Цвет покажем Ц полиняет. И вто
рая статья: как художество строить? Без Губы да без Щеки мы письмо перевре
м и пошиб-манеру запутаем. Живем соседственно, но в чертеже и в раскраске
каждая деревня соблюдает свою добродетель. На Лебяжьей колер обожают са
мый нежный, «тьмо-лимонный» да «светло-осиновый», голубой да лазоревый. Ч
еловечков писали тоненьких. На Гусиной красили пестро. Цвет пущали сильн
ый. Мужиков писали головастеньких, а женочек коротеньких. Нам свое лицо т
ерять ненадобно. У всякой ягоды свой скус.
Старуха Губина докладывала:
Ц Письма от мужа были, адрес не пишет, для того, что месте не сидит. И я спро
шу тебя, товарищ председатель: ужели по теперешней науке нельзя дознать
местоположенье хоть бы нашего Губы? Узнать бы да истребовать письмом.
Гуля рассмеялся:
Ц К сожалению, и наука не может вычислить координаты наших мастеров. Ни и
хней долготы, ни широты.
Порешили на том, что будут сыскивать вестей и по тем вестям мастеров добы
вать. А работу начинать не мешкая для того, что время горячее.
На Лебяжьей сыскались и нехудые живописцы. Гусиная Гора в живописи пооск
удела. Зато столяр Федот Деревянный умел резное дело: стамеской орудовал
по дереву краше, нежели иной кистью по бумаге. Федот взялся приобучать мо
лодежь столярству и резьбе.
И полезли ребята к Федоту, как мужи на брагу. Навыкали пилить и тесать, дел
али скамью и столец чисто и чинно. Которые ребята были схватчивы и ученье
принимали бойко, тех Федот садил за тонкую работу.
Ц Вот, Михайлушко, Ц толковал Федот талантливому пареньку, Ц вот тебе
художественные снасти, пилка да топорок, долото да стамеска. Построишь т
ут ларец. Приладишь тут кровельку. Получится для мухи для горюхи домик-те
ремок. К ней постойщики приедут. Пойдет житье-бытье.

Муха Ц Горюха,
Блоха Ц Поскакуха,
Комар Ц Пискун,
Таракан Ц Шаркун.

Присмотрясь к Федотовым рукам, ребята начинали делать сами. Всякую подел
ку, какова она будет в дереве, сначала чертили на чертеж, на бумагу. Федото
вым ученикам подражали малыши-недоросточки. Мать иному репину даст, он и
з репы человечью образину или птичку вырежет.
Многие из старших пристрастились к рисованию, дивились сами на себя Ц п
очему это человеку художничать охота? Федот размышлял:
Ц Такой уж иной человек родится: чертить, да красить, да что-нибудь масте
рить вроде как пить-есть ему надобно. Сундук, скажем, и без прикрасы в обих
од пойдет. А художнику охота, чтобы этим сундуком любовались. Ну, и в карма
н лишняя копейка. Я вот резьбой да узором сколько покупателя приманиваю,
друга столько себя веселю.
Федот жил и ребят обучал в доме Ивана Щеки. На деревне все дома были велики
е, потому что сторона лесная, но у Щеки было особенно светло: окна рублены
широко. Иван Щека, сряжаясь в море, сказал Федоту:
Ц У тебя глазишки маленькие, и оконца в твоей избе коротенькие. Там тебе
работать темно. Заходи в мой дом, столярствуй, топи печи, карауль…
Когда к Федоту стали собираться артельные, он немножко-то обеспокоился:
«Без спроса тут хозяйничаю». А и хозяин будто в канский мох провалился.
На Лебяжьей Горе ждали Ивана Губу. Гуля Большой заходил спрашивать весте
й к старухе Губиной:
Ц Как думаете, не вместе Иван Егорович с Иваном Щекой промышляют?
