Недальновидные южане не понимали, что северная земля богаче их любезных тучных пастбищ: здесь, в герцогстве, главным достоянием были рудоносные горы. Самоцветы, медь, немного золота, но главное – железо.
Городов в этих краях почти не строили – к отрогам гор жались только небольшие поселки горняков. Убогость здешней жизни поразила даже молодого герцога, который, казалось бы, на все насмотрелся и ко всему привык. Медленно проезжал он по разбитым дорогам области, которую решил взять себе в удел, и повсюду его встречало одно и то же: кривобокие домишки и кривобокие люди; и те и другие – неопределенного возраста, преждевременно состарившиеся от трудных условий. В воздухе висела гарь, и от нее не было избавления – уже к концу первого дня объезда владений новый герцог ощутил, как она скрипит у него на зубах.
Кочевники пустыни были близки к этим землям; время от времени их. летучие отряды появлялись здесь и производили опустошения – впрочем, разбойники были не страшнее пожаров или обвалов, которые то и дело происходили в шахтах.
Здесь люди привыкли не к страху, а к безнадежности.
Когда Мэлгвин объявил их землю своей собственностью, жители не удивились, не обрадовались и не попытались отстаивать свою независимость: они не верили в возможность перемен, ни к лучшему, ни к худшему. Веками они ковырялись в этой земле, выбирали лежащее на поверхности, ковали, как умели, плуги и прочие орудия и продавали их на юге в обмен на хлеб и мясо. Некоторые предпочитали торговать с кочевниками, но те покупали лишь наконечники для стрел и мечи, а оружие у здешних горняков получалось не слишком хорошее.
Мэлгвин был хоть и молод, но выглядел намного старше своих лет. Годы, проведенные в заботах, подточили его, вокруг глаз лежали темные круги, и морщины уже добежали по лицу; рот изогнулся, опустив углы книзу, и «тонул между двумя резкими, властными складками. Герцог был болен. Эта болезнь не отпускала его потом до самой смерти: лихорадка, которая то возвращалась и грызла своими тупыми зубами тело жертвы, то отступала в сторону, как бы желая полюбоваться на сотворенное ею. У Мэлгвина была худая рана, дурно залеченная, запущенная за нехваткой времени. Может быть, эльфийская кровь помогла бы ему избавиться от болезни, но никогда За ВСЮ свою недолгую жизнь герцог Мэлгвин не осквернял себя общением с Эльсион Лакар.
Он установил в своих владениях твердые законы, он расставил везде верных людей, помог с организацией отрядов, способных давать отпор кочевникам на границах, – и только тогда задумался о женитьбе.
Самый верный его сторонник, Арвираг, такой же суровый, беспощадный к себе и другим, такой же дальновидный и расчетливый, как и его герцог, предложил Мэлгвину в жены свою дочь.
Дочка Арвирага была синеглазой, как ее отец, но, в отличие от него, не смуглой, а беленькой, нежненькой. Она была поздним ребенком и, как многие поздние дети, отличалась странностями: она никогда не разговаривала. Эта девушка не была ни немой, ни слабоумной; просто она молчала.
Когда отец объявил ей: «Арета, тебя берет герцог Мэлгвин», она не проронила ни звука. Склонила голову в знак того, что понимает, и вышла из комнаты.
Арету облачили в тяжелое красное платье с белой меховой оторочкой. Золотые волосы ее распустили и тщательно расчесали, а после вплели в них золотые и красные ленты и накрыли прозрачным покрывалом с россыпью золотых звезд: теперь невеста Мэлгвина была точно окружена взлетающими при каждом ее движении небесными светилами.
Мэлгвин ожидал прибытия девушки, странно взволнованный. Эта свадьба сильно отличалась от того действа что явил народу нового Королевства Гион со своей эльфийской женой Ринхвивар. Ни шествия темнокожих лучников, ни возов с приданым, ни всенародного ликования на каждой площади каждого города, ни безумного танца с кинжалами, который показала собравшимся королева, – танца, закончившегося пролитием капли эльфийской крови.
Невеста Мэлгвина шествовала из отцовского замка в замок супруга степенно и чинно. Она нигде не останавливалась и только в больших поселках, встречавшихся на ее пути, раздавала щедрые дары: деньги, мешки с белой мукой, отрезы тканей. Эти сокровища везли на телегах позади невестиного поезда, и было их ровно столько, сколько ожидалось встретить городов; расчетами занимался сам Арвираг.
