Но мое любопытство не достигает такой силы, чтобы удовлетворить его на самом деле. В последние годы я даже замечаю привычку отказываться от совершенно безвредных форм взаимного удовлетворения, которые не влекут за собой никаких взаимных обязательств. На одной из вечеринок однажды девушка искренне и просто предложила: «Почему бы нам с вами не лечь вместе в постель после вечеринки? Это же лучше, чем заниматься онанизмом в одиночку». Но наутро я осознал, что на самом деле неправда, что не существует никаких взаимных обязательств и связей. Два тела взаимно проникают друг в друга, и то же самое происходит с двумя душевными мирами. Мне оказался не по душе ее внутренний мир – он был слишком легкомысленным и пошлым. Подобно планетам, которые сблизились между собой на слишком короткое расстояние, мы так же вызываем друг в друге сейсмические волнения. Я сейчас уже не могу припомнить, какая она была в постели, но я отчетливо запомнил анекдоты, которые она рассказывала, ее жалобы на неудачное замужество и т. п., – все это до сих пор вызывает во мне душевное волнение. Мне лучше бы оставить ее вращаться по ее собственной орбите.Именно поэтому я сомневаюсь в искренности Казановы. Он не был ни глупым, ни бесчувственным – это совершенно ясно. И в его «Мемуарах» засвидетельствованы намеками его душевные волнения, которые все-таки ему были не чужды. Молодая и неопытная девушка отвергает вольности, которые он проявляет по отношению к ней, до тех пор, пока он не начинает ее умолять «сменить гнев на милость» и обещает не презирать ее после. Тогда она позволяет ему ослабить шнурки на корсете. Даже если девушка – семнадцатилетняя девственница, только что вышедшая из монастыря, у него не возникает никаких осложнений – ни физических, ни психологических, только смутные ссылки на то, что он «провел несколько приятных часов», или «они предавались страсти до рассвета». Все покрыто флером нереальности и сновидения.
Донелли, конечно же, не сеньор Казанова. И стремление найти как можно больше сведений о нем стало для меня источником дискомфорта. Я пошел в столовую, где хранились книги по законодательству и криминологии, порылся в них, пока не нашел отчета о деле об убийстве на острове Ай. Это дело получило широкую огласку. Художник Уильям Бирк Кирван жил в Хоуте с женой в 1852 году. В сентябрьский полдень они наняли лодочника, который доставил их на Ай – живописный островок, лежащий в миле от гавани Хоута, видимый из поместья Малахид. День стоял ясный и тихий. В семь часов на берегу гавани услышали крики с острова Ай. В восемь часов туда прибыл лодочник и увидел, что Кирван поглощен работой над эскизами – занятие показалось лодочнику подозрительным, так как уже начало темнеть. Кирван сообщил, что ему неизвестно, куда ушла жена, но он полагает, что она купается на противоположной стороне острова. Они нашли ее тело с сильно изуродованным лицом и с легкими, наполненными водой, в мелком пруду. Хотя вердикт о случайной смерти был пересмотрен, тело подвергли эксгумации, обстоятельства смерти оказались до конца не выясненными. Кирвану вынесли обвинительный приговор по косвенным уликам: он якобы должен был слышать крики, которые долетали даже до берега гавани. К тому же, у него была любовница с ребенком в Дублине. Многие выразили сомнение в его виновности, и смертный приговор заменили на каторгу. После отбытия наказания он женился на своей возлюбленной и эмигрировал в Америку.Я направился к себе в кабинет, включил свет и отпечатал на машинке письмо Исааку Дженкинсону Бейтсу, где сообщал, что намерен написать о деле на острове Ай в своей новой книге об убийствах и прошу его объяснить, почему он считает Кирвана невиновным в смерти жены. Только потом я позволил себе расслабиться и даже почитал Мопси на ночь сказку о Кролике Питере.