По крайней мере, здесь сравнительно чисто и в большом камине горит огонь.
Длинные столы были установлены вдоль трех стен, разрываясь на середине, возле камина, и поперек зала. Окраина диктует приверженность – не столько даже к традиционному, сколько к устаревшему; и здесь соблюдалось старое правило – никаких отдельных столиков, никакого уединения. Все должны быть на виду. Честному человеку скрывать ведь нечего, не так ли?
Талиессин уверенно пересек зал и плюхнулся на скамью: он вознамерился занять средний стол ближе к камину. Общий разговор на мгновение затих. Несколько торопливых взглядов на вновь прибывшего – и суждение о нем было вынесено, не слишком лестное для новичка. Двое или трое откровенно поморщились и отвернулись, один ухмыльнулся, а ближайший к Талиессину сосед отодвинулся на скамье подальше.
Ренье появился минутой спустя. На него уже не обратили внимания: просто еще один такой же. Тоже чумазый и растрепанный, тоже не бережет добротной одежды. Разве что на лицо более приятный.
Принц все время вертелся, глядел по сторонам, рассматривал висящие на стенах украшения – аляповатые деревянные полускульптуры, раскрашенные синим и зеленым и изображающие птиц с непомерно большими крыльями и несуществующие плоды. То и дело Талиессин принимался ерзать на скамье, жевал пряди своих волос, если те случайно попадали ему в рот, а после, очнувшись от задумчивости, резко выплевывал их. Наконец он вытащил нож и начал чистить ногти.
Ренье сидел напротив и молча смотрел на этого юнца. Ему казалось странным, что тот когда-нибудь сделается королем целой страны. Будет принимать важные решения, подписывать оправдательные или смертные приговоры, раздавать земельные наделы. Вот этими самыми смуглыми руками в цыпках от вечной возни с лошадьми и собаками.
Иногда Ренье пытался представить себе, какая кровь течет в жилах наследника. Крохотная капля эльфийского наследия растворена в обычном красном месиве, унаследованном от человечьих предков. Насколько сильна эта капля? Какой окажется она, когда впервые будет явлена на алтаре, во время ежегодного возобновления брачного союза королевского правящего дома с землей Королевства?
Ренье стеснялся этих мыслей. Он догадывался, что нечто подобное посещает и другие умы Королевства. Более изощренные, нежели ум обычного молодого дворянина, – и уж конечно более испорченные. Королева почти совершенно утратила волшебные свойства своих предков – и все же оставалась истинно эльфийской дамой, стройной, с темными розами, вспыхивающими на щеках в минуты волнения.
Но сколько ни вглядывался Ренье в Талиессина, он никогда не видел, чтобы у того на коже проступали эти потаенные огненные розы. Ничего. Обычный юноша. Разве что менее привлекательный, чем обычно бывают молодые люди этого возраста.
– Ну, где же Мегинхар? – выговорил наконец Талиессин и убрал нож. – Я уже всю грязь выковырял, а он до сих пор договаривается...
Действительно, никто из прочих спутников принца до сих пор не появлялся.
– Нужно еще лошадей устроить, – напомнил Ренье. – Сейчас все придут.
Но Талиессин не желал больше ждать. Он резко обернулся и закричал на весь зал:
– Эй, ты! Ты, толстая! Иди сюда!
Служанка обратила к кричащему сдобное лицо и пожала плечами.
Талиессин вскочил:
– Толстуха! Я тебя зову!
Служанка снова пожала плечами и боком двинулась к столу. Талиессин наблюдал за ней, улыбаясь все более удивленно.
Ренье опередил принца – он поднялся и проговорил отчетливо, резко:
– Ужин для пятерых.
– Я вижу только двоих, – протянула служанка, окидывая мутным взором потолок.
– Я заплачу за пятерых, – сказал Ренье.
– Ну тогда ладно, – сказала служанка и так же боком двинулась в сторону кухни. По дороге она несколько раз оглядывалась на Ренье и его спутника с самым подозрительным видом, точно всякое мгновение ожидала от них подвоха.
Талиессин снова уселся, развалился на скамье, сощурился. Теперь лицо принца, как казалось, состояло из нескольких резких черт, углубленных и выделенных тенями: две полоски на лбу – брови, под ними две узкие щели – сомкнутые глаза с прямыми, опущенными на щеку ресницами, дальше – зигзаги тонко вырезанных ноздрей, извилистая верхняя губа и прямая нижняя – и под нею глубокая ямка на подбородке. Маска гротескная, на опасной грани безобразия и неотразимой притягательности.
