Давайте вперед, – смело сказал он и… мелко задрожал.
Я медленно слез с коня, понимая, что никто, кроме меня, не будет этого делать. Такая уж моя командирская доля. Это в бою они побегут впереди и, если что, грудью своей меня закроют, а в таких делах, если где чего проверить и нос свой сунуть, так это на меня. Мол, ты же командир, ты самый бесстрашный, а мы все просто люди.
Шел я медленно, осторожно ступая и стараясь не создавать лишнего шуму. Ну что, Следопыт, хороший у тебя ученик вырос?
– Смотри, – пискнул Треска, – там внутри свет мигнул.
Все заворчали, кто-то отвесил ему смачный подзатыльник. Я выматерил рыбацкого сына и смело ступил на порог. Дом задрожал, как и мои коленки, прогнившая доска жутко скрипнула, на спине выступил пот. Я сделал еще шаг, и дверь распахнулась. В лицо ударил свет, на миг лишивший меня возможности видеть и соображать. Я отскочил и трясущимися руками пытался поймать рукоять меча.
– Ну и что вас так задержало? – спросил знакомый и такой милый голос. – Вы, наверное, через Станрогт ехали?
Адель хихикнула и бросилась мне на шею. Я ощутил ее тепло и растаял.
– Исчезни, дух проклятый! – завопил Треска. Он бросился к нам, размахивая оружием, но, сделав пару шагов, признал Адель и попытался остановиться.
Боже, что это был за полет! Ноги его взлетели туда, где не летают даже птицы, и, громко матерясь, Треска рухнул на землю. Со всех сторон раздался хохот. Треску подняли и, похлопывая по спине, увели прочь. Адель, намертво вцепившись в руку, потащила меня внутрь.
Убого – это слишком мягко сказано, чтобы описать, что ждало нас внутри. Из всей мебели там была только лестница, ведущая на второй этаж к офицерским комнатам. О том, что это казарма, я догадался сразу. Уж слишком большое помещение, ну не балы же они тут устраивали. Ни столов, ни стульев, ничего, что бы хоть отдаленно напоминало их подобие, зато вон за той дверью кухня и из нее идет потрясающий запах свежего мяса.
Вот что мне сейчас нужно, вот что всегда нужно солдату: сытный ужин, немного тепла и женской ласки. Вот тогда он будет драться за четверых. Я медленно двинул к кухне и услышал:
– Медный, – жалобно позвал Пони, – надо бы о лошадях позаботиться. А, лейтенант?
Не хотелось это признавать, но коротышка с лошадиной физиономией чертовски прав. И как же ему не быть правым, если живым людям он предпочитает лошадей. Он заботится о них, холит, лелеет, можно сказать, любит. Вот о чем, к примеру, говорят на привале или за кружкой вина нормальные солдаты? Ну конечно же о бабах и своих любовных приключениях. Пони не из их числа, он говорил о лошадях, всегда о лошадях и только о лошадях. Я сильно сомневаюсь, была ли у него когда-либо баба. Он и спит, похоже, с лошадьми.
– Вот и займись, – приказал я, но тон получился просящий, невозможно говорить по-другому, когда на руке висит такой приятный грузик, что зовется Аделыо. И не просто висит, а не сводит глаз с твоего лица, заглядывает тебе в рот, ловит каждое твое слово. Да и ее губки шепчут чего-то. Так что я скорее попросил, чем приказал.
Но для Пони достаточно и просьбы. Он вообще не понимает, когда его просят, а когда ему приказывают.
Ему вообще на это плевать, лишь бы с лошадками побыть.
Обрадованный таким приказом, он просиял и скрылся с гордым видом. В этот раз никто не будет над ним смеяться, в этот раз у него приказ.
Я вновь попытался свернуть к кухне, но Адель потащила меня совсем в другую сторону. Я сопротивлялся, как мог, я упирался, я скулил, я хватал ртом запахи, но все было бесполезно. Она завладела моим телом. В дальнем углу нашлась-таки одинокая скамейка. На нее мы и присели.
– А где Шепот? – спросил я, вдруг осознав, что до сих пор не видел ее тетку.
Адель прекрасна, и лучше, чем ее общество, и желать трудно, но ее тетка чертовски занимательная личность.
– Шепот? – переспросила Адель без вечного «тетя». – Она уехала на пару дней. Скоро вернется.
– Что? Она что, бросила тут тебя одну? – Моему возмущению не было предела.
– А что? – Адель вскочила, ее глаза злобно блеснули. – Я уже большая девочка и могу сама о себе позаботиться. Какой же ты все же неблагодарный. Я вам ужин на всех приготовила, сама мяса настреляла.
– Это как? – Я не удержался от улыбки.