На следующее утро я встал рано и сделал пешеходную прогулку по берегам озера Росс. Когда я вернулся, Диана сообщила:– Звонила мисс Донелли. Она просила перезвонить ей.– Она настроена доброжелательно?– Более или менее. Она сказала, что получила твое письмо.В прихожей стояли два больших картонных ящика, заполненных корреспонденцией, которая поступила, пока мы путешествовали по Соединенным Штатам, но у меня не было сил заниматься разбором почты. Пока Диана готовила мне завтрак, я вывалил письма на пол кабинета. Я попросил Мопси рассортировать их и отобрать письма от моего издателя – они могли еще обождать. Я распечатал два пакета с книгами, которые издатели высылали мне с просьбой дать на них отзыв, используемый потом для рекламы (к сожалению, они никогда не высылали книг, которые мне действительно нравились бы, а только те, что были обречены на плохой прием публики). Наконец, я нашел письмо с маркой из Лимерика, адрес на конверте написан аккуратным, круглым почерком.Должен признать, что я был не слишком искренен с ней в письме, отосланном из Нью-Хевена. Я не хотел, чтобы с самого начала она окончательно захлопнула двери дома перед моим носом, поэтому я просто сообщил, что услышал имя Донелли во время лекционного турне по Америке, оставив ей самой домысливать, при каких обстоятельствах всплыло его имя. Я также написал, что хочу сделать Эсмонда Донелли героем следующей документальной книги. Я рискнул также упомянуть, что встречался с полковником Донелли и увидел у него издание «Путевого дневника» Донелли.Ее ответ заставил меня покраснеть от стыда. Он был полон достоинства и одновременно дружеский. Она счастлива узнать о том, что ее знаменитый предок окончательно не забыт. Сама она потратила годы, чтобы убедить издателей выпустить в свет «Путевой дневник» Эсмонда Донелли, который в наше время стал библиографической редкостью. Они с сестрой будут рады видеть меня у себя в любое удобное для меня время. А пока они напишут своему адвокату, который хранит рукописи Донелли в своем сейфе, и попросят его привезти их к ним домой…Снова я испытал угрызения совести, и у меня появилось искушение вообще бросить заниматься этим гиблым делом. Затем моя решимость укрепи лась, когда я посмотрел на рукопись, которую недавно открыл, и решил, что было бы глупо оставлять дело, начало которого оказалось столь многообещающим.– Ах, мистер Сорм, очень мило, что вы позвонили. Ваша жена сказала, что вы только вчера поздно вечером вернулись из Америки, Вы должно быть очень устали.Я ответил, что чувствую себя хорошо, и спросил, когда они ожидают получить рукописи от своего адвоката.– О, они уже здесь. Он очень обязательный человек. Мы как раз сейчас просматриваем их. Просто потрясающий материал! Как вы думаете к нам добраться? Поездом?Когда я ответил, что поеду на машине, она сразу же спросила, почему бы мне не приехать немедленно и не отобедать с ними. Я взглянул на часы и сказал, что буду у них в полдень. Перед тем, как повесить трубку, она сказала:– Вы не обидитесь, если я задам вам один деликатный вопрос? – У меня упало сердце. – Думаю, вы не интересуетесь грязными историями, связанными с ним?– Непристойные истории? – Я почувствовал, что завяз в паутине уклончивых ответов и полуправды. Но она продолжала:– Моя сестра познакомилась в библиотеке с одной из ваших книг, посвященной убийствам. Надеюсь, вас не интересуют глупые сплетни, касающиеся Эсмонда и леди Мэри Гленни?Я ответил с явным облегчением, что мне не доводилось слышать подобных слухов. Она сказала деловым тоном:– Хорошо. Мне приятно было поговорить с вами. – Затем в трубке раздался щелчок, и она внезапно сказала:– Тина, ты нас подслушиваешь по другому телефону?Испуганный голосок ответил:– Да, дорогая.– Что мне с тобой делать? Когда ты уже бросишь эту дурацкую привычку?..Телефон внезапно замолк. Я молча уставился на трубку, а затем положил ее на рычаг.