Ренье знал, что в очередной раз вызвал у принца раздражение. В таких ситуациях Ренье частенько припоминал, как студенты в Академии задирали Элизахара. Тот неизменно ухитрялся поставить нахалов на место. Железный человек. У Ренье никогда так не получится. С другой стороны, Элизахар никогда не имел дела с принцем.
Служанка преступно медлила с заказом, и Ренье не на шутку досадовал: обильный ужин мог бы отвлечь принца и предотвратить очевидно приближающиеся неприятности.
Разговоры, притихшие было с появлением чужаков, возобновились. Обычные вечерние пересуды лавочников. Они почти не достигали слуха двоих молодых людей. Было скучно. Талиессин уронил голову на стол, улегшись щекой на ладонь, и не мигая уставился на ближайшего соседа. Еще одна его неприятная игра: ждать, пока человек почувствует на себе тяжелый взгляд раскосых зеленоватых глаз и начнет ежиться.
Однако лавочник оказался крепким орешком – даже не дрогнул. Отказался даже от искушения повернуться и посмотреть на того, кто столь нахально на него таращится.
Прошло еще несколько минут, прежде чем Ренье понял: дело вовсе не в предполагаемой силе духа их соседа – того слишком захватила тема разговора, который незаметно отошел от последних местных сплетен и перетек в совершенно иное русло: теперь обсуждались слухи, добравшиеся до окраины из предместий.
– Думаете, нам расскажут? – говорил, пригибаясь к столу, какой-то человек с неприятно звучным голосом. – Думаете, она позволит говорить об этом всенародно? Ничего подобного! Хоть сколько прошений на ее имя присылай – бесполезно.
– Она ведь может и не знать, – перебил другой, с острым носом, верткий. – У нее полно советников.
Третий устремил на него презрительный взгляд:
– Да? И сколько же?
– Достаточно, чтобы держать ее в неведении! – горячо заявил остроносый.
Обладатель звучного голоса демонстративно расхохотался.
– Говорю вам, ничего никогда – и никто – не узнает. Их попросту удавят в подземелье. Не они первые, кстати. Уже случалось такое, чтобы люди исчезали. А что? Пропадают без следа, и некого спросить...
– Но ведь эти все-таки виновны... – проговорил, медленно жуя, четвертый собеседник, моложе прочих, но такой же основательный и солидный. – Они ведь забили женщину камнями.
– Позвольте! – возразил зычный. – Эта женщина – отвратительная убийца, а они застали ее на месте преступления.
– Какого? – вступил в беседу еще один, с пышными усами, должно быть – возчик. Он отставил пивную кружку, рыгнул в кулак и обезоруживающе улыбнулся. – Я прослушал начало...
Остальные дружно уставились на него. Обладатель могучего голоса снисходительным тоном объяснил:
– Она заживо закопала своего новорожденного ребенка...
– Да, ужасно, – согласился возчик и снова взялся за пиво.
Тощий, с острым носом, упрямо качал головой.
– Я совершенно не согласен. Она поступила так, как любой нормальный человек на ее месте, если бы увидел, что выродил на белый свет противоестественного урода...
– А подробнее? – опять заинтересовался возчик.
– Две головы! – шепотом сказал пятый собеседник. Это был очень громкий шепот. – Представляете? Ребенок с двумя головами! Настоящий кошмар. Мать перепугалась – и...
– В любом случае, она не должна была принимать решение единолично, – упрямо гнул свое зычный голос. – Напротив, ей следовало бы сохранить этого ребенка. Нам нужны доказательства того, что земля наша производит ядовитые злаки. Что эльфийская кровь отравляет почву и проникает даже в семя наших мужчин, коль скоро женщины производят на свет таких чудищ.
– Я вот чего не понимаю, – произнес молодой, – как именно происходит это отравление. Положим, в былые времена, когда кровь эльфов была густой, – тогда все ясно. В ней была сила. Но теперь-то! Вот, положим, мой дядя – он виноторговец – всегда спрашивает: «После какой кружки воды вино перестает быть марочным и превращается в обыкновенное пойло? Когда ты начнешь это потрохами чувствовать – тогда, считай, превратился в специалиста». А кровь Эльсион Лакар? То же самое. Умные люди давно подсчитали соотношение – в смысле разбавленности. Она – практически такой же человек, как и мы, только порода попорчена. Вот таково мое мнение.