Ц Могут ли вместе, Гулюшка, эких два воеводы! Весь век в два веника метут. В
се чего-то делят. Однако по секрету вот что тебе расскажу: мой-то муженек И
вана Щекина работу в сундуке хоронит. Две коробки писаных в полотенце ув
ернуты, в бумагу увязаны. В праздник вынет, полюбуется, вздохнет и скажет:
«По живописной добродетели ни с кем Ваньку Щекина не сравню…» Опять и та
кой случай был: скупщик на пристани парохода ждет, сидит на ларце Ц Ивана
Губина работа. Щека это усмотрел, к купцу подскочил и плюху дал: «Недостои
н ты в руках носить Губино художество, не то что сидеть на нем…»
Колотятся теперь о морскую льдину моржи седатые, не ведают, какие дома де
ла открываются. Ужо по зиме, на оленях, не будут ли.
На оленях стариков не дождались. Иван Губа приехал по весне, Иван Щека Ц л
етом.
С вешней водой Лебяжья река откладывает кисти да краски. Брались за багр
ы, за весла, за якоря, за паруса, за рыболовные снасти. Но из области было пол
учено приглашение участвовать в осенней выставке, и люди урывали день-д
ругой для художества.
Туля Большой по должности и по делам выставки гонял то в область, то в райо
н. Никто не встретил Ивана Егоровича Губу на пристани, а Гуля не сразу явил
ся с визитом.
Губа все это принял как невнимание, как пренебрежение и как оскорбление.
Пуще всего затужил о том, что артельное дело зачалось без него.
Ц Я век об этом деле радел, этого времени ждал да хотел. А они мимо меня и м
имо Ваньки Щекина артель составили. Нарочно скорым делом стряпали, чтобы
меня не пригласить. Хотя и приглашают, да после всех.
Жена уговаривала:
Ц Не горазды твои речи, Егорович. Артельная телега широка, садись да кати
сь.
Ц Вот уж, Ананья да Маланья. Фома да кума да и место заняли. Я не из тех, чтоб
ы сверх канплекта проситься.
Ц Что тебе проситься? Гуля Большой по зиме сто раз заходил: «Ждем, говори
т, Ивана Егоровича, как майского дня».
Ц Ежели я майский день, дак меня встретить да почтить должно.
Ц Музыки да барабану не нашли, а то бы встретили.
Ц Тебе, дура, смех, а мне смерть… Оно и Ваньку Щекина нароком держат без ве
стей.
Ц Кто это они, не наш ли Гуля, не Вася ли Меньшенин? Ц негодовала старуха.

Ц И Гульку не за что хвалить. Обо всей реке печалится, а мне отставку дал. П
ущай мое письмишко самое немудрое, но Щека Ц первостатейный мастер. Тол
ько норов у него тяжелый. Но я за свою добродетель не пойду в ноги кланятьс
я. А пропитаемся мы своей промышленной рыбешкой.
Артельные тоже не знали, как подступиться к мастеру.
Ц Смех и грех со стариком. Вишь, для его упрямки и для гордости встречу бы
ло надобно срядить. На тарелку посадить да по деревне пронести… Теперь у
ж все пропало. Он теперь и всенародного моленья не услышит. А бывало, что о
н, что Щека за чужую обиду первые лезли в драку с мироедами.
Молодежь дивилась:
Ц Как же хозяева-то дерзость такую прощали?
Ц Потому что у Ивана Щеки да у Ивана Губы руки золотые. Хозяин да скупщик
прибыль этими руками загребали.
Пуще всех Губа обиделся на Гулю Большакова:
Ц В городе красуется, павлиены к выставке городит, а меня не залюбил. Ему
Губа не надобен, и я их всех ничем зову и ни во что кладу.
Гуля Большой прямо с парохода забежал к Губе. Встретила хозяйка со слова
ми:
Ц Иван Егорович в слабом состоянии здоровья. Принять не может. Извиняет
ся.