Мэлгвин выехал ей навстречу, чтобы воссоединиться с будущей супругой перед воротами своего замка, приземистой надежной твердыни, возведенной на самом южном рубеже герцогства, там, где имелись самые богатые горные выработки.
Завидев шествие герцога Мэлгвина, невеста остановилась, дабы позволить своему господину явить в полной мере свою любезность и свое великолепие. Этому также научил ее отец.
Мэлгвин был, как и Арета, в красном и белом. Два меча сверкали, перекрещенные, у него за спиной; все знали, что герцог умеет пользоваться обоими и на диво хорош в бою – если только не бьет его старая лихорадка. Герцогский конь ступал горделиво, попона на нем горела от золотых вышивок, а герцогская корона, украшенная самоцветами, недавно добытыми в горах, сверкала на солнце.
Жених и невеста сблизились. Все создавалось заново в мире, который будет принадлежать их потомкам: и свадебные обряды, и способ выражать чувства, и формы отношений между правителями и народом.
Понимая это, они замерли, желая немного отсрочить миг, когда окончательное решение будет принято и утвердится на века, а затем Мэлгвин приблизился к невесте вплотную, протянул к ней руки и взял к себе в седло. Она уверенно переставила ножку из своего стремени в стремя мужа, и он рывком переместил ее на своего коня. Затем снял с себя корону и возложил на ее голову, а после, громко крикнув, помчался в замок. Попоны, волосы, покрывала, плащи – все развевалось за спиной у всадников, но выше прочих взлетало прозрачное звездное покрывало, и теперь россыпи светил плясали над будущими супругами, словно бы желая благословить их союз на веки веков.

* * *
Мэлгвин знал о том, что Арета не говорит: его предупреждал об этом отец девушки. Герцога подобные мелочи не беспокоили. Девушка смотрела на своего господина ясными синими глазами, терпеливая и уверенная в себе; он сразу понял, что из этой молчаливой красавицы получится превосходная герцогиня.
Свадебный пир закончился лишь под утро, но герцог увел жену сразу после полуночи. После множества женщин, которые дарили ему ласки, Мэлгвин не знал, как подступиться к девственнице: Арета сразу разделась, забралась под меховое одеяло голая и обняла мужа, точно тряпичную куклу, с которой имела обыкновение спать в своей детской.
Только на пятую ночь Мэлгвин решился потревожить её ласками, и только на десятую она отдалась ему вполне. И сразу же понесла.
Мэлгвин и прежде часто отлучался из замка, однако с появлением Ареты эти отлучки стали для него в тягость. Замок, выстроенный совсем недавно – с подвалами, где не умер еще ни один узник, со стенами, которые ни разу еще не видели подступающего неприятеля (и за все последующие века так и не увидели!), – этот замок стал для Мэлгвина истинным домом, куда герцог стремился всей душой.
Арета встречала его безмолвными объятиями. Повсюду ощущалось ее присутствие, каждого камня, казалось, успела коснуться ее маленькая рука. Она распоряжалась немногочисленными слугами с большим толком. С тех пор, как на всей территории герцогства отменили и рабство, и крепостное право, слугам начали платить небольшое жалованье, однако Арету они баловали так, словно она по-прежнему оставалась барским ребенком, любимицей всех, кто причастен к кухонным котлам и швейной мастерской, конюшне и птичнику. На деньги, которые выдавал им раз в полгода супруг Ареты, они покупали для нее сладости и наряды.
Первым ребенком Ареты была девочка; второй родился через два года – это был мальчик. Он и унаследовал герцогство после смерти родителей.
Мэлгвин и его жена умерли в один день: во время конной прогулки по горам лошадь Ареты сорвалась в пропасть, и герцог, не задумываясь ни на мгновение, направил туда же своего коня. Останки супругов нашли на дне глубокого ущелья и там же погребли. С тех пор, как говорят, в тех горах можно слышать их голоса: хрипловатый, сорванный голос Мэлгвина и еле слышный голос Ареты. Ибо молчаливая герцогиня иногда все-таки разговаривала. Она обращалась только к своему мужу и, не умея владеть собственным горлом, тихонько шептала ему на ухо. И если влюбленная девушка, которая не побоится отправиться ночью в эти горы, услышит и разберет шепот герцогини Ареты, то будет счастлива в любви – счастлива так, как никто другой.
