На мозаичных картинах вспыхивали и гасли красноватые огоньки, отраженные отполированными кусочками разноцветных камней. Дождь то переставал, то вновь принимался шелестеть за закрытыми ставнями; иногда ветер вдруг менял направление, и тогда капли начинали стучать прямо в ставни, и этот звук был таким недовольным, как будто ночь была капризной женщиной и время от времени принималась демонстрировать все неприятные извивы своего нрава.
Вейенто не то задумался слишком глубоко, не то задремал. Он очнулся от голоса Алефенора – как показалось герцогу, чересчур громкого:
– У двери скребутся, ваше сиятельство!
– Ну так пусть отворят, – откликнулся герцог. – Здесь полно здоровых мужчин, способных выполнить столь нехитрую операцию. – Он указал пальцем на первого попавшегося солдата: – Ты! Встань! Ступай к двери и впусти того, кто за ней.
По лицу парня герцог видел, что тот боится. Вейенто криво улыбнулся.
– Мне почудилось, или ты испытываешь страх?
Солдат опустил голову и, не отвечая, побрел к выходу.
Герцог хмыкнул. В самом деле, основания побаиваться имеются. Кто знает, что там такое просится в домик? Частокол давно уже перестал быть препятствием для всякого лесного зверья, не говоря уж о людях.
В одном герцог был убежден точно: это не телохранитель Фейнне. Не тот проклятый негодяй, который ухитрился перебить половину отряда. Кто угодно, только не он.
Скреблось под дверью действительно неприятно. Не то заблудившееся животное, не то вообще какой-нибудь упырь. Хотя, насколько было известно, никаких упырей в этом лесу не водилось. Лес – чистый, благословенный, каждое дерево сияет здесь первозданным светом.
Солдат помедлил мгновение и, зажмурившись, отворил дверь.
На пороге никого не было.
То есть так показалось сначала. Затем нечто переползло через порожек и втянулось в дом, Солдат отступил назад, растерянно глядя себе под ноги.
Из леса, весь мокрый, в дом вползал Хессицион. Его редкие волосы пропитались водой, влажная полоса тянулась за ним по полу, пока он подбирался к комнате, где сидел герцог с прочими.
Солдат наконец пришел в себя и, наклонившись, подхватил старика.
– Отстань! – сипло пискнул тот и начал отбиваться. Он колотил сразу обеими ногами, размахивал руками и тряс головой, так что солдат в конце концов уронил его. Хессицион упал с глухим стуком.
Вейенто встал, желая положить конец отвратительной сцене. Быстро приблизившись, он отстранил солдата и присел на корточки рядом со стариком. Хессицион повернул к нему лицо. В каждой морщине старика стояла вода, как в овраге, и не выливалась – такими узкими эти морщины оказались. И в глазах у него тоже была дождевая вода. И в ушах, и в ноздрях. При каждом вдохе из носа выходил пузырь, который держался несколько мгновений, а после с тихим звоном лопался.
Хессицион открыл рот и выдул исключительного размера радужный пузырь. Вейенто коснулся этого пузыря пальцем. Раздался хлопок. Пузырь исчез.
– А, наконец-то ты догадался освободить мне рот, – пробулькал старик, выплевывая все новые и новые пузыри. Розоватые, полные слюны, они множились возле его головы на полу. Некоторые угодили на сапоги герцога, но Вейенто даже не поморщился.
Он наклонился еще ниже и коснулся плеча Хессициона.
– Где она?
– Кто? – осведомился старик, глядя на герцога снизу вверх.
– Фейнне. Та девушка. Слепая.
– Она больше не слепая. Там, где она сейчас, она может видеть... А ты не знал? Дурак! Бездельник! Кто поставил тебе зачет? Я напишу ходатайство, чтобы его уволили...
Он закашлялся. Пузыри, исходящие из его горла, наполнились кровью, и, когда они коснулись пола, тяжелая красная жидкость запятнала пестрые плитки.
– Фейнне, – повторил герцог. – Куда ты ее дел?
– Она ушла... – Хессицион затрясся. Он откинул голову назад, невидяще уставился в потолок и начал дрожать всем телом. Затылок его мелко стукался об пол. Ритмичный звук неприятно отзывался в ушах, и неожиданно Вейенто понял: Хессицион смеется.
Герцог схватил Хессициона за плечи, приподнял, приблизил трясущееся лицо к своему. Сжатая внутри морщин вода подпрыгивала, точно желе.
