А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Ох! – вскрикнул Софир. – Лучше не говорить об этом!
– Ты действительно огорчен?
– Да! – горячо сказал он. – Мне почему-то всегда легче, когда я думаю о том, что королева знает обо мне. А ведь она действительно даже не догадывается...
Ингалора обняла его.
– Зато я люблю тебя. И Лебовера.
Софир вдруг рассмеялся и оттолкнул от себя девушку.
– Думаешь, я этого не знаю? Давай репетировать.
Они попробовали голоса, нашли удобное место для танца, настроили инструменты и ушли, предоставив слугам и дальше таскать блюда и кувшины, раскладывать обеденные ножи и прикалывать к скатертям большие желтые банты.

* * *
Замок Вейенто оказал на Аббану странное воздействие: девушку внезапно охватила глубокая печаль. Это было непонятно – даже для нее самой. Слезы выступили у нее на глазах, когда она вместе со своим отрядом ступила на последний участок горной дороги и впереди показалась вычурная твердыня герцогов Вейенто.
– Не могу объяснить, что со мной происходит, – чуть виновато проговорила она, обращаясь к Гальену. – Мне хочется плакать от обиды. Словно меня обманули. Не сегодня – когда-то. Давным-давно. И только теперь этот обман стал очевиден... Мне так жаль, так жаль!
– Чего тебе жаль, Аббана? – удивился Гальен.
Характер подруги до сих пор оставался для него загадкой. Иногда ему казалось, что он понимает ее – в конце концов, они уже давно вместе и вместе пережили немало! Но затем Аббана что-то говорила или делала, и Гальен чувствовал себя так, словно его вновь отбросило к самому началу их отношений. Он ничего не понимал в этой женщине. Возможно, именно потому, что она была женщиной. Существом, сплетенным из противоречий и тайн.
Минуло немало времени с тех пор, как они оба покинули Академию Коммарши. Иногда им казалось, что все случившееся в Коммарши происходило не с ними. С какими-то другими людьми, которых они знали когда-то. Очень давно. В иной жизни. Софена, ее дуэль и смерть, а затем и нелепая гибель Эгрея...
Вскоре после исчезновения Эгрея Гальена и Аббану призвал к себе командир их сотни.
– Ну вот что, умники, – сказал он, не глядя им в глаза и постукивая пальцами по столу, – мы здесь не для прогулок собрались. Вам ясно?
Они переглянулись, и Аббана произнесла:
– Ясно, господин сотник.
– Вот и хорошо, что ясно... – произнес он кислым тоном. – Мне тут пришло распоряжение, – он указал пальнем на потолок, очевидно имея в виду очень высокое начальство, – хотя лично мне оно совсем не по душе. Так и знайте. Я своего мнения скрывать не буду – и с вас тоже глаз не спущу!
Он помолчал. Подчиненные стояли перед ним не шевелясь. Они уже усвоили: сотник мог изъясняться не вполне внятно, однако он никогда не путался в мыслях и всегда держал в уме некую конкретную цель, к которой и подводил своих слушателей.
– В общем, так. Мне было велено производить в сержанты людей, которые хоть в чем-то смыслят. Грамотных, проще говоря. Чтоб могли в случае чего прочитать донесение. Я им говорю, – снова палец вверх, – «Как же. мол, заслуженные солдаты? Они-то в сражениях лучше смыслят, и как из окружения выйти, случись такое, и куда кого перебросить – на какой фланг...» А они мне: «Нет, мол, нужны грамотные командиры». – Палец опустился. Сотник устремил на Гальена с Аббаной суровый взор, словно намереваясь пронзить их чрева и намотать кишки на кулак. – В общем, вы против моей воли! – производитесь в сержанты. Оба! Студентишки! Будете командовать каждый своим десятком. Ясно?
– Да, господин сотник! – хором ответили они.
– Ладно уж, «да, господин сотник», – передразнил он их. – В бою слушаться старших. У каждого в подчинении будет опытный солдат, его и слушайтесь. Ну, как бы он является вашим советником. И заодно – моим осведомителем. Я буду знать о каждом вашем шаге!
Они молча поклонились и вышли.
И вот теперь два новоиспеченных сержанта очутились перед замком Вейенто, последней остановкой перед Саканьясом. Отсюда им предстоит выступить к месту сражений.
Замок выглядел таким надежным и в то же время таким богатым, процветающим!
– Теперь я понимаю, откуда у солдат желание предавать бессмысленному разрушению города, – проговорил Гальен.