Второй герцог Вейенто носил имя Ирмингард; он предпочитал называть себя сыном Ареты Молчаливой. Этот герцог и сам не отличался словоохотливостью. От отца он как будто унаследовал усталый и больной вид: можно было подумать, что лихорадка не натешилась вволю прежним герцогом Вейенто и перешла ко второму в роду.
Ирмингард выдал сестру за герцога Ларра, одного из верных сторонников своего отца, и меньшая Арета оборвала род Ларра, потому что и она сама, и все ее потомки производили на свет только дочерей. Майорат – небольшой замок и три деревни вокруг него – был выделен меньшой Арете Ирмингардом Молчаливым в качестве приданого; это наследие и сделалось ядром будущего герцогства Ларренс.
Ирмингард, второй герцог Вейенто, совершил два деяния: одно тайное и одно явное, и оба – на благо своей земле и в память несправедливо обойденного судьбой Мэлгвина.
Во-первых, Ирмингард заключил союз с горным народом, с гномами.
Во-вторых, положил начало скрытой многолетней войне с эльфийской кровью.

* * *
О том, что малый горный народ издавна обитает где-то поблизости, горняки знали, кажется, всегда; однако с самими гномами они предпочитали не встречаться. Низкорослые, по меркам людей – уродливые, бородатые – и мужчины, и женщины, – гномы также не показывались на поверхность. Их контакты с людьми сводились к тому, что подземные обитатели следили за горняками и, если те по какой-либо непонятной причине им не нравились, устраивали обвалы и взрывы там, где таковых быть не должно; если же горняки – опять же неизвестно почему – ухитрялись угодить гномам, то урожай самоцветов и золотых жил случался просто невероятный.
Этому самодурству был положен решительный предел. Ирмингард собрал, переписал и подверг тщательной проверке все законы своего отца; кое-что усовершенствовал, кое-что расширил, а некоторые из правил, не оправдавших себя на практике, упразднил. Сын Мэлгвина уничтожал неупорядоченность с еще большей последовательностью, нежели первый герцог.
Случай позволил ему установить отношения с подземным народом.
Как-то раз, проезжая с проверкой по одному из своих рудников, герцог увидел большое скопление рабочих: они собрались возле кривобокой пивной, где любили коротать вечера после смены. Но сейчас стоял белый день, и всем, кто роился у закрытых дверей пивной, следовало бы находиться в шахте. Чумазые, в грязной одежде, эти люди кричали что-то, ломились в двери и стучали кулаками в ставни. Некоторые уже тащили бревна и камни, чтобы разнести пивную.
В возбужденной толпе не сразу заметили появление герцога со свитой. Оставив воинов позади себя, Ирмингард направил коня прямо на людей, и они наконец расступились, посдергивали с голов шапки, склонились, разжали кулаки, выронили камни и палки.
– Так-то лучше, – спокойно проговорил Ирмингард. – Что случилось?
Несколько голов дернулось – эти люди явно рвались заговорить, но не решались. Новый герцог не был еще достаточно хорошо известен. В толпе явно побаивались: не прикажет ли Ирмингард наказать зачинщиков – примерно да по старинке? Мэлгвин бы наложил на них штраф, а наиболее отличившихся отправил бы на отдаленные рудники, где самая тяжелая работа. А как поступит этот? Закон – законом, но герцогская власть может оказаться превыше любого закона.
– Не бойтесь, – сказал Ирмингард. – Пусть кто-нибудь один из вас все расскажет. Потерянное время отработаете потом.
Тогда сразу двое бросились к герцогской лошади, и человек помоложе, блестя белками глаз, начал кричать:
– Они заперлись там! Двое! Мы их поймали, да они вырвались – один бежать, а двое – заперлись!
Ирмингард, не глядя, отстранил крикуна и повернул лицо в сторону второго, до сих пор молчавшего и только переминавшегося с ноги на ногу:
– Говори ты.
Тот встал на колени и сказал внятно.
– Ваше сиятельство – гномы! Двое. Один удрал, а двое закрылись в пивной.
– Встань, – приказал Ирмингард. – Больше на колени не становись. Мой отец освободил всех.
Человек послушался и встал, выпрямился, как мог: сгорбленные от долгой работы плечи слушались дурно.
– Продолжай, – сказал ему молодой герцог.