– Где Фейнне?
– Там... Эльсион Лакар. Она – там. Среди них.
– Она – Эльсион Лакар?
– Просто человек.
– Как же простой человек попал к Эльсион Лакар?
– Соотношение нескольких величин. Я искал – много лет искал. Показатели преломления лунных лучей, показатели земной кривизны на данном участке. Соединение пяти факторов. Пятый – время...
Улыбка проступила на сухих губах, и вместе с улыбкой из трещин в углах рта вытекла кровь.
– Я нашел формулу...
– Говори. – Вейенто положил голову старика себе на колени. – Говори.
– Я уже все сказал. – Он продолжал блаженно улыбаться.
Кровь стекала из его рта непрерывной струей, пачкала одежду Вейенто, проникала в его сапоги, но герцог не шевелился.
– Говори!
– Мое дело закончено. Я нашел все, что искал... Фейнне – лучшая. Лучшая! Из моих учениц – точно. Лучше тебя, глупый болван! Я уверен, ты украл чужие результаты, а письменную работу за тебя писал кто-нибудь другой, – мстительным тоном добавил старик. На мгновение к нему вернулись силы, но они слишком быстро иссякли. – Ставлю тебе «неудовлетворительно», – пробормотал он, обвисая на коленях у герцога. – А еще моя женщина – она тоже была хороша... давно. Очень давно! – добавил он, погружаясь в сон.
– Формула! – вскрикнул герцог.
– Ненавижу левитацию, – шепнул Хессицион и затих.
Напрасно Вейенто тряс его и умолял, напрасно плакал, повторяя имя «Хессицион» трижды, и трижды, и ещё раз трижды: старик, который прожил неведомое количество лет в поисках формулы, позволяющей рассчитать время и место прямого перехода из мира людей в мир Эльсион Лакар, умер.
Девушка, «объект» его последних изысканий, бесследно пропала. Объяснение этому исчезновению нашлось, однако оказалось абсолютно бесполезным. Вейенто вновь очутился там, где находился в самом начале истории с похищением Фейнне. Только теперь дело обстояло еще хуже: в любой момент девушка могла объявиться и потребовать у королевы справедливости – для себя и Хессициона.
И не хватало еще, чтобы герцога Вейенто обвинили в смерти старого ученого!
Он встал. Мертвец с глухим стуком упал на пол, завалился на бок и затих, нелепо подвернув под себя безвольную руку.
– Похороните его, – приказал Вейенто. – На рассвете уезжаем отсюда.
Он вышел на двор и подставил лицо струям затихающего дождя. Небо уже сделалось светлее; ветер поднялся выше и еле слышно шевелил кроны деревьев.
* * *
В маленьком городке Томеэн, что в полутора днях пути от древнего лесного массива, все жители были наперечет. Здесь люди жили на виду друг у друга, и, если к вечеру кто-нибудь не являлся домой, весь город выходил на поиски. Обычно пропавший обнаруживался где-нибудь в болотах возле озера Томея – места там хорошие, и в отношении охоты, и в том, что касается рыбной ловли, но довольно коварные. Увлекшись погоней за мясистыми рыбами с их жирным розовым мясом, недолго оказаться в трясине. Рыбы эти обитали на мелководье, в болотной воде, и ловили их сачком. Случалось, охотники погибали, но большинство благополучно возвращалось с уловом.
Во всех домах Томеэна имелись заготовленные факелы и специальные гибкие решетки, сплетенные из лозы – чтобы бросать их поверх болота и тащить уцепившегося в них человека, вызволяя бедолагу из цепкого плена.
Что касается чужаков, то городок видел таковых крайне редко – разве что люди герцога или сам его сиятельство проедут по здешней дороге, направляясь дальше, на земли Вейенто. Дважды за историю городка его посещали короли, и память об этом хранилась столетиями. Королевские визиты запечатлены художниками – две гигантские (по меркам Тимеэна, разумеется) фрески украшают здание ратуши уже более столетия.
Иногда проходили торговцы. Очень редко, но случались здесь и бродяги – таковых изгоняли как можно скорее, особенно после истории с женой скорняка, которая удрала из дома вместе с прохожим человеком: чем, спрашивается, он успел ее пленить за те несколько часов, что сшивался возле здешней пивной? Каких только чудес не бывает!
Словом, если жители Тимеэна чего и страшились, так это подобных чудес. И появление в городке непонятной старушки тоже восторга ни у кого не вызвало. Старушка, правда, не выглядела опасной, но что-то неприятное в ней, несомненно, было.