– А вот так! – Адель уперла руки в бока. – Ты знаешь, как я из лука стреляю? Нет. Да и откуда тебе знать. Забыл ты меня, Медный, совсем забыл.
Забудешь тебя, как же! И хотел бы, да напомнят. То Треску увижу, то Лероя, а то на медальон полночи смотрю. Так и живу всеми мыслями только о тебе. Нет, девочка моя, не забыть мне тебя никак. Пока тебя не коронуют, точно. Хотя, когда коронуют, тем более не получится. Я надеюсь, став графиней, ты не забудешь свою первую любовь и одаришь замком, ну, или хотя бы домиком комнат на пятьдесят. Или петлей и палачом, что вероятней.
– Ну что ты, – выдавил я.
– Не ври мне, Медный! Не смей мне врать! – Она сменила одну обиженную позу на другую, но голос не повысила. – Я все про тебя знаю. Ты только тем и занимаешься, что волочишься за грошовыми юбками.
– Когда это я за юбками волочился? – Я тоже хочу обидеться.
– Не ври мне! – Она еще раз сменила позу, но ее глаза уже оттаяли. – В Станрогте небось всех баб перещупал. Я все знаю. Я все вижу. Я же ведьма и слежу за тобой.
– Чертовски привлекательная ведьмочка, – улыбнулся я и подмигнул ей.
– Вот, вот, – уже тише сказала она, – так ты и заманиваешь женщин в свои сети. Неблагодарный. – Она всхлипнула. – Права была тетя Шепот. Все вы мужики одинаково неблагодарны. – Одарив меня злобным взглядом, Адель развернулась на пятках и решительно направилась к лестнице.
В проеме единственной комнаты с дверью она обернулась и подарила мне надежду на прощение своей улыбкой. Я не стал искушать судьбу и, сославшись на необходимость личной проверки окрестностей, слинял из форта.
– Сволочь ты, Медный, – произнес увязавшийся за мной Следопыт.
– Вот как, – я оторвался от созерцания звездного неба, – это с чего ты сделал такой вывод?
– Да сволочь ты и есть, – повторил он, – как ты можешь так девку изводить?
– Какую девку? – не понял я.
– Какую девку, какую девку? – передразнил меня Следопыт, скорчив рожу. – Адель! – выдохнул он и умолк.
– Ну. – Нетерпение росло, я аж привстал. – Поясни!
– Чего тут пояснять. Она же без ума от тебя, а ты на нее ноль внимания.
– А-а. Понятно. – Ничего мне понятно не было, но я снова развалился на земле. – Ты же знаешь почему.
– Знаю. И что с того? – не унимался Следопыт.
– Как что? Она дворянских кровей и не чета такой дырке от бублика, как я.
– Ой, когда это тебя останавливало.
– Не понял. – Я сел и уставился на него. – Ты что, предлагаешь мне затащить ее в постель?
– Не предлагаю, а прямо говорю. – Он повернулся в мою сторону.
Даже сидя рядом, я не мог разглядеть его лица.
– Не пойму я тебя что-то. То ты смотришь на меня как на врага, думаешь, что между нами что-то было, и готов мне горло перерезать, то вдруг сам к этому толкаешь.
– Да тут и понимать нечего. – Он сорвал травинку и сунул ее в рот, я последовал его примеру. – Пользуйся, говорю, моментом, пока время есть.
– Это ты так шутишь, – догадался я и попытался вытянуться.
– Ни хрена, мне не до шуток, – грустно сказал он, я завис, не закончив движение. – Как ты думаешь, сколько людей поверят в то, что между вами ничего не было?
– Пожалуй, немного, – признал я, снова садясь. – Но вот ты, ты же веришь.
– Я знаю, что не было. Я знаю тебя, знаю ее. Но не верю.
– Это как: знаю и не верю? Такого не бывает.
– Поверь мне, бывает. И если не верю я, то сколько поверят? Ни один! А уж коли не поверят, – продолжал он, – то уж точно вздернут тебя, обвинив в измене родине. Или объявив на всю страну, что ты ее снасильничал. Короче, придумают что-нибудь. Не могут они, не смогут поверить и понять ваших с ней отношений. А замуж ее выдавать надо. И желательно с выгодой для государства. Так что…
– Да брось ты. – Я махнул рукой и снова улегся. – Она же девственница.
– Среди солдатни? Не смешите мои пятки! Не глупи, Медный! Тебя повесят раньше, чем удосужатся проверить это. И будешь ты потом, стоя на эшафоте, жалеть о том, что умираешь за то, чего не совершал. А вот если ты решишься, тогда сможешь плевать на всех и смеяться над ними и с петлей на шее.
– Веселую картинку ты мне нарисовал, – сказал я и, закрыв глаза, задумался.
