— Ролло говорил так.
— Все мои кровные братья так мне преданы, — с гордостью похвалила она.
Клэр подпер щеку языком и осмотрел ссадину.
— Думаю, он не расшатал мне ни одного зуба.
— Нет, но утром у тебя будут синяки. — Она расправила его чуб, завившийся мелкими кудряшками. — Можешь спать здесь, на моей кровати. И будет лучше, если ты не вернешься сегодня в зал.
— Да, здорово! — Он запрыгал взад и вперед. — Тут лучше, чем на тюфяке, на котором мы спим с Кимбаллом.
Сора ухватилась за возможность задать брату вопрос наедине и спросила:
— Клэр, тебе здесь нравится? В Беркском замке?
— Мы же не уезжаем, нет? — быстро переспросил он.
— Нет, конечно, нет. — Улыбнувшись, Сора положила руку ему на лицо. — Ты просто слишком молод, чтобы учиться, и я думала, ты скучаешь по лорду Теобальду. Что ты скучаешь по отцу.
Брат задумался.
— Да, иногда я действительно скучаю по нему. Мне нравилось, когда он учил меня всему и разговаривал со мной. Но чаще он пил вино, кричал и его рвало. Лорд Питер тоже учит меня всему и разговаривает со мной, но он бьет меня только тогда, когда я заслуживаю этого. Я скучаю по Блэйзу, — голос его тоскливо дрогнул.
— И по детям, и по леди Бланш?
— Да, и по детям тоже.
Сора легко скользнула пальцами по его лицу, обнаружила на нем гримасу отвращения и засмеялась.
— Пока ты тут счастлив, мы будем жить здесь. Входи, Кимбалл.
Мальчик просунул в дверь голову.
— Что же, мне так и не удастся подкрасться к вам? — пожаловался он.
— Некоторые люди способны ко мне подкрасться, но восьмилетний мальчик с большими ногами не входит в их число.
— Откуда вы знаете, что у меня большие ноги? — Кимбалл вытянул обутую в сандалию ногу и принялся ее рассматривать.
— У всех мальчишек большие ноги. Клэр спит сегодня на моей кровати. Хочешь составить ему компанию?
Кимбалл издал крик и подпрыгнул. Сора отодвинулась.
— А ужин уже закончился?
— Да. А что с твоим лицом — Кимбалл забрался на кровать и небрежно произнес. — Не так плохо, как тогда, когда ты упал в амбаре со стропил.
— В амбаре? — переспросила Сора.
— Ой! — поежился Кимбалл, когда Клэр закати ему оплеуху.
— А твой дед знает об этом?
— Это он придумал сказать вам, что Клэра сбросила лошадь, — ответил Кимбалл, но был рад переложить вину на более широкие плечи.
Сора застонала, но не смогла сдержать смех. Мальчишки разом с присвистом вздохнули и принялись бороться, а она двинулась к двери.
Внезапно у Клэра пробудилась совесть.
— А где ты будешь сегодня спать? Задержавшись у двери, Сора ответила:
— Не знаю, лягу ли я сегодня спать. Вечер обещает быть долгим.
В галерее, взявшись за перила, Сора прислушалась к разговорам за столом и вздохнула. Она напрасно понадеялась на лорда Питера. Война была самым насущным вопросом, и эта тема оставалась в разговорах главной. Не обошел ее и лорд Питер, да Сора сомневалась, пытался ли он это сделать. Битвы, воины, рыцари, пехота. Маневры, сбруя, доспехи, оборона. Лорд Питер, Реймонд, Николас, Артур и Чарльз спорили и соглашались друг с другом, предполагали и опровергали с горячностью бывалых воинов, чьи жизнь и честь зависели от их искусства сражаться, да так оно и было.
От Уильяма не слышалось ни слова. Только позвякивание кувшина о кубок говорило о его присутствии.
Сора прокралась по лестнице в свой уголок, где спала Була. Зловещее молчание ученицы тяжким камнем легло на душу Мод. Она принесла Соре ее ручной ткацкий станок и нагнулась, чтобы выслушать произнесенные шепотом распоряжения. Бартли тоже подошел и кивнул, показывая, что понял, что от него требуется. Когда рыцари встали и потянулись, рядом с каждым тотчас появилась служанка, готовая проводить рыцаря к месту ночлега. Последовали громкие стоны, добродушные стоны сытости и усталости, и Реймонд, Николас, Артур и Чарльз последовали за женщинами к отведенным им постелям.
Лорд Питер тоже было двинулся, но остановился.
— Уильям, ты идешь?
— Не сейчас. — Чудесный голос был лишен каких — либо чувств.
— Ты был сегодня не очень-то разговорчив.
Сора сжала зубы. Отец забыл о боли сына, теперь он неловко пытался исправить свою ошибку, хотя и не понимал, что совершил ее.
