Начались сцены и истерия: ее забрали домой в Вестон-на-Тренте, где она тяжело заболела и несколько недель провалялась в постели. Мэри Инджестр написала Софии, прося ее посоветовать Эсмонду уехать в Ирландию, потому что, пока он находится в Лондоне, ее отец намерен держать Шарлотту вдали от столицы. Эсмонд уехал. Странно, но после этого кризиса Мэри начала относиться к сестре враждебно. Возможно, ее возмущала та легкость, с которой эта мягкая и бесхарактерная девушка завоевала Эсмонда, который гораздо больше подходил леди Мэри.И о каком скандале, связанном с леди Мэри, упоминали сестры Донелли? Дело в том, что Мэри предпочла Эсмонда своему мужу Хорасу Гленни, с которым обручилась в августе 1773 года. В основном, в этом виноват был сам Гленни. Поселив свою жену в западном крыле дома в Голспи и пригласив Шарлотту погостить у них, он, не теряя времени, попросил Эсмонда тоже приехать. Эсмонд сразу же согласился, и его отношения с Шарлоттой немедленно возобновились: она каждую ночь проводила в его комнате, только под утро возвращаясь в свою спальню.Этот случай также описан в письме к Лэклосу, в котором Эсмонд подвергает резкой критике эпизод из «Мемуаров и приключений знатного человека» Прево, в котором описывается, как знатная добродетельная леди просит свою служанку переспать с ее любовником, чтобы таким образом уберечь его от соблазнов. Эсмонд говорит, что это абсурдно, если только любовник не был пьян. Несколько лет назад мы с другом пили портвейн перед камином после того, как его жена и ее сестра отправились спать. Мы принялись обсуждать характеры этих двух женщин, и он заметил, что был бы более счастлив, если бы женился на сестре жены. Мы обсудили, как их темпераменты проявляются в постели и вскоре открыли, что у сестер есть одна общая особенность – онизанимаются любовью, не просыпаясь. Это подсказало нам мысль, что мы можем попытаться выяснить, что будет, если я пойду и лягу в постель с его женой, а он с ее сестрой, моей любовницей. Идея пришлась нам по вкусу, и мы решили попробовать ее осуществить. Я прошел в его спальню, там было очень темно и холодно. Я быстро разделся и проскользнул в постель. Он предупредил меня, что, когда он ее хочет, то легко трогает за плечо, и она переворачивается на спину, а затем он касается рукой ее колена, и она раздвигает ноги, и он забирается на нее без дальнейших ласк. Так я и сделал. Она лежала спиной ко мне. Когда я разогрелся, то тронул ее плечо и перевернул на спину. Она выразила свой протест тихим стоном, но продолжала лежать спокойно. Я поднял ночную рубашку, которая была из шелка, поласкал ее между бедрами несколько минут, затем влез на нее. Она была мягкая и теплая, и я едва двигался, боясь разбудить ее, наслаждаясь контрастом между ней и ее сестрой. Потом она слегка шевельнула бедрами и приподняла живот навстречу мне, и я не выдержал и излился в нее потоком. Когда я вышел из нее, она снова повернулась ко мне спиной и мирно продолжала спать. Полчаса спустя я снова проделал то же самое, но на этот раз решил извлечь больше наслаждения и начал двигаться энергично вверх-вниз на ней. На этот раз она мне отвечала, двигаясь вместе со мной, пока мы вместе не достигли оргазма. Мы не сказали друг другу ни слова, и она снова заснула. Час спустя я проснулся от того, что почувствовал ее руку, ласкающую моего жеребчика искусными нежными пальчиками: мы снова быстро достигли оргазма, долго лаская друг друга. Когда все кончилось, она прошептала: «Интересно, Шарлотта также наслаждается переменой партнера, как я?» Это были ее первые слова за ночь. Перед рассветом я перешел в свою собственную постель, а на следующий день узнал, что Шарлотта тоже по достоинству оценила моего друга после их первого соития, хотя она спала, когда он овладел ею.