А ведь он, черт бы его побрал, прав. До последнего слова прав. Как ни смотри, я бы тоже не поверил, что девка, проведя несколько лет в среде таких, как мы, сохранила свою честь. Вот дерьмо!
– Слушай, а может, тогда перебросить ее через седло и дать деру?
– Дурак ты, Медный, хоть и лейтенант. Лероя ты куда денешь?
– Вот в этом болоте и утоплю, – ответил я и никогда не был столь серьезен.
– Дурак ты. – Да что ж такое, он так и будет оскорблять меня весь вечер? – Ты что же, всерьез думаешь, что он один ее ищет. Да таких, как он, – пруд пруди, и каждый норовит урвать кусочек пожирнее. А что может быть жирнее богатой невесты без папаши, но с деньгами и землей. Нет, не стоит его убивать. Он не самый плохой вариант, а если честно, то, боюсь, он лучший. Нам-то один хрен конец. Не выберемся мы из этого, а потому надо подумать о ней.
– Меня ты похоронил, и ладно, я не в обиде, а себя-то ты чего хоронишь?
– Кто оставит жизнь тем, кто знает тайну новоявленной графини? Я бы не оставил.
Пришлось признать, что я тоже.
– Они наверняка придумают, – продолжал Следопыт, – какой-нибудь маленький остров и темную башню, где она ждала, когда за ней приедет принц на белом скакуне. Или сочинят про сестер ордена семи девственниц, что втайне от всех хранили ее добродетель. – Он замолчал и с остервенением сплюнул. – Ну ладно, – сказал он после долгого молчания, за время которого в моей голове не побывало ни одной приличной мысли, – пошли, а то светает уже. Делать-то что будешь?
– Посмотрим, – сказал я и в сердцах выплюнул разжеванную и невкусную травинку. – Пошли!
Форт встретил нас гробовым молчанием. Постовые молча проводили взглядами, а потом долго смотрели вслед, не издавая не звука. Внутри же люди были похожи на каменные статуи, что провожают тебя глазами, куда бы ты ни шел, но не говорят ни слова. И лица у всех одинаковы, каждый хотел выскочить передо мной и, взмахнув руками, заорать «ага», но никто не шевелился и не отводил взгляд.
Четыре десятка глаз в упор уставились на меня, иссверлили мое тело насквозь, не оставив живого места.
Я остановился в центре зала. Народ медленно поднимался с лежаков, садился, вставал на ноги и окружал меня и Следопыта.
– Чего? – спросил я у ближайших глаз, уже не различая их лиц.
Глаза молчали.
– Да что, мать вашу, случилось? С Аделью что? – Нервы не выдержали, и я разорался.
– С Аделью все в порядке, – тысячью голосов отозвалась толпа. – Мы все знаем, Медный.
– Что знаете? – Голова начала кружиться, эх, предупреждал Грязнуля, что лучше долечиться и жирного не жрать. – Что знаете?
– Все! – ответила толпа.
– Да что все? – Я вытащил из толпы первого попавшегося, им оказался Блоха. – Отвечай! – заорал на него я. – Что вы, бесовы отродья, знаете?
– Оставь его, Медный, – гремел Гробовщик, – перестань буянить.
– Ну тогда ты скажи. Что здесь происходит?
– Это моя вина, лейтенант, – вперед вышел Треска, – я и не знал, что по ночам разговариваю.
– И что? – осторожно спросил я. Чувствую, мне не понравится, что он ответит.
– Я разговорился и…
– Да не тяни ж ты, твою мать! – не выдержали нервы у Следопыта.
– Все вокруг знают, кто есть Адель, – выпалил Треска одним духом. А выпалив, вжал голову в плечи и, согнувшись пополам, повернулся ко мне спиной.
Я обвел людей глазами, и, к моему огорчению, все вокруг согласно и как-то радостно кивали.
Ноги подкосились, в глазах стало темно, в голове пусто. Я падал в бесконечную пропасть и падение продолжалось бесконечно долго, пока задница не ткнулась в сырой и шершавый пол преисподней. Тогда мне позволили открыть глаза. Жаль, это не сон. Ко мне тянут руки, меня стараются поднять, хотят выдрать из моих рук Блоху. Черт, какой же маленький Блоха, а я и не замечал.
– Ты в порядке, командир? – прорвался в уши голос, и тут же навалилась масса звуков, криков ободрения, на плечи обрушились радостные шлепки, словно я одолел в бою злобного древнего демона.
– На воздух, – выдавил я.
Гробовщик поднял меня на руки и понес.
– Стой, – прорычал я, он послушно встал. – Следопыт, встань у дверей Адели, если кто пойдет к ней, убей! – Сухим горлом говорить невозможно, но я рычал, я срывался на крик, я хватал держащего меня на руках Гробовщика за одежду и только-только начавшие отрастать волосы. – Ее не выпускай. Головой отвечаешь!