— Тебя ведь не очень беспокоило, что мы обсуждали вещи, которые тебе… — Его голос сорвался.
— Нет, отец. Я чувствую себя прекрасно. — Голос Уильяма звучал устало.
— Мы не хотели этого.
Тут Мод пришла на выручку.
— Идите, старый дурень, — вмешалась она. — Я постелила вам постель.
— Но… — В голосе лорда Питера было удивление.
— Идите! — Она дернула его за локоть, и он поковылял за ней, внимая ее шепоту и возражая.
Сора ждала и слушала. Как она и распорядилась, слуги убрали со столов и покинули зал.
Довольная тем, что челядь будет ночью спать в другом месте, Сора почесала Буле за ухом, чтобы набраться храбрости, и подошла к столу. Вытянув себе скамью поблизости от господина, она тихо спросила:
— А что вы тут делаете?
— Леди Сора! Какая неожиданность! — насмешливо промолвил Уильям. — Как это мило, что именно вы решили разделить мои страдания.
Она молчала. Как ей претила эта изысканно звучавшая французская речь, этот утонченный выговор, которым он пытался указать ей на свое более высокое положение.
— Что я делаю? Ну как же, мадам, моя дорогая, моя милая монашка, я пью.
— И гниете?
Теперь он замолчал. Потом чуть усмехнулся.
— Как вы умны. Вы столь умны, что могли бы быть мужчиной.
Руки ее сжимали край стола, пока суставы не затрещали.
— Умнее, чем этот мужчина. Умна настолько, чтобы знать, что в том, что вы напьетесь допьяна, вы не дадите себе шанс на перемены к лучшему.
— Ага, но все не так. Сегодня вечером я счастлив.
— Так ли?
— В самом деле, — слишком поспешно ответил он.
— А утром?
— У меня крепкая голова. Утром со мной будет все прекрасно.
— Но вы же все равно останетесь слепым?
Его кубок стукнул о стол, эль выплеснулся ей на руку.
— Боже правый! Сегодня слепой и пьяный, завтра слепой, какая разница? Ведь все равно, я только получеловек.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я не могу сражаться, я не могу защищать свои земли, я не могу обучать своего сына рыцарскому искусству, не могу иметь оруженосца, не могу сесть на настоящего боевого коня.
— То, что сделано, то сделано. Разбитое яйцо нельзя склеить. Как вы сказали своим гостям, вы можете вести дела замка, вы можете вершить суд.
— Я не мужчина, я всего лишь монах.
Жалость, давящая жалость заставила ее подняться. Скамья с грохотом упала у нее за спиной, а кулак сбросил со стола его кружку с элем. Обычная ее кротость скрылась под нахлынувшей волной разочарования и ярости, и она проревела голосом, который мог бы поспорить с его собственным:
— Вы слепы? Так? Хотите знать, что такое горе? Я скажу вам, что такое горе. Атель — вдова, ее младший сын умер, а ей уже шестьдесят. У нее нет зубов, никакой поддержки, боль перекручивает ее суставы, а полдеревни думает, что она ведьма, потому что она одинока. Ее рассудок помутился, она бормочет что-то сама с собой. Вот это горе. — Она замолчала, тяжело дыша. Где-то в глубине сознания она была поражена своей смелостью, потерей самообладания и своей яростью.
Но останавливаться она не хотела. Накопленный за все годы гнев бурлил в ней и требовал выхода. Она прокричала:
— Вам хочется поговорить о горе? Быть может, Джеффри-мельнику и простительна жалость к самому себе. Банда грабителей забралась к нему на мельницу. Они забрали пшеницу, а его привязали к мельничному колесу. Господи, ему пришлось отрезать ноги. Но он продолжает жить и он счастлив. Он благодарен судьбе, но вынужден терпеть боль всю оставшуюся жизнь, каждый день.
Положив руки ему на кресло, она склонилась и приблизила свое лицо к его лицу.
— Но Великий Уильям слеп. Это так печально, подумать только, что мужчине с его здоровьем, его зубами и ногами, его умом не хватает такой малости.
Теперь поднялся он. Медленно, как приливная волна, когда она набирает силу, чтобы обрушить на Сору свое негодование и потопить ее своим презрением.
— Вы монашка. Вы верите в то, что смирение и прилежание излечат все хвори, но ничто не вернет моего зрения. Ничто не даст мне увидеть добрых английских пехотинцев, идущих навстречу врагу. Ничто не может вернуть удовлетворения, которое ощущаешь, когда враг попадает в осаду и лишается своего замка. Ничто не вернет мне радости от чувства упругого клинка в руке и предвкушения схватки. — Он говорил, и голос его, вначале задумчивый и тихий, окреп. Он схватил ее за руку и сжал запястье. — Я здесь господин. Я делаю то, что вы мне велите, ибо это работа, которую делать необходимо. Но мне необходимо сражаться, защищать моих крестьян, их урожай, мои замки, уничтожать грабителей и поддерживать справедливость. Это мне приносит радость, это моя награда за все. — Он тряхнул ее запястье. — Вам это ясно, ничтожная монашка?