Перед отъездом я позвонил в университет Гэлвея старому приятелю профессору Кевину Рочу. Его ассистент сказал, что профессор сейчас дома. Я перезвонил к нему домой.– Тебе что-нибудь известно об Эсмонде Донелли?– О том парне, который написал книгу о лишении девиц невинности?– Ты полагаешь, что это действительно он написал эту книгу?– А почему бы и нет? На моем экземпляре книги на титульном листе значится его имя.– Она у тебя дома? Можно приехать и взглянуть на книгу?– Конечно. Когда ты приедешь?– Немедленно, – ответил я. И через сорок пять минут я был в домашнем кабинете профессора Кевина Роча, выходящем окнами на залив Гэлвей.Я решил по-прежнему придерживаться осторожной политики, так как в Ирландии новости распространяются очень быстро. Поэтому после того, как мы обменялись приветствиями и я выпил небольшую рюмку вина, я передал Кевину рукопись «Опровержение Хьюма» и сказал, что меня попросили подготовить ее к печати.– Она довольно небольшая?– Я надеюсь найти другие материалы Донелли – письма и дневники, Я как раз собираюсь навестить сестер Донелли в Балликахане.Он передал мне книгу в мягкой обложке со своего стола. Она была опубликована парижским издательством «Обелиск Пресс». «О лишении девственниц невинности» Эсмонда Донелли. Автор краткого предисловия Г. Миллер повторил факты, которые мне уже были известны о Донелли – даты его рождения и смерти, путевые дневники, то, что настоящий томик опубликован в Германии Брокгаузом из Лейпцига (который, кстати, был издателем «Мемуаров Казановы») в 1835 году, а также анонимным датским издателем – вероятно, перевод немецкого издания – на английском языке в 1863 году. Я раскрыл книгу на главе «О заблуждении, что все женщины одинаковы в постели в темноте».
РОБИН: Прошу вас, сэр, продолжайте ваши наставления, я вас внимательно слушаю. ЛОРД КОБАЛД: Вы мне льстите, мой дорогой мальчик. Но мне действительно приятно, что вы одного мнения со мной о необходимости и важности знания тайн любви. Теперь мы должны рассмотреть широко распространенное заблуждение, выдвинутое Клодом де Гребильоном и Клеландом, которое можно выразить словами: «В темноте все кошки серы». Вы можете поверить мне на слово, когда я вспоминаю всех женщин, с которыми я переспал за свою жизнь, я не могу припомнить двух одинаковых в тот момент, когда их бедра раскрываются. Я теперь говорю не о своеобразии строения их гениталий, их промежностей, которые бывают полными и костлявыми, мягкими и твердыми, пушистыми и нежными или жесткими и щетинистыми, но я имею в виду то, что я называю душой, обитающей в этом интимном органе женского тела. Ни один воспитанный человек не спутает темное вино из Бургундии с кларетом из Бордо, и даже ребенок способен увидеть разницу между грушей и яблоком, хотя яблоко может быть мягким и сочным, а груша твердой и вяжущей. То же самое и с женщинами. И так же, как о букете вина судят по первому глотку, так же и индивидуальные особенности женщины можно сразу же определить по первому же движению – как только бархатная головка проникает в коралловые губы. Я знавал девиц острых и свежих, как яблоко, съеденное в лунную ночь, или мягких и сладких, как патока, и нежных, как груша или персик, или, как дыня, твердых и жестких снаружи, но сладких внутри. РОБИН: Действительно, сэр, я очень хорошо вас понимаю, так как мои сестры-близнецы, рожденные почти одновременно, очень разные в постели. ЛОРД КОБАЛД: Ваша проницательность доставляет мне искреннее наслаждение (каламбур в духе Фрейда). Прошу вас познакомить меня с вашим собственным взглядом на различие между ними. Так как до сих пор я не могу различить ваших сестер по их внешнему виду. РОБИН: Их собственная мать часто путает, называя