Она возникла, можно сказать, ниоткуда. Просто в одно превосходное утро городок проснулся и увидел, что на главной площади, возле ратуши, сидит сухонькая бабушка, весьма прилично одетая, хоть и запыленная, и сосет узелок, свернутый из носового платка.
Первыми подбежали к старушке дети. Они окружили ее, точно какую-то диковину, принялись показывать пальцами, обсуждать, пересмеиваться и бросать в нее мелкими предметами, дабы привлечь ее внимание.
Старушка молча встала и пересела в другое место, но тоже недалеко от ратуши.
Затем к ней приблизилась первая любознательная женщина, а почти сразу вслед за той – и другая.
– Не помочь ли вам, почтенная матушка? – спросила первая дама.
Старушка вытащила изо рта свой узелок и проговорила слабеньким голоском:
– Благодарю вас. Я второй день сосу хлебный мякиш – весь он уже съелся, даже запаха не осталось. Мне бы, пожалуй, хотелось покушать, да только можно ли?
Женщины засуетились и тотчас обрели старушку в свою собственность. Едва не поссорились – кому вести ее к себе домой. Каждой хотелось раньше остальных узнать новости. А еще женщины боялись, что мужчины отправят непонятную гостью подальше из города прежде, чем та поведает какую-нибудь увлекательную и ужасную историю.
И потому они быстренько увели ее в тот дом, который стоял ближе к ратуше, усадили за стол на кухне, дали миску вчерашней похлебки – чтобы не терять времени на приготовление свежей, накрошили туда зелени и хрустящих овощей и еще налили немного молока.
Старушка осторожно принялась за еду. Она скушала совсем мало, совершенно как птичка, а после, едва переведя дух, спросила – далеко ли отсюда до Мизены.
– Так далеко, что мы и о городе-то таком не слыхивали! – с готовностью ответила хозяйка.
– Может, здесь найдутся мужчины, которые слыхивали? – настаивала старушка.
– Мужчины могут знать, – подтвердили женщины. – А кто вы такая, почтенная матушка, откуда вы появились и что делаете одна на дороге? Мыслимое ли дело, чтобы в таком преклонном возрасте бродяжничать? Или у вас случилось какое-то ужасное горе, которое выгнало вас из дома? Расскажите нам все-все-все, а мы отыщем способ доставить вас в Мизену.
Но старушка оказалась далеко не так проста, как представлялось этим добрым кумушкам. Едва только она насытилась – а для этого, как уже упоминалось, потребовалось совсем немного пищи, – как обрела чрезвычайно строгий вид.
– Что это вы меня допрашиваете! – произнесла она. – Я приличная дама и знаю себе цену! Особы и получше вас относились ко мне с уважением, так что нечего задавать вопросы. Нужно будет – сама скажу. Теперь же найдите мне толкового парня с хорошей телегой – пусть отвезет меня в Мизену.
Этот тон возымел волшебное действие. Кумушки почувствовали себя одновременно и уязвленными, и причастными к какой-то важной тайне. И одна отправилась за своим сыном, а вторая осталась с гостьей и начала льстить ей и подлаживаться под нее в тайной надежде выведать что-нибудь еще.
Старушка сказала:
– В Мизене вашему возчику хорошо заплатят.
– У нас и сомнений в том нет, – заторопилась хозяйка дома, – сразу видно, что вы – дама основательная и со средствами. Нас только то удивило, что подобная дама оказалась в затруднительном положении.
– С дамами такое происходит сплошь и рядом, – фыркнула старушка.
– Да, но не в вашем же возрасте! – выпалила любопытная женщина.
– В любом возрасте, – отрезала ее собеседница и замолчала.
Парню с телегой тем временем давались последние наставления:
– Смотри во все глаза, слушай во все уши, Все запомни – потом мне расскажешь.
– Да понял уж, понял, – бурчал парень, которому совершенно не хотелось тащиться до Мизены в компании с какой-то полоумной старухой.
– По дороге спросишь – куда ехать, – продолжала мать.
– Да соображу как-нибудь, – отзывался сын.
Впоследствии обеим достопочтенным хозяйкам сильно попало от их мужей и прочих мужчин городка за то, что они отправили непонятную старушку в путешествие, не показав ее прежде городским властям и даже толком ничего о ней не разузнав. И ни одна, ни другая так и не смогли объяснить, почему повиновались этой старушенции так слепо и без возражений.
