— Завтра наступит. Но утром только надежда будет приветствовать нас.
Тесемка скользила под его пальцами, пройма расширялась, пока он не стащил рубашку с ее плеч и не поцеловал их, сначала одно, потом другое.
— Такая хрупкая оболочка у столь яростного воина. — Он взял ее руки и поднес их к своему лицу, провел ими по своей бороде, потом коснулся ими своей шеи и своих плеч. — Мне нравится это, мне нравится, когда вы касаетесь меня, — сказал он.
Ее руки прильнули к нему, но она испугалась и почувствовала себя какой-то странной, назойливой, а «яростный воин» не мог найти в себе душевных сил, чтобы порадовать его так, как ему хотелось. Он усмехнулся, еще тише, чем прежде, и искусно спустил ее рубашку дальше. Теперь рубашка находилась у нее на талии.
— Как вы восхитительны! Вы достигли благословенной зрелой сладости женщины и в то же время остались зеленой и неопытной девчонкой.
Сора была озадачена, она почувствовала в его словах восхищение и очарованность ее трусостью, какие вызвала бы любая обладающая ее хитростью куртизанка. Он взял в ладонь прядь ее волос и поднес к лицу.
— Ах, — вздохнул он, — у каждого вина должен быть такой изысканный букет
Его большие пальцы пробежали по ее волосам и начали сзади разминать ее шею, с силой, но восхитительно. Она никогда и не представляла себе, насколько это великолепно. Потом он массировал ее голову, передавая ей через кончики своих пальцев охватившее его удовольствие. Потом он перешел ко лбу, и в прикосновении появился оттенок любопытства. Она узнала это легкое прикосновение, когда пальцы его легко пробежали по ее бровям, носу, губам. Он изучал ее лицо.
Его пыльцы задержались на ее щеках и чуть дрогнули.
— Какие милые черты лица, — пробормотал он и легонько приложил к нему ладонь. — И какой волевой подбородок.
Она со смехом вытянулась, а он начал ласкать ее плечи, руки, шею. Она чуть сжалась, когда его огрубевшие руки двинулись вниз, и чуть не задохнулась удовольствия, вызванного его необычайной нежностью и от желания прикосновений к еще более потаенным местам. Но к каким?
— Мне нравилось, как вы касались меня, — повторил он. — Не покажете ли мне, где бы вы хотели, чтобы я прикоснулся к вам?
Снова он поднял ее руки, но на этот раз остановил их в свободном, разделяющем их тела пространстве. Она сгибала и разгибала пальцы, пока наконец ощущение глупости пребывания в таком положении не пересилило ее робости и она не решилась опустить их на мышцы его груди и они, благодаря поразительной утрате ею координации движений, не опустились ему на плечи. Сразу же его руки нашли ее плечи и ждали, терпеливо ждали, пока ее пальцы ласкали его суставы. Потом и его руки ласково обвели ее суставы. Ее пальцы опустились к его ребрам. Его пальцы проследовали к ее ребрам. Ее пальцы дрогнули, изогнулись, дернулись и поспешно вернулись ему на грудь. Его пальцы оставались спокойными, никуда не спешили, они плавно переплыли(туда, куда нужно, с такой точностью, словно, подумала'она, он знал, чего они должны были искать.
Она перестала что-либо понимать, когда его руки опустились ей на грудь. Прикосновение плоти к плоти вызвало яркую вспышку их единения и ощущение такого блаженства, испытывать какое Соре не доводилось никогда. Глаза ее закрылись, а из груди одним выдохом вырвался крик восторга. Это мгновение, прекрасное само по себе, впереди обещало еще большее наслаждение.
— Еще? — прошептал он у ее уха.
Она кивнула, неторопливо соглашаясь со всем, и прошептала:
— Да.
— А как?
Руки ее потянулись к его соскам и потонули во вьющейся поросли волос на его груди, большие пальцы двинулись там по кругу.
— Как вы прямолинейны, — с восхищением прошептал он. — Большинство женщин предпочли бы это.
Как пожелтевшие листья, тихо опускающиеся к земле осенней порой, пальцы его, кружась, скользнули по ее телу, дотрагиваясь до нежной кожи под грудью, молчаливо высказывая свое восхищение. Чувства просто бурлили внутри ее, чувства восхищения неопытного ученика перед искусством настоящего мастера. Она хотела, она ужасно хотела, чтобы руки его коснулись ее сосков, но прикосновения не было, словно его руки не могли их найти.