разными именами. И все же в постели ониабсолютно отличаются одна от другой. Агата как раз такая, какой вы описывали одну из своих девушек, – сладкая, как патока, и нежная, как персик. Когда я впервые вошел в нее, ее половой орган гостеприимно принял меня в свои нежные и горячие объятия. И потом, сэр, удивительное дело, я вдруг почувствовал себя так, будто все мое тело превратилось в сплошной пенис, и я был мягко поглощен ее нежным телом, вошел в него весь, с головы до пят. Ощущение такое, будто я погрузился в теплую ванну. С другой стороны, Кристина вызывает наиболее распутное и похотливое чувство. Когда я проскользнул в нее, она выразила невероятное удивление, что мужчина смеет производить над ней такие странные действия. Ее поразил, казалось, сам факт, что она лежит рядом с мужчиной совершенно обнаженная. Вследствие этого я стал воображать ее полностью одетой – то в коричневое бархатное платье с серебряными пуговицами, в котором она разливала чай, то в зеленый плащ, который она надевает для верховой езды в парке. Эмоциональный шок, который я испытываю, видя ее беззащитный половой орган, заставляет меня въезжать в нее подобно жеребцу, дрожа от нетерпения. ЛОРД КОБАЛД: Ваш изобразительный дар делает вам честь. Именно так я сам воображал разницу между вашими сестрами. Вам повезло, что они у вас такие талантливые. Моя собственная сестра, когда я наконец с трудом преодолел ее скромность, испытала достаточное наслаждение, но сама оказалась на редкость безвкусной и пресной, как залежалое яблоко, слишком долго провалявшееся в вазе.
Я отложил в сторону книгу и взглянул на Кевина, который был погружен в «Опровержение Хьюма». Если бы он оторвался на мгновение от чтения ивзглянул на меня, то я бысказал ему, что это очередная фальшивка. Возможно, первая страница действительно принадлежит перу Донелли, так как она несет на себе печать психологической тонкости, которую и следовало бы ожидать от него. Но абзац, повествующий о сестрах, имеет отчетливый привкус «Философии будуара» де Сада, а последнее предложение вообще несет в себе совершенно не характерный для Донелли оттенок грубости, которую ничем нельзя оправдать, даже психологически тонким проникновением в суть характера девушки.Когда Кевин поднял взор от машинописной рукописи, я изменил свое первоначальное намерение и решил ничего не говорить о книге. Если я объясню ему, что считаю ее подделкой, то тем самым признаюсь, что мне уже многое известно о подлинном Донелли. Поэтому, как бы между прочим, я заметил, что, на мой взгляд, все это довольно увлекательное чтиво. Кевин пришел в восторг от «Опровержения Хьюма» и попросил разрешения сделать копию, чтобы написать статью об эволюции стиля Донелли. Я пообещал ему это, но не ранее, чем покажу эссе сестрам Донелли. Уже было далеко за полдень, и я поспешил в Лимерик. И только тогда я вспомнил, что совсем забыл спросить у него, известно ли ему что-нибудь о скандальной истории, связанной с леди Мэри Гленни.Я высадил Диану и Мопси в Лимерике, где они собирались походить по магазинам, затем повернул на юг и поехал по дороге в Корк, которая тянулась бесконечной лентой по плоской, сонной пасторальной стране, выглядевшей ярко-зеленой под апрельским солнцем. Я остановился в Балликахане, чтобы спросить дорогу к замку Донелли, и мне сказали, что я слишком далеко заехал в южном направлении и мне следует повернуть назад к Адаре, а там свернуть на дорогу к замку. Получив исчерпывающие указания, я благополучно добрался до цели, подъехав к замку Донелли около трех часов пополудни.