Правда, Эсмонд здесь умолчал о том, что в результате этой ночи, к негодованию Шарлотты, Мэри стала открыто относиться к Эсмонду как ко второму мужу. Теперь они проводили ночи все вместе. Мэри не нужно было уже скрывать свои чувства к Эсмонду. Она всегда восхищалась им – с той самой первой встречи, когда Эсмонд и Лихтенберг объясняли критическую философию Канта. К мужу она относилась совсем по-другому: она любила его, но не восхищалась им. И она знала, что его ум – каким он стал – был почти всецело сформирован Эсмондом и, в меньшей степени, Лихтенбергом. Когда Эсмонд вернулся в Лондон – к этому времени он приобрел длинный, узкий и высокий дом на Флит-стрит, рядом с домом доктора Джонсона, – Мэри последовала за ним, остановившись у Софии Блэквуд, и вскоре все судачили о том, что Эсмонд спит с Шарлоттой и Мэри в одной постели. Нет свидетельств этому, хотя вполне вероятно, что Эсмонд оставался любовником этих двух женщин. Мы знаем, что 23 ноября 1773 года Эсмонд написал графу Флэкстеду, делая формальное предложение и прося руки его дочери, и что 28 ноября он получил ответ – холодную и короткую записку, в которой объявлялось, что Шарлотта уже обручена с «джентльменом из Кента». Неизвестно, какое давление оказал граф на дочь, которая все еще была несовершеннолетней. Шарлотта позже рассказала Мэри, что он угрожал побрить ей голову и навсегда отправить в бельгийский монастырь. Два дня спустя после Рождества Шарлотта без шума была выдана замуж за сэра Рассела Фрейзера из Севеноукса, джентльмена, которого Уолпол характеризует «глупцом». Граф, говорят, как-то заметил Томасу Гриви, и это засвидетельствовано в дневнике последнего: «Я сбыл ее с рук. Мне наплевать, как она теперь себя компрометирует». История, которую описал Гриви в своем дневнике (дуэль между Эсмондом и отцом Шарлотты), кажется, была одной из тех выдумок, источник которых невозможно проследить. Когда «глупец» Фрейзер узнал историю безрассудной страсти своей жены к Эсмонду, у него хватило ума не ревновать ее, так как Эсмонд и Гленни были частыми гостями в Блейд Хаусе (Севеноукс) в 1780-е годы. Шарлотта принесла мужу богатое приданое, и говорят, Фрейзер содержал французскую любовницу в Довере; поэтому вполне вероятно, что между Эсмондом и Фрейзером было заключено типичное цивилизованное джентльменское соглашение в духе вольнолюбивых традиций восемнадцатого столетия. София Блэквуд описала Шарлотту год спустя после замужества как «цветущую и очень счастливую».
История с Морин Инджестр, самой младшей и, пожалуй, самой интересной из трех сестер, к сожалению, хуже всего документирована. Босвелл приводит слова Хораса Уолпола, где тот утверждает, что, должно быть, потрясающий опыт для мужчины – иметь любовницами трех таких прекрасных сестер, как это случилось с Эсмондом Донелли, – и такое должен испытать, хоть раз в жизни, каждый мужчина. Когда Мэри вышла замуж за Хораса Гленни, Морин было всего тринадцать лет, и ее отец запретил ей ехать в Лондон к Элизабет Монтагю, без сомнений прослышав, что произошло с ее сестрами там. Но раз Мэри вышла замуж, то невозможно было запретить Морин поехать в Голспи. Кроме того, как это ни покажется странным, граф высоко оценивал Хораса Гленни, и в 1781 году, когда Гленни унаследовал свой фамильный титул, отзывался о нем как о «самом добром и прекрасном человеке в Англии». И этот взгляд на Гленни не лишен оснований. Как Лепорелло при Эсмонде, он выступает не в лучшем свете, но когда его не преследует ревность или когда он не пытается соревноваться с Эсмондом, он кажется очаровательным и добрым человеком, не лишенным литературного дара. (Другая сторона его натуры проявилась в его интересе к шотландским сказкам и легендам. Его убежденность в том, что Оссиан является литературной мистификацией, привела его к поискам истинного фольклора шотландского высокогорья. Свои находки он собрал в книге «Реликвии Севера» (1793), написанной в манере «Калевалы» Лонрота.)