Аббана искоса глянула на него. Он попросту прочитал ее мысли. Ей тоже на мгновение отчаянно захотелось все здесь испортить, сжечь, развалить – просто потому, что сама она никогда не будет владеть подобным замком. Ее участь – скитаться со своим десятком солдат по пыльным дорогам Королевства, выходить навстречу жестокому врагу и отбрасывать его от границ.
– Как же это вышло? – проговорила она.
– Что? – не понял Гальен.
– Что мы стали такими... Разве мы к такой участи себя готовили? Нет, мы поступили в Академию, чтобы сделаться образованными людьми, получить хорошее место и впоследствии добиться многого... Выгодный брак, удачные дети, которым можно оставить неплохое наследство. Интересная жизнь. Книги, путешествия... А вместо всего этого мы, с оружием в руках, бездомные, скитаемся по миру и готовы погибнуть в любое мгновение.
– Вероятно, близость смерти придает особенный вкус жизни, – заметил Гальен.
– Да, но... что потом?
– Ничего. Жизнь закончится, вот и все.
Она судорожно втянула ноздрями воздух.
– Это и волнует меня, и возбуждает... и тревожит... А иногда хочется просто плакать!
– Самое удачное – то, что все эти вещи можно проделывать одновременно, – заметил Гальен.
Она вспыхнула и отвернулась, однако спустя секунду признала:
– Ты прав.
Меньше всего они ожидали встретить здесь знакомых и потому не сразу даже узнали тех двоих, что непринужденно болтали друг с другом, стоя посреди двора.
Внезапно Гальен подтолкнул подругу:
– Взгляни-ка получше на тех двоих! Не помнишь их, Аббана?
Девушка еще раз посмотрела на парочку. Нечто знакомое – давно забытое, невозможное, неосуществившееся – коснулось ее души. И каким бы невесомым ни было это касание, оно причинило боль.
– Да, мы встречались... в Изиохоне! – выговорила она.
– По-моему, это они, – продолжал Гальен. – Не помню их имен...
– Артисты. Танцовщики. – Аббана вдруг засмеялась. – Всего лишь танцовщики!
Всего лишь.
Между тем как Аббана – сержант армии Ларренса. Женщина, которая не боится смерти: готовая и убить, и умереть в любой момент. Когда-то, в Изиохоне, они осмелились посмеяться над ней и Гальеном, сочтя их недостаточно хорошими для своего общества. Теперь роли поменялись. В конце концов, кто такие эти два комедианта? Всего лишь наемные фигляры, призванные развлекать хозяев разными трюками, вроде хождения на руках. Незавидная участь! Им даже отказано в праве сидеть за господским столом – трапезу им принесут позже, прямо в каморку, которую его сиятельство выделил для актеров где-нибудь в казематах.
Заранее улыбаясь, Аббана приблизилась к Ингалоре с Софиром. Гальен следовал за подругой, небрежно насвистывая.
– Какая неожиданность! – молвила Аббана, окидывая взглядом Ингалору.
Танцовщица была одета для выступления: в атласном трико и очень короткой юбке из двух десятков разноцветных шелковых лепестков. Волосы актрисы были распущены и прихвачены у висков желтыми лентами. Мягкие туфельки, оплетенные тесьмой, обрисовывали ступню и завершались тесными серебряными браслетами с бубенцами.
Софир стоял рядом, в просторном плаще с рукавами, который скрывал почти всю фигуру юноши. Видны были только его туфли, такие же, как у Ингалоры.
Ингалора медленно подняла ногу, согнув ее в колене, взялась за щиколотку и выпрямила ногу так, что ступня оказалась над головой девушки, а бубенцы зазвенели. Она принялась сгибать и разгибать пальцы.
– Что ты имеешь в виду? – осведомилась танцовщица у Аббаны. – Какая неожиданность?
– Наша встреча.
Аббана чуть повела прямыми плечами.
Ингалора с интересом посмотрела на нее, потом повернулась к Софиру:
– Ты что-нибудь понимаешь, Софир?
– Эта женщина пристает к тебе? – осведомился он.
– Кажется, да...
– Я тебе не защитник, – сообщил Софир, плотнее запахиваясь в свой плащ. – Я боюсь женщин.
Ингалора опустила ногу и растопырила пальцы, «пугая» собеседника.
Он отшатнулся.
– Перестань! – вскрикнул он. – Ненавижу, когда ты так делаешь!
Аббана сказала:
– Мы встречались в Изиохоне. В «Тигровой крысе». Давно.
Ингалора изогнула бровь.
– Давно? Голубушка, да я живу-то совсем недавно...