Он откинулся к стене и неспешно обвел окружающих глазами, избегая, впрочем, задевать взглядом новеньких, не принимавших участия в общей беседе.
Ренье похолодел. Говорили о королеве-матери. При наследнике. Как долго будет Талиессин слушать, не вмешиваясь? И в каком расположении духа он вернется во дворец? Ренье хотел было предложить принцу уйти, не дожидаясь ужина и бросив на произвол судьбы остальных. Побродить по ночной столице, поболтать, найти каких-нибудь девчонок посговорчивее. Но один только взгляд в сторону Талиессина отбил у Ренье всякую охоту заговаривать с ним. Только не сейчас.
– Она, во всяком случае, хоть похожа на женщину, – продолжал разглагольствовать зычный, – а вот сынок... Настоящее отродье!
– Ты его видел? – заинтересовался возчик.
Тот, к кому он обращался, пренебрежительно махнул рукой.
– Раз или два... издалека. Да люди же говорят!
– Всегда нужно посмотреть собственными глазами, – рассудительно молвил возчик.
– Что смотреть! – Зычный сжал кулак и пошевелил стиснутыми пальцами, как будто пытался выжать из чего-то невидимого все соки. – Ну вот на что глядеть! Умные люди все за нас посмотрели. Вот он, – взмах в сторону виноторговца, – все верно рассудил. Разбавлено! А в разбавленном виде эта кровь, может быть, как раз и ядовита!
– Нет, все дело в накоплении, – сказал молчавший доселе человек с рябым плоским лицом. – Я точно знаю. У меня самого земля. В земле накапливается.
– В любом случае, скоро все переменится, – уверенным тоном проговорил зычный. – Потому как наследии ков у наследника уже не будет.
Племянник виноторговца чуть вжал голову в плечи. Зычный заметил это и усмехнулся:
– Боишься?
Тот еле заметно кивнул, чем вызвал презрительную усмешку у собеседника.
– И напрасно! Мы дурного не делаем. Да у нее и рук не хватит всех, кто об этом говорит, задавить по подземным тюрьмам. Вот послушайте, – он опять навалился широкой мясистой грудью на стол, – я вам скажу. Наследник – извращенец. Порченый. Вконец порченный. Играет в куклы, переодевается женщиной. А сам – ничего не может.
– В каком смысле? – ужаснулся племянник виноторговца.
– В том... что не может с женщиной! Он не мужчина. И не человек почти. Так, – щелчок пальцами, – что-то ироде насекомого... Да и с виду таков.
– А ты его видел? – неожиданно подал голос Талиессин.
Зычный повернулся в его сторону с крайне удивленным видом. Несколько секунд он рассматривал принца в упор, как бы удивляясь тому, что тот вступил в беседу. Затем на лице всезнайки проступила снисходительная улыбка.
– Я уже говорил, что видеть – не обязательно. Кому надо, те видели.
– А! – коротко бросил принц. И снова принялся ковырять ногти кинжалом.
Почему-то это рассердило солидного возчика.
– Вот вы, юноша, совершенно напрасно говорите «а!» человеку, который и старше вас, и опытней, и разбирается в вопросах! – назидательно проговорил он.
Талиессин вонзил кинжал в крышку стола.
– В каких вопросах? – осведомился он.
– Что? – опешил возчик.
– В каких вопросах он разбирается?
– Э... – Возчик сердито приложился к своей кружке. Он был сбит с толку, и ему это не понравилось.
Зычный сказал:
– А вот в таких, что нами правят выродки!
Одним гибким прыжком Талиессин вскочил на стол, ударом ноги опрокинул кувшин с пивом, другим ударил зычного в подбородок и мгновенно переместился на другой край стола. Со стороны казалось, что он танцует.
Ренье пришлось неловко пробираться по скамье, тесно придвинутой к столу. Он спешил. Прочим завсегдатаям «Стражника и бочки» определенно не понравится молодой нахал, который затевает здесь драки на ночь глядя. Закончится все тем, что Талиессина свалят на пол и изобьют, а после вышвырнут вон.
Талиессин перепрыгнул с одного стола на другой, попал ногой в блюдо с обглоданными костями, и объедки разлетелись в стороны. Странно искривляя рот, принц смеялся, но смеха этого слышно не было: все заглушал грохот падающей посуды, шумные проклятия и топот ног. Несколько человек уже носились по залу в попытках схватить дебошира. Один из этих преследователей очень удачно споткнулся о ногу Ренье и упал, но другой тотчас нанес молодому человеку удар кулаком в лицо.