В письмах, найденных в Голспи, содержится только один намек на его отношение к Морин Инджестр. Во втором письме Эсмонд говорит: «Германское племя из Аппер Данюба считало, что определенные девственницы являются священными и считаются хранительницами тайн творения… Таких женщин узнают по своеобразной мечтательности в глазах, мягкости и нежности в их лицах в соединении с естественной грацией богинь. Когда мужчина встречает такую женщину, у него есть только одна обязанность: поклоняться ей и в своем поклонении утвердить богиню в ее небесном происхождении». И под этим утверждением рукой Гленни сделана приписка: «Он говорит о Морин Индж.».И это все, что мне известно до сих пор о Морин Инджестр.В этот же день Аластер, Анжела и я перебрали каждый предмет в сундуке с чердака, но мы больше не обнаружили ничего достойного внимания. Правда, мы нашли еще юношеский роман Эсмонда «Аллардис и Леонтия», созданный в возрасте девятнадцати лет в Геттингене, и поэму «Памяти Чарльза Черчилля», написанную приблизительно тогда же. Оба эти произведения были обнаружены в библиотеке дома Голспи, и они несомненно были переданы Хорасу Гленни-младшему в соответствии с завещанием Эсмонда. Поэма не без достоинств. Чарльз Черчилль был одним из известных поэтов своего времени. Кроме того, это был священник, сатирик, боксер и борец (он обладал незаурядной физической силой), член аристократического клуба «Адский огонь». Он умер в возрасте тридцати трех лет от лихорадки, подхваченной им во время визита во Францию к Уилкису. Эсмонд встречался с ним, и, вероятно, восхищался им, и в рукописи романа «Письма с горы» Черчилль упоминается как «один из наиболее известных членов Общества Феникса». Если это правда – а судя по характеру Черчилля, это вполне возможно, – то тогда, вероятно, именно Черчилль впервые рассказал Эсмонду о Секте Феникса.Я находился в таком возбужденном состоянии после всех этих потрясающих находок, что отправил из Голспи длинное послание Флейшеру, описав подробно все, что мне удалось обнаружить об Эсмонде, включая и информацию о Секте Феникса. Я предложил ему написать отдельную книгу, предваряющую «Мемуары» Эсмонда, вместо заказанного мне предисловия. Все же еще оставались вопросы, на которые мне нужно было найти ответы: как умер Хорас Гленни? Что стало с Морин Инджестр? Наконец, как прожил Эсмонд последние годы? Но ответы на эти вопросы, вероятно, найдут последующие исследователи жизни и творчества Эсмонда.Через два дня, перед самым отъездом из Голспи, я нашел частичные ответы на два из этих вопросов. Мы решили выехать в десять часов утра, чтобы попасть в Эдинбург поздно вечером. Мы рано позавтракали, а потом, пока Анжела делала последние приготовления к отъезду, я в последний раз окинул взглядом библиотеку. Многие книги пострадали от сырости, и кто-то сложил их в кучу в одном из углов комнаты, возможно, чтобы отдать в переплет. Я знал, что эта комната выглядит во многом такой же, как во времена Эсмонда и Гленни, когда они просиживали здесь вечерами, попивая доброе старое вино и беседуя на самые разные темы: возможно, здесь они и решили поменяться ложами. Я несколько раз пытался расслабиться, чтобы «настроить свой мозг на волну» Эсмонда, но в доме всегда были шум и суета, и я никак не мог сконцентрироваться. Потом как-то неожиданно это случилось: вдруг библиотека показалась мне давно знакомой в не знакомой мне манере – это единственный способ, как я могу определить словами свое состояние