Потом он двинулся навстречу ее желанию, прильнул к ней, сжимая ей грудь легко, уверенно и ритмично, и все части ее сознания просто оставили Сору, а на постели билась уже не она, а что-то иное, живое и чувственное.
— И еще? — спросил он.
Только трижды глубоко вздохнув, сумела она прошептать в ответ:
— А что же еще может быть?
Его губы опустились к ее соску, и каждый мускул ее тела застыл в напряженном ожидании. Губы его сомкнулись, а она шевельнула находившейся под ним ногой. Потом губы его касались каждого сантиметра ее груди, пока ноги ее не поднялись и не сомкнулись у него на талии в открытой мольбе лкхбви, и он повторил то же самое, перейдя к другой груди. Когда наконец он откинулся назад, холод кельи проник в ее влажную от его ласк грудь. Это на самую малость вернуло ей способность мыслить, внесло хоть какую-то стройность в работу ее мозга, и Соре захотелось говорить с ним, упрашивать его.
— Замерзла, моя маленькая? Дай я тебя накрою, — тихо прошептал он.
Медленно, очень медленно опустил он на нее свое тело, закрыв собой сначала нежную кожу живота, потом грудь. Ее соски потонули в поросли на его груди, а сама его грудь, опустившись на нее всем весом, распластала ее под ним и впервые открыла ей чудо прикосновения плоти к плоти.
Жизнь ее все время тянулась своим чередом, скучно и размеренно или страшно и ужасно, лишь иногда в ней случались светлые моменты. Нарастающий момент был в ней самым приятным. Ее золотистый мужчина. Его губы касались ее век, его аромат дразнил ее нос. Она приподняла голову и ответила на его поцелуй своим поцелуем, свежим и страстным поцелуем способной ученицы.
Теперь уже его губы открылись навстречу ее губам, теперь уже он позволил им двинуться вниз по дорожке, ведущей к раю, и, когда они оторвались от его тела, чтобы сделать вдох, она с благодарностью услышала, как тяжело дышит он теперь, и ощутила, как сильно бьется его сердце совсем рядом с ее собственным сердцем.
— Наслаждение. — Голос его вышел из-под контроля, а в пустоте кельи он прозвучал еще сильнее. — Наслажде ние, — повторил он уже чуть тише, — чудесная вещь. Оно способно быть одновременно и неспешным, и яростным, сжигающим все запреты, что стоят на его пути. — Он склонился над ней немного в сторону, и рука его от места на ребрах, где она до этого покоилась, скользнула вниз, к ее бедрам. — Этот наш пожар зажег все вокруг. Сора, я весь пылаю.
Его невнятное красноречие сказало ей гораздо меньше, чем легкая дрожь в его руках, на которых он возвышался над ней.
— Сора, покажи мне, что ты хочешь.
Она обнаружила, что ее пальцы тоже дрожат, когда взяла его руку и положила ее на свое лоно, но больше ему ничего не надо было подсказывать. Одно за другим находил, узнавал он самые чувствительные ее места, показывая ей, что все, что было до этого, служило лишь подготовкой к главному. Когда сначала один, потом другой его палец проник внутрь нее, душа Соры просто тихо поплыла по волнам наслаждения. И ни его тихие слова, предупреждающие о грядущей боли, ни осторожные его прикосновения, ни само начало встречи ее тела с его мужской сутью не способны были остановить восходящего потока, который нес ее вверх.
Ткани ее медленно уступали: не вся пока ее воля согласна была заставить ее тело стать частью его тела. Но вызванная этим неловкость ни в какое сравнение не шла с тем огнем страсти, который зажгли в ней его руки. Произносимое им заклинание «не могу ждать, не могу ждать» означало лишь только то, что он медленно, постепенно проникал внутрь, сдавая назад и снова двигаясь; вперед, пока она не впилась в отчаянии ногтями в его тело. Потом он пробился все-таки через ее девственность и, задыхаясь, удивленно усмехнулся в ответ на прозвучавший из ее уст стон:
— Ну, наконец-то!
Ее нетерпение стало неудержимым. Ее руки сжимали его талию, притягивали ягодицы, в ее вздохах звучало его имя. Это зажгло в нем огонь.
И то, что было осторожной, нежной лаской, вдруг стало яростным неистовством. Уильям увлек ее в самый центр бури, где то вздымал ее до самого верха, то опускал на самое дно до тех пор, пока ее тело уже больше ничего не желало и не способно было ничто принять в себя. Она захватили его в плен своих рук, своих ног, сжала его и неслась с ним в танце, а все вокруг стало светлым и красочным.
