Вот так я и оказался в дерьме по уши. Мне подкинули людей Метиса, переподчинили два отряда разведчиков, ведших Грамаля от самого Санрогта и, чтобы радость была полной, добавили к ним парней лейтенанта Холодка, раненного в уличной драке. Хотя правильнее было бы сказать раненной, но она скрывала, что она женщина, и все делали вид, что не знают об этом, а она делала вид, что не знает о том, что и так все об этом знают. Но, как бы то ни было, у меня набрался солидный для капрала отряд – в нем было почти сорок человек, не считая разведчиков.
Я подозревал, что людей маловато, особенно в охоте на такого зверя, как Грамаль. Но руководство решило не баловать меня излишками численного состава и пинком под зад отправило ловить старого козла. Хорошо уже то, что они удосужились сказать, где искать.
Грамаль – самый старый и самый противный чародей из всех, что мне приходилось встречать. Правда, их и было-то всего трое, может, четверо, но Грамаль – особенный. Лет пятнадцать назад он крепко повздорил с королем и, говорят, даже врезал монарху по зубам. С тех пор король его и ненавидит. Ненавидеть-то ненавидит, да сделать с ним ничего не может. Влиятельный тип этот самый Грамаль.
Правда, я не понимаю, что в нем такого. Он был стар и немощен уже тогда, когда шесть лет назад останавливался у нас в трактире, что же стало с ним теперь? Теперь, наверное, он просто старая развалина, которая путешествует по стране и сама не помнит зачем, а может, и помнит…
– У-у-ух! – Окорок бесцеремонно вломился в мои размышления о Грамале, скатившись сверху нам на головы. – Святые ляжки, чем это тут у вас так несет? – спросил он, втянув носом воздух.
– Медный обделался, – хохотнул Треска. – Решил себе имя сменить на Вонючку.
– Вонючка? – Окорок почесал голову. – А что, тебе пойдет. Только знаешь, лучше б ты так врагов травил. Нас-то за что?
– Да нет, – вставил слово Следопыт, – это он нас от Грамаля маскирует, чтоб не унюхал. Так что ты, Окорок, не очень-то. Он, можно сказать, благое дело делает. Новую тактику осваивает.
– Это где ж такой тактике обучают? Надо б сходить, подучиться, – задорно подмигнув мне, сказал Окорок.
Окорок такой же капрал, как и я, но опыта у него побольше, и если уж его так коробит, что командиром назначили меня, то как должны на меня смотреть сержанты. Их взглядов я не вижу, нет с нами ни одного.
– Да на кухне, когда сушеным горохом кормят, – за меня ответил Следопыт.
– Так это мы после обеда маскируемся? – Окорок поднял брови. – А я-то думал, соревнуемся, кто громче пукнет.
– Заткнитесь, вы, – рыкнул я, – а то, как вернемся, всех на кухню отправлю лук на всю армию чистить да горох жрать тазами! И в казарму не пущу. Мне вонючие нытики в казарме не нужны!
– А что, я за! – отозвался Треска. – Повар получает двойную порцию.
– Рыба – она и есть рыба, горох готов хоть сырой жрать. Слышь, Треска, тебе его на крючок не насадить, но у меня тут есть один, специально для таких случаев держу.
Треска шутку не оценил, и говоривший зарылся мордой в землю. Я не знал его, видать, холодковский.
– Ты чего? – взвизгнул он. – Другие же шутят.
– Другим можно, – обняв его за плечи, увещевал Окорок, – а тебе пока нельзя. Это право надо заслужить. Вот съешь с ним пару тазов гороха, почистишь три-четыре воза лука да раз двадцать напоишь его до полусмерти, тогда и ты сможешь про крючки шутить. А так, видишь, даже я не смею, горох шибко не люблю, а про Треску без гороху нельзя. Про Медного и без меди можно, а про Треску без гороха ну никак.
– Заткнись, Окорок! – прорычал Дед. – Все заткнитесь!
Мы заткнулись, ну почти замолчали, дальше перебранка шла вполголоса. Смешки, издевки друг над другом, обидные замечания в адрес всех родственников Грамаля до седьмого колена, генералов, пославших нас сюда, и меня. Как будто я виноват, что Грамаль чуть тащится и цепляется за каждую ветку и нам приходится торчать под открытым небом днем и ночью. Да я бы и сам не прочь быстрей покончить со всем этим.
– Ты, брат Медный, не переживай насчет этого, – во всеуслышание шептал Окорок, – со мной было то же самое. Я тоже в первый раз не смог желудок сдержать. Правда, ребята тогда никому ничего не сказали. Отличные были парни, не то что мы.
