— Мы не знаем, — пояснил он. — Мы только предполагаем.
— А… — Она печально кивнула. В этом жесте проскользнул намек на шутку, тень прежней Сиани.
Сензи спросил:
— Ты думаешь, они иногда путешествуют? И, таким образом, могут оказаться за защитной стеной?
— У меня нет сведений, подтверждающих или опровергающих это, — спокойно напомнила им Сиани.
Дэмьен заметил боль в ее глазах. Мучительно осознавать, что нужной информации нет больше. Она даже не знала, сколько знаний потеряно.
— Но это возможно?
Она поколебалась:
— Нам известна хоть какая-нибудь причина, побуждающая их делать это?
— Ни одной, — заверил Дэмьен. Он не сводил с нее глаз, чтобы успеть поддержать, когда эта внезапная вспышка активности угаснет. Такая светлая, такая хрупкая…
— Тебе нужно поесть, — предложил он. — Пойдем со мной вниз, я что-нибудь для тебя найду. Зен?
— Я еще поработаю. — Сензи перенес стопку карт на стол и стал их перебирать. — Попытаюсь сотворить Призыв, чтобы встретить это существо по пути, а не ждать его здесь. Если вообще кто-то из них находится вне Завесы. Само собой, нам надо узнать, что они из себя представляют и откуда они приходят, но… ты уверен?
— Да, — быстро ответил Дэмьен. — Встреча с ракхом вне Завесы не так уж и опасна. Сделай это.
— Мы можем ему не понравиться.
— Он может не понравиться нам, — сухо отрезал священник. — Такова жизнь.
И они с Сиани пошли вниз.
Когда Сензи появился на кухне, Аллеша мыла посуду. Он подождал, пока его заметят, но внешне девушка никак не отреагировала на его приход. Может быть, спина ее чуть напряглась, посуда стала вытираться тщательнее… Сензи показалось, что усердной домашней работой она пытается заглушить какую-то тревогу. Но он тут же решил, что это только показалось.
Наконец он тихо окликнул свою невесту:
— Лэш…
Она вздрогнула и очень осторожно поставила тарелку на стол, ничем более не давая понять, что услышала его.
— Лэш… Нам нужно поговорить. Уделишь мне минутку?
Девушка медленно повернулась. Что-то в ее небрежных манерах, совершенно лишенных театральности, напомнило их первые встречи. Как сильно он был влюблен тогда! Тем более огромной показалась Сензи пропасть, разделившая их. Ничто не могло вернуть те беззаботные, счастливые дни…
— Присядем, Лэш? — Он указал на изящные стулья вокруг стола. Да и вообще вся кухня была под стать хозяйке.
— Я постою, — тихо ответила она. Сензи не знал, с чего начать, не мог решиться сказать ей то, что она должна была узнать.
— Ты знаешь, как плохо Сиани. То есть… Дэмьен считает… Чтобы помочь ей, нужно поймать и уничтожить тех тварей. Это значит, нам придется отправиться в земли ракхов.
Как странно было слышать от него такие жестокие слова — «поймать», «уничтожить»… Слова из другой жизни, темной, опасной.
— Значит, ты уезжаешь… — прошептала Аллеша.
Он кивнул.
Девушка отвернулась.
— Лэш…
Ее плечи вздрагивали, как будто она старалась сдержать слезы. Или гнев? Сензи шагнул к ней, ему хотелось обнять Аллешу, успокоить. Но она отстранилась. Совсем немного, но это мимолетное движение отражало глубину разделившей их пропасти.
— Вот как, — выдохнула она, — так просто…
Его сердце бешено колотилось.
— Я не знал, как тебе сказать. Все это случилось так неожиданно… Лэш, прости меня. Я должен был прийти к тебе раньше…
— Не то. Все не то. — Она вновь обернулась к нему. Сензи только сейчас заметил, как покраснели ее глаза, и не за эти несколько минут. Она плакала. — Это не только Сиани. Или события последних дней. Я хочу, чтобы ты понял это, Зен. Это продолжается слишком долго, и я больше не в силах это терпеть. — Ее голос стал тихим, едва слышным. — Я думала, это пройдет, мы как-нибудь справимся… Зен, лучше не стало. Наверное, мы в чем-то ошиблись. Наверное, было время, когда все можно было изменить. Прости, Зен. У меня не получилось. У нас не получилось.
Аллеша протянула руку к мойке, где на блюдце лежало тонкое золотое колечко, и вытерла его так тщательно и аккуратно, словно оно было из тончайшего фарфора.
— Думаю, тебе лучше оставить это у себя. — Избегая его взгляда, она положила кольцо на стол. — Так будет правильнее. Мне оно не нужно.