в тот момент. Наше ощущение того или иного места складывается главным образом из воспоминаний и ассоциаций. Воспоминания Эсмонда об этой библиотеке были совершенно отличными от моих. Поэтому, в каком-то смысле, библиотека стала вдруг совершенно другим местом. И я обнаружил, что неотрывно смотрю на высокую полку в углу комнаты, стоящую рядом с окном. Я подошел к ней. «Эсмонд» уже исчез. Полка была пуста, грязная и вся покоробленная влагой. Внезапно мне пришло в голову, что если на этой полке стояли книги, то они, должно быть, свалены в том углу, где я заметил кучу книг. Я подошел к ним и расставил их на полу в ряд, корешками вверх. Ни одно из названий этих книг не вызвало во мне интереса: проповеди, несколько книг путешествий, сборник стихотворений Купера, даже сочинения Генри Джеймса. Я начал раскрывать их наугад, просматривая титульные листы. Я взял в руки «Описание островов Сэндвич» – книга была в плохом состоянии, сильно подпорченная сыростью, все страницы были покорежены. И когда я взглянул на титульный лист, то понял, что нашел то, что искал. Автором книги была Морин Инджестр. Книга была опубликована Мурреем, издателем Байрона, в Лондоне в 1812 году, когда Морин было сорок четыре года. Книга имела посвящение: «Памяти Хораса, лорда Гленни». Под посвящением от руки было написано: «Убит кинжалом в правый глаз неизвестным убийцей 28 июля 1796 года».Итак, когда мы уезжали из Голспи в то утро, я узнал еще две вещи о семье Гленни: что Хорас убит кинжалом, а не застрелен, и что Морин Инджестр путешествовала по Востоку в пожилом возрасте, посетив Японию, Австралию и острова Сэндвич. Позже я узнал по почерку, что слова под посвящением написаны рукой сына Гленни.Я был очень доволен собой, визит в Голспи оказался намного удачней, чем я предполагал. Аластер и Анжела были также счастливы. Они не нашли остальную часть дневников Донелли, но они заполучили Библию, которая стоила двадцать тысяч фунтов стерлингов.Тот факт, что Гленни был заколот кинжалом, наталкивал на мысль об умышленном убийстве, особенно если иметь в виду постскриптум к первому письму Эсмонда: «Я прошу тебя уничтожить, или по крайней мере никому не показывать эту книгу, не только во имя нашей дружбы, но также ради твоей и моей безопасности». Угрожала ли Эсмонду чем-нибудь Секта? Была ли смерть Гленни результатом того, что он проигнорировал предупреждение Эсмонда? Была, по крайней мере, одна странность в этом убийстве: оно произошло в маленькой комнате на втором этаже. Если Гленни был убит в постели, почему же он находился в тот момент не в одной из больших спален, выходящих окнами на озеро? Мне хотелось снова войти в контакт с Эсмондом, но как ни старался я сконцентрироваться, у меня ничего не получилось.Мы вернулись на квартиру Аластера в Лондоне в два часа дня. Была пятница – конец рабочей недели. Стояла прекрасная погода, может быть, было слишком жарко, чтобы чувствовать себя комфортабельно. Мне захотелось снова надеть летний костюм. Я продолжал думать об Эсмонде – чье тело покоилось в семейном склепе вот уже более ста лет – и мне очень захотелось как-нибудь провести в его компании целый день.У Аластера были какие-то дела в Сити. Анжела и я съели ланч вместе. Невозможно для двух людей внезапно стать любовниками и не продолжать после этого думать друг о друге, и между нами установились теплые отношения, очень похожие на семейные узы, возникающие между мужем и женой. Я стал рассказывать ей о своих странных ощущениях, когда я как бы становлюсь Эсмондом, и в последний раз это привело к обнаружению книги Морин Инджестр. Я думал, что она найдет это интересным, возможно, удивительным, но не поверит в реальность подобного превращения. В конце концов, я очень интенсивно входил в душевный мир Эсмонда, и совершенно естественно, что временами я чувствовал так же, как он. Ее реакция поразила меня: она была озадачена и обеспокоена. Я сказал:– Не вижу повода для волнений. Я даже нахожу это забавным.