– Да уж мы-то всем расскажем. Верно, Трепа? Проклятье, а я и забыл, что он тоже с нами увязался, теперь смеху будет на всю армию.
Передо мной возникло усатое лицо капитана, пытающегося сдержать улыбку и рассуждающего о поднятии духа солдат. Трепа уж точно не сдержится, он из тех солдат, от которых стремится избавиться каждый командир. Под чьим бы командованием он ни находился, секреты его командира вмиг становились достоянием общественности. Проверено, если бы не этот полудурок, никто бы до сих пор не знал, что Холодок – баба и ради чего мы мерзли в Берройских степях.
Мать его! И попробуй потом доказать, что ты тут ни при чем, что это тут земля так воняет. Эх, прощайте надежды на повышение, хоть бы имя не сменили, я к этому как-то привык. Ладно, хрен с ним, с Трепой, я потом разберусь, по-свойски, по-капральски. Сейчас важно другое и, черт возьми, какая разница, как будут тебя величать, если ты уже гниешь в могиле.
Я выбрался из канавки, в которой мы устроили засаду, и огляделся. Поляна что надо! Дорога проходит сквозь нее по самой середине, и ни один самый гениальный полководец не в состоянии обыскать все деревья, окружающие поляну плотной стеной, чтобы увериться в своей безопасности. Посреди же поляны мы, с подачи Следопыта, свалили старое сухое дерево в два обхвата. Ох и намаялись мы с ним, пока тащили!
Я тихонько хохотнул, предвкушая удивление Грамаля, когда мы повыскакиваем отовсюду, а он, как баран, будет пялиться на дерево и соображать, откуда оно тут взялось.
– Во-во, навонял, а теперь ржет. Самому-то нюхать не приходится, – снизу зашипел Окорок. – Че ржешь-то? Нам скажи, тоже посмеемся, а то от вони голова уже болит и сидеть невмоготу.
Я не ответил. Зачем? Не хочу я порождать новую волну насмешек. Они нужны мне боеспособные, что проку от вояк, держащихся за животы и давящихся смехом.
Еще раз глянув на поляну, я спустился вниз. Что ж, Грамалю не повезло дважды. Во-первых, он и не подозревает, что мы его ждем, по крайней мере, уж очень хочется в это верить, а во-вторых, он тащится с востока и заходящее солнце должно его ослепить, ну просто обязано. Конечно, если он появится сегодня, а то вдруг нам еще пару дней гнить тут?
Да нет, не должен. Дрейп, сержант разведчиков, обещал его поторопить. Как – не сказал. Что ж, будем ждать.
Грамаль въехал на поляну и застрял у сооруженной нами преграды, его охранение, понося все на чем свет стоит, пыталось оттащить дерево с дороги.
– Без охраны, твою мать! Сучьи дети, и это они называют без охраны! – Окорок разглядывал двенадцать человек в форме лорда Паарских земель. – Ну чего делать будем? – осведомился он у меня.
Твари они все, эти генералы. Неужто, чтобы стать генералом, надо быть такой тварью? Я ведь ничего не знаю ни о тактике, ни о маневрах, капрала в такие вещи не посвящают, его дело – заставлять своих людей отдавать жизни по приказу вышестоящего. Хоть бы одного сержанта дали. Хотя бы вшивого инвалида. Ну хоть кого-нибудь, кто в этом что-то понимает. Надо хоть изобразить из себя умного.
– Треска, Трепа, тащите сюда свои стрелялки. Дайте-ка залп.
Нервно смеясь, они попытались скрыться.
– Стоять! – рявкнул я. – Видите вон того старика, заденете его, и я вас собственными руками придушу. Выполнять!
Стрелки у нас отменные. Нет, правда. Они выстрелили, и трое из пятерых оставшихся на лошадях упали.
– Вперед! – заорал я.
Мы с воплями и улюлюканьем бросились на тех, кто остался. Двое наших упали сразу, об одного я споткнулся и оказался нос к носу с его обгоревшим черепом. Когда же я снова поднялся на ноги, разведчики, при поддержке солдат Окорока, сцепились с охранением, пытаясь отрезать их от повозки. Мои люди всеми силами старались не попасть под молнии, обильно сыпавшиеся с рук Грамаля. Не всем это удавалось.
Размахивая мечом, я бросился к ним. Первый, кому удалось добраться до повозки, получил увесистым посохом по голове и осел, но против Трески у колдуна аргументов уже не оказалось и, получив рукоятью меча по черепушке, он повалился на землю. Треска издал победный клич, оставшиеся в живых люди Грамаля – злобный рык и начали теснить тех, кто пытался не пустить их к хозяину. Я подбежал к Треске, заламывавшему колдуну руки и одновременно снимавшему с себя пояс, чтоб их связать.