Молодой человек потрясенно уставился на обручальное кольцо, не веря своим глазам.
— Я долго думала над этим, — поспешно заговорила Аллеша. — Ты должен знать. Я так давно решилась на это, что уже и не помню когда. Это ужасно, правда? — Она перевела дыхание. — Потому что однажды я поняла — никогда я не стану главным в твоей жизни. Никогда. Да, я пыталась убедить себя, что, если мы больше времени будем проводить вместе, если ты будешь уделять мне больше внимания, мы преодолеем эти сложности и придем к отношениям, которые меня устраивают. Которые мне необходимы . У нас ничего не получилось. И это началось задолго до последней трагедии. Все правильно, Сензи, ты не можешь иначе, теперь я понимаю это…
— Если ты из-за Сиани…
— Это не из-за Сиани! Как ты не понимаешь? И не из-за любой другой женщины. Боги! — Она горько рассмеялась. — Хотелось бы мне, чтобы это была другая женщина. Я знаю, как бороться с соперницей, если это всего лишь женщина… Но я не знаю, как бороться с этим ! — Ее глаза, обычно мягкие, сверкали от гнева. И боли. — Это — Фэа, Зен. Твое стремление получить то, чего тебе не дано. Ты думаешь, я не вижу, как тоска гложет тебя? Ты думаешь, я не чувствую этого постоянно, когда ты со мной? Все время, с тех пор как мы познакомились. Даже когда мы занимались любовью — как ты хотел, чтобы это было чем-то большим, как хотел воспринимать это на всех уровнях чувств, доступных лишь посвященным… Ты думаешь, я не замечала твоих страданий? — Она глубоко вздохнула. — Я не могу так жить больше. Прости. Я очень долго пыталась… и я не могу больше.
— Лэш… мы попробуем вместе…
— Когда ты вернешься? Через два или три года? И ты действительно думаешь, что я стану ждать — ради этого?
Сензи молчал. Его душили слова гнева, мольбы, недоумения и… вины. Потому что он предчувствовал приближение такой развязки, не признаваясь в этом самому себе. И презирал себя за неспособность предотвратить ее.
— Я люблю тебя, — коротко сказал он. Стараясь передать все, что чувствовал, в этих простых словах. — Я люблю тебя больше всего на свете, Лэш…
— Я тоже люблю тебя, — прошептала она в ответ. — И всегда любила. — По ее щеке скатилась слеза. — Только мне бы хотелось, чтобы были и другие основания для брака. А их нет. Разве ты не видишь?
Он хотел возразить. Остановить ее, сказать, что, как только вернется, они все начнут сначала — он переменится… Но слова застряли у него в горле. Потому что она была права, и он это знает. Никакие обещания ничего не изменят. Для него главным в жизни всегда было, есть и будет Фэа. И если ей не достаточно было, что он старался не выражать это слишком открыто, старался сдерживать эту невыносимую жажду власти над Фэа… он ничего больше не может сделать. Ничего.
— Мне жаль, — тихо проговорил Сензи, смотря прямо в бездну, разделившую их, и не зная, как пересечь ее. Как будто они внезапно стали совершенно чужими друг для друга. — Мне очень жаль.
— Надеюсь, ты обретешь то, чего так жаждешь, — пробормотала девушка. — Или наконец успокоишься. Если я смогу чем-нибудь помочь… Я помогу. Ты знаешь.
— Хорошо, — почти неслышно ответил он.
Аллеша подошла к нему и нежно поцеловала. Сензи обнял ее. Как будто это могло уменьшить их печаль… Они долго стояли обнявшись, и Сензи, подумав о Фэа, почувствовал, как его прежняя жизнь раскалывается на куски и медленно растворяется в прошлом.
В каком-то оцепенении он смотрел, как Аллеша кладет на стол кольцо. Вода с ее пальцев натекла в маленькую лужицу.
— Я присмотрю за домом, пока тебя не будет. Так что не беспокойся о своих книгах.
Она скользнула взглядом по ровному ряду вымытых тарелок, посмотрела Сензи в глаза. Голос ее дрожал, когда она прошептала:
— Мне жаль, Зен. Так жаль…
И выбежала из комнаты. Сензи рванулся за ней… но заставил себя остановиться. Что он собирался сказать? Где надеялся отыскать волшебные слова, которые изменили бы все к лучшему? Разве посмел бы он утверждать, что Аллеша не права, что он не обманул ее ожиданий, что, когда он вернется, все будет в порядке?
Он тяжело опустился на стул. Поддел пальцем колечко с его именем внутри… И заплакал.