Следопыт подмигнул мне и, обведя народ глазами, демонстративно вытащил меч.
– Пошли, – сказал я Гробовщику. – Треска, за мной!
Втроем мы вышли на воздух. Я попытался слезть с рук Гробовщика, но тот покачал головой и не выпустил меня, пока мы не зашли в конюшню. Пони встретил нас, показал, где можно усесться, и быстренько слинял. Я не сомневался, что он будет подслушивать, как и большинство парней, но не стал ничего делать.
– Ты в порядке, командир? – серьезно спросил Гробовщик, боясь опустить мое тело на землю.
– Как тебе сказать, чтоб Треску не обидеть? – ответил я. – А что?
– Когда ты упал там, я уж подумал, что ты умер. Испугался я.
– Да не, – улыбнулся я, – в порядке все. Как он ни пытался, – прорычал я в сторону Трески.
Не ожидал я услышать это от Гробовщика, не ожидал. И мне это польстило, значит, я еще кому-то нужен на этой земле, значит, кто-то еще волнуется за меня, переживает. Адель не в счет, она в меня влюблена, хотя и сама не знает почему. Молот тоже, он все же мне брат. Но чтоб из подчиненных… Их забота и беспокойство куда как ценнее и приятней. Для души приятней.
– Еще раз, – сказал я, упав на кучу сухих камышей, – как это произошло?
– Я не знал, что говорю во сне. – Треска сидел, обхватив голову руками и зажав ее между колен. – Я забыл об этом, – сквозь слезы говорил он. – Отец меня потому и выгнал с корабля. Он сказал…
– Не отвлекайся. – Бывает, Треску иногда заносит, и он начинает вспоминать свое прошлое или выдумывает, какая разница, сейчас не до его историй. – Говори по делу!
– А бить не будешь? – серьезно спросил он.
– Я когда тебя бил? Да и что уже толку. Ну давай!
– Так вот, во сне я рассказал о том, что Адель графиня, и что ты в нее безумно влюблен, и что ее ищут, и что, когда найдут, нам всем будет или награда или плаха. Понимаешь, Медный, – надрывным голосом, почти срываясь на крик, заревел Треска, – мне снился Трепа. И он же меня и разбудил. Я продолжил с ним разговор, а потом, когда проснулся…
– Ума не хватило все отрицать, – закончил я за него.
– Ну знаешь, – обиделся он, слезы разом высохли, – не все такие умные, как ты.
– Да, это жаль, – согласился я, – представь, насколько проще было бы жить, если бы все обладали мозгами. А ты что, – обратился я к Гробовщику, – заткнуть ему пасть кулаком не догадался? – Гробовщик виновато пожал плечами.
Я опустил голову на колени и задумался. Вот дерьмо! Почему я всегда влипаю в такое дерьмо, почему все беды на свете происходят именно со мной? Нет чтоб, скажем, на Гробовщика рухнула пара моих головных болей. Он большой, он их без труда утащит.
– Что будешь делать? – спросил Треска и поднял бровь.
Я сумел это разглядеть, уже рассвело совсем. Скоро Адель встанет, и тогда проблемы только начнутся.
– Не знаю, – честно признался я, – как отряд решит. – Состояние, когда уже все равно, только бы ни о чем не думать, целиком овладело мной.
Командир я или нет, в конце-то концов, где моя хватка, мой непревзойденный талант в поиске выхода из непреодолимых ситуаций и твердая решимость в достижении цели. Да пошли вы все! Надоело! Если решат меня утопить и передраться за Аделькино сердце, то пусть так оно и будет. Я больше не могу. Я на покой хочу.
– Отряд уже решил, – сказал от дверей Окорок, и вид у него был невеселый. – Мы можем подойти? – спросил он, я развел руками, пусть делают, что хотят.
С Окороком подошел Блоха. Получилось некое подобие совета старших офицеров. Но офицер-то тут один – я, они только сержанты. Что толку от званий на болоте?
– Отряд решил, – снова сказал Окорок и улыбнулся, – решил так. Ты, Медный, наш командир и останешься им, что бы ни случилось. Мы понимаем все, понимаем, почему ты скрывал от нас это. Чем меньше народу знает, тем в большей она безопасности. Мы понимаем, почему ты рассказал Треске и Следопыту, почему именно им. Мы понимаем, что ты не из огромного недоверия к нам поставил у ее дверей Следопыта. Мы все это понимаем. Единственное, чего мы в самом деле не можем понять, – это с чего ты решил, что она дочь графа?