Я начал оспаривать рационалистическую точку зрения, которой, по-моему, она должна была бы придерживаться. Она сказала, что Аластер говорил ей о том, что «чувствовал себя странно» в Голспи и обеспокоенно предположила, что, возможно, его спальню посещали призраки.Спустя полчаса после ланча, когда я изучал рукопись романа Гленни, она сказала:– Ты думаешь, что он хотел тебе сказать что-то?– Кто?– Эсмонд.Я попытался объяснить, что я не ощущал присутствия Эсмонда, я просто видел окружающий мир его глазами, как будто я сам становился Эсмондом.Она сказала:– Думаю, что нам нужно позвонить доктору Кернеру.Я сам намеревался сделать это, но позже, возможно, завтра. Я хотел провести спокойный вечер, внимательно изучить рукописи, которые мы привезли из Голспи. Анжела сказала:– Давай я позвоню ему.– Хорошо. Если хочешь. Десять минут спустя она сказала:– Я пригласила его к нам на семь часов.Около половины пятого зазвонил телефон. Анжела прикрыла рукой трубку и сказала:– Это Анна Дункельман…Я энергично покачал головой, показывая, что мне не хочется говорить с ней. Анжела сказала, что я вышел куда-то и буду поздно. Пока они говорили, я пошел в ванную и принял душ. Когда я вернулся минут через десять, она все еще говорила по телефону. Она повесила трубку, когда я уже переодевался в спальне.– Эта женщина какое-то чудовище! Мне не нужно было давать ей номер своего телефона.– Чего она хочет?– У нее, должно быть, «второе зрение». Она сказала, что ей сообщили о том, что Кернер в Лондоне, и она не советует тебе с ним встречаться. Затем она стала распространяться о том, какой он плохой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Правда, Эсмонд здесь умолчал о том, что в результате этой ночи, к негодованию Шарлотты, Мэри стала открыто относиться к Эсмонду как ко второму мужу. Теперь они проводили ночи все вместе. Мэри не нужно было уже скрывать свои чувства к Эсмонду. Она всегда восхищалась им – с той самой первой встречи, когда Эсмонд и Лихтенберг объясняли критическую философию Канта. К мужу она относилась совсем по-другому: она любила его, но не восхищалась им. И она знала, что его ум – каким он стал – был почти всецело сформирован Эсмондом и, в меньшей степени, Лихтенбергом. Когда Эсмонд вернулся в Лондон – к этому времени он приобрел длинный, узкий и высокий дом на Флит-стрит, рядом с домом доктора Джонсона, – Мэри последовала за ним, остановившись у Софии Блэквуд, и вскоре все судачили о том, что Эсмонд спит с Шарлоттой и Мэри в одной постели. Нет свидетельств этому, хотя вполне вероятно, что Эсмонд оставался любовником этих двух женщин. Мы знаем, что 23 ноября 1773 года Эсмонд написал графу Флэкстеду, делая формальное предложение и прося руки его дочери, и что 28 ноября он получил ответ – холодную и короткую записку, в которой объявлялось, что Шарлотта уже обручена с «джентльменом из Кента». Неизвестно, какое давление оказал граф на дочь, которая все еще была несовершеннолетней. Шарлотта позже рассказала Мэри, что он угрожал побрить ей голову и навсегда отправить в бельгийский монастырь. Два дня спустя после Рождества Шарлотта без шума была выдана замуж за сэра Рассела Фрейзера из Севеноукса, джентльмена, которого Уолпол характеризует «глупцом». Граф, говорят, как-то заметил Томасу Гриви, и это засвидетельствовано в дневнике последнего: «Я сбыл ее с рук. Мне наплевать, как она теперь себя компрометирует». История, которую описал Гриви в своем дневнике (дуэль между Эсмондом и отцом Шарлотты), кажется, была одной