Гальен подошел к подруге, приобнял Аббану за плечо.
– Давно – понятие относительное, – миролюбиво вмешался он. Ему – не без оснований – показалось, что Аббана сейчас устроит неприятную сцену. – Она хотела сказать, что это было до того, как мы поступили в армию.
– Ну, – молвила Ингалора, – вот еще одна бесполезная история.
Аббана вспыхнула:
– Что ты имеешь в виду?
Ингалора поднялась на пальцы и принялась вертеться. Её юбка развевалась, открывая целиком длинные стройные ноги. В те мгновения, когда лицо Ингалоры оборачивалось к Аббане, танцовщица отрывисто произносила:
– Любая! История! Из которой! Нельзя! Сделать! Балет! Или балладу!
Она остановилась, выгнулась и встала «мостом», а затем, прыжком перевернувшись, подняла вверх ноги. Юбка упала девушке на лицо, в просвет между шелковыми «лепестками» выглянули лукавый глаз и половинка рта.
– А чья-то вербовка в армию, – проговорила половина рта, – не может послужить темой для баллады!
– Однако балетик можно бы сотворить, – вмешался Софир. – Смотри...
Он прошелся, подбоченясь и широко расставляя ноги: такая походка утрированно копировала манеру старого вояки в традиционном фарсе. Затем остановился, подкрутил воображаемые усы. Ингалора вскочила на ноги и робко приблизилась к «старому вояке». Софир важно поманил ее рукой. Растерянно оглядываясь и приседая, Ингалора приблизилась к нему. Софир постучал кулаком себя по ладони. Ингалора в ответ хлопнула ладонью по груди и выпрямилась. Затем, взявшись за руки, они исполнили несколько па из воинственного танца, искажая движения нарочитой нелепостью.
Затем Софир остановился и отер лоб рукавом.
– Мне не нравится, – сообщил он. – Здесь нет сюжета. В балете необходим сюжет.
– Ты полагаешь? – живо осведомилась Ингалора.
– Разумеется. С другой стороны, многое зависит от публики.
Софир неожиданно обратился к обоим сержантам:
– Как вы полагаете, можем мы показать этот балет нынче вечером, во время большого пиршества?
– Это не балет, – процедила Аббана. – Это грубый фарс. Думаете, мы такие уж невежды? Думаете, одни вы что-то смыслите в искусстве? Мы, между прочим, проходили курс эстетики!
Софир нахмурил брови, словно силясь сообразить о чем идет речь.
– Вы проходили курсом эстетики? И кто прокладывал вам этот курс?
– Мы обучались в Академии, – объяснил Гальен. – Там действительно преподавали науку о прекрасном.
– О! – обрадовалась Ингалора. – Вам рассказывали о прекрасном?
– Да, и мы даже сдавали зачеты и экзамены...
Софир решительно подошел к ним и обнял их за плечи, чуть сжал, после чего выпустил и с чувством произнес:
– От души надеюсь, что это поможет вам в вашей военной карьере! Идем, Ингалора. Мне не нравится, как ты выходишь в последнем диалоге...
И, схватив ее за руку, убежал вместе с девушкой. Гальен и Аббана смотрели им вслед: легкие, в развевающихся одеждах, они мчались через двор в своих мягких балетных туфлях, и волосы развевались у них за спиной.
Затем лицо Аббаны искривилось.
– Никогда, – прошептала она, – никогда не забуду, никогда не прощу!

* * *
«Кто? – напряженно думала Ингалора. – Который из них?»
Она стояла на свободном пространстве, ограниченном длинным прямоугольником накрытых столов. Яства громоздились повсюду: на серебряных блюдах отправились в последнее плавание печеные утки; глубокие фаянсовые тарелки, расписанные «речными мотивами» – осокой и лягушками, что прячутся под причудливой старой корягой, – были наполнены тушеными овощами, свежими фруктами, острыми приправами.
Через каждые два блюда стоял большой, пузатый кувшин, наполненный вином. Его сиятельство наилучшим образом демонстрировал храбрым воинам герцога Ларренса своё гостеприимство. Эти люди, которым в ближайшее время предстоит идти в бой ради сохранения мира и спокойствия во всем Королевстве, достойны самого щедрого приема.
Частью «угощения» стало и выступление артистов.
Сам герцог с подругой и приближенными – кастеляном, старшей «хозяюшкой», начальником замковой стражи и еще несколькими господами – сидел во главе стола. Рядом с ним занимали место командиры отрядов. Прочие, включая сержантов, сидели за длинными столами.
«Кто-то из тех, кто находится возле герцога», – думала Ингалора, скользя взглядом по собравшимся.