Я не стал отвечать, в абсолютной тишине, нарушаемой лишь плеском болотной воды, расстегнул мундир и выудил медальон. Лицо, как две капли походившее на лицо Адели, улыбнулось мне и было передано в руки Окорока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Я медленно слез с коня, понимая, что никто, кроме меня, не будет этого делать. Такая уж моя командирская доля. Это в бою они побегут впереди и, если что, грудью своей меня закроют, а в таких делах, если где чего проверить и нос свой сунуть, так это на меня. Мол, ты же командир, ты самый бесстрашный, а мы все просто люди.
Шел я медленно, осторожно ступая и стараясь не создавать лишнего шуму. Ну что, Следопыт, хороший у тебя ученик вырос?
– Смотри, – пискнул Треска, – там внутри свет мигнул.
Все заворчали, кто-то отвесил ему смачный подзатыльник. Я выматерил рыбацкого сына и смело ступил на порог. Дом задрожал, как и мои коленки, прогнившая доска жутко скрипнула, на спине выступил пот. Я сделал еще шаг, и дверь распахнулась. В лицо ударил свет, на миг лишивший меня возможности видеть и соображать. Я отскочил и трясущимися руками пытался поймать рукоять меча.
– Ну и что вас так задержало? – спросил знакомый и такой милый голос. – Вы, наверное, через Станрогт ехали?
Адель хихикнула и бросилась мне на шею. Я ощутил ее тепло и растаял.
– Исчезни, дух проклятый! – завопил Треска. Он бросился к нам, размахивая оружием, но, сделав пару шагов, признал Адель и попытался остановиться.
Боже, что это был за полет! Ноги его взлетели туда, где не летают даже птицы, и, громко матерясь, Треска рухнул на землю. Со всех сторон раздался хохот. Треску подняли и, похлопывая по спине, увели прочь. Адель, намертво вцепившись в руку, потащила меня внутрь.
Убого – это слишком мягко сказано, чтобы описать, что ждало нас внутри. Из всей мебели там была только лестница, ведущая на второй этаж к офицерским комнатам. О том, что это казарма, я догадался сразу. Уж слишком большое помещение, ну не балы же они тут устраивали. Ни столов, ни стульев, ничего, что бы хоть отдаленно напоминало их подобие, зато вон за той дверью кухня и из нее идет потрясающий запах свежего мяса.
Вот что мне сейчас нужно, вот что всегда нужно солдату: сытный ужин, немного тепла и женской ласки. Вот тогда он будет драться за четверых. Я медленно двинул к кухне и услышал:
– Медный, – жалобно позвал Пони, – надо бы о лошадях позаботиться. А, лейтенант?
Не хотелось это признавать, но коротышка с лошадиной физиономией чертовски прав. И как же ему не быть правым, если живым людям он предпочитает лошадей. Он заботится о них, холит, лелеет, можно сказать, любит. Вот о чем, к примеру, говорят на привале или за кружкой вина нормальные солдаты? Ну конечно же о бабах и своих любовных приключениях. Пони не из их числа, он говорил о лошадях, всегда о лошадях и только о лошадях. Я сильно сомневаюсь, была ли у него когда-либо баба. Он и спит, похоже, с лошадьми.
– Вот и займись, – приказал я, но тон получился просящий, невозможно говорить по-другому, когда на руке висит такой приятный грузик, что зовется Аделыо. И не просто висит, а не сводит глаз с твоего лица, заглядывает тебе в рот, ловит каждое твое слово. Да и ее губки шепчут чего-то. Так что я скорее попросил, чем приказал.
Но для Пони достаточно и просьбы. Он вообще не понимает, когда его просят, а когда ему приказывают.
Ему вообще на это плевать, лишь бы с лошадками побыть.
Обрадованный таким приказом, он просиял и скрылся с гордым видом. В этот раз никто не будет над ним смеяться, в этот раз у него приказ.
Я вновь попытался свернуть к кухне, но Адель потащила меня совсем в другую сторону. Я сопротивлялся, как мог, я упирался, я скулил, я хватал ртом запахи, но все было бесполезно. Она завладела моим телом. В дальнем углу нашлась-таки одинокая скамейка. На нее мы и присели.
– А где Шепот? – спросил я, вдруг осознав, что до сих пор не видел ее тетку.
Адель прекрасна, и лучше, чем ее общество, и желать трудно, но ее тетка чертовски занимательная личность.
– Шепот? – переспросила Адель без вечного «тетя». – Она уехала на пару дней. Скоро вернется.
– Что? Она что, бросила тут тебя одну? – Моему возмущению не было предела.
– А что? – Адель вскочила, ее глаза злобно блеснули. – Я уже большая девочка и могу сама о себе позаботиться. Какой же ты все же неблагодарный. Я вам ужин на всех приготовила, сама мяса настреляла.
– Это как? – Я не удержался от улыбки.
– А вот так! – Адель уперла руки в бока. – Ты знаешь, как я из лука стреляю? Нет. Да и откуда тебе знать. Забыл ты меня, Медный, совсем забыл.
