными зарубежными фантазиями...
Борис не раз пробовал бороться со своей пагубной страстью. Он по-своему любил Людмилу, детей. Но стоило ему узнать, что в соседнем подъезде поселилась шоколадная студентка из далекого Буркина-Фасо, он нежно целовал жену в щеку и уезжал в городскую библиотеку выяснять, как по-буркинофасски будет: "Вы так прекрасны, мадемуазель! Давайте проведем этот незабываемый день вместе?"
Людмила пыталась что-то сделать, пару раз даже изменяла супругу в воспитательных целях, но ничего не помогало. И она затаилась и стала дожидаться того счастливого времени, когда половые часы мужа достигнут половины шестого, и навсегда остановятся. Но судьба ее вознаградил. После приключений в Приморье Бельмондо стал не только богатым, но и верным мужем... И оставался им вплоть до своей "гибели" на следующий год от рук мусульманских экстремистов. Прослышав о трагической смерти мужа, Людмила для приличия сделала матримониальную паузу, по истечении которой немедленно выскочила замуж. Но Борис, не думавший безвременно погибать, горевал недолго, и вскоре судьба подкинула ему "подарок" в лице красивой, но пустенькой Вероники... Но семейная жизнь не была уделом Бориса, в ней он переставал ощущать себя полноценным мужчиной... А находить что-то новенькое в женском море с каждым годом становилось все труднее и труднее.
Николай Сергеевич Баламутов, среднего роста, плотный, скуластый, смуглый, Лев, часто незаметный в общем стремлении событий, любил выпить до, во время и после всего. Он пил утром, днем, вечером и ночью. Он пил до экзаменов и после них. Он пил, когда был здоров и пил, когда был болен. Но в ауте его никто не видел.
В свободное от учебы в вузе и "симпозиумов" время Коля занимался прыжками в воду, подводным плаванием, пописывал весьма неплохие стихи и любил Наталью Владимировну Ростову, переселившуюся в Душанбе из Балакова. Отец-казах по националистическим мотивам запретил ему сочетаться с ней законным браком, хотя сам был женат на русской. И Баламут напился уксусу. Отец такого рода выпивку оценил и дал согласие на брак. Свидетелем на свадьбу Коля позвал меня.
Крутой поворот в Колиной биографии был связан с крутым поворотом дороги Пенджикент-Айни. На этом повороте его Газ-66 свалился в Зеравшан, всегда славившийся крутыми берегами. Во многих местах поломанного Баламутова выходила медсестра-разведенка. Прямо из больничной палаты он переехал к ней и двум ее сыновьям. Наташа в это время в очередной раз приходила в себя в Балаково. Не найдя там хоть какой-нибудь замены Коле, она вернулась в надежде склеить разбитые семейные горшки, но он скрылся от нее на дальнем разведочном участке.
Потом, когда Коля разбогател и вылечился от своей пагубной страсти к спиртному, они сошлись вновь. Наташа, не выдержав ударов судьбы, к этому времени спилась вчистую, но Баламут ее вытащил. Но добро никогда не остается безнаказанным и после "смерти" Николая от рук мусульманских экстремистов Наташа немедленно выскочила замуж за известного своим лицемерием религиозного проповедника. К счастью, интересные мужчины недолго ходят холостыми (Николай, как и Бельмондо, не думал погибать), и Баламута пригрела крайне симпатичная девушка София... Брак их трудно было назвать счастливым – легкомысленной Софии Николай был нужен, потому что он ждал... Он много раз пытался ее бросить, но тщетно – сердце его было приколочено к девушке множеством искореженных гвоздей и их количество с каждым годом все увеличивалось и увеличивалось.
И вот этих людей, не боявшихся ни черта, ни бога, все испытавших и все попробовавших, Баклажан решил задействовать в своем сумасшедшем предприятии.

3. Бельмондо согласен, но просит справку из психиатрического диспансера. – Аум Сенрике и сумасшедшие Нью-Йорка. – Одна в приморской тайге, другая в Гренландии.

Баламут пришел первым. Усевшись напротив Баклажана, внимательно оглядел его, и с завистью спросил:
– Судя по всему только что из задницы?
– Еще какой... – неожиданно для себя ответил Иннокентий Александрович на манер Чернова.
Баламут ухмыльнулся.
– Когда в следующую?
– Коготок уже увяз... – ответил Иннокентий Александрович, пытаясь изгнать из себя настырного Чернова.