из тех выдумок, источник которых невозможно проследить. Когда «глупец» Фрейзер узнал историю безрассудной страсти своей жены к Эсмонду, у него хватило ума не ревновать ее, так как Эсмонд и Гленни были частыми гостями в Блейд Хаусе (Севеноукс) в 1780-е годы. Шарлотта принесла мужу богатое приданое, и говорят, Фрейзер содержал французскую любовницу в Довере; поэтому вполне вероятно, что между Эсмондом и Фрейзером было заключено типичное цивилизованное джентльменское соглашение в духе вольнолюбивых традиций восемнадцатого столетия. София Блэквуд описала Шарлотту год спустя после замужества как «цветущую и очень счастливую».
История с Морин Инджестр, самой младшей и, пожалуй, самой интересной из трех сестер, к сожалению, хуже всего документирована. Босвелл приводит слова Хораса Уолпола, где тот утверждает, что, должно быть, потрясающий опыт для мужчины – иметь любовницами трех таких прекрасных сестер, как это случилось с Эсмондом Донелли, – и такое должен испытать, хоть раз в жизни, каждый мужчина. Когда Мэри вышла замуж за Хораса Гленни, Морин было всего тринадцать лет, и ее отец запретил ей ехать в Лондон к Элизабет Монтагю, без сомнений прослышав, что произошло с ее сестрами там. Но раз Мэри вышла замуж, то невозможно было запретить Морин поехать в Голспи. Кроме того, как это ни покажется странным, граф высоко оценивал Хораса Гленни, и в 1781 году, когда Гленни унаследовал свой фамильный титул, отзывался о нем как о «самом добром и прекрасном человеке в Англии». И этот взгляд на Гленни не лишен оснований. Как Лепорелло при Эсмонде, он выступает не в лучшем свете, но когда его не преследует ревность или когда он не пытается соревноваться с Эсмондом, он кажется очаровательным и добрым человеком, не лишенным литературного дара. (Другая сторона его натуры проявилась в его интересе к шотландским сказкам и легендам. Его убежденность в том, что Оссиан является литературной мистификацией, привела его к поискам истинного фольклора шотландского высокогорья. Свои находки он собрал в книге «Реликвии Севера» (1793), написанной в манере «Калевалы» Лонрота.)В письмах, найденных в Голспи, содержится только один намек на его отношение к Морин Инджестр. Во втором письме Эсмонд говорит: «Германское племя из Аппер Данюба считало, что определенные девственницы являются священными и считаются хранительницами тайн творения… Таких женщин узнают по своеобразной мечтательности в глазах, мягкости и нежности в их лицах в соединении с естественной грацией богинь. Когда мужчина встречает такую женщину, у него есть только одна обязанность: поклоняться ей и в своем поклонении утвердить богиню в ее небесном происхождении». И под этим утверждением рукой Гленни сделана приписка: «Он говорит о Морин Индж.».И это все, что мне известно до сих пор о Морин Инджестр.В этот же день Аластер, Анжела и я перебрали каждый предмет в сундуке с чердака, но мы больше не обнаружили ничего достойного внимания. Правда, мы нашли еще юношеский роман Эсмонда «Аллардис и Леонтия», созданный в возрасте девятнадцати лет в Геттингене, и поэму «Памяти Чарльза Черчилля», написанную приблизительно тогда же. Оба эти произведения были обнаружены в библиотеке дома Голспи, и они несомненно были переданы Хорасу Гленни-младшему в соответствии с завещанием Эсмонда. Поэма не без достоинств. Чарльз Черчилль был одним из известных поэтов своего времени. Кроме того, это был священник, сатирик, боксер и борец (он обладал незаурядной физической силой), член аристократического клуба «Адский огонь». Он умер в возрасте тридцати трех лет от лихорадки, подхваченной им во время визита во Францию к Уилкису. Эсмонд встречался с ним, и, вероятно, восхищался им, и в рукописи романа «Письма с горы» Черчилль упоминается как «один из наиболее известных членов Общества Феникса». Если это правда – а судя по характеру Черчилля, это вполне возможно, – то тогда, вероятно, именно Черчилль впервые рассказал Эсмонду о Секте Феникса.