Забудешь тебя, как же! И хотел бы, да напомнят. То Треску увижу, то Лероя, а то на медальон полночи смотрю. Так и живу всеми мыслями только о тебе. Нет, девочка моя, не забыть мне тебя никак. Пока тебя не коронуют, точно. Хотя, когда коронуют, тем более не получится. Я надеюсь, став графиней, ты не забудешь свою первую любовь и одаришь замком, ну, или хотя бы домиком комнат на пятьдесят. Или петлей и палачом, что вероятней.
– Ну что ты, – выдавил я.
– Не ври мне, Медный! Не смей мне врать! – Она сменила одну обиженную позу на другую, но голос не повысила. – Я все про тебя знаю. Ты только тем и занимаешься, что волочишься за грошовыми юбками.
– Когда это я за юбками волочился? – Я тоже хочу обидеться.
– Не ври мне! – Она еще раз сменила позу, но ее глаза уже оттаяли. – В Станрогте небось всех баб перещупал. Я все знаю. Я все вижу. Я же ведьма и слежу за тобой.
– Чертовски привлекательная ведьмочка, – улыбнулся я и подмигнул ей.
– Вот, вот, – уже тише сказала она, – так ты и заманиваешь женщин в свои сети. Неблагодарный. – Она всхлипнула. – Права была тетя Шепот. Все вы мужики одинаково неблагодарны. – Одарив меня злобным взглядом, Адель развернулась на пятках и решительно направилась к лестнице.
В проеме единственной комнаты с дверью она обернулась и подарила мне надежду на прощение своей улыбкой. Я не стал искушать судьбу и, сославшись на необходимость личной проверки окрестностей, слинял из форта.
– Сволочь ты, Медный, – произнес увязавшийся за мной Следопыт.
– Вот как, – я оторвался от созерцания звездного неба, – это с чего ты сделал такой вывод?
– Да сволочь ты и есть, – повторил он, – как ты можешь так девку изводить?
– Какую девку? – не понял я.
– Какую девку, какую девку? – передразнил меня Следопыт, скорчив рожу. – Адель! – выдохнул он и умолк.
– Ну. – Нетерпение росло, я аж привстал. – Поясни!
– Чего тут пояснять. Она же без ума от тебя, а ты на нее ноль внимания.
– А-а. Понятно. – Ничего мне понятно не было, но я снова развалился на земле. – Ты же знаешь почему.
– Знаю. И что с того? – не унимался Следопыт.
– Как что? Она дворянских кровей и не чета такой дырке от бублика, как я.
– Ой, когда это тебя останавливало.
– Не понял. – Я сел и уставился на него. – Ты что, предлагаешь мне затащить ее в постель?
– Не предлагаю, а прямо говорю. – Он повернулся в мою сторону.
Даже сидя рядом, я не мог разглядеть его лица.
– Не пойму я тебя что-то. То ты смотришь на меня как на врага, думаешь, что между нами что-то было, и готов мне горло перерезать, то вдруг сам к этому толкаешь.
– Да тут и понимать нечего. – Он сорвал травинку и сунул ее в рот, я последовал его примеру. – Пользуйся, говорю, моментом, пока время есть.
– Это ты так шутишь, – догадался я и попытался вытянуться.
– Ни хрена, мне не до шуток, – грустно сказал он, я завис, не закончив движение. – Как ты думаешь, сколько людей поверят в то, что между вами ничего не было?
– Пожалуй, немного, – признал я, снова садясь. – Но вот ты, ты же веришь.
– Я знаю, что не было. Я знаю тебя, знаю ее. Но не верю.
– Это как: знаю и не верю? Такого не бывает.
– Поверь мне, бывает. И если не верю я, то сколько поверят? Ни один! А уж коли не поверят, – продолжал он, – то уж точно вздернут тебя, обвинив в измене родине. Или объявив на всю страну, что ты ее снасильничал. Короче, придумают что-нибудь. Не могут они, не смогут поверить и понять ваших с ней отношений. А замуж ее выдавать надо. И желательно с выгодой для государства. Так что…
– Да брось ты. – Я махнул рукой и снова улегся. – Она же девственница.
– Среди солдатни? Не смешите мои пятки! Не глупи, Медный! Тебя повесят раньше, чем удосужатся проверить это. И будешь ты потом, стоя на эшафоте, жалеть о том, что умираешь за то, чего не совершал. А вот если ты решишься, тогда сможешь плевать на всех и смеяться над ними и с петлей на шее.
– Веселую картинку ты мне нарисовал, – сказал я и, закрыв глаза, задумался.