Это, конечно же, был никакой не замок, а дом в стиле королевы Анны, выстроенный из серебристого песчаника с коринфскими пилястрами из красного кирпича. Стены были покрыты плющом, а в доме царила атмосфера запустения и заброшенности, которая вообще свойственна всем ирландским домам, особенно в Конноте и Манстере. Красивый пролет из белых, как лилии, ступенек, изгибаясь, вел к парадной двери. Поверхность ступенек была такой неровной, что я удивился, как вообще можно по ним ходить, не повредив себе ноги. Рядом с домом протекала река Мей, и на фоне неба чернели руины старинного аббатства Адар. С болью я подумал, что этот замок выглядел новым и даже прекрасным, когда в нем родился Эсмонд – он построен в 1700 году, – и что, вероятно, стены не были покрыты плющом, когда он здесь умирал. Я как бы совершил мгновенный прыжок в далекое прошлое и остро ощутил быстротечность времени.Не успел я взойти по ступенькам до площадки наверху, как дверь открыла энергичная леди в дорожном платье, с короткими седыми волосами. Ноги она широко расставила в стороны, подобно деревенскому эсквайру из книг Роуландсона. Она крепко по-мужски пожала мне руку.– Я Эйлин Донелли. Рада вас видеть. – У нее был выговор английской высокосветской леди с легким ирландским акцентом, особенно при произношении гласных звуков. – Очень хорошо, что вы нас навестили.Здание было впечатляющее и холодное, с огромным лестничным пролетом, ведущим в темные и мрачные верхние покои, повсюду было много мрамора, который странно контрастировал с облупившимися викторианскими обоями. Но в библиотеке, куда она меня привела, было тепло и уютно, ярко горел камин. Другая леди, также облаченная в мужской костюм, что-то вязала, сидя у огня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Донелли, конечно же, не сеньор Казанова. И стремление найти как можно больше сведений о нем стало для меня источником дискомфорта. Я пошел в столовую, где хранились книги по законодательству и криминологии, порылся в них, пока не нашел отчета о деле об убийстве на острове Ай. Это дело получило широкую огласку. Художник Уильям Бирк Кирван жил в Хоуте с женой в 1852 году. В сентябрьский полдень они наняли лодочника, который доставил их на Ай – живописный островок, лежащий в миле от гавани Хоута, видимый из поместья Малахид. День стоял ясный и тихий. В семь часов на берегу гавани услышали крики с острова Ай. В восемь часов туда прибыл лодочник и увидел, что Кирван поглощен работой над эскизами – занятие показалось лодочнику подозрительным, так как уже начало темнеть. Кирван сообщил, что ему неизвестно, куда ушла жена, но он полагает, что она купается на противоположной стороне острова. Они нашли ее тело с сильно изуродованным лицом и с легкими, наполненными водой, в мелком пруду. Хотя вердикт о случайной смерти был пересмотрен, тело подвергли эксгумации, обстоятельства смерти оказались до конца не выясненными. Кирвану вынесли обвинительный приговор по косвенным уликам: он якобы должен был слышать крики, которые долетали даже до берега гавани. К тому же, у него была любовница с ребенком в Дублине. Многие выразили сомнение в его виновности, и смертный приговор заменили на каторгу. После отбытия наказания он женился на своей возлюбленной и эмигрировал в Америку.Я направился к себе в кабинет, включил свет и отпечатал на машинке письмо Исааку Дженкинсону Бейтсу, где сообщал, что намерен написать о деле на острове Ай в своей новой книге об убийствах и прошу его объяснить, почему он считает Кирвана невиновным в смерти жены. Только потом я позволил себе расслабиться и даже почитал Мопси на ночь сказку о Кролике Питере.На следующее утро я встал рано и сделал пешеходную прогулку по берегам озера Росс. Когда я вернулся, Диана сообщила:– Звонила мисс Донелли. Она просила перезвонить ей.– Она настроена доброжелательно?