Ренье пошатнулся и повалился спиной на стол. Мгновение он созерцал закопченный потолок и несколько коптящих масляных светильников, привешенных к поперечной балке. Один был особенно старый, в виде бьющего хвостом морского дива. Затем потолок исчез из поля зрения Ренье, и молодой человек увидел чьи-то сапоги.
«Где же остальные? – тупо подумал Ренье. – Где Мегинхар, Агилон? Где Госелин?»
Принц смеялся – пронзительно, резко, и этот звук, прорезающий общий шум и вопли, странным образом напоминал призывный свист болотной птицы. Ренье поднялся на ноги. Талиессин спрыгнул со стола, ловко увернулся от нескольких ударов и очутился возле Ренье. Тот ощутил прикосновение острого, очень горячего плеча – мимолетное, мгновенно прерванное – и вздрогнул. Обычно Талиессин избегал любых прикосновений. Он даже запрещал целовать себе руку, хотя придворный церемониал иногда требовал этого.
Ренье отбивался от наседающих врагов: каждый миг он видел перед собой новое лицо, и это новое лицо требовало к себе полного внимания; в конце концов Ренье устал от этой бесплодной сосредоточенности и тут же понял, что у него болят руки, болит лицо, особенно губы и висок. Он пошатнулся и упал бы, если бы не навалился спиной на какую-то опору. Эта опора, впрочем, оказалась весьма ненадежной: она постоянно содрогалась, вертелась и колола его острыми углами, которые то появлялись, то исчезали по непонятному произволению.
– Бей их, Эмери! – заверещал прямо над ухом знакомый голос– Очнись! Бей!
«Талиессин, – смутно подумал Ренье. – Если он отойдет, я упаду».
Он качнулся вперед и ухватился рукой за край стола. Кто-то вцепился ему в волосы и несколько раз дернул в разных направлениях. Сипло закричав, Ренье пнул наугад ногой и, видимо, попал: его отпустили.
Новая волна криков влилась в растревоженный зал, зазвенело оружие, и тотчас кругом все улеглось и затихло. Только в ушах продолжало звенеть, и дыхание никак не могло успокоиться, все билось и клокотало в горле.
Ренье силился разглядеть – кто же остановил потасовку, но сквозь дрожащую темно-серую дымку ничего не было видно. Перед глазами как будто плавала назойливая копоть. Он тряхнул головой, разгоняя ненужное видение, но стало еще хуже: к темноте добавились извилистые золотистые полосы.
Его схватили за руку и потащили. Он бежал, не видя, куда ступает, и все повторял: «Талиессин, Талиессин...» Ренье казалось, что зовет очень громко, и он продолжал так считать, пока Агилон не рявкнул прямо ему в ухо:
– Что ты сипишь?
Прохлада спасительно плеснула в лицо – они выбрались на улицу. Ренье с трудом перевел дух и наконец сумел спросить:
– Где Талиессин?
– Я здесь, – раздался голос принца.
Ренье сухо всхлипнул. Ему хотелось пожаловаться на усталость, на боль в голове, но вместо этого он сказал:
– Делать нечего – едем к моему дяде. Сдадимся на его милость.
– То-то бравый старикан обрадуется! – проговорил Талиессин. И оглянулся на пустую улицу: – Где Агилон?
– Отправился вызволять наших лошадей, – объяснил Мегинхар. – Мы ведь устроили их в конюшне.
– Ясно...
Талиессин привалился плечом к стене, еще раз посмотрел на вывеску. Стражник верхом на бочке недружелюбно скалился из темноты, и теперь было очевидно, что он только притворяется пьяным. На самом деле он был не по-хорошему весел: в таком настроении отправляются громить винные магазины и чинить самосуд.
Агилон привел лошадей. Тронулись; Ренье – впереди.
Утопленные в темноте дома были наполнены спящими людьми, и пятеро всадников пробирались мимо окон, точно чужие сновидения.
* * *
Адобекк встретил вторжение достойно. Когда в запертую дверь его дома постучали, королевский конюший никак не отозвался. Стали стучать настойчивее, и тогда из окна верхнего этажа, без всякого предупреждения, излилось содержимое ночного горшка. Оно попало на голову Мегинхару и забрызгало лошадь Агилона.
Ренье заметил мелькнувшую в окне фигуру и закричал:
– Дядя! Это я!