– Детали?
– Бельмондо придет, расскажу.
– Вон, идет уже, наливай. Что там у тебя в дипломате? – спросил Баламут, зная, что Чернов (даже в моменты своего миллионерства) весьма неодобрительно относится к ужасающе высоким ресторанным наценкам на спиртное и потому по мере возможности приносит выпивку с собой.
– Ничего... Я не пью, – с трудом преодолел Баклажан распоясавшегося Черного.
Баламут в изумлении раскрыл рот. "Шутишь!?" – хотел сказать. Но не успел. Баклажан отрезал:
– Не пью совсем. С Борисом Ивановичем выпьешь.
Бельмондо подошел к столику (стоявшему на улице, на зеленом пластиковом ковре, основательно запятнанном отработанной жевательной резинкой), обнялся с вскочившим Баламутом, затем хотел расцеловаться и с Черным, но тот, едва привстав, отменил объятия протянутой рукой.
Коля усадил озадачившегося друга, уселся сам и, с поддельной брезгливостью кивнув на оппонента, изрек, что Черный заболел здоровьем и теперь не пьет, не курит и с девочками не е... Борис, покачивая головой, посмотрел на "больного". Затем выпятил нижнюю губу и сказал Николаю:
– Случай клинический. Но глаза мне нравятся, нашенские. Давай, выслушаем его?
– Давай, – сказал Баламут и заказал пива.
Подождав, пока они утолят жажду, Баклажан передал Бельмондо синюю коробочку с розовым алмазом (одним из восьми, им позаимствованных у Синичкиной).
Борис раскрыл ее под столом (почувствовал – содержимое не для чужих глаз) и застыл.
Николай невозмутимо попивал пиво. Баклажан старался не смотреть на затоптанный презерватив, выглядывавший из-под коврика. По Арбату шли люди. У Вахтанговского театра орали Высоцкого под дикую гитару: "Ты ж знаешь, Зин, я не пью один".
– М да... – наконец, протянул Бельмондо не в силах оторвать глаз от алмаза. – Имея одну такую стекляшку, ни в одну задницу не надо лезть. Сиди и любуйся...
Баклажан поднял глаза. Они были колючими.
– Эта стекляшка, как вы изволили выразиться, наделяет человека будущим, – сказал он, тщательно выговаривая слова. Сказал и принялся изучать свои ухоженные ногти.
Борис протянул коробочку Баламуту. Тот, с видимым сожалением отставив пиво, принял ее, открыл под столом и... замер. На секунду, не больше.
Ему захотелось спрятать алмаз в карман. И никогда с ним не расставаться. "С ним можно жить по-другому. Ничего не хотеть и получать все. Всех любить. Влиться во все. К нему можно стремиться".
Стало неловко. Подумал: "Они видят мои глаза. Детские. Надо отшутиться". И выдал:
– Опера де Бирса. Дивертисмент. Сюита для шампанского с ананасом.
Бельмондо похлопал в ладоши. Хорошо, мол, сказал. А Баламут не стал принимать аплодисментов к сведению, он уставился в непроницаемое лицо Баклажана и серьезно спросил:
– Я так думаю, Черный, демонстрация этого чуда природы не что иное, как предисловие к некоему солидному предложению?
– Совершенно верно, – ответил Баклажан и, спокойно попросив называть его Иннокентием Александровичем, обстоятельно рассказал о плутониевой бомбе, "Хрупкой Вечности" и необходимости скорейшего открытия ее филиалов в Нью-Йорке и Токио. В середине своего повествования спрятал в карман коробочку, придвинутую Баламутом. Нехотя придвинутую.
– Хорошо, я согласен, – прищурил глаза Бельмондо, лишь только так называемый Иннокентий Александрович закончил говорить и вновь принялся рассматривать ногти. – Но прежде ты, Евгений Казанова, в девичестве Калиостро, должен будешь показать мне справку из психиатрического диспансера. С круглой печатью и подписью главврача.
– Да ладно тебе, – махнул Баламут рукой. – Показывал же он тебе алмаз. Ты, что, не почувствовал, что эта стекляшка очень даже запросто может с любого крышу стащить?
– Почувствовал... Что сожрал он меня вместе с потрохами, – убрав с лица саркастическую усмешку, признался Бельмондо. – Можно один вопросик Иннокентий Александрович?
Псевдобаклажан кивнул.