Она с полнейшим безразличием относилась к жадным взорам, которые бросали на нее солдаты. Певица была почти обнажена: её тело прикрывало только просторное, совершенно прозрачное платье, украшенное такими же «речными мотивами», что и фаянсовая посуда. Затея самого герцога: он счел, что выступление певицы будет ещё более пикантным, если преподнести девушку как некое своеобразное «блюдо».
«Вряд ли для такого дела герцог наймет кого-нибудь из солдат, – думала девушка, машинально распевая бесконечную балладу. – Нет, ему потребуется человек отчаянный и в то же время достойный доверия. И еще – такой, чтобы не бросался в глаза. Один из многих... Я слишком мало знаю население замка. Завтра же начну строить глазки здешним мужчинам. – И вдруг ужасная мысль пронзила её: – А если это женщина?»
Вечером, когда артистам разрешили наконец оставить пиршественный зал, Софир долго не мог заснуть: все ходил по комнате, которую отвели им с Ингалорой. Усталая, она лежала, потягиваясь, под меховым одеялом. Всю одежду Ингалора сняла, оставила только ленты в волосах. Мех приятно щекотал кожу.
В комнате горели две лампы; их лучи скрещивались как лучи двух лун за окном. Такое освещение считалось изысканным; оно так и называлось – «две малых луны».
При таком освещении Софир начал казаться существом нечеловеческим: в нем не было ничего от Эльсион Лакар или тем более от подземного народа, однако и на человека он больше не походил. Смешение света и теней плясало на его лице, подчеркивая малейший рельеф и превращая любое углубление во впадину. Как будто нарисованное толстой кистью, опущенной в густую черную тушь, его лицо приобретало особую, лаконичную красоту, не имеющую пола: оно могло вызвать влечение как женщины, так и мужчины.
– Почему когда я смотрю на тебя, мне. хочется тобой обладать? – вопросила Ингалора, облекая в слова свое ощущение.
– Потому что тебе присущ инстинкт собственника, – отозвался Софир, останавливаясь на миг. – Думаешь, я забыл, как ты украла мои блестки? Мои украшения для ногтей?
– А ты – злопамятная пакость, – сказала Ингалора, сладострастно выгибаясь и подбрасывая ногами одеяло. – Сколько лет не можешь позабыть свои драгоценные блесточки! Все оплакиваешь их. Небось, если я помру – меня так оплакивать не будешь.
Софир резко развернулся:
– А ты обратила внимание на того мужчину – в жемчужно-сером, с тонкой вышивкой по вороту? У него странные волосы. Крашеные.
Ингалора вздохнула:
– Я не смотрела на мужчин, любимый. Для меня существуешь только ты.
– Это не шутка, Ингалора. У него действительно крашеные волосы.
– Ну и что?
– Да то, что он – обычный мужчина, из тех, которые любят женщин. Такие никогда не красят волосы.
– А этот – покрасил. Не вижу ничего удивительного...
– Присмотрись к нему завтра.
– Ладно. – Ингалора зевнула. – Чего не сделаешь ради дружбы!
– Это не шутки, Ингалора. Мне он показался подозрительным.
Девушка села, сложила руки поверх одеяла: прилежная ученица, готовая внимать наставлению.
– Расскажи подробней.
Софир уселся к ней на постель.
– Я все думал – кто из них?
– Какое совпадение! – вставила она. – Я тоже.
– Не солдат.
– Явно.
– Не сержант.
– Может быть, эти двое – Гальен с Аббаной? – предположила Ингалора. – Глупы, разочарованы в жизни и мечтают совершить что-нибудь исключительное.
– Да, это мне в голову приходило, но... – Софир вздохнул. – Не они.
– Почему?
– Глупы.
– Превосходное качество для людей, избранных орудиями преступления.
– Слишком глупы, – подчеркнул Софир. – Будь я герцогом, я не доверил бы им и кухонного ножа. Странно, что их произвели в сержанты.
– А, об этом я знаю! – обрадовалась Ингалора – Было распоряжение самого Ларренса – давать сержантские звания людям, умеющим читать и писать. И приставлять к ним опытных вояк, дабы те руководили.
– Оставим в стороне подробности воинского быта, – последние два слова Софир произнес, брезгливо искривив губы, – и вернемся к основному. Так вот, будь я заговорщиком номер один, я нипочем не доверился бы этим болванам. Они со своим тщеславием непременно все испортят. Нет, герцогу потребовался некто иной. Некто, купленный со всеми потрохами, человек без прошлого и настоящего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55