– Более или менее. Она сказала, что получила твое письмо.В прихожей стояли два больших картонных ящика, заполненных корреспонденцией, которая поступила, пока мы путешествовали по Соединенным Штатам, но у меня не было сил заниматься разбором почты. Пока Диана готовила мне завтрак, я вывалил письма на пол кабинета. Я попросил Мопси рассортировать их и отобрать письма от моего издателя – они могли еще обождать. Я распечатал два пакета с книгами, которые издатели высылали мне с просьбой дать на них отзыв, используемый потом для рекламы (к сожалению, они никогда не высылали книг, которые мне действительно нравились бы, а только те, что были обречены на плохой прием публики). Наконец, я нашел письмо с маркой из Лимерика, адрес на конверте написан аккуратным, круглым почерком.Должен признать, что я был не слишком искренен с ней в письме, отосланном из Нью-Хевена. Я не хотел, чтобы с самого начала она окончательно захлопнула двери дома перед моим носом, поэтому я просто сообщил, что услышал имя Донелли во время лекционного турне по Америке, оставив ей самой домысливать, при каких обстоятельствах всплыло его имя. Я также написал, что хочу сделать Эсмонда Донелли героем следующей документальной книги. Я рискнул также упомянуть, что встречался с полковником Донелли и увидел у него издание «Путевого дневника» Донелли.Ее ответ заставил меня покраснеть от стыда. Он был полон достоинства и одновременно дружеский. Она счастлива узнать о том, что ее знаменитый предок окончательно не забыт. Сама она потратила годы, чтобы убедить издателей выпустить в свет «Путевой дневник» Эсмонда Донелли, который в наше время стал библиографической редкостью. Они с сестрой будут рады видеть меня у себя в любое удобное для меня время. А пока они напишут своему адвокату, который хранит рукописи Донелли в своем сейфе, и попросят его привезти их к ним домой…Снова я испытал угрызения совести, и у меня появилось искушение вообще бросить заниматься этим гиблым делом. Затем моя решимость укрепи лась, когда я посмотрел на рукопись, которую недавно открыл, и решил, что было бы глупо оставлять дело, начало которого оказалось столь многообещающим.– Ах, мистер Сорм, очень мило, что вы позвонили. Ваша жена сказала, что вы только вчера поздно вечером вернулись из Америки, Вы должно быть очень устали.Я ответил, что чувствую себя хорошо, и спросил, когда они ожидают получить рукописи от своего адвоката.– О, они уже здесь. Он очень обязательный человек. Мы как раз сейчас просматриваем их. Просто потрясающий материал! Как вы думаете к нам добраться? Поездом?Когда я ответил, что поеду на машине, она сразу же спросила, почему бы мне не приехать немедленно и не отобедать с ними. Я взглянул на часы и сказал, что буду у них в полдень. Перед тем, как повесить трубку, она сказала:– Вы не обидитесь, если я задам вам один деликатный вопрос? – У меня упало сердце. – Думаю, вы не интересуетесь грязными историями, связанными с ним?– Непристойные истории? – Я почувствовал, что завяз в паутине уклончивых ответов и полуправды. Но она продолжала:– Моя сестра познакомилась в библиотеке с одной из ваших книг, посвященной убийствам. Надеюсь, вас не интересуют глупые сплетни, касающиеся Эсмонда и леди Мэри Гленни?Я ответил с явным облегчением, что мне не доводилось слышать подобных слухов. Она сказала деловым тоном:– Хорошо. Мне приятно было поговорить с вами. – Затем в трубке раздался щелчок, и она внезапно сказала:– Тина, ты нас подслушиваешь по другому телефону?Испуганный голосок ответил:– Да, дорогая.– Что мне с тобой делать? Когда ты уже бросишь эту дурацкую привычку?..Телефон внезапно замолк. Я молча уставился на трубку, а затем положил ее на рычаг.