– Чем это ваши бомбы, уважаемый Иисус Христос Второй, будут отличаться от тех, которые тысячами хранятся на военных складах или оконечивают тысячи стратегических ракет?
– Наши бомбы будут на виду! – полыхнул глазами жрец бомбы. – Каждый житель земли – женщина, мужчина, ребенок – сможет увидеть и проникнуться их организующей силой. Атомные бомбы существуют на Земле уже более пятидесяти лет, но их прячут от людей и люди не могут проникнуться их силой и убедительностью. Ими хвастаются, ими грозят, но для людей они есть Дьявол или Бог, которых никто не видел, и напрямую от которых никто никогда не страдал и не возвеличивался.
– Ну почему тогда просто не взять в аренду у военных сотню простых атомных бомб и боеголовок и не установить их на всех площадях всех крупных городов? – поинтересовался Баламут. Морщась, поинтересовался – выпитое пиво просилось наружу, а сходить было некуда. И это расстраивало Николая: он терпеть не мог мочиться в подворотнях и за киосками. Эти потеки...
– Ты не видел нашей бомбы... – мечтательно проговорил Баклажан, откидываясь на спинку стула. – Простые бомбы уродливы и страшны, они отвратительны, ужасающи на вид, они унижают человека. А моя бомба – сама совершенство, она вызывает не страх, а трепет... Она вызывает прилив энергии, она заставляет жить, и жить трепетно, она заставляет любить всех добрых людей...
– Все это хорошо, как сон в летнюю ночь – вступил в обсуждение Бельмондо. – Но как вы собираетесь претворить свою идею в жизнь? Как я понял, каждый человек должен увидеть бомбу с алмазами. Чтобы она, отсосав зло, соединила его со всем человечеством. А это технически невозможно, ведь насколько я знаю, московская бомба находится в глубоком малодоступном подвале и за год ее смогут посетить не более... мм... пятидесяти тысяч человек...
– Сначала их увидят президенты и премьер-министры... Увидят и станут нашими помощниками и друзьями.
– А ты, извините, вы не боитесь, что президенты и премьер-министры не пойдут у вас на поводу, а предпримут попытку захвата бомбы? – спросил Баламут. – То есть устоят маски-шоу, как это теперь называется?
– Нет. Перед этим шоу им придется выселить из зон поражения и сопредельных с ними областей по 20-30 миллионов человек. Не лучше ли сначала придти и посмотреть?
– А вы уверены в непреодолимой магической силе своей бомбы с алмазами? – продолжал спрашивать Баламут. – Вполне возможно, что она действует не на всех людей?
– Я не хотел вам все сразу говорить, но видимо, придется, – мягко улыбнулся Иннокентий Александрович. – Много дней этот вопрос мучил меня. Но, сами понимаете, без эксперимента его никак нельзя было решить. А эксперименты требуют времени и привлечения сторонних специалистов. Но вчера, когда я стоял перед бомбой, на меня снизошло знание. И я понял, что бомба подействует на всех. И вы знаете почему? Да потому что магическая сила алмазов усиливается радиацией! Образно говоря, она врывается в мозг человека на плечах гамма лучей.
– Кошмар! – только и смог сказать Баламут. – Гамма лучей нам только не хватало!
– Никакой не кошмар, а чудо! – подался к нему Иннокентий Александрович. – Эти алмазы, оказывается, генерируют вокруг себя переменные электромагнитные поля, легко модулирующие любое излучение, в том числе и гамма-излучение, исходящие из бомбы. А эти модулированные гамма лучи вызывают чудесные изменения во многих областях мозга... Во многих областях мозга и... и ДНК. Вы, наверное, знаете, что 90 % процентов молекулы ДНК нормального человека, образно говоря, спит. То есть 90 % процентов способностей человека, или точнее, способностей первородного Адама, законсервировано. А модулированное излучение способно будить дремлющие участки ДНК и поэтому наше потомство, потомство людей пришедших к бомбе, приобретет немыслимые свойства и возможности! Самовосстанавливающееся здоровье, передающийся по наследству интеллект, телепатия, сканирование будущего, всеобъемлющий секс... Кстати, вы знаете, почему Адам и Ева не занимались в Эдеме сексом, сексом в грубом человеческом понимании? Да потому что они постоянно находились в объемно-сексуальном состоянии, блаженства которого не сравнить ни с чем. Это я понял, общаясь с бомбой.
– Ну, это уж слишком, – поморщился Бельмондо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42