Вышла Гулю проводить и зашептала:
Ц Не оскорбляйся, Гулюшка. Старик сам не рад, да своего упрямого обычая п
ереломить не может. Намедни сам меня послал в артель. «Узнай обиняком, что
такое нова тематика. Из артели парни шли и про каку-то „нову тематику“ пес
ню квакали».
Гуля это намотал на ус. Укараулил Губу на улице, учтиво здоровается и пода
ет коробочку:
Ц Иван Егорович, это первый мой живописный опыт. Я пытался применить нов
ую тематику. Позвольте узнать ваше мнение.
Старик впился глазами в рисунок: звезда, краснофлотец, корабли с гербами.

Ц Ты это сделал?
Ц Я, Ц отвечал Гуля.
Ц Коробка-то лучше тебя!
Гуля рассказал артельным. Те смеялись:
Ц Иван Егорович, уж век такой. Скупщика, бывало, штукатурит так, что Ц ах!
Народ гогочет. Губа и на народ с веслом, с какой ни есть со снастью налетит
… Ивана Губу да Ивана Щеку на весы посадить Ц ни который не перетянет.
Губа после встречи с Гулей Большаковым принялся за дело. Трудился днем и
ночью, благо летние ночи на Севере светлы, как день. Выточил большие дерев
янные блюда, какие шли для свадеб, и покрыл левкасом, мелом на рыбьем клею.
Как просохло, вылощил звериным зубом.
Стал левкас, как яичная скорлупа, бел и гладок. По левкасу чертил тонким уг
ольком и обводил рисунок чернильцем. В перо от журавлиных крыльев вдевал
щепотку волоса от беличьих хвостов, Ц готовил кисти. Потом стирал краск
и с яичным желтком. Краску соберет в деревянную ложку. Много ложек под лев
ой рукой на лавке лежит. По надобью то ту, то другую ложку возьмет, из нее ки
стью краску берет и пишет по блюду. Рядки серебряного кружева на бирюзе и
зображали море. По морю золоченые кораблики. Сверху как бы розовый венич
ек из цветов Ц утренние зори. Готовое письмо, как просохло, выкрыл олифой
, льняным вареным маслом. Мастер хвалился:
Ц Гляди, жена, олифа-то моя сколь успешна к делу. Голубец и охра здешни нем
удры. Багрянец из-под нашей же горы. А через олифу сколь они румяны и светл
ы!
Жена, любуясь, говорила:
Ц Гуля хоть по мелочам, а художный-то припас из города привозит. Перед ра
спутой синего кобеля привез и нутро маринино.
Мастер усмехнулся:
Ц Кобальт и ультрамарин… Краски добрые, а стратит без толку. Которую кра
ску мизинной кисточкой задевать должно, они наплавом будут пущать, ворот
а красить. Недавно слышал, как они об окраске полов лжесвидетельствуют: о
лифу с керосином, дескать, превосходно… Я в обморок упал.
Старуха переводила разговор на приятное:
Ц Уж и красовито у тебя, Егорович. Как сады цветут на блюде.
Ц То-то! Ц соглашался Губа. Ц А разумеешь ли ты силу и смысл письма?
Ц Очень даже явственно. Здесь красное войско гонит из нашего моря инозе
мных хватов. Здесь морской парад писан: пушки с наших кораблей палят, знам
ена трепещутся, чайки летят. А девка с трумпеткой почто на небо залезла?
Ц Это Слава с трубой, Ц улыбался старик. Ц Изображено «Пришествие Кра
сного Флота на Север…» Надокучили мне птички да цветочки. То желаю расск
азать, что мой ум веселит, чему сердце радуется.
Губа решил похвастаться перед артельными, особливо перед Гулей. Старуха
побежала к Большаковым. Оказалось, Гуля снова вызван в город. Снова потем
нел Иван Егорович:
Ц Медали поехал лудить для своей канпании. Конечно, все они Птицианы и Ре
брамты. Их посадят в Ермитаж на божницу при освещении електричества. А по
забытый художник Ванька Губин пущай поет на мокрой мостовой: «Подайте ма
льчику на хлеб, он Велизария питает».