А как бы у них получилось противиться ее приказаниям, если она даже бывшим сержантом армии Ларренса помыкала? Только Фейнне и могла ей приказывать, но Фейине была далеко, бедная голубка, и старушка-няня понятия не имела, где ее искать.
Глава двадцать первая
ЧЕРНЫЕ РОЗЫ
Ренье несказанно удивил дядюшку, когда вытащил из сундучка расчетные таблицы и пишущие принадлежности и уселся за стол.
– Что это с тобой? – вопросил Адобекк.
– Решил применить на деле то, чему меня обучали в Академии, – пояснил Ренье.
– В первый раз слышу, чтобы то, чему обучают в Академии, можно было применять на деле, – фыркнул Адобекк. – Насколько я успел понять, Академия – храм чистейшей науки. Таковая ненавидит марать себя о реальную жизнь.
– Придется ей немного испачкаться, – вздохнул Ренье. – Жизнь чересчур упростилась, следует внести в нее струю академической сложности.
– Яснее, – потребовал Адобекк.
– О Тандернаке теперь известно все, – сообщил Ренье.
– Для меня ничто из того, что ты скажешь, не будет новостью! – сказал королевский конюший.
– Да, но... у меня есть свидетель. Дядя! Тандернак пытался украсть собственность королевского двора. В дополнение ко всему он еще и вор.
– Подробнее.
– Ладно... Он заманил к себе королевскую белошвейку и попытался сделать из нее свою... работницу.
– Да, это кража, – согласился Адобекк. – Но объявить об этом мы не сможем. По вполне понятной причине.
– Я знаю, знаю... – Ренье отложил таблицы, отодвинулся от стола и посмотрел на Адобекка пристально.
Тот поежился.
– Когда ты так пялишься, мне становится не по себе, – заявил королевский конюший. – Такой взгляд означает приближение неприятного разговора.
– Возможно... Хотя я не думаю, что этот разговор будет таким уж неприятным. Ничего особенно сложного не предстоит.
– Ладно, выкладывай.
– Ладно, выкладываю... Эта королевская белошвейка когда-то принадлежала вам.
– О! – сказал Адобекк. – Должно быть, я продешевил, когда продавал ее королеве.
– Дело даже не в ней... У нее там, в деревне, остался любимый человек.
– Друг мой, – проговорил Адобекк проникновенным тоном, – умоляю: никогда больше об этом не заговаривай. Не уподобляйся мужлану – и тем более мужланке! «Любимый человек»! Ты только послушай себя! Так выражаются простолюдинки, когда расписывают друг другу нежные страсти, коим они якобы предаются с такими же неотесанными мужланами, как они сами и все их предки до десятого колена.
– Дядя!
– Смени терминологию, – потребовал Адобекк.
– Хорошо. Эта девушка мне понравилась.
– Ну так возьми ее себе. Тебе даже не придется выкупать ее – просто сделай своей любовницей. Королева поощряет такие вещи. Счастливые люди лучше работают.
– Нет, я не о том... Нельзя ли выписать в столицу её любовника – того парня, с которым она была до того, как...
Адобекк закрыл ладонями уши.
– Еще одно слово – и я разрыдаюсь, – предупредил он, – а довести до рыданий королевского конюшего – один из самых опасных видов спорта, учти. Охота на кабана гораздо более невинное развлечение.
– По-моему, вы не хотите говорить об этом, – сказал Ренье.
Адобекк отнял руки от ушей.
– А как ты догадался?
– По некоторым вашим характерным словечкам. Впрочем, это лишь предположение... Возможно, я ошибаюсь.
– Ты не ошибаешься, – твердо сказал Адобекк. – Полагаю, упрямая голова, ты будешь настаивать и окончательно испортишь мне настроение, поэтому давай условимся так: мы не будем заниматься устройством любовных отношений какой-то мужланки. И говорить об этом я тебе запрещаю. Девица, по всей видимости, представляла ценность, коль скоро я счел возможным преподнести ее королевскому двору, но ее дружок – иное дело. Кто он? Пахарь? Пастух? Очередной болван с грязными ногтями? Все, довольно об этом.
Ренье кивнул и снова взялся за таблицы.
Адобекк заглянул ему через плечо:
– Так для чего тебе все-таки эти расчеты, а?