Була завыла в углу, не зная, как ей реагировать на это столкновение хозяйки и хозяина.
— Да.
— Вы ведь монашка, правда? — фыркнул он. — Да за такое выказывание совсем уж не святого нрава вас крепко вздули бы в монастыре. К какому ордену принадлежите?
— Я… да неважно.
— Вы их стыдитесь. В каком же возрасте вы посвятили себя служению нашему Господу?
— В раннем.
— А что, для свадьбы ваш отец не смог скопить приданного?
— Нет, то есть, да. Он вскинул голову.
— Что-то в словах ваших нет уверенности. Вы не знаете, к какому ордену принадлежите, хотя вас и посвящали в монахини, или же вы стали монашкой по нравственным или имущественным соображениям? Ваш голос просто полон неуверенности. — Он снова тряхнул ее. — Вы уверены, вы уверены, что вы одна из невест Христовых?
— Да.
— Поклянитесь.
— Милорд!
— Поклянитесь бессмертной душой вашей матери, что вы монашка.
Вырвав свою руку, она промолвила:
— Я не монашка.
— Нет?
Ей непонятно было, что звучит в его голосе.
— Нет? — снова спросил он.
Она могла бы поручиться, что в голосе звучало облегчение.
— Клянитесь. — Он снова потянулся к ней, но она ускользнула. — Клянитесь бессмертной душой вашей матери, что вы не монашка.
— Ради Бога, Уильям…
— Клянитесь, — настаивал он, и в голосе его мелькнула нотка страха.
— Клянусь, — сказала она. — Всем, что для меня свято.
— Не монашка. Ладно. — Он откинулся в кресло, и оно опасно качнулось на двух ножках, потом с грохотом опустилось.
Сжав локти, Сора ожидала его дальнейшей реакции. Смех, возникший у него в глубине груди, все нарастал, пока к стропилам не вознесся воистину животный хохот. На смену ее тревоге пришло негодование, потом злость.
— Что тут смешного?
— К каким еще мелким уловкам вы прибегли, чтобы провести меня? — прохрипел он.
Она положила руки на пояс и выпалила:
— К целой сотне уловок.
Это повергло его в новые приступы веселья.
— Отправляйтесь спать, Сора.
— А вы еще хотите выпить? — осведомилась она.
— Нет, больше пить мне ни к чему. Я просто вспомнил о кое-чем другом, что делает меня мужчиной. Давайте, отправляйтесь в кровать, пока не стало слишком поздно.
Она двинулась к винтовой лестнице на онемевших ногах, но вдруг остановилась.
— Что случилось? — спросил он.
— На моей кровати спят мальчишки, — пробормотала она. — Я улягусь на скамье.
— А-а. — Он задумался. — Ложитесь у меня, в верхних покоях. Я лягу здесь, со слугами. А где же все?
— Я отослала их спать в амбар.
Он снова рассмеялся.
— Идите спать.
Человек, находившийся в темном углу галереи и тихо вслушивавшийся во все происходившее под ним, видел, как Уильям взял свою трость и двинулся вниз, во двор замка. Он отметил, сколь много сил вернулось к Уильяму благодаря стараниям Соры, приметил он и их теплоту и уважение друг к другу, и в его извращенном уме Сора присоединилась к Уильяму как еще одна мишень, которую необходимо уничтожить.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Июнь — месяц любви. Месяц, когда сам воздух пропитан любовью, он переполняет мои легкие и согревает чресла. — Вдыхая послеполуденный ветерок, от которого светлые волосы разлетелись ему на лоб, Уильям дернул поводья, переводя коня на рысь.
— Отец! — крикнул Кимбалл, связанный поводом с отцом и отброшенный рывком лошади в сторону от лесной тропинки. — Ты так наедешь на меня.
— Ну, так ты погоняй своего пони, — резко ответил отец, хлопнув по кобыле сына своей дубовой тростью. Тихий протест сына не мог прервать хода его мыслей, и он продолжил: — В июне появляются на свет ягнята, жизнь с новой силой устремляется вперед. Вдохните аромат цветов! Вдохните запах свежей травы! Даже трава преображается в ковер любви, щедро предлагая себя возлюбленным, несмотря на то, что их объятия оставят на ней свой след.
— Ура, ура, конец июня, и скоро всех на волю зов плоти позовет! — продекламировал Клэр.