Ц Уж и мастер ты, Егорович, слезы выжимать, Ц всхлипывает старуха. Ц Выл
изарий-то кто?
Ц Оскорбленная невинность, Ц хмуро отвечал Губа.
Вскоре ему надоело жалобить самого себя:
Ц Председателя нет, щегольну перед артельными.
Разбирало любопытство Ц что-то наготовили для выставки.
Как-то утром усмотрел, что на улице народу нет, увязал свои блюда, отправи
лся.
Ц Куда, Иван? Ц удивилась жена. Ц Артель-то вся небось на пристани. Паро
ход пришел.
Ц Мели, Емеля… Будут они бегать, пароходики встречать, когда выставка на
носу… А ты, старуха, не звони. Я тихомолком.
Чтобы люди не подумали чего, Иван прошел по деревне не спеша, помахивая тр
осточкой, и, словно невзначай, юркнул в артельные ворота. Толкнул двери ма
стерской. Заперто. Но внутри кто-то вовсю гремел молотком. Иван приправил
стучать и кулаком и палкой.
Ц Ишь какое министерство! Запершись работают. «Без докладу не входить».
Нет уж, я не отступлюсь. Хоть незваный посетитель, а принимать извольте!
Из соседнего дома выглянула бабка:
Ц Напрасно колотитесь. Народ-то на пароход убежали, дрова грузить… Ой, д
а это Иван Егорович? Не узнала тебя. Какой товар за пазухой жмешь, антиресн
ость каку-нибудь сработал?
Из дома напротив вылезла другая бабка:
Ц Здравствуешь, Иван Егорович! Колотись шибче. Один глухой Петруха в мас
терской-то, сковородки делает. Дай я пособлю, колом в простенок приударю…

Себя не помня, прилетел Иван Егорович домой. Шиб блюда под лавку:
Ц Наделал смеху: «Иван Губа в артель ломился, кланялся, просился». Подай
мне ружье, старуха. На озеро уйду. С гагарами, с утятами поговорю. Успокою с
вое сердце. Раньше воскресенья не вернусь.
Лесная тишина не успокоила Ивана. В воскресенье брел домой безрадостно.

Ц Ничего, товарищи артельные… Я вам улью щей на ложку. Сам до области дой
ду. Перед художественными начальниками свою работу положу. Пущай решат,
достойно ли Ивашку Губина от дел отбрасывать…
Возле сельсовета толпился народ. Послышались голоса:
Ц Губа идет! Егорович идет!…
Кто-то крикнул:
Ц Эй, Иван Егорович! За тобой два раза бегали. Где ты провалился-то? На соб
рание опоздаешь!
Ц Какое такое собрание?
Ц Гуля Большаков из города доклад привез насчет артели. И наши и гусинов
ские тут.
«Ладно, Ц подумал Губа. Ц Осчастливлю вас своим присутствием. Напою куп
летов. Отругаю и за старое, и за новое, и вперед на три года…»
В обширном зале народу было Ц хоть по головам ступай. Кончились общие во
просы. Со своим сообщением вышел Гуля Большаков. Рассказывал о строитель
стве выставки, открытие которой приурочено к Октябрьским праздникам; о т
ом, какое видное место предоставлено Лебяжьей реке. Иван Губа, считая, что
для него все потеряно, желая досадить докладчику, начал громко разговари
вать с соседями. Тогда и высокий голос Гули Большакова зазвенел, как коло
кольчик:
Ц Я слышу, что среди нас присутствует наш уважаемый мастер Иван Егорови
ч Губин. Иван Егорович, я привез вам личное приглашение участвовать на вы
ставке.
Иван буркнул:
Ц Некому меня там знать.