Я находился в таком возбужденном состоянии после всех этих потрясающих находок, что отправил из Голспи длинное послание Флейшеру, описав подробно все, что мне удалось обнаружить об Эсмонде, включая и информацию о Секте Феникса. Я предложил ему написать отдельную книгу, предваряющую «Мемуары» Эсмонда, вместо заказанного мне предисловия. Все же еще оставались вопросы, на которые мне нужно было найти ответы: как умер Хорас Гленни? Что стало с Морин Инджестр? Наконец, как прожил Эсмонд последние годы? Но ответы на эти вопросы, вероятно, найдут последующие исследователи жизни и творчества Эсмонда.Через два дня, перед самым отъездом из Голспи, я нашел частичные ответы на два из этих вопросов. Мы решили выехать в десять часов утра, чтобы попасть в Эдинбург поздно вечером. Мы рано позавтракали, а потом, пока Анжела делала последние приготовления к отъезду, я в последний раз окинул взглядом библиотеку. Многие книги пострадали от сырости, и кто-то сложил их в кучу в одном из углов комнаты, возможно, чтобы отдать в переплет. Я знал, что эта комната выглядит во многом такой же, как во времена Эсмонда и Гленни, когда они просиживали здесь вечерами, попивая доброе старое вино и беседуя на самые разные темы: возможно, здесь они и решили поменяться ложами. Я несколько раз пытался расслабиться, чтобы «настроить свой мозг на волну» Эсмонда, но в доме всегда были шум и суета, и я никак не мог сконцентрироваться. Потом как-то неожиданно это случилось: вдруг библиотека показалась мне давно знакомой в не знакомой мне манере – это единственный способ, как я могу определить словами свое состояние в тот момент. Наше ощущение того или иного места складывается главным образом из воспоминаний и ассоциаций. Воспоминания Эсмонда об этой библиотеке были совершенно отличными от моих. Поэтому, в каком-то смысле, библиотека стала вдруг совершенно другим местом. И я обнаружил, что неотрывно смотрю на высокую полку в углу комнаты, стоящую рядом с окном. Я подошел к ней. «Эсмонд» уже исчез. Полка была пуста, грязная и вся покоробленная влагой. Внезапно мне пришло в голову, что если на этой полке стояли книги, то они, должно быть, свалены в том углу, где я заметил кучу книг. Я подошел к ним и расставил их на полу в ряд, корешками вверх. Ни одно из названий этих книг не вызвало во мне интереса: проповеди, несколько книг путешествий, сборник стихотворений Купера, даже сочинения Генри Джеймса. Я начал раскрывать их наугад, просматривая титульные листы. Я взял в руки «Описание островов Сэндвич» – книга была в плохом состоянии, сильно подпорченная сыростью, все страницы были покорежены. И когда я взглянул на титульный лист, то понял, что нашел то, что искал. Автором книги была Морин Инджестр. Книга была опубликована Мурреем, издателем Байрона, в Лондоне в 1812 году, когда Морин было сорок четыре года. Книга имела посвящение: «Памяти Хораса, лорда Гленни». Под посвящением от руки было написано: «Убит кинжалом в правый глаз неизвестным убийцей 28 июля 1796 года».Итак, когда мы уезжали из Голспи в то утро, я узнал еще две вещи о семье Гленни: что Хорас убит кинжалом, а не застрелен, и что Морин Инджестр путешествовала по Востоку в пожилом возрасте, посетив Японию, Австралию и острова Сэндвич. Позже я узнал по почерку, что слова под посвящением написаны рукой сына Гленни.Я был очень доволен собой, визит в Голспи оказался намного удачней, чем я предполагал. Аластер и Анжела были также счастливы. Они не нашли остальную часть дневников Донелли, но они заполучили Библию, которая стоила двадцать тысяч фунтов стерлингов.