— Клэр! — В голосе Соры звучали удивление и смущение. — Кто научил тебя этим стихам?
— Лорд Питер научил, — спокойно ответил мальчик, придерживая повод, на котором вел лошадь сестры.
— Ты хоть знаешь, что это означает?
— Да. Это означает, что слуги теперь будут отправляться в амбар вместо того, чтобы не давать мне спать по ночам.
Уильям взорвался смехом.
— Ура, ура, — повторил он.
Сора вздохнула.
— Ну ладно, — ободрил он ее. — Совокупление плебеев нас сегодня не касается. Наслаждайтесь восприятием прекрасного английского дня. Глубоко вдыхайте арома ты цветов и трав. Чувствуйте, как лошадь движется у вас меж бедер. Слушайте, как любовно воркуют в ветвях деревьев, спариваясь птицы!
— Уильям!
— Попробуйте представить, что мальчишек с нами нет.
— У меня не столь богатое воображение, ответила Сора.
Уильям подумал и спросил:
— Кимбалл, где мы?
Кимбалл с видом знатока огляделся вокруг.
— У южного угла наших земель, поблизости от ручья Фингр-Брук.
— Я так и думал, — с удовлетворением промолвил Уильям. — Почему бы вам, парни, не устроить Сору и меня у воды, а самим посостязаться в скачках на лугу к востоку отсюда.
— Есть, сэр! — хором откликнулись они и пустили лошадей по лесной тропке быстрее.
— Мы много проехали сегодня, мадам, — объяснил Уильям Соре. — Мне бы хотелось вытянуть ноги на траве. Слишком много времени прошло, с тех пор как я последний раз бывал в лесной тиши.
Сора ничего не сказала. Умиротворенная, она и не знала, что сказать. Эта глупая идея нашла в ней отклик своей глубокой тоской. Езда верхом вместе с Уильямом и мальчиками зажгла в ней в эти весенние дни страстное желание нормальной жизни. Практичная женщина, какой она была, прежде чем попала в Беркский замок, отступила перед этой жаждой жизни. Не могла она даже в мыслях своих уже больше покоряться печальной судьбе, где не было место ни мужу, ни детям. Мечтания, как облака, проплывали в ее сознании: мечтания об Уильяме и его жаркой страсти, об их детях, цепляющихся ей за юбку, о долгой жизни, которая зажжет свечи в окружавшей их темноте так, что свет их чувства станет всем заметен.
— И что ты скажешь, милый, добрый друг? — спросил Уильям с нежностью в голосе.
Отбросив прочь остатки своих несбыточных мечтаний, она откликнулась:
— Мне тоже так хочется погрузить свои ноги в прохладную воду английского ручья. Ведите нас, мои храбрые юноши.
— Вам придется оставить лошадей здесь, — распорядился Кимбалл. — Дальше тропинка для них слишком узкая и заросшая.
Мальчики устроили Уильяма и Сору на берегу у высоких валунов и оставили их.
— Какой покой, не правда ли? — Уильям прислонился спиной к нагретому солнцем камню. — Это одно из моих любимых мест. В мыслях я все еще способен видеть эти огромные дубы, широко раскинувшие свои ветви. Течение ручья несет гальку. Ива опускает ветви в воду, давая им напиться. И все зелено, как зелено быть может только в Англии весной. — Приподнявшись на локте, он спросил. — Прав я? Так сейчас это все выглядит?
— Да, — вздохнула она от удовольствия. — Именно так все сейчас и выглядит. Как счастливы вы, что в сознании вашем видите этот уголок.
Он воспринял ее слова с серьезностью.
— Да, я думаю, я счастлив.
— А я счастлива тем, что вы воспели для меня его красу.
— Мадам, я ведь известен тем, что на пирах слагаю самые прекрасные стихи. Дамы падают в обморок от моего красноречия.
— И от вашей скромности, — со смехом согласилась Сора.
— И от этого тоже. — Он снова прилег на камень. — Снимите обувь, как хотели, и побродите по ручью.
Сора развязала свои сандалии и задумалась: а надо ли ей это делать?
Словно прочитав ее мысли, он поддержал ее в этом желании.
— Ручей чистый, а камни на дне круглые и ровные, приятные для босых ног.
— Как пожелаете, милорд! — сказала она и съехала по камням в воду. Чистейшая вода ласкала ей пальцы и доходила всего до щиколоток. — О Уильям. — Она вздохнула. — Все так, как вы сказали, и даже еще лучше.
— Доверьтесь мне, Сора. Я никогда не обману вас. Прозвучавший в его словах глубокий смысл встревожил ее. Каким бы ни был демон, ввергнувший Уильяма в ту ночь в депрессию, он был изгнан, и Соре лестно было думать, что именно ее здравый смысл снял это наваждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Все мои кровные братья так мне преданы, — с гордостью похвалила она.