А ведь он, черт бы его побрал, прав. До последнего слова прав. Как ни смотри, я бы тоже не поверил, что девка, проведя несколько лет в среде таких, как мы, сохранила свою честь. Вот дерьмо!
– Слушай, а может, тогда перебросить ее через седло и дать деру?
– Дурак ты, Медный, хоть и лейтенант. Лероя ты куда денешь?
– Вот в этом болоте и утоплю, – ответил я и никогда не был столь серьезен.
– Дурак ты. – Да что ж такое, он так и будет оскорблять меня весь вечер? – Ты что же, всерьез думаешь, что он один ее ищет. Да таких, как он, – пруд пруди, и каждый норовит урвать кусочек пожирнее. А что может быть жирнее богатой невесты без папаши, но с деньгами и землей. Нет, не стоит его убивать. Он не самый плохой вариант, а если честно, то, боюсь, он лучший. Нам-то один хрен конец. Не выберемся мы из этого, а потому надо подумать о ней.
– Меня ты похоронил, и ладно, я не в обиде, а себя-то ты чего хоронишь?
– Кто оставит жизнь тем, кто знает тайну новоявленной графини? Я бы не оставил.
Пришлось признать, что я тоже.
– Они наверняка придумают, – продолжал Следопыт, – какой-нибудь маленький остров и темную башню, где она ждала, когда за ней приедет принц на белом скакуне. Или сочинят про сестер ордена семи девственниц, что втайне от всех хранили ее добродетель. – Он замолчал и с остервенением сплюнул. – Ну ладно, – сказал он после долгого молчания, за время которого в моей голове не побывало ни одной приличной мысли, – пошли, а то светает уже. Делать-то что будешь?
– Посмотрим, – сказал я и в сердцах выплюнул разжеванную и невкусную травинку. – Пошли!
Форт встретил нас гробовым молчанием. Постовые молча проводили взглядами, а потом долго смотрели вслед, не издавая не звука. Внутри же люди были похожи на каменные статуи, что провожают тебя глазами, куда бы ты ни шел, но не говорят ни слова. И лица у всех одинаковы, каждый хотел выскочить передо мной и, взмахнув руками, заорать «ага», но никто не шевелился и не отводил взгляд.
Четыре десятка глаз в упор уставились на меня, иссверлили мое тело насквозь, не оставив живого места.
Я остановился в центре зала. Народ медленно поднимался с лежаков, садился, вставал на ноги и окружал меня и Следопыта.
– Чего? – спросил я у ближайших глаз, уже не различая их лиц.
Глаза молчали.
– Да что, мать вашу, случилось? С Аделью что? – Нервы не выдержали, и я разорался.
– С Аделью все в порядке, – тысячью голосов отозвалась толпа. – Мы все знаем, Медный.
– Что знаете? – Голова начала кружиться, эх, предупреждал Грязнуля, что лучше долечиться и жирного не жрать. – Что знаете?
– Все! – ответила толпа.
– Да что все? – Я вытащил из толпы первого попавшегося, им оказался Блоха. – Отвечай! – заорал на него я. – Что вы, бесовы отродья, знаете?
– Оставь его, Медный, – гремел Гробовщик, – перестань буянить.
– Ну тогда ты скажи. Что здесь происходит?
– Это моя вина, лейтенант, – вперед вышел Треска, – я и не знал, что по ночам разговариваю.
– И что? – осторожно спросил я. Чувствую, мне не понравится, что он ответит.
– Я разговорился и…
– Да не тяни ж ты, твою мать! – не выдержали нервы у Следопыта.
– Все вокруг знают, кто есть Адель, – выпалил Треска одним духом. А выпалив, вжал голову в плечи и, согнувшись пополам, повернулся ко мне спиной.
Я обвел людей глазами, и, к моему огорчению, все вокруг согласно и как-то радостно кивали.
Ноги подкосились, в глазах стало темно, в голове пусто. Я падал в бесконечную пропасть и падение продолжалось бесконечно долго, пока задница не ткнулась в сырой и шершавый пол преисподней. Тогда мне позволили открыть глаза. Жаль, это не сон. Ко мне тянут руки, меня стараются поднять, хотят выдрать из моих рук Блоху. Черт, какой же маленький Блоха, а я и не замечал.
– Ты в порядке, командир? – прорвался в уши голос, и тут же навалилась масса звуков, криков ободрения, на плечи обрушились радостные шлепки, словно я одолел в бою злобного древнего демона.
– На воздух, – выдавил я.
Гробовщик поднял меня на руки и понес.
– Стой, – прорычал я, он послушно встал. – Следопыт, встань у дверей Адели, если кто пойдет к ней, убей! – Сухим горлом говорить невозможно, но я рычал, я срывался на крик, я хватал держащего меня на руках Гробовщика за одежду и только-только начавшие отрастать волосы. – Ее не выпускай. Головой отвечаешь!