* * *
Обе луны находились в благоприятной фазе, и Ренье удалось подняться в воздух без особых усилий. Он надеялся, что никто его не видит: в последнем городском квартале люди ложились спать рано. Он закутался в темный плащ, синий с серыми разводами, – Адобекк уверял (и не без оснований, надо полагать), что именно такая одежда делает человека полностью невидимым, растворяя его в ночной тьме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Вейенто не то задумался слишком глубоко, не то задремал. Он очнулся от голоса Алефенора – как показалось герцогу, чересчур громкого:
– У двери скребутся, ваше сиятельство!
– Ну так пусть отворят, – откликнулся герцог. – Здесь полно здоровых мужчин, способных выполнить столь нехитрую операцию. – Он указал пальцем на первого попавшегося солдата: – Ты! Встань! Ступай к двери и впусти того, кто за ней.
По лицу парня герцог видел, что тот боится. Вейенто криво улыбнулся.
– Мне почудилось, или ты испытываешь страх?
Солдат опустил голову и, не отвечая, побрел к выходу.
Герцог хмыкнул. В самом деле, основания побаиваться имеются. Кто знает, что там такое просится в домик? Частокол давно уже перестал быть препятствием для всякого лесного зверья, не говоря уж о людях.
В одном герцог был убежден точно: это не телохранитель Фейнне. Не тот проклятый негодяй, который ухитрился перебить половину отряда. Кто угодно, только не он.
Скреблось под дверью действительно неприятно. Не то заблудившееся животное, не то вообще какой-нибудь упырь. Хотя, насколько было известно, никаких упырей в этом лесу не водилось. Лес – чистый, благословенный, каждое дерево сияет здесь первозданным светом.
Солдат помедлил мгновение и, зажмурившись, отворил дверь.
На пороге никого не было.
То есть так показалось сначала. Затем нечто переползло через порожек и втянулось в дом, Солдат отступил назад, растерянно глядя себе под ноги.
Из леса, весь мокрый, в дом вползал Хессицион. Его редкие волосы пропитались водой, влажная полоса тянулась за ним по полу, пока он подбирался к комнате, где сидел герцог с прочими.
Солдат наконец пришел в себя и, наклонившись, подхватил старика.
– Отстань! – сипло пискнул тот и начал отбиваться. Он колотил сразу обеими ногами, размахивал руками и тряс головой, так что солдат в конце концов уронил его. Хессицион упал с глухим стуком.
Вейенто встал, желая положить конец отвратительной сцене. Быстро приблизившись, он отстранил солдата и присел на корточки рядом со стариком. Хессицион повернул к нему лицо. В каждой морщине старика стояла вода, как в овраге, и не выливалась – такими узкими эти морщины оказались. И в глазах у него тоже была дождевая вода. И в ушах, и в ноздрях. При каждом вдохе из носа выходил пузырь, который держался несколько мгновений, а после с тихим звоном лопался.
Хессицион открыл рот и выдул исключительного размера радужный пузырь. Вейенто коснулся этого пузыря пальцем. Раздался хлопок. Пузырь исчез.
– А, наконец-то ты догадался освободить мне рот, – пробулькал старик, выплевывая все новые и новые пузыри. Розоватые, полные слюны, они множились возле его головы на полу. Некоторые угодили на сапоги герцога, но Вейенто даже не поморщился.
Он наклонился еще ниже и коснулся плеча Хессициона.
– Где она?
– Кто? – осведомился старик, глядя на герцога снизу вверх.
– Фейнне. Та девушка. Слепая.
– Она больше не слепая. Там, где она сейчас, она может видеть... А ты не знал? Дурак! Бездельник! Кто поставил тебе зачет? Я напишу ходатайство, чтобы его уволили...
Он закашлялся. Пузыри, исходящие из его горла, наполнились кровью, и, когда они коснулись пола, тяжелая красная жидкость запятнала пестрые плитки.
– Фейнне, – повторил герцог. – Куда ты ее дел?
– Она ушла... – Хессицион затрясся. Он откинул голову назад, невидяще уставился в потолок и начал дрожать всем телом. Затылок его мелко стукался об пол. Ритмичный звук неприятно отзывался в ушах, и неожиданно Вейенто понял: Хессицион смеется.
Герцог схватил Хессициона за плечи, приподнял, приблизил трясущееся лицо к своему. Сжатая внутри морщин вода подпрыгивала, точно желе.
– Где Фейнне?
– Там... Эльсион Лакар. Она – там. Среди них.
– Она – Эльсион Лакар?
– Просто человек.
– Как же простой человек попал к Эльсион Лакар?