Клэр подпер щеку языком и осмотрел ссадину.
— Думаю, он не расшатал мне ни одного зуба.
— Нет, но утром у тебя будут синяки. — Она расправила его чуб, завившийся мелкими кудряшками. — Можешь спать здесь, на моей кровати. И будет лучше, если ты не вернешься сегодня в зал.
— Да, здорово! — Он запрыгал взад и вперед. — Тут лучше, чем на тюфяке, на котором мы спим с Кимбаллом.
Сора ухватилась за возможность задать брату вопрос наедине и спросила:
— Клэр, тебе здесь нравится? В Беркском замке?
— Мы же не уезжаем, нет? — быстро переспросил он.
— Нет, конечно, нет. — Улыбнувшись, Сора положила руку ему на лицо. — Ты просто слишком молод, чтобы учиться, и я думала, ты скучаешь по лорду Теобальду. Что ты скучаешь по отцу.
Брат задумался.
— Да, иногда я действительно скучаю по нему. Мне нравилось, когда он учил меня всему и разговаривал со мной. Но чаще он пил вино, кричал и его рвало. Лорд Питер тоже учит меня всему и разговаривает со мной, но он бьет меня только тогда, когда я заслуживаю этого. Я скучаю по Блэйзу, — голос его тоскливо дрогнул.
— И по детям, и по леди Бланш?
— Да, и по детям тоже.
Сора легко скользнула пальцами по его лицу, обнаружила на нем гримасу отвращения и засмеялась.
— Пока ты тут счастлив, мы будем жить здесь. Входи, Кимбалл.
Мальчик просунул в дверь голову.
— Что же, мне так и не удастся подкрасться к вам? — пожаловался он.
— Некоторые люди способны ко мне подкрасться, но восьмилетний мальчик с большими ногами не входит в их число.
— Откуда вы знаете, что у меня большие ноги? — Кимбалл вытянул обутую в сандалию ногу и принялся ее рассматривать.
— У всех мальчишек большие ноги. Клэр спит сегодня на моей кровати. Хочешь составить ему компанию?
Кимбалл издал крик и подпрыгнул. Сора отодвинулась.
— А ужин уже закончился?
— Да. А что с твоим лицом — Кимбалл забрался на кровать и небрежно произнес. — Не так плохо, как тогда, когда ты упал в амбаре со стропил.
— В амбаре? — переспросила Сора.
— Ой! — поежился Кимбалл, когда Клэр закати ему оплеуху.
— А твой дед знает об этом?
— Это он придумал сказать вам, что Клэра сбросила лошадь, — ответил Кимбалл, но был рад переложить вину на более широкие плечи.
Сора застонала, но не смогла сдержать смех. Мальчишки разом с присвистом вздохнули и принялись бороться, а она двинулась к двери.
Внезапно у Клэра пробудилась совесть.
— А где ты будешь сегодня спать? Задержавшись у двери, Сора ответила:
— Не знаю, лягу ли я сегодня спать. Вечер обещает быть долгим.
В галерее, взявшись за перила, Сора прислушалась к разговорам за столом и вздохнула. Она напрасно понадеялась на лорда Питера. Война была самым насущным вопросом, и эта тема оставалась в разговорах главной. Не обошел ее и лорд Питер, да Сора сомневалась, пытался ли он это сделать. Битвы, воины, рыцари, пехота. Маневры, сбруя, доспехи, оборона. Лорд Питер, Реймонд, Николас, Артур и Чарльз спорили и соглашались друг с другом, предполагали и опровергали с горячностью бывалых воинов, чьи жизнь и честь зависели от их искусства сражаться, да так оно и было.
От Уильяма не слышалось ни слова. Только позвякивание кувшина о кубок говорило о его присутствии.
Сора прокралась по лестнице в свой уголок, где спала Була. Зловещее молчание ученицы тяжким камнем легло на душу Мод. Она принесла Соре ее ручной ткацкий станок и нагнулась, чтобы выслушать произнесенные шепотом распоряжения. Бартли тоже подошел и кивнул, показывая, что понял, что от него требуется. Когда рыцари встали и потянулись, рядом с каждым тотчас появилась служанка, готовая проводить рыцаря к месту ночлега. Последовали громкие стоны, добродушные стоны сытости и усталости, и Реймонд, Николас, Артур и Чарльз последовали за женщинами к отведенным им постелям.
Лорд Питер тоже было двинулся, но остановился.
— Уильям, ты идешь?
— Не сейчас. — Чудесный голос был лишен каких — либо чувств.
— Ты был сегодня не очень-то разговорчив.
Сора сжала зубы. Отец забыл о боли сына, теперь он неловко пытался исправить свою ошибку, хотя и не понимал, что совершил ее.