Окно на миг затворилось, а затем вновь появилась рука – на сей раз она держала тазик для умывания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Длинные столы были установлены вдоль трех стен, разрываясь на середине, возле камина, и поперек зала. Окраина диктует приверженность – не столько даже к традиционному, сколько к устаревшему; и здесь соблюдалось старое правило – никаких отдельных столиков, никакого уединения. Все должны быть на виду. Честному человеку скрывать ведь нечего, не так ли?
Талиессин уверенно пересек зал и плюхнулся на скамью: он вознамерился занять средний стол ближе к камину. Общий разговор на мгновение затих. Несколько торопливых взглядов на вновь прибывшего – и суждение о нем было вынесено, не слишком лестное для новичка. Двое или трое откровенно поморщились и отвернулись, один ухмыльнулся, а ближайший к Талиессину сосед отодвинулся на скамье подальше.
Ренье появился минутой спустя. На него уже не обратили внимания: просто еще один такой же. Тоже чумазый и растрепанный, тоже не бережет добротной одежды. Разве что на лицо более приятный.
Принц все время вертелся, глядел по сторонам, рассматривал висящие на стенах украшения – аляповатые деревянные полускульптуры, раскрашенные синим и зеленым и изображающие птиц с непомерно большими крыльями и несуществующие плоды. То и дело Талиессин принимался ерзать на скамье, жевал пряди своих волос, если те случайно попадали ему в рот, а после, очнувшись от задумчивости, резко выплевывал их. Наконец он вытащил нож и начал чистить ногти.
Ренье сидел напротив и молча смотрел на этого юнца. Ему казалось странным, что тот когда-нибудь сделается королем целой страны. Будет принимать важные решения, подписывать оправдательные или смертные приговоры, раздавать земельные наделы. Вот этими самыми смуглыми руками в цыпках от вечной возни с лошадьми и собаками.
Иногда Ренье пытался представить себе, какая кровь течет в жилах наследника. Крохотная капля эльфийского наследия растворена в обычном красном месиве, унаследованном от человечьих предков. Насколько сильна эта капля? Какой окажется она, когда впервые будет явлена на алтаре, во время ежегодного возобновления брачного союза королевского правящего дома с землей Королевства?
Ренье стеснялся этих мыслей. Он догадывался, что нечто подобное посещает и другие умы Королевства. Более изощренные, нежели ум обычного молодого дворянина, – и уж конечно более испорченные. Королева почти совершенно утратила волшебные свойства своих предков – и все же оставалась истинно эльфийской дамой, стройной, с темными розами, вспыхивающими на щеках в минуты волнения.
Но сколько ни вглядывался Ренье в Талиессина, он никогда не видел, чтобы у того на коже проступали эти потаенные огненные розы. Ничего. Обычный юноша. Разве что менее привлекательный, чем обычно бывают молодые люди этого возраста.
– Ну, где же Мегинхар? – выговорил наконец Талиессин и убрал нож. – Я уже всю грязь выковырял, а он до сих пор договаривается...
Действительно, никто из прочих спутников принца до сих пор не появлялся.
– Нужно еще лошадей устроить, – напомнил Ренье. – Сейчас все придут.
Но Талиессин не желал больше ждать. Он резко обернулся и закричал на весь зал:
– Эй, ты! Ты, толстая! Иди сюда!
Служанка обратила к кричащему сдобное лицо и пожала плечами.
Талиессин вскочил:
– Толстуха! Я тебя зову!
Служанка снова пожала плечами и боком двинулась к столу. Талиессин наблюдал за ней, улыбаясь все более удивленно.
Ренье опередил принца – он поднялся и проговорил отчетливо, резко:
– Ужин для пятерых.
– Я вижу только двоих, – протянула служанка, окидывая мутным взором потолок.
– Я заплачу за пятерых, – сказал Ренье.
– Ну тогда ладно, – сказала служанка и так же боком двинулась в сторону кухни. По дороге она несколько раз оглядывалась на Ренье и его спутника с самым подозрительным видом, точно всякое мгновение ожидала от них подвоха.
Талиессин снова уселся, развалился на скамье, сощурился. Теперь лицо принца, как казалось, состояло из нескольких резких черт, углубленных и выделенных тенями: две полоски на лбу – брови, под ними две узкие щели – сомкнутые глаза с прямыми, опущенными на щеку ресницами, дальше – зигзаги тонко вырезанных ноздрей, извилистая верхняя губа и прямая нижняя – и под нею глубокая ямка на подбородке. Маска гротескная, на опасной грани безобразия и неотразимой притягательности.