– Ну что, он? – перекрикивая лязг железа, спросил Треска, подняв голову колдуна за волосы.
– Он! – выдохнул я.
Твою мать, так вот почему главный тут – я! – Ведь я единственный из бывших в распоряжении генерала людей, кто знал этого ублюдка в лицо.
– Че стали? – рявкнул я на вдруг решивших, что все уже кончилось, людей. – Помочь никто не желает?
Мы крепко связали колдуна своими поясами, веревку, конечно, взять никто не догадался, моя вина, я же командир, и пока мы этим занимались, Окорок добил последнего охранника. Тяжело дыша, он подошел к нам. Сопровождавший его Дрейп подмигнул мне.
– Ну вот и все, – проговорил Окорок, пытаясь вытереть забрызганное кровью лицо залитой кровью рукавицей. – Взяли-таки засранца. Святые ляжки, он же дряхлый, как пенсия инвалида.
– Потери большие? – Я оставил без внимания его замечание, этому старикану только дай волю – и не дышать нам больше, череп-то он одним ударом проломил.
– Не знаю. Не считал еще.
– Грязнуля, твою мать, ты где там зарылся!
Грязнуля любит латать полученные нами дыры и терпеть не может смотреть, как мы их получаем. Свое прозвище он получил за манию чистоты, которая была у него всегда, кроме тех моментов, когда он нас латал, а делать это ему приходилось постоянно.
– Эй, медицинская твоя душонка, у нас тут раненых полно.
Он редко принимал участие в боевых операциях, да на этом никто и не настаивал, врач нужен целым и невредимым, иначе трупов будет куда как больше, да и толку от него. Со скальпелем он обращался лучше, чем с мечом.
Всклокоченный и какой-то серый, Грязнуля вылез из той канавы, где мы прятались в ожидании колдуна. Как всегда, он бормотал себе под нос ругательства, обращенные в наш адрес, за нерасторопность и неосторожность. Медленно он подошел к нам. Теперь стало ясно, откуда взялась та вонь, которую так бесстыдно приписали мне. Это же отметили и все вокруг. Над поляной раздался хохот, порожденный парой десяток глоток.
– Медный, ты это, ты извини, – сквозь смех, пытался говорить Окорок, – мы же не знали, мы думали, это ты. – Он заржал.
– Катись к дьяволу! – бросил я. – Ранеными лучше займись! – И я залез в повозку.
Грамаль не отличается любовью к порядку. Его вещи валялись где попало и как попало, удивительно, как он что-то находит в такой горе хлама.
А хлама тут предостаточно. Заношенная до дыр, засаленная одежда, стоптанные сапоги, книги, пара сундучков с разноцветными стекляшками, предназначение которых способен разгадать только еще один маг, благо среди нас таковых не было. Какие-то свитки аккуратно уложены в углу, и это единственное напоминание о порядке.
Черт побери, чтобы разобраться со всем этим, нужна не одна неделя, но ничего, у наших штабных олухов времени предостаточно, вот пусть и занимаются, а я свою работу сделал.
Опа, а это что? Мое внимание привлек медальон, аккуратно висящий на гвоздике, вбитом в дальнюю стенку. Я бы не заметил его, но он блеснул на солнце, ослепив меня. На вид, похоже, золотой. Кто сказал, что я его не заслужил, это же мой военный трофей. И пусть хоть один штабник хоть что-то вякнет, зарою! Я, чертыхаясь, перелез через гору тряпья и снял его. Золото! Чистейшее! Ну все, теперь осталось его только переплавить – и можно бросать все это военное дело к чертям собачьим и заняться тем, что я на самом деле умею. Трактирщиков убивают реже, чем солдат. Только надо его спрятать, а то парни, не ровен час, отымут или сдадут… что за хрень?
Медальон скрипнул и открылся. Я ойкнул и сел. Оттуда на меня смотрело знакомое до боли лицо. Если снять с него лет пятнадцать, то именно эти сладкие, слегка пухловатые губки я целовал в день моей вербовки.
Но этого не может быть! Нет! Невозможно, так не бывает! Я застыл, погруженный в созерцание портрета и, утонув в ее небесно-голубых глазах, не заметил, как сзади подкрался Треска.
– Ты чего тут, уснул, что ль? – подойдя, спросил он. – О, Аделька! – добавил он, заглянув мне через плечо. – Где взял?
Черт меня возьми, я настолько был погружен в созерцание лица нашей маленькой девочки, что даже не подумал закрыть медальон, когда этот придурок появился рядом. Теперь уже поздно это исправлять, но все же…
– Это не она! – Я захлопнул медальон.