— Тебя ведь не очень беспокоило, что мы обсуждали вещи, которые тебе… — Его голос сорвался.
— Нет, отец. Я чувствую себя прекрасно. — Голос Уильяма звучал устало.
— Мы не хотели этого.
Тут Мод пришла на выручку.
— Идите, старый дурень, — вмешалась она. — Я постелила вам постель.
— Но… — В голосе лорда Питера было удивление.
— Идите! — Она дернула его за локоть, и он поковылял за ней, внимая ее шепоту и возражая.
Сора ждала и слушала. Как она и распорядилась, слуги убрали со столов и покинули зал.
Довольная тем, что челядь будет ночью спать в другом месте, Сора почесала Буле за ухом, чтобы набраться храбрости, и подошла к столу. Вытянув себе скамью поблизости от господина, она тихо спросила:
— А что вы тут делаете?
— Леди Сора! Какая неожиданность! — насмешливо промолвил Уильям. — Как это мило, что именно вы решили разделить мои страдания.
Она молчала. Как ей претила эта изысканно звучавшая французская речь, этот утонченный выговор, которым он пытался указать ей на свое более высокое положение.
— Что я делаю? Ну как же, мадам, моя дорогая, моя милая монашка, я пью.
— И гниете?
Теперь он замолчал. Потом чуть усмехнулся.
— Как вы умны. Вы столь умны, что могли бы быть мужчиной.
Руки ее сжимали край стола, пока суставы не затрещали.
— Умнее, чем этот мужчина. Умна настолько, чтобы знать, что в том, что вы напьетесь допьяна, вы не дадите себе шанс на перемены к лучшему.
— Ага, но все не так. Сегодня вечером я счастлив.
— Так ли?
— В самом деле, — слишком поспешно ответил он.
— А утром?
— У меня крепкая голова. Утром со мной будет все прекрасно.
— Но вы же все равно останетесь слепым?
Его кубок стукнул о стол, эль выплеснулся ей на руку.
— Боже правый! Сегодня слепой и пьяный, завтра слепой, какая разница? Ведь все равно, я только получеловек.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я не могу сражаться, я не могу защищать свои земли, я не могу обучать своего сына рыцарскому искусству, не могу иметь оруженосца, не могу сесть на настоящего боевого коня.
— То, что сделано, то сделано. Разбитое яйцо нельзя склеить. Как вы сказали своим гостям, вы можете вести дела замка, вы можете вершить суд.
— Я не мужчина, я всего лишь монах.
Жалость, давящая жалость заставила ее подняться. Скамья с грохотом упала у нее за спиной, а кулак сбросил со стола его кружку с элем. Обычная ее кротость скрылась под нахлынувшей волной разочарования и ярости, и она проревела голосом, который мог бы поспорить с его собственным:
— Вы слепы? Так? Хотите знать, что такое горе? Я скажу вам, что такое горе. Атель — вдова, ее младший сын умер, а ей уже шестьдесят. У нее нет зубов, никакой поддержки, боль перекручивает ее суставы, а полдеревни думает, что она ведьма, потому что она одинока. Ее рассудок помутился, она бормочет что-то сама с собой. Вот это горе. — Она замолчала, тяжело дыша. Где-то в глубине сознания она была поражена своей смелостью, потерей самообладания и своей яростью.
Но останавливаться она не хотела. Накопленный за все годы гнев бурлил в ней и требовал выхода. Она прокричала:
— Вам хочется поговорить о горе? Быть может, Джеффри-мельнику и простительна жалость к самому себе. Банда грабителей забралась к нему на мельницу. Они забрали пшеницу, а его привязали к мельничному колесу. Господи, ему пришлось отрезать ноги. Но он продолжает жить и он счастлив. Он благодарен судьбе, но вынужден терпеть боль всю оставшуюся жизнь, каждый день.
Положив руки ему на кресло, она склонилась и приблизила свое лицо к его лицу.
— Но Великий Уильям слеп. Это так печально, подумать только, что мужчине с его здоровьем, его зубами и ногами, его умом не хватает такой малости.
Теперь поднялся он. Медленно, как приливная волна, когда она набирает силу, чтобы обрушить на Сору свое негодование и потопить ее своим презрением.
— Вы монашка. Вы верите в то, что смирение и прилежание излечат все хвори, но ничто не вернет моего зрения. Ничто не даст мне увидеть добрых английских пехотинцев, идущих навстречу врагу. Ничто не может вернуть удовлетворения, которое ощущаешь, когда враг попадает в осаду и лишается своего замка. Ничто не вернет мне радости от чувства упругого клинка в руке и предвкушения схватки. — Он говорил, и голос его, вначале задумчивый и тихий, окреп. Он схватил ее за руку и сжал запястье. — Я здесь господин. Я делаю то, что вы мне велите, ибо это работа, которую делать необходимо. Но мне необходимо сражаться, защищать моих крестьян, их урожай, мои замки, уничтожать грабителей и поддерживать справедливость. Это мне приносит радость, это моя награда за все. — Он тряхнул ее запястье. — Вам это ясно, ничтожная монашка?