– Мы за ними погнались, – чувствуя себя почему-то виноватым, добавил немолодой рабочий. – Ну, убить их хотели. Они не отпирают нипочем.
– У них, я полагаю, есть основания от вас запираться, – произнес герцог и вдруг улыбнулся. – Почему же вы хотели убить их?
Тут уж все загомонили опять, и людей было не унять, так они возбудились.
– Так шахту засыпало! – кричали кругом. – И сколько пароду погибло! Чья это работа?
– Прошлым годом устроили обвал! А пять лет назад моего отца балкой убило! – выкликал чей-то пронзительный, плачущий голос. – Кто отвечать будет? Ихнее дело, больше некому!
– У меня дочку свели, до сих пор не видал, как она там – может, уж и в живых нет, – пробасил кто-то совсем близко от Ирмингарда, почти под самым его локтем.
Герцог спешился, бросил поводья своей лошади одному из рабочих – какому, не посмотрел. Приблизился к пивной, осторожно стукнул в ставень.
Прислушался.
Там затихли, хотя до сих пор явственно слышны были быстрые твердые шаги: кто-то тяжелый бегал вдоль стены, то приближаясь к окну, то удаляясь от него. Ирмингард снова стукнул и окликнул прятавшегося в пивной:
– Откройте – здесь герцог Вейенто!
Шажки сделались чрезвычайно осторожными. Они приблизились к самому окну, посопели там, затем ставень стукнул и открылся. В окне показалось бородатое лицо с недоверчиво горящими черными глазками.
– Ты – Вейенто? – хрипло спросил гном.
Герцог ответил:
– Да, это я. Я хочу, чтобы отныне наши народы жили в мире.
– Да? – завопил гном. Он перешел от тихого голоса к крику так неожиданно, что Ирмингард вздрогнул. – Да? Мирно? А как наших ваши гоняли тут, точно зайцев, – это как? А как ваши наших невзлюбили? Чью это дочку мы свели? Нужна нам больно ваша дочка! У нас свои дочки загляденье, а ваши – сплошь уродки... Знаю я твою дочку. – Тут гном наполовину высунулся из окна и безошибочно уставился на того, кто басил и обвинял подземный народ в похищении своего дитяти. – Сбежала с солдатами. Влюбилась в ихнего барабанщика. Что? Стыдно теперь? То-то же. Моя дочь бы такого не сделала.
– Твоя дочь и барабанщику не глянется! – заорал оскорбленный горняк и метнулся к окну, но герцог преградил ему путь.
– Довольно! – резко сказал Ирмингард. – Я намерен заключить договор с народом гномов. Если этому будет препятствовать чья-то легкомысленная дочь, то я найду способ устранить препятствие.
С этими словами он преспокойно забрался в пивную через окно. Горняки столпились рядом, заглядывая и подслушивая. Герцог перешагнул скамью, уселся за стол и жестом пригласил обоих гномов устраиваться напротив. Те, помедлив, последовали примеру Ирмингарда и хмуро уставили на него бороды и бородавки. Ирмингард лег грудью на стол, и гномы сделали то же самое. Они сблизились головами и зашептались, так что соглядатаи, толпившиеся под окном, мало что могли разобрать из говорившеюся. Они только видели, как собеседники то кивали, то мотали бородами, а под конец сплели руки в приветственном жесте. Похоже, предварительный договор был заключен.
Когда герцог отворил дверь, люди отпрянули в стороны. Двое или трое продолжали недовольно бормотать, стоя в некотором отдалении и показывая друг другу синяки и шишки – явно следы недавнего столкновения с гномами. Но все остальные, видя, как радостно улыбается их повелитель, тоже расцвели улыбками.
Герцог Вейенто сказал:
– Через неделю мы заключаем официальный договор с народом гномов. Отныне мы будем снабжать наших союзников хорошей мукой и тканями в обмен на их помощь в подземных работах. Этот договор останется секретным: о нем надлежит знать только моим подданным и подземному народу. Все участники сегодняшних беспорядков оштрафованы на одну дневную заработную плату.
– Ура его сиятельству! – завопил пронзительный голос, и десятки других подхватили:
– Ура герцогу Ирмингарду! Ура его сиятельству!
Любопытно, но о том, что между горняками герцогства Вейенто и подземным народом был заключен дружеский договор, в Королевстве практически никто не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55