В этом благословенном месте золото текло меж ее пальцев, золотом был пропитан запах окружавшего ее воздуха. Золотые волны накатывались и отступали с каждым движением Уильяма, становились еще дороже золота благодаря его поддержке и единым откровением сливались в неразделимое целое. Уильям и Сора, Сора и Уильям. Они слились вместе, богатство их тел перешло в богатство их душ и осталось таковым, когда огонь страсти стал затихать.
Может быть, это богатство душ и не исчезнет теперь никогда, подумалось Соре.
Она отчасти вернулась на землю, когда на нее вдруг упала вся тяжесть его тела.
— Извини, — простонал он и снова приподнялся над ней. Охваченная сожалением, она еще один последний раз прижала крепко его к себе и отпустила. Он понял все, ошеломив ее своей духовной близостью, опустился рядом и откинул ей волосы от лица. — У нас еще не все закончено, — пообещал он ей.
— Да, — откликнулась Сора, но не потому, что была с этим согласна, а потому что надеялась на это. Сила вернулась ее телу, в порыве нахлынувшей жажды действовать она отбросила закрывавшие тюфяк одеяла к но гам. — Мне так жарко, — пожаловалась она.
Ночью она забросила на него ноги, он дернулся и проснулся.
— Черт возьми, женщина, ты опять замерзла.
— Да.
— Если бы ты не сбрасывала одеяла…
— Ты мог бы согреть меня, — предложила она, сжимаясь в комочек под его рукой.
— Да, распутница, мог бы. Но я не буду. — Он прижал ее к себе и поцеловал в темя. — Ты слишком неопытна, а я… стоп! Где научилась ты всему этому?
Она оторвала губы от его соска.
— От тебя. А разве тебе не нравится?
— Я не знаю. Я… не об этом. Думаю, мне нравится. Прекрати это! — Он взял ее за подбородок и, не выпуская, передвинулся так, что теперь они лежали лицом к лицу. — Дождись следующей ночи, любовь моя, и я снова принесу тебе радость. Меж нами слишком большая разница, что бы тебе приятно было повторение всего уже в эту ночь.
— Ты не желаешь меня? — От этого отказа голос ее задрожал.
— Не желаю тебя? О Господи, женщина. — Он взял ее руку и положил на свой орган. — Он полон желанием к тебе как и прежде. Но есть нечто большее, я люблю тебя. Ты самая честная женщина в мире. Щедрая, умная.
— Я опять похожа на монашку. — Она вздохнула.
— О нет. — Он засмеялся и с выразительным отрицанием покачал головой. — Вы еще и упрямы, непреклонны и вздорны, и я никогда не положу рядом с вами камень, если голова моя близко и я рассердил вас.
— Мне никогда не приходилось бить кого-нибудь прежде, — возразила она. — По крайней мере не камнем.
— Я польщен.
Она, казалось, могла услышать улыбку на его лице.
— Только защищая меня, ты стала настоящим бойцом. Я научу тебя, как защитить саму себя. Моя женщина не сдастся насильникам и убийцам без борьбы.
Моя женщина.
Его слова выступили на первый план и вызвали в ней трепет, но за этим трепетом скрывались холодный страх и смущение. Неужели он действительно верит в то, что любая женщина способна себя защитить? Ее защитой были хитрость и настороженность, отточенные годами пребывания в опасности. Может быть, она напрасно обманывает его? Не надо ли ей сказать ему о своей слепоте, прежде чем это сделает кто-то другой? Она ужасно ненавидела, когда кто-либо из слабоумных дурней подшучивал над ней, и боялась, он подумает, что она так же поступает в отношении него.
Легко было произнести эти слова: «Я тоже слепая, Уильям». Но несколько слов способны были разрушить ту оболочку доверия и страсти, которая окружала их сейчас, поэтому ее прирожденная честность боролась со страстным желанием оттянуть признание. Еще только на одну ночь. Хотя бы еще на несколько часов.
— Ты улетела куда-то так далеко от меня, — прошептал он и потянул ее за прядь волос. — Возвращайся и спи в моих объятиях до самого утра. Утром мы узнаем, кто подверг нас такой пытке, а после того как я разрешу все его претензии, мы двинемся домой.
Сора всегда внимательно вслушивалась в звучавшие вокруг нее голоса, и это отводило беду от нее столь часто, что всех этих случаев и не счесть. И сейчас она уловила в его голосе мнимую уверенность. Он пытался внушить ее ей, но сам этой уверенности не чувствовал.