Була завыла в углу, не зная, как ей реагировать на это столкновение хозяйки и хозяина.
— Да.
— Вы ведь монашка, правда? — фыркнул он. — Да за такое выказывание совсем уж не святого нрава вас крепко вздули бы в монастыре. К какому ордену принадлежите?
— Я… да неважно.
— Вы их стыдитесь. В каком же возрасте вы посвятили себя служению нашему Господу?
— В раннем.
— А что, для свадьбы ваш отец не смог скопить приданного?
— Нет, то есть, да. Он вскинул голову.
— Что-то в словах ваших нет уверенности. Вы не знаете, к какому ордену принадлежите, хотя вас и посвящали в монахини, или же вы стали монашкой по нравственным или имущественным соображениям? Ваш голос просто полон неуверенности. — Он снова тряхнул ее. — Вы уверены, вы уверены, что вы одна из невест Христовых?
— Да.
— Поклянитесь.
— Милорд!
— Поклянитесь бессмертной душой вашей матери, что вы монашка.
Вырвав свою руку, она промолвила:
— Я не монашка.
— Нет?
Ей непонятно было, что звучит в его голосе.
— Нет? — снова спросил он.
Она могла бы поручиться, что в голосе звучало облегчение.
— Клянитесь. — Он снова потянулся к ней, но она ускользнула. — Клянитесь бессмертной душой вашей матери, что вы не монашка.
— Ради Бога, Уильям…
— Клянитесь, — настаивал он, и в голосе его мелькнула нотка страха.
— Клянусь, — сказала она. — Всем, что для меня свято.
— Не монашка. Ладно. — Он откинулся в кресло, и оно опасно качнулось на двух ножках, потом с грохотом опустилось.
Сжав локти, Сора ожидала его дальнейшей реакции. Смех, возникший у него в глубине груди, все нарастал, пока к стропилам не вознесся воистину животный хохот. На смену ее тревоге пришло негодование, потом злость.
— Что тут смешного?
— К каким еще мелким уловкам вы прибегли, чтобы провести меня? — прохрипел он.
Она положила руки на пояс и выпалила:
— К целой сотне уловок.
Это повергло его в новые приступы веселья.
— Отправляйтесь спать, Сора.
— А вы еще хотите выпить? — осведомилась она.
— Нет, больше пить мне ни к чему. Я просто вспомнил о кое-чем другом, что делает меня мужчиной. Давайте, отправляйтесь в кровать, пока не стало слишком поздно.
Она двинулась к винтовой лестнице на онемевших ногах, но вдруг остановилась.
— Что случилось? — спросил он.
— На моей кровати спят мальчишки, — пробормотала она. — Я улягусь на скамье.
— А-а. — Он задумался. — Ложитесь у меня, в верхних покоях. Я лягу здесь, со слугами. А где же все?
— Я отослала их спать в амбар.
Он снова рассмеялся.
— Идите спать.
Человек, находившийся в темном углу галереи и тихо вслушивавшийся во все происходившее под ним, видел, как Уильям взял свою трость и двинулся вниз, во двор замка. Он отметил, сколь много сил вернулось к Уильяму благодаря стараниям Соры, приметил он и их теплоту и уважение друг к другу, и в его извращенном уме Сора присоединилась к Уильяму как еще одна мишень, которую необходимо уничтожить.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Июнь — месяц любви. Месяц, когда сам воздух пропитан любовью, он переполняет мои легкие и согревает чресла. — Вдыхая послеполуденный ветерок, от которого светлые волосы разлетелись ему на лоб, Уильям дернул поводья, переводя коня на рысь.
— Отец! — крикнул Кимбалл, связанный поводом с отцом и отброшенный рывком лошади в сторону от лесной тропинки. — Ты так наедешь на меня.
— Ну, так ты погоняй своего пони, — резко ответил отец, хлопнув по кобыле сына своей дубовой тростью. Тихий протест сына не мог прервать хода его мыслей, и он продолжил: — В июне появляются на свет ягнята, жизнь с новой силой устремляется вперед. Вдохните аромат цветов! Вдохните запах свежей травы! Даже трава преображается в ковер любви, щедро предлагая себя возлюбленным, несмотря на то, что их объятия оставят на ней свой след.
— Ура, ура, конец июня, и скоро всех на волю зов плоти позовет! — продекламировал Клэр.