13
— Ваше Святейшество!
Патриарх закрыл тяжелый том, лежавший перед ним, и указал на кресло напротив.
— Проходите, преподобный Райс, присаживайтесь.
Дэмьен попробовал заставить себя сесть, но не смог. Нервы были напряжены до предела, и ему казалось, если он попытается наклониться или расслабит мышцы, в нем что-то сломается.
— Святой Отец, я… я с просьбой.
«Скорее всего, это неверный шаг и все закончится ничем».
Патриарх внимательно оглядел всклокоченные волосы гостя, покрасневшие глаза, простую одежду, в которой Дэмьен явился на аудиенцию. И медленно кивнул.
— Слушаю вас.
— Мне нужно… видите ли, случилось нечто… — Он почувствовал, как дрожит голос, глубоко вздохнул, попытался овладеть собой. «Ты боишься не только того, что он откажет. Ты боишься Фэа, которое реализует его отказ». Наконец он заговорил, но Патриарх остановил его.
— Присядьте, преподобный Райс, — сказал тихо, но повелительно. Фэа сгущалось вокруг первосвященника, питая исходившую от него силу. — Это приказ.
Дэмьен заставил себя сесть. Снова начал говорить, и снова Патриарх прервал его. Он подал Дэмьену красный стеклянный бокал с вином. Дэмьен выпил — сладкое красное вино, недавно охлажденное. С усилием взял себя в руки, расслабился. Выпил еще. И через какое-то время его сердце стало биться почти нормально.
— А теперь, — распорядился Патриарх, когда он поставил бокал на стол, — рассказывайте.
И Дэмьен открылся. Но поведал не тщательно подготовленную смесь правды и полуправды, предназначавшуюся, чтобы склонить Патриарха к желаемому разрешению ситуации. Что-то подсказало Дэмьену, что правильнее будет поступить иначе. Может быть, Фэа, связывавшее их на едва различимых уровнях. Или человеческий инстинкт, говоривший, что сейчас Патриарх готов услышать правду.
Он рассказал все. Патриарх перебивал его раз или два, уточняя детали, но более никакой реакции на доклад не наблюдалось. На лице Патриарха не отражалось ни сочувствия, ни враждебности, ни даже осторожности. Ничего из тех чувств, которые ожидал увидеть Дэмьен.
— Теперь все дело в том, — подвел итог Дэмьен, сделав глубокий вдох, стараясь успокоиться, — что я должен просить позволения освободить меня от исполнения обязанностей в Ордене в связи с отъездом на восток. Мне нужно разрешение на отъезд, Ваше Святейшество. Я уверен, что иного выхода нет.
Некоторое время Патриарх пристально разглядывал посетителя. Казалось, его проницательные синие глаза проникают в душу священника. Наконец он спросил:
— А если я откажу?
У Дэмьена перехватило дыхание.
— Но это дело касается не меня одного! Если эти демоны способны покидать земли ракхов…
— Вы не ответили на мой вопрос.
Их глаза встретились. Взгляд Патриарха был холодным и тяжелым. Ответ мог быть только один, но он рвал душу Дэмьена на части.
— Я приносил вам присягу, Ваше Святейшество. Я клялся чтить видение Пророка превыше собственной жизни и служить тем образцам, которые он назвал необходимыми… включая иерархию своей Церкви. Если вы хотите спросить, понимаю ли я свой долг, — это и есть мой ответ. Но если вы хотите воспользоваться случаем и испытать меня… — Дэмьен поймал себя на том, что его пальцы с силой впились в подлокотники кресла, и заставил себя разжать руки и прислушаться к внутреннему голосу: «Это его право. В некотором смысле, это его обязанность». — Пожалуйста, не надо этого делать. Молю вас — как человек и как ваш слуга.
Патриарх долго молчал. Дэмьен смотрел ему в глаза, насколько хватило сил, но в конце концов отвернулся. Он чувствовал, что беспомощен, что не может использовать Фэа в своих целях. И вдвойне беспомощен оттого, что Патриарх это делал — уже одним своим присутствием.
— Прошу вас, — промолвил наконец Патриарх и встал. — Я хочу вам кое-что показать.