Ренье знал, что в очередной раз вызвал у принца раздражение. В таких ситуациях Ренье частенько припоминал, как студенты в Академии задирали Элизахара. Тот неизменно ухитрялся поставить нахалов на место. Железный человек. У Ренье никогда так не получится. С другой стороны, Элизахар никогда не имел дела с принцем.
Служанка преступно медлила с заказом, и Ренье не на шутку досадовал: обильный ужин мог бы отвлечь принца и предотвратить очевидно приближающиеся неприятности.
Разговоры, притихшие было с появлением чужаков, возобновились. Обычные вечерние пересуды лавочников. Они почти не достигали слуха двоих молодых людей. Было скучно. Талиессин уронил голову на стол, улегшись щекой на ладонь, и не мигая уставился на ближайшего соседа. Еще одна его неприятная игра: ждать, пока человек почувствует на себе тяжелый взгляд раскосых зеленоватых глаз и начнет ежиться.
Однако лавочник оказался крепким орешком – даже не дрогнул. Отказался даже от искушения повернуться и посмотреть на того, кто столь нахально на него таращится.
Прошло еще несколько минут, прежде чем Ренье понял: дело вовсе не в предполагаемой силе духа их соседа – того слишком захватила тема разговора, который незаметно отошел от последних местных сплетен и перетек в совершенно иное русло: теперь обсуждались слухи, добравшиеся до окраины из предместий.
– Думаете, нам расскажут? – говорил, пригибаясь к столу, какой-то человек с неприятно звучным голосом. – Думаете, она позволит говорить об этом всенародно? Ничего подобного! Хоть сколько прошений на ее имя присылай – бесполезно.
– Она ведь может и не знать, – перебил другой, с острым носом, верткий. – У нее полно советников.
Третий устремил на него презрительный взгляд:
– Да? И сколько же?
– Достаточно, чтобы держать ее в неведении! – горячо заявил остроносый.
Обладатель звучного голоса демонстративно расхохотался.
– Говорю вам, ничего никогда – и никто – не узнает. Их попросту удавят в подземелье. Не они первые, кстати. Уже случалось такое, чтобы люди исчезали. А что? Пропадают без следа, и некого спросить...
– Но ведь эти все-таки виновны... – проговорил, медленно жуя, четвертый собеседник, моложе прочих, но такой же основательный и солидный. – Они ведь забили женщину камнями.
– Позвольте! – возразил зычный. – Эта женщина – отвратительная убийца, а они застали ее на месте преступления.
– Какого? – вступил в беседу еще один, с пышными усами, должно быть – возчик. Он отставил пивную кружку, рыгнул в кулак и обезоруживающе улыбнулся. – Я прослушал начало...
Остальные дружно уставились на него. Обладатель могучего голоса снисходительным тоном объяснил:
– Она заживо закопала своего новорожденного ребенка...
– Да, ужасно, – согласился возчик и снова взялся за пиво.
Тощий, с острым носом, упрямо качал головой.
– Я совершенно не согласен. Она поступила так, как любой нормальный человек на ее месте, если бы увидел, что выродил на белый свет противоестественного урода...
– А подробнее? – опять заинтересовался возчик.
– Две головы! – шепотом сказал пятый собеседник. Это был очень громкий шепот. – Представляете? Ребенок с двумя головами! Настоящий кошмар. Мать перепугалась – и...
– В любом случае, она не должна была принимать решение единолично, – упрямо гнул свое зычный голос. – Напротив, ей следовало бы сохранить этого ребенка. Нам нужны доказательства того, что земля наша производит ядовитые злаки. Что эльфийская кровь отравляет почву и проникает даже в семя наших мужчин, коль скоро женщины производят на свет таких чудищ.
– Я вот чего не понимаю, – произнес молодой, – как именно происходит это отравление. Положим, в былые времена, когда кровь эльфов была густой, – тогда все ясно. В ней была сила. Но теперь-то! Вот, положим, мой дядя – он виноторговец – всегда спрашивает: «После какой кружки воды вино перестает быть марочным и превращается в обыкновенное пойло? Когда ты начнешь это потрохами чувствовать – тогда, считай, превратился в специалиста». А кровь Эльсион Лакар? То же самое. Умные люди давно подсчитали соотношение – в смысле разбавленности. Она – практически такой же человек, как и мы, только порода попорчена. Вот таково мое мнение.