Следопыт подмигнул мне и, обведя народ глазами, демонстративно вытащил меч.
– Пошли, – сказал я Гробовщику. – Треска, за мной!
Втроем мы вышли на воздух. Я попытался слезть с рук Гробовщика, но тот покачал головой и не выпустил меня, пока мы не зашли в конюшню. Пони встретил нас, показал, где можно усесться, и быстренько слинял. Я не сомневался, что он будет подслушивать, как и большинство парней, но не стал ничего делать.
– Ты в порядке, командир? – серьезно спросил Гробовщик, боясь опустить мое тело на землю.
– Как тебе сказать, чтоб Треску не обидеть? – ответил я. – А что?
– Когда ты упал там, я уж подумал, что ты умер. Испугался я.
– Да не, – улыбнулся я, – в порядке все. Как он ни пытался, – прорычал я в сторону Трески.
Не ожидал я услышать это от Гробовщика, не ожидал. И мне это польстило, значит, я еще кому-то нужен на этой земле, значит, кто-то еще волнуется за меня, переживает. Адель не в счет, она в меня влюблена, хотя и сама не знает почему. Молот тоже, он все же мне брат. Но чтоб из подчиненных… Их забота и беспокойство куда как ценнее и приятней. Для души приятней.
– Еще раз, – сказал я, упав на кучу сухих камышей, – как это произошло?
– Я не знал, что говорю во сне. – Треска сидел, обхватив голову руками и зажав ее между колен. – Я забыл об этом, – сквозь слезы говорил он. – Отец меня потому и выгнал с корабля. Он сказал…
– Не отвлекайся. – Бывает, Треску иногда заносит, и он начинает вспоминать свое прошлое или выдумывает, какая разница, сейчас не до его историй. – Говори по делу!
– А бить не будешь? – серьезно спросил он.
– Я когда тебя бил? Да и что уже толку. Ну давай!
– Так вот, во сне я рассказал о том, что Адель графиня, и что ты в нее безумно влюблен, и что ее ищут, и что, когда найдут, нам всем будет или награда или плаха. Понимаешь, Медный, – надрывным голосом, почти срываясь на крик, заревел Треска, – мне снился Трепа. И он же меня и разбудил. Я продолжил с ним разговор, а потом, когда проснулся…
– Ума не хватило все отрицать, – закончил я за него.
– Ну знаешь, – обиделся он, слезы разом высохли, – не все такие умные, как ты.
– Да, это жаль, – согласился я, – представь, насколько проще было бы жить, если бы все обладали мозгами. А ты что, – обратился я к Гробовщику, – заткнуть ему пасть кулаком не догадался? – Гробовщик виновато пожал плечами.
Я опустил голову на колени и задумался. Вот дерьмо! Почему я всегда влипаю в такое дерьмо, почему все беды на свете происходят именно со мной? Нет чтоб, скажем, на Гробовщика рухнула пара моих головных болей. Он большой, он их без труда утащит.
– Что будешь делать? – спросил Треска и поднял бровь.
Я сумел это разглядеть, уже рассвело совсем. Скоро Адель встанет, и тогда проблемы только начнутся.
– Не знаю, – честно признался я, – как отряд решит. – Состояние, когда уже все равно, только бы ни о чем не думать, целиком овладело мной.
Командир я или нет, в конце-то концов, где моя хватка, мой непревзойденный талант в поиске выхода из непреодолимых ситуаций и твердая решимость в достижении цели. Да пошли вы все! Надоело! Если решат меня утопить и передраться за Аделькино сердце, то пусть так оно и будет. Я больше не могу. Я на покой хочу.
– Отряд уже решил, – сказал от дверей Окорок, и вид у него был невеселый. – Мы можем подойти? – спросил он, я развел руками, пусть делают, что хотят.
С Окороком подошел Блоха. Получилось некое подобие совета старших офицеров. Но офицер-то тут один – я, они только сержанты. Что толку от званий на болоте?
– Отряд решил, – снова сказал Окорок и улыбнулся, – решил так. Ты, Медный, наш командир и останешься им, что бы ни случилось. Мы понимаем все, понимаем, почему ты скрывал от нас это. Чем меньше народу знает, тем в большей она безопасности. Мы понимаем, почему ты рассказал Треске и Следопыту, почему именно им. Мы понимаем, что ты не из огромного недоверия к нам поставил у ее дверей Следопыта. Мы все это понимаем. Единственное, чего мы в самом деле не можем понять, – это с чего ты решил, что она дочь графа?
Я не стал отвечать, в абсолютной тишине, нарушаемой лишь плеском болотной воды, расстегнул мундир и выудил медальон. Лицо, как две капли походившее на лицо Адели, улыбнулось мне и было передано в руки Окорока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43