Он молча провел Дэмьена через западное крыло здания по длинным сводчатым коридорам. Единственным звуком, который их сопровождал, был шорох подола одеяния Патриарха, скользящего по мозаичному полу. Вскоре они остановились перед тяжелой, лишенной какой-либо отделки дверью. На стальном замке была вырезана строка из Книги Закона. С потолка свисала толстая плотная лента. Патриарх потянул за нее. Некоторое время они ждали. Потом послышались торопливые шаги и звяканье металла о металл. К ним подбежал священник. На шее у него болталась на золотой цепи связка ключей. Он почтительно поклонился Патриарху, ухитрившись одновременно извлечь из связки нужный ключ. Дэмьен повернулся к Патриарху и увидел, что тот держит в руке еще один ключ. Головка ключа была украшена золотой филигранью и инкрустирована гелиотропами, выложенными по контуру спирали.
Одновременно повернув свои ключи, священник и Патриарх открыли тяжелую дверь. Патриарх кивком головы приказал Дэмьену войти, потом взял висевшую у порога лампу и последовал за ним. Священник тут же захлопнул за ними дверь и запер ее.
— Сюда, — показал Патриарх.
Они долго спускались по лестнице — ниже подвалов, ниже фундамента — в самые глубины земли, до тех пор, пока не оказались так глубоко под поверхностью Эрны, что Фэа земли стало совсем тонким и слабым. Дэмьен осторожно воспользовался Видением, но едва сумел рассмотреть окружающие их каменные стены. Здесь не было ни следа темного Фэа. Это показалось странным — или даже зловещим. Что должно было находиться в подобном месте, так далеко от молитв, охраняющих собственность Церкви? Не было ли это неким Хранилищем? Или чем-то еще?
Наконец они подошли к следующей двери. В ней была только одна замочная скважина. На потемневшее от времени дерево был нанесен знак, при виде которого у Дэмьена промелькнула мысль: «Неужели все-таки опека?» Пол у них под ногами заскрипел, и Дэмьен уловил за стеной скрежет приводимого в движение механизма — видимо, это была своего рода сигнализация. Он представил себе вора, пойманного в этом месте, — картинка была не из приятных.
Патриарх прикоснулся к выгравированному знаку, почтительно поклонился, потом осторожно отпер замок и открыл дверь — для этого ему пришлось налечь на нее всем телом…
…и в проем хлынула мощнейшая волна силы. Эта была волна покоренного Фэа, настолько сильная, что ее почувствовал бы и тот, кто никогда в жизни не пользовался заклинаниями; ее невозможно было не увидеть — сам воздух заполнился светом, подобным сверканию расплавленного золота, прекрасной сияющей дымкой, блестящей, как звезды, окружающие Кору. В сравнении с этим сиянием свет лампы Патриарха сник и как-то увял.
— Реликвии Священной Войны, — негромко пояснил Патриарх. Он поставил лампу на столик у двери и шагнул внутрь, кивком пригласив Дэмьена следовать за собой. — Смотри. Если ты нуждаешься в этом, то узришь.
Дэмьен осторожно присмотрелся. Несмотря на почти полное отсутствие земного Фэа в этом подземелье, стоило Дэмьену применить заклинание, как перед его глазами вспыхнула ярчайшая картина. Внезапно он обнаружил, что едва может глядеть на окружающие его реликвии — настолько велика их сила. От такой мощи на глаза навернулись слезы. Мгновение спустя Дэмьен был вынужден прекратить свои попытки и позволить заклинанию угаснуть. Мир как бы нехотя вернулся в нормальное состояние.
— Разумеется, свет был их главным оружием. Оружием вторжения. В этих раритетах скрыты и другие силы… но свет — непременно. Они думали, что сумеют с помощью этого завоевать Лес. — Патриарх отошел к стене и прикоснулся к краю полуистлевшего гобелена. — Иногда я задумывался о том, что же послужило причиной нашего поражения, и в конце концов пришел к выводу, что, приняв навязанные врагом правила игры, мы унаследовали его слабость. Пройди вперед и осмотрись, — повелительно приказал он Дэмьену.
Зал был довольно велик. Его высокие сводчатые потолки больше напоминали Собор, который стоял где-то над их головами, чем приведшие их сюда грубые каменные туннели. Высеченные в стенах ниши были застеклены. Вероятно, там укрыли самые хрупкие реликвии, чтобы им не повредила подземная сырость. Большая часть реликвий сохранилась лишь в виде фрагментов — лоскут одежды, несколько золотых нитей, обломок ржавой железки — но от всего исходила равная сила, словно для Фэа, заключенного в эти предметы в дни их использования, было безразлично, в каком состоянии они пребывают. Развешанные по стенам щиты служили безмолвным свидетельством отчаянного пыла тех дней, когда священники были одновременно еще и чародеями, солдатами и зачастую мучениками. Лес победил. Творения человеческого разума в те заполненные насилием годы собрали гораздо большие силы, чем те, с которыми могли бы надеяться справиться священники-чародеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64