Тот факт, что Гленни был заколот кинжалом, наталкивал на мысль об умышленном убийстве, особенно если иметь в виду постскриптум к первому письму Эсмонда: «Я прошу тебя уничтожить, или по крайней мере никому не показывать эту книгу, не только во имя нашей дружбы, но также ради твоей и моей безопасности». Угрожала ли Эсмонду чем-нибудь Секта? Была ли смерть Гленни результатом того, что он проигнорировал предупреждение Эсмонда? Была, по крайней мере, одна странность в этом убийстве: оно произошло в маленькой комнате на втором этаже. Если Гленни был убит в постели, почему же он находился в тот момент не в одной из больших спален, выходящих окнами на озеро? Мне хотелось снова войти в контакт с Эсмондом, но как ни старался я сконцентрироваться, у меня ничего не получилось.Мы вернулись на квартиру Аластера в Лондоне в два часа дня. Была пятница – конец рабочей недели. Стояла прекрасная погода, может быть, было слишком жарко, чтобы чувствовать себя комфортабельно. Мне захотелось снова надеть летний костюм. Я продолжал думать об Эсмонде – чье тело покоилось в семейном склепе вот уже более ста лет – и мне очень захотелось как-нибудь провести в его компании целый день.У Аластера были какие-то дела в Сити. Анжела и я съели ланч вместе. Невозможно для двух людей внезапно стать любовниками и не продолжать после этого думать друг о друге, и между нами установились теплые отношения, очень похожие на семейные узы, возникающие между мужем и женой. Я стал рассказывать ей о своих странных ощущениях, когда я как бы становлюсь Эсмондом, и в последний раз это привело к обнаружению книги Морин Инджестр. Я думал, что она найдет это интересным, возможно, удивительным, но не поверит в реальность подобного превращения. В конце концов, я очень интенсивно входил в душевный мир Эсмонда, и совершенно естественно, что временами я чувствовал так же, как он. Ее реакция поразила меня: она была озадачена и обеспокоена. Я сказал:– Не вижу повода для волнений. Я даже нахожу это забавным.Я начал оспаривать рационалистическую точку зрения, которой, по-моему, она должна была бы придерживаться. Она сказала, что Аластер говорил ей о том, что «чувствовал себя странно» в Голспи и обеспокоенно предположила, что, возможно, его спальню посещали призраки.Спустя полчаса после ланча, когда я изучал рукопись романа Гленни, она сказала:– Ты думаешь, что он хотел тебе сказать что-то?– Кто?– Эсмонд.Я попытался объяснить, что я не ощущал присутствия Эсмонда, я просто видел окружающий мир его глазами, как будто я сам становился Эсмондом.Она сказала:– Думаю, что нам нужно позвонить доктору Кернеру.Я сам намеревался сделать это, но позже, возможно, завтра. Я хотел провести спокойный вечер, внимательно изучить рукописи, которые мы привезли из Голспи. Анжела сказала:– Давай я позвоню ему.– Хорошо. Если хочешь. Десять минут спустя она сказала:– Я пригласила его к нам на семь часов.Около половины пятого зазвонил телефон. Анжела прикрыла рукой трубку и сказала:– Это Анна Дункельман…Я энергично покачал головой, показывая, что мне не хочется говорить с ней. Анжела сказала, что я вышел куда-то и буду поздно. Пока они говорили, я пошел в ванную и принял душ. Когда я вернулся минут через десять, она все еще говорила по телефону. Она повесила трубку, когда я уже переодевался в спальне.– Эта женщина какое-то чудовище! Мне не нужно было давать ей номер своего телефона.– Чего она хочет?– У нее, должно быть, «второе зрение». Она сказала, что ей сообщили о том, что Кернер в Лондоне, и она не советует тебе с ним встречаться. Затем она стала распространяться о том, какой он плохой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43