Он откинулся к стене и неспешно обвел окружающих глазами, избегая, впрочем, задевать взглядом новеньких, не принимавших участия в общей беседе.
Ренье похолодел. Говорили о королеве-матери. При наследнике. Как долго будет Талиессин слушать, не вмешиваясь? И в каком расположении духа он вернется во дворец? Ренье хотел было предложить принцу уйти, не дожидаясь ужина и бросив на произвол судьбы остальных. Побродить по ночной столице, поболтать, найти каких-нибудь девчонок посговорчивее. Но один только взгляд в сторону Талиессина отбил у Ренье всякую охоту заговаривать с ним. Только не сейчас.
– Она, во всяком случае, хоть похожа на женщину, – продолжал разглагольствовать зычный, – а вот сынок... Настоящее отродье!
– Ты его видел? – заинтересовался возчик.
Тот, к кому он обращался, пренебрежительно махнул рукой.
– Раз или два... издалека. Да люди же говорят!
– Всегда нужно посмотреть собственными глазами, – рассудительно молвил возчик.
– Что смотреть! – Зычный сжал кулак и пошевелил стиснутыми пальцами, как будто пытался выжать из чего-то невидимого все соки. – Ну вот на что глядеть! Умные люди все за нас посмотрели. Вот он, – взмах в сторону виноторговца, – все верно рассудил. Разбавлено! А в разбавленном виде эта кровь, может быть, как раз и ядовита!
– Нет, все дело в накоплении, – сказал молчавший доселе человек с рябым плоским лицом. – Я точно знаю. У меня самого земля. В земле накапливается.
– В любом случае, скоро все переменится, – уверенным тоном проговорил зычный. – Потому как наследии ков у наследника уже не будет.
Племянник виноторговца чуть вжал голову в плечи. Зычный заметил это и усмехнулся:
– Боишься?
Тот еле заметно кивнул, чем вызвал презрительную усмешку у собеседника.
– И напрасно! Мы дурного не делаем. Да у нее и рук не хватит всех, кто об этом говорит, задавить по подземным тюрьмам. Вот послушайте, – он опять навалился широкой мясистой грудью на стол, – я вам скажу. Наследник – извращенец. Порченый. Вконец порченный. Играет в куклы, переодевается женщиной. А сам – ничего не может.
– В каком смысле? – ужаснулся племянник виноторговца.
– В том... что не может с женщиной! Он не мужчина. И не человек почти. Так, – щелчок пальцами, – что-то ироде насекомого... Да и с виду таков.
– А ты его видел? – неожиданно подал голос Талиессин.
Зычный повернулся в его сторону с крайне удивленным видом. Несколько секунд он рассматривал принца в упор, как бы удивляясь тому, что тот вступил в беседу. Затем на лице всезнайки проступила снисходительная улыбка.
– Я уже говорил, что видеть – не обязательно. Кому надо, те видели.
– А! – коротко бросил принц. И снова принялся ковырять ногти кинжалом.
Почему-то это рассердило солидного возчика.
– Вот вы, юноша, совершенно напрасно говорите «а!» человеку, который и старше вас, и опытней, и разбирается в вопросах! – назидательно проговорил он.
Талиессин вонзил кинжал в крышку стола.
– В каких вопросах? – осведомился он.
– Что? – опешил возчик.
– В каких вопросах он разбирается?
– Э... – Возчик сердито приложился к своей кружке. Он был сбит с толку, и ему это не понравилось.
Зычный сказал:
– А вот в таких, что нами правят выродки!
Одним гибким прыжком Талиессин вскочил на стол, ударом ноги опрокинул кувшин с пивом, другим ударил зычного в подбородок и мгновенно переместился на другой край стола. Со стороны казалось, что он танцует.
Ренье пришлось неловко пробираться по скамье, тесно придвинутой к столу. Он спешил. Прочим завсегдатаям «Стражника и бочки» определенно не понравится молодой нахал, который затевает здесь драки на ночь глядя. Закончится все тем, что Талиессина свалят на пол и изобьют, а после вышвырнут вон.
Талиессин перепрыгнул с одного стола на другой, попал ногой в блюдо с обглоданными костями, и объедки разлетелись в стороны. Странно искривляя рот, принц смеялся, но смеха этого слышно не было: все заглушал грохот падающей посуды, шумные проклятия и топот ног. Несколько человек уже носились по залу в попытках схватить дебошира. Один из этих преследователей очень удачно споткнулся о ногу Ренье и упал, но другой тотчас нанес молодому человеку удар кулаком в лицо.