— Клэр! — В голосе Соры звучали удивление и смущение. — Кто научил тебя этим стихам?
— Лорд Питер научил, — спокойно ответил мальчик, придерживая повод, на котором вел лошадь сестры.
— Ты хоть знаешь, что это означает?
— Да. Это означает, что слуги теперь будут отправляться в амбар вместо того, чтобы не давать мне спать по ночам.
Уильям взорвался смехом.
— Ура, ура, — повторил он.
Сора вздохнула.
— Ну ладно, — ободрил он ее. — Совокупление плебеев нас сегодня не касается. Наслаждайтесь восприятием прекрасного английского дня. Глубоко вдыхайте арома ты цветов и трав. Чувствуйте, как лошадь движется у вас меж бедер. Слушайте, как любовно воркуют в ветвях деревьев, спариваясь птицы!
— Уильям!
— Попробуйте представить, что мальчишек с нами нет.
— У меня не столь богатое воображение, ответила Сора.
Уильям подумал и спросил:
— Кимбалл, где мы?
Кимбалл с видом знатока огляделся вокруг.
— У южного угла наших земель, поблизости от ручья Фингр-Брук.
— Я так и думал, — с удовлетворением промолвил Уильям. — Почему бы вам, парни, не устроить Сору и меня у воды, а самим посостязаться в скачках на лугу к востоку отсюда.
— Есть, сэр! — хором откликнулись они и пустили лошадей по лесной тропке быстрее.
— Мы много проехали сегодня, мадам, — объяснил Уильям Соре. — Мне бы хотелось вытянуть ноги на траве. Слишком много времени прошло, с тех пор как я последний раз бывал в лесной тиши.
Сора ничего не сказала. Умиротворенная, она и не знала, что сказать. Эта глупая идея нашла в ней отклик своей глубокой тоской. Езда верхом вместе с Уильямом и мальчиками зажгла в ней в эти весенние дни страстное желание нормальной жизни. Практичная женщина, какой она была, прежде чем попала в Беркский замок, отступила перед этой жаждой жизни. Не могла она даже в мыслях своих уже больше покоряться печальной судьбе, где не было место ни мужу, ни детям. Мечтания, как облака, проплывали в ее сознании: мечтания об Уильяме и его жаркой страсти, об их детях, цепляющихся ей за юбку, о долгой жизни, которая зажжет свечи в окружавшей их темноте так, что свет их чувства станет всем заметен.
— И что ты скажешь, милый, добрый друг? — спросил Уильям с нежностью в голосе.
Отбросив прочь остатки своих несбыточных мечтаний, она откликнулась:
— Мне тоже так хочется погрузить свои ноги в прохладную воду английского ручья. Ведите нас, мои храбрые юноши.
— Вам придется оставить лошадей здесь, — распорядился Кимбалл. — Дальше тропинка для них слишком узкая и заросшая.
Мальчики устроили Уильяма и Сору на берегу у высоких валунов и оставили их.
— Какой покой, не правда ли? — Уильям прислонился спиной к нагретому солнцем камню. — Это одно из моих любимых мест. В мыслях я все еще способен видеть эти огромные дубы, широко раскинувшие свои ветви. Течение ручья несет гальку. Ива опускает ветви в воду, давая им напиться. И все зелено, как зелено быть может только в Англии весной. — Приподнявшись на локте, он спросил. — Прав я? Так сейчас это все выглядит?
— Да, — вздохнула она от удовольствия. — Именно так все сейчас и выглядит. Как счастливы вы, что в сознании вашем видите этот уголок.
Он воспринял ее слова с серьезностью.
— Да, я думаю, я счастлив.
— А я счастлива тем, что вы воспели для меня его красу.
— Мадам, я ведь известен тем, что на пирах слагаю самые прекрасные стихи. Дамы падают в обморок от моего красноречия.
— И от вашей скромности, — со смехом согласилась Сора.
— И от этого тоже. — Он снова прилег на камень. — Снимите обувь, как хотели, и побродите по ручью.
Сора развязала свои сандалии и задумалась: а надо ли ей это делать?
Словно прочитав ее мысли, он поддержал ее в этом желании.
— Ручей чистый, а камни на дне круглые и ровные, приятные для босых ног.
— Как пожелаете, милорд! — сказала она и съехала по камням в воду. Чистейшая вода ласкала ей пальцы и доходила всего до щиколоток. — О Уильям. — Она вздохнула. — Все так, как вы сказали, и даже еще лучше.
— Доверьтесь мне, Сора. Я никогда не обману вас. Прозвучавший в его словах глубокий смысл встревожил ее. Каким бы ни был демон, ввергнувший Уильяма в ту ночь в депрессию, он был изгнан, и Соре лестно было думать, что именно ее здравый смысл снял это наваждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45