Но что она могла сделать? Придав уверенность и своему голосу, она прошептала: — Конечно, Уильям.
Потом она погрузилась в сон.
Розовые лучи солнца вливались в две узкие прорези в стене и освещали жалкое убранство кельи, а Уильям смотрел и удивлялся. Все выглядело таким настоящим. С тех пор как с ним произошел несчастный случай, он часто видел яркие красочные сны, но этот сон был так похож на реальность. Со времени своего детства, Уильям просыпался в приятном предвкушении событий грядущего дня, и эта странная уверенность в том, что пришедший день будет знаменательным, так никогда и не поколебалась. Но это утро было совсем не таким. Предвкушение нового дня стало еще приятнее, возможно, из-за случившегося ночью. Он попытался растянуть это чувство, задержать приход утра, потом открыл глаза и увидел все это.
Он снова закрыл глаза, видение пропало. Другие чувства, чувства, которым он доверял, говорили ему о том, что вокруг. Дул ветер, ранний утренний воздух касался его лица своим влажным поцелуем. Он слышал, как за стенами замка птицы все с нарастающей силой готовились спеть солнцу свою приветственную песнь. Рядом с ним все еще спала Сора. Он слышал ее ровное дыхание и ощущал рукой тепло ее. Да, это утро.
Он открыл глаза. Эти чертовы бойницы в стене показались еще ярче, все больше света озаряло серые камни стен. Он обвел взглядом узкую каморку. Стол, табурет, высокий и пустой подсвечник. Как странно. Деревянные ведра. Высоко вскинув голову, он бросил взгляд на тюфяк.
Только глянь! Два возвышения под коричневым одеялом там, где должны быть его ноги. И они шевелятся, когда шевелится он. Все это кажется таким реальным.
Посмотри на женщину рядом с собой. Господи, теперь он знает, что это сон. Эта женщина, явившаяся во сне Сора, была великолепна. От взгляда на это прекрасное лицо стихи сами стали слагаться его устами. В самом деле, тонкие черты лица и волевой подбородок. Яркие губы и длинные черные ресницы касающиеся щек. Длинные и блестящие черные волосы, хитро заброшенные на грудь, прикрывающие и одновременно открывающие ее гордую возвышенность. Кожа ее, вся гладкая и чистая, лишенная веснушек или какого-то иного изъяна. Какой сон. Какой сон.
Он покачал головой, удивляясь собственному легковерию, и вымышленное видение тоже закачалось. Он лег, посмеялся и поднял руки, чтобы потереть глаза. Но прежде чем руки коснулись глаз, он замер. Руки эти очень уж походили на его собственные. Гляди-ка, вот шрам на подушечке большого пальца. Он сорвал здесь кожу, начищая шлем, когда был оруженосцем. А вот средний палец. Он отклонен в сторону, совсем немного, потому что сломан был в битве пять лет назад. И посмотри только, руки его совсем не такие уж мускулистые, как когда-то. Именно так и должны были они выглядеть после стольких месяцев бездействия. И посмотри. Он согнул свою руку. Посмотри.
Посмотри.
Сердце его начало биться медленно и тяжело.
Посмотри. Посмотри, как руки слушаются твоих мысленных команд.
Он приподнялся на локтях.
Посмотри на эту келью. Посмотри вокруг.
Посмотри на свет.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Утром только надежда будет приветствовать нас». Неужели его собственное заклинание излечило его? Или причиной тому любовь славной женщины, девственницы, испытанной панацеи от любого зла?
Уильям встал и выглянул из бойницы. Он знал, где они находились. Однажды как-то он заезжал уже в этот замок во время охоты. Внизу под собой он видел — Господи милостивый, сколько чуда только в одном этом простом слове! — дорожку вдоль крепостной стены. Это сказало ему о том, что каморка их находится на вершине крепостной башни. За стеной, далеко внизу, извивалась река, и он увидел плоскодонную лодку. Она готовилась пристать к пристани и высадить на нее своего единственного наглого гребца.
Он не мог поверить своим глазам. Или же ему не хотелось в это верить. Злодейство задуманного ошеломило его. А еще он удивился глупости этого замысла. Он оделся и осмотрел свою темницу. Здесь ничем не удержать его, не удержать человека зрячего. Если бы он захотел, он смог бы выбить эту дверь. Если бы он захотел, он мог бы разбудить Сору, прошмыгнуть с ней мимо этих жалких сторожей, украсть двух коней и вернуться в Беркский замок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45