Ренье пошатнулся и повалился спиной на стол. Мгновение он созерцал закопченный потолок и несколько коптящих масляных светильников, привешенных к поперечной балке. Один был особенно старый, в виде бьющего хвостом морского дива. Затем потолок исчез из поля зрения Ренье, и молодой человек увидел чьи-то сапоги.
«Где же остальные? – тупо подумал Ренье. – Где Мегинхар, Агилон? Где Госелин?»
Принц смеялся – пронзительно, резко, и этот звук, прорезающий общий шум и вопли, странным образом напоминал призывный свист болотной птицы. Ренье поднялся на ноги. Талиессин спрыгнул со стола, ловко увернулся от нескольких ударов и очутился возле Ренье. Тот ощутил прикосновение острого, очень горячего плеча – мимолетное, мгновенно прерванное – и вздрогнул. Обычно Талиессин избегал любых прикосновений. Он даже запрещал целовать себе руку, хотя придворный церемониал иногда требовал этого.
Ренье отбивался от наседающих врагов: каждый миг он видел перед собой новое лицо, и это новое лицо требовало к себе полного внимания; в конце концов Ренье устал от этой бесплодной сосредоточенности и тут же понял, что у него болят руки, болит лицо, особенно губы и висок. Он пошатнулся и упал бы, если бы не навалился спиной на какую-то опору. Эта опора, впрочем, оказалась весьма ненадежной: она постоянно содрогалась, вертелась и колола его острыми углами, которые то появлялись, то исчезали по непонятному произволению.
– Бей их, Эмери! – заверещал прямо над ухом знакомый голос– Очнись! Бей!
«Талиессин, – смутно подумал Ренье. – Если он отойдет, я упаду».
Он качнулся вперед и ухватился рукой за край стола. Кто-то вцепился ему в волосы и несколько раз дернул в разных направлениях. Сипло закричав, Ренье пнул наугад ногой и, видимо, попал: его отпустили.
Новая волна криков влилась в растревоженный зал, зазвенело оружие, и тотчас кругом все улеглось и затихло. Только в ушах продолжало звенеть, и дыхание никак не могло успокоиться, все билось и клокотало в горле.
Ренье силился разглядеть – кто же остановил потасовку, но сквозь дрожащую темно-серую дымку ничего не было видно. Перед глазами как будто плавала назойливая копоть. Он тряхнул головой, разгоняя ненужное видение, но стало еще хуже: к темноте добавились извилистые золотистые полосы.
Его схватили за руку и потащили. Он бежал, не видя, куда ступает, и все повторял: «Талиессин, Талиессин...» Ренье казалось, что зовет очень громко, и он продолжал так считать, пока Агилон не рявкнул прямо ему в ухо:
– Что ты сипишь?
Прохлада спасительно плеснула в лицо – они выбрались на улицу. Ренье с трудом перевел дух и наконец сумел спросить:
– Где Талиессин?
– Я здесь, – раздался голос принца.
Ренье сухо всхлипнул. Ему хотелось пожаловаться на усталость, на боль в голове, но вместо этого он сказал:
– Делать нечего – едем к моему дяде. Сдадимся на его милость.
– То-то бравый старикан обрадуется! – проговорил Талиессин. И оглянулся на пустую улицу: – Где Агилон?
– Отправился вызволять наших лошадей, – объяснил Мегинхар. – Мы ведь устроили их в конюшне.
– Ясно...
Талиессин привалился плечом к стене, еще раз посмотрел на вывеску. Стражник верхом на бочке недружелюбно скалился из темноты, и теперь было очевидно, что он только притворяется пьяным. На самом деле он был не по-хорошему весел: в таком настроении отправляются громить винные магазины и чинить самосуд.
Агилон привел лошадей. Тронулись; Ренье – впереди.
Утопленные в темноте дома были наполнены спящими людьми, и пятеро всадников пробирались мимо окон, точно чужие сновидения.
* * *
Адобекк встретил вторжение достойно. Когда в запертую дверь его дома постучали, королевский конюший никак не отозвался. Стали стучать настойчивее, и тогда из окна верхнего этажа, без всякого предупреждения, излилось содержимое ночного горшка. Оно попало на голову Мегинхару и забрызгало лошадь Агилона.
Ренье заметил мелькнувшую в окне фигуру и закричал:
– Дядя! Это я!
Окно на миг затворилось, а затем вновь появилась рука – на сей раз она держала тазик для умывания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55