– Да брось ты! – Он вырвал медальон у меня из рук и снова открыл. – Ну она, что я говорил? А что это у нее на голове? Корона, что ль? – Он захрипел, до него начало медленно доходить. – Вот черт, – пискнул он.
Я навалился на него, прижав к вороху тряпья. Одной рукой я зажал ему рот, другой ткнул под ребра.
– Ты не видел этого! – прохрипел я. – Никогда не видел! Забудь об этом, если шкура дорога. Понятно?
Он кивнул, еще бы ему не было понятно. После восьми месяцев в окопах, после всего, что мы слышали, такие вещи становились понятны и идиоту. Наверняка и нас сюда послали именно за этой штукой, а Грамаль – просто никому не нужный старый пердун.
Я отобрал медальон у Трески и снова заглянул туда. На одном портрете была Адель. На втором – дородный мужик, весь в вензелях, с надменным взором и какой-то непонятной хреновиной в руках. Ну ни дать ни взять король или герцог, ну граф на худой конец. Я так и сел. От посетивших меня мыслей во рту пересохло, дышать стало трудно, думать тоже. Но думать надо было.
Тут, возможно, граф, я не видел его лично, но… Нет, черт возьми, надо проверить. Но если предположить, что это и. есть почивший граф, а на втором портрете – его жена, то, черт возьми, она как две капли воды похожа на Адель или Адель на нее, и, если все так, тогда теперь мы действительно по уши в дерьме.
Я помог подняться Треске и вытолкал его на улицу. Свежий воздух опьянил, и я привалился к повозке. Мимо, опустив глаза в землю, протопал Дед. С другой стороны повозки Окорок обсуждал с кем-то подробности состоявшейся драки. Мне стало дурно, и я сел на землю, облокотившись на колесо.
– Ты не ранен? – поинтересовался знакомый голос. Я поднял глаза. Передо мной, зажимая перебинтованную ногу, стоял Дрейп.
– Нет, – ответил я. – Просто устал.
– Ну устал, это ерунда, – усмехнулся разведчик. – Главное – цел. Меня-то, видишь, зацепили. – Он засмеялся.
– Да цел, цел. – Я равнодушно махнул рукой.
– Мы тебе еще нужны? – спросил Дрейп.
– Нет. Дальше сами как-нибудь.
– Ну тогда мы пойдем, нам еще к Станрогту возвращаться. Да, Медный, лейтенанта нашего заберете. Убило его.
Я кивнул, проводил разведчика глазами и отправился собираться домой.
В обратный путь мы собрались только к вечеру, пришлось ждать, пока Грязнуля залатает раненых. Ребята, не пострадавшие в стычке, веселились и шутили о незавидном положении раненых, мол, если не изойдут кровью, то уж точно – задохнутся.
Лишь мне да Треске было не до шуток. Мы мрачно переглядывались, изредка ловя на себе взгляды товарищей, не понимающих наше настроение.
– Да брось ты, Медный! – пытался подбодрить меня Окорок, думая, что я впал в это состояние, услышав о потерях. – Сам живой, и ладно. Война – это тебе не прогулка с грудастой девицей под звездами, тут, брат, нарваться всякий может. Так что ты не переживай, ребята не зря умерли, козла-то мы этого поймали.
Взять-то взяли, да что-то меня это не радовало, уж лучше бы вообще никогда не слышать о нем.
Погибших помянут добрым словом, а их семьи, у кого они были, получат немного денег, и все будут думать, что все замечательно, и только мне теперь трястись за свою шкуру да следить, чтоб Треска свой рыбий рот не раскрывал.
Грязнуля закончил с ранеными, мертвые уже на местах, наши в повозках, охранники Грамаля в кустах. Все расселись, и караван медленно двинулся домой.
Глава 8
ГЕРОЙ
Грамаль оказался весьма беспокойным старикашкой. Он без конца ворочался, стонал и, совершенно забыв о гигиене, испражнялся прямо под себя. За что и получал по зубам. Вскоре его лицо напоминало тарелку с кровавой кашей. Но никто не узнает об этом, на последней ночевке мы помыли его, стерли запекшуюся кровь и слегка приодели. Оказалось, все не так страшно, выглядит он вполне прилично. Ну синяки, ну шишки, так брали-то его с боем. А если эта сволочь начнет рассказывать, как с ним обращались, – получит еще.
Едва повозка с Грамалем въехала в ворота, к нам бросилась толпа народу. Генерал лично пожал мне руку, свободной рукой поглаживая себе лысину и млея от удовольствия. Капитан расчувствовался. Он долго всех обнимал, хлопал по плечам и, размахивая перед нашими лицами огромным кулаком, кричал, какие мы молодцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43