– Соотношение нескольких величин. Я искал – много лет искал. Показатели преломления лунных лучей, показатели земной кривизны на данном участке. Соединение пяти факторов. Пятый – время...
Улыбка проступила на сухих губах, и вместе с улыбкой из трещин в углах рта вытекла кровь.
– Я нашел формулу...
– Говори. – Вейенто положил голову старика себе на колени. – Говори.
– Я уже все сказал. – Он продолжал блаженно улыбаться.
Кровь стекала из его рта непрерывной струей, пачкала одежду Вейенто, проникала в его сапоги, но герцог не шевелился.
– Говори!
– Мое дело закончено. Я нашел все, что искал... Фейнне – лучшая. Лучшая! Из моих учениц – точно. Лучше тебя, глупый болван! Я уверен, ты украл чужие результаты, а письменную работу за тебя писал кто-нибудь другой, – мстительным тоном добавил старик. На мгновение к нему вернулись силы, но они слишком быстро иссякли. – Ставлю тебе «неудовлетворительно», – пробормотал он, обвисая на коленях у герцога. – А еще моя женщина – она тоже была хороша... давно. Очень давно! – добавил он, погружаясь в сон.
– Формула! – вскрикнул герцог.
– Ненавижу левитацию, – шепнул Хессицион и затих.
Напрасно Вейенто тряс его и умолял, напрасно плакал, повторяя имя «Хессицион» трижды, и трижды, и ещё раз трижды: старик, который прожил неведомое количество лет в поисках формулы, позволяющей рассчитать время и место прямого перехода из мира людей в мир Эльсион Лакар, умер.
Девушка, «объект» его последних изысканий, бесследно пропала. Объяснение этому исчезновению нашлось, однако оказалось абсолютно бесполезным. Вейенто вновь очутился там, где находился в самом начале истории с похищением Фейнне. Только теперь дело обстояло еще хуже: в любой момент девушка могла объявиться и потребовать у королевы справедливости – для себя и Хессициона.
И не хватало еще, чтобы герцога Вейенто обвинили в смерти старого ученого!
Он встал. Мертвец с глухим стуком упал на пол, завалился на бок и затих, нелепо подвернув под себя безвольную руку.
– Похороните его, – приказал Вейенто. – На рассвете уезжаем отсюда.
Он вышел на двор и подставил лицо струям затихающего дождя. Небо уже сделалось светлее; ветер поднялся выше и еле слышно шевелил кроны деревьев.
* * *
В маленьком городке Томеэн, что в полутора днях пути от древнего лесного массива, все жители были наперечет. Здесь люди жили на виду друг у друга, и, если к вечеру кто-нибудь не являлся домой, весь город выходил на поиски. Обычно пропавший обнаруживался где-нибудь в болотах возле озера Томея – места там хорошие, и в отношении охоты, и в том, что касается рыбной ловли, но довольно коварные. Увлекшись погоней за мясистыми рыбами с их жирным розовым мясом, недолго оказаться в трясине. Рыбы эти обитали на мелководье, в болотной воде, и ловили их сачком. Случалось, охотники погибали, но большинство благополучно возвращалось с уловом.
Во всех домах Томеэна имелись заготовленные факелы и специальные гибкие решетки, сплетенные из лозы – чтобы бросать их поверх болота и тащить уцепившегося в них человека, вызволяя бедолагу из цепкого плена.
Что касается чужаков, то городок видел таковых крайне редко – разве что люди герцога или сам его сиятельство проедут по здешней дороге, направляясь дальше, на земли Вейенто. Дважды за историю городка его посещали короли, и память об этом хранилась столетиями. Королевские визиты запечатлены художниками – две гигантские (по меркам Тимеэна, разумеется) фрески украшают здание ратуши уже более столетия.
Иногда проходили торговцы. Очень редко, но случались здесь и бродяги – таковых изгоняли как можно скорее, особенно после истории с женой скорняка, которая удрала из дома вместе с прохожим человеком: чем, спрашивается, он успел ее пленить за те несколько часов, что сшивался возле здешней пивной? Каких только чудес не бывает!
Словом, если жители Тимеэна чего и страшились, так это подобных чудес. И появление в городке непонятной старушки тоже восторга ни у кого не вызвало. Старушка, правда, не выглядела опасной, но что-то неприятное в ней, несомненно, было.
Она возникла, можно сказать, ниоткуда. Просто в одно превосходное утро городок проснулся и увидел, что на главной площади, возле ратуши, сидит сухонькая бабушка, весьма прилично одетая, хоть и запыленная, и сосет узелок, свернутый из носового платка.