Гуля продолжал:
Ц Простите, что без вашего разрешения я показал выставочному комитету
несколько ваших работ. Из тех, что хранились в артели. Ваши изделия, Иван Е
горович, чрезвычайно понравились. Комитет с удовольствием предоставит
вам, Иван Егорович, особую витрину или, если вы пожелаете оказать честь ар
тели, Ц то в качестве ее члена, среди ее экспонатов. Вы, конечно, будете наш
им украшением, Иван Егорович.
Гуля спрыгнул с кафедры, подошел к скамье, где сидел Иван Губа, и протянул
ему конверт:
Ц Вот вам личное письмо от комитета, Иван Егорович.
Тишина стояла в зале. Сотни глаз глядели на Ивана. Иван вдруг побагровел, с
морщился, и… слезы обильным потоком хлынули из его глаз. Из-за слез не вид
я Гулю Большакова, старик нашарил его руками и обнял:
Ц Заботник ты мой, печальник ты мой, доброхот ты мой, Гулюшка! Не я украшен
ие, это вы, молодые, великодушные, всемирное наше украшение!
Повернув в сторону артельных мокрое от слез лицо, Иван гаркнул:
Ц Артель, пиши меня в члены или хотя в ученики! Челом бью!
Не гуси-лебеди крыльями захлопали Ц артельные в ладоши загремели, закр
ичали:
Ц Инструктором будешь у нас, Иван Егорович, Ц решено и подписано!
На Лебяжьей Горе дела идут благополучно. Про Гусиную Гору можно сказать,
что если строил здесь артельное дело столяр Федот Деревянный, то увенчал
Федотово строенье кровлей комсомолец Вася Меньшенин.
На Гусиной и прежде мало было живописцев. Больше столяры и резчики. В посл
еднее время один Иван Щека умел разрисовать-расписать шкатулку-сундучо
к в здешнем, особливом вкусе. И краска в Щекиной работе не темнела, не линя
ла, не смывалась.
Ц Тридцать лет столешницу мочалками сдираю, Ц скажет деревенская хоз
яйка, Ц а цветочки как сегодня расцвели.
Щекина Ивана рукоделье!
Еще зимой Щека оповестил Федота:
Ц В навигацию, в корабельный приход буду дома!
Артельные обрадовались. Наготовили ларцов да ящичков: края-каемочки рез
ные, а стенки-кровельки оставили для живописи:
Ц Иван Акимович приедет, нацветит и наузорит. Не поддадимся Лебяжьей Го
ре.
Вася Меньшой добывал рисунки, картинки о новой жизни, советской. Собирал
и приговаривал:
Ц Пригодится нашему художнику.
Федот задумчиво покачивал головой:
Ц Вот только мы пригодимся ли? К своему художеству Иван Акимович относи
тся с пристрастием. Каким глазом взглянет?… Может, не понравится, что в его
избе распоряжаемся. Мне первому достанется.
Иван Щека приехал к лету. Тут же, у морской пристани, узнал подробности об
артели, о том, что для артельных в городе «куют медали». Недаром говорили,
что Ивана Егоровича с Иваном Акимовичем посадить на одни весы Ц ни кото
рый не перевесит.
Щека рассердился, разгорячился на себя и на людей, а на Федота пуще всех. П
о Лебяжьей реке ходил нарочный пароходик. Щека не поехал домой. Засел в ша
тре знакомого рыбака.
О приезде мастера на Гусиной узнали в тот же день. Ждали трое сутки, обеспо
коились: «Не захворал ли? Не лежит ли где под карбасом?» Федот Деревянный,
как на грех, поранил ногу. На разведку отправился Вася Меньшой.
Щека сидел в шатре, вязал рыбачью сеть. Не поглядел на Васю, а только покос
ился:
Ц Здрасте, молодой человек. Меньше вас некого было послать? Федотка окол
ел?
Ц Федот посек ногу тором.
Ц Умысел и хитрость… Значит, вас послали бесприютного изгнанника гляде
ть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40