Первыми подбежали к старушке дети. Они окружили ее, точно какую-то диковину, принялись показывать пальцами, обсуждать, пересмеиваться и бросать в нее мелкими предметами, дабы привлечь ее внимание.
Старушка молча встала и пересела в другое место, но тоже недалеко от ратуши.
Затем к ней приблизилась первая любознательная женщина, а почти сразу вслед за той – и другая.
– Не помочь ли вам, почтенная матушка? – спросила первая дама.
Старушка вытащила изо рта свой узелок и проговорила слабеньким голоском:
– Благодарю вас. Я второй день сосу хлебный мякиш – весь он уже съелся, даже запаха не осталось. Мне бы, пожалуй, хотелось покушать, да только можно ли?
Женщины засуетились и тотчас обрели старушку в свою собственность. Едва не поссорились – кому вести ее к себе домой. Каждой хотелось раньше остальных узнать новости. А еще женщины боялись, что мужчины отправят непонятную гостью подальше из города прежде, чем та поведает какую-нибудь увлекательную и ужасную историю.
И потому они быстренько увели ее в тот дом, который стоял ближе к ратуше, усадили за стол на кухне, дали миску вчерашней похлебки – чтобы не терять времени на приготовление свежей, накрошили туда зелени и хрустящих овощей и еще налили немного молока.
Старушка осторожно принялась за еду. Она скушала совсем мало, совершенно как птичка, а после, едва переведя дух, спросила – далеко ли отсюда до Мизены.
– Так далеко, что мы и о городе-то таком не слыхивали! – с готовностью ответила хозяйка.
– Может, здесь найдутся мужчины, которые слыхивали? – настаивала старушка.
– Мужчины могут знать, – подтвердили женщины. – А кто вы такая, почтенная матушка, откуда вы появились и что делаете одна на дороге? Мыслимое ли дело, чтобы в таком преклонном возрасте бродяжничать? Или у вас случилось какое-то ужасное горе, которое выгнало вас из дома? Расскажите нам все-все-все, а мы отыщем способ доставить вас в Мизену.
Но старушка оказалась далеко не так проста, как представлялось этим добрым кумушкам. Едва только она насытилась – а для этого, как уже упоминалось, потребовалось совсем немного пищи, – как обрела чрезвычайно строгий вид.
– Что это вы меня допрашиваете! – произнесла она. – Я приличная дама и знаю себе цену! Особы и получше вас относились ко мне с уважением, так что нечего задавать вопросы. Нужно будет – сама скажу. Теперь же найдите мне толкового парня с хорошей телегой – пусть отвезет меня в Мизену.
Этот тон возымел волшебное действие. Кумушки почувствовали себя одновременно и уязвленными, и причастными к какой-то важной тайне. И одна отправилась за своим сыном, а вторая осталась с гостьей и начала льстить ей и подлаживаться под нее в тайной надежде выведать что-нибудь еще.
Старушка сказала:
– В Мизене вашему возчику хорошо заплатят.
– У нас и сомнений в том нет, – заторопилась хозяйка дома, – сразу видно, что вы – дама основательная и со средствами. Нас только то удивило, что подобная дама оказалась в затруднительном положении.
– С дамами такое происходит сплошь и рядом, – фыркнула старушка.
– Да, но не в вашем же возрасте! – выпалила любопытная женщина.
– В любом возрасте, – отрезала ее собеседница и замолчала.
Парню с телегой тем временем давались последние наставления:
– Смотри во все глаза, слушай во все уши, Все запомни – потом мне расскажешь.
– Да понял уж, понял, – бурчал парень, которому совершенно не хотелось тащиться до Мизены в компании с какой-то полоумной старухой.
– По дороге спросишь – куда ехать, – продолжала мать.
– Да соображу как-нибудь, – отзывался сын.
Впоследствии обеим достопочтенным хозяйкам сильно попало от их мужей и прочих мужчин городка за то, что они отправили непонятную старушку в путешествие, не показав ее прежде городским властям и даже толком ничего о ней не разузнав. И ни одна, ни другая так и не смогли объяснить, почему повиновались этой старушенции так слепо и без возражений.
А как бы у них получилось противиться ее приказаниям, если она даже бывшим сержантом армии Ларренса помыкала? Только Фейнне и могла ей приказывать, но Фейине была далеко, бедная голубка, и старушка-няня понятия не имела, где ее искать.
Глава двадцать первая
ЧЕРНЫЕ РОЗЫ
Ренье несказанно удивил дядюшку, когда вытащил из сундучка расчетные таблицы и пишущие принадлежности и уселся за стол.
– Что это с тобой? – вопросил Адобекк.
– Решил применить на деле то, чему меня обучали в Академии, – пояснил Ренье.
– В первый раз слышу, чтобы то, чему обучают в Академии, можно было применять на деле, – фыркнул Адобекк. – Насколько я успел понять, Академия – храм чистейшей науки. Таковая ненавидит марать себя о реальную жизнь.
– Придется ей немного испачкаться, – вздохнул Ренье. – Жизнь чересчур упростилась, следует внести в нее струю академической сложности.
– Яснее, – потребовал Адобекк.
– О Тандернаке теперь известно все, – сообщил Ренье.
– Для меня ничто из того, что ты скажешь, не будет новостью! – сказал королевский конюший.
– Да, но... у меня есть свидетель. Дядя! Тандернак пытался украсть собственность королевского двора. В дополнение ко всему он еще и вор.
– Подробнее.
– Ладно... Он заманил к себе королевскую белошвейку и попытался сделать из нее свою... работницу.
– Да, это кража, – согласился Адобекк. – Но объявить об этом мы не сможем. По вполне понятной причине.
– Я знаю, знаю... – Ренье отложил таблицы, отодвинулся от стола и посмотрел на Адобекка пристально.
Тот поежился.
– Когда ты так пялишься, мне становится не по себе, – заявил королевский конюший. – Такой взгляд означает приближение неприятного разговора.
– Возможно... Хотя я не думаю, что этот разговор будет таким уж неприятным. Ничего особенно сложного не предстоит.
– Ладно, выкладывай.
– Ладно, выкладываю... Эта королевская белошвейка когда-то принадлежала вам.
– О! – сказал Адобекк. – Должно быть, я продешевил, когда продавал ее королеве.
– Дело даже не в ней... У нее там, в деревне, остался любимый человек.
– Друг мой, – проговорил Адобекк проникновенным тоном, – умоляю: никогда больше об этом не заговаривай. Не уподобляйся мужлану – и тем более мужланке! «Любимый человек»! Ты только послушай себя! Так выражаются простолюдинки, когда расписывают друг другу нежные страсти, коим они якобы предаются с такими же неотесанными мужланами, как они сами и все их предки до десятого колена.
– Дядя!
– Смени терминологию, – потребовал Адобекк.
– Хорошо. Эта девушка мне понравилась.
– Ну так возьми ее себе. Тебе даже не придется выкупать ее – просто сделай своей любовницей. Королева поощряет такие вещи. Счастливые люди лучше работают.
– Нет, я не о том... Нельзя ли выписать в столицу её любовника – того парня, с которым она была до того, как...
Адобекк закрыл ладонями уши.
– Еще одно слово – и я разрыдаюсь, – предупредил он, – а довести до рыданий королевского конюшего – один из самых опасных видов спорта, учти. Охота на кабана гораздо более невинное развлечение.
– По-моему, вы не хотите говорить об этом, – сказал Ренье.
Адобекк отнял руки от ушей.
– А как ты догадался?
– По некоторым вашим характерным словечкам. Впрочем, это лишь предположение... Возможно, я ошибаюсь.
– Ты не ошибаешься, – твердо сказал Адобекк. – Полагаю, упрямая голова, ты будешь настаивать и окончательно испортишь мне настроение, поэтому давай условимся так: мы не будем заниматься устройством любовных отношений какой-то мужланки. И говорить об этом я тебе запрещаю. Девица, по всей видимости, представляла ценность, коль скоро я счел возможным преподнести ее королевскому двору, но ее дружок – иное дело. Кто он? Пахарь? Пастух? Очередной болван с грязными ногтями? Все, довольно об этом.
Ренье кивнул и снова взялся за таблицы.
Адобекк заглянул ему через плечо:
– Так для чего тебе все-таки эти расчеты, а?
* * *
Обе луны находились в благоприятной фазе, и Ренье удалось подняться в воздух без особых усилий. Он надеялся, что никто его не видит: в последнем городском квартале люди ложились спать рано. Он закутался в темный плащ, синий с серыми разводами, – Адобекк уверял (и не без оснований, надо полагать), что именно такая одежда делает человека полностью невидимым, растворяя его в ночной тьме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55