Перед отъездом я позвонил в университет Гэлвея старому приятелю профессору Кевину Рочу. Его ассистент сказал, что профессор сейчас дома. Я перезвонил к нему домой.– Тебе что-нибудь известно об Эсмонде Донелли?– О том парне, который написал книгу о лишении девиц невинности?– Ты полагаешь, что это действительно он написал эту книгу?– А почему бы и нет? На моем экземпляре книги на титульном листе значится его имя.– Она у тебя дома? Можно приехать и взглянуть на книгу?– Конечно. Когда ты приедешь?– Немедленно, – ответил я. И через сорок пять минут я был в домашнем кабинете профессора Кевина Роча, выходящем окнами на залив Гэлвей.Я решил по-прежнему придерживаться осторожной политики, так как в Ирландии новости распространяются очень быстро. Поэтому после того, как мы обменялись приветствиями и я выпил небольшую рюмку вина, я передал Кевину рукопись «Опровержение Хьюма» и сказал, что меня попросили подготовить ее к печати.– Она довольно небольшая?– Я надеюсь найти другие материалы Донелли – письма и дневники, Я как раз собираюсь навестить сестер Донелли в Балликахане.Он передал мне книгу в мягкой обложке со своего стола. Она была опубликована парижским издательством «Обелиск Пресс». «О лишении девственниц невинности» Эсмонда Донелли. Автор краткого предисловия Г. Миллер повторил факты, которые мне уже были известны о Донелли – даты его рождения и смерти, путевые дневники, то, что настоящий томик опубликован в Германии Брокгаузом из Лейпцига (который, кстати, был издателем «Мемуаров Казановы») в 1835 году, а также анонимным датским издателем – вероятно, перевод немецкого издания – на английском языке в 1863 году. Я раскрыл книгу на главе «О заблуждении, что все женщины одинаковы в постели в темноте».
РОБИН: Прошу вас, сэр, продолжайте ваши наставления, я вас внимательно слушаю. ЛОРД КОБАЛД: Вы мне льстите, мой дорогой мальчик. Но мне действительно приятно, что вы одного мнения со мной о необходимости и важности знания тайн любви. Теперь мы должны рассмотреть широко распространенное заблуждение, выдвинутое Клодом де Гребильоном и Клеландом, которое можно выразить словами: «В темноте все кошки серы». Вы можете поверить мне на слово, когда я вспоминаю всех женщин, с которыми я переспал за свою жизнь, я не могу припомнить двух одинаковых в тот момент, когда их бедра раскрываются. Я теперь говорю не о своеобразии строения их гениталий, их промежностей, которые бывают полными и костлявыми, мягкими и твердыми, пушистыми и нежными или жесткими и щетинистыми, но я имею в виду то, что я называю душой, обитающей в этом интимном органе женского тела. Ни один воспитанный человек не спутает темное вино из Бургундии с кларетом из Бордо, и даже ребенок способен увидеть разницу между грушей и яблоком, хотя яблоко может быть мягким и сочным, а груша твердой и вяжущей. То же самое и с женщинами. И так же, как о букете вина судят по первому глотку, так же и индивидуальные особенности женщины можно сразу же определить по первому же движению – как только бархатная головка проникает в коралловые губы. Я знавал девиц острых и свежих, как яблоко, съеденное в лунную ночь, или мягких и сладких, как патока, и нежных, как груша или персик, или, как дыня, твердых и жестких снаружи, но сладких внутри. РОБИН: Действительно, сэр, я очень хорошо вас понимаю, так как мои сестры-близнецы, рожденные почти одновременно, очень разные в постели. ЛОРД КОБАЛД: Ваша проницательность доставляет мне искреннее наслаждение (каламбур в духе Фрейда). Прошу вас познакомить меня с вашим собственным взглядом на различие между ними. Так как до сих пор я не могу различить ваших сестер по их внешнему виду. РОБИН: Их собственная мать часто путает, называя разными именами. И все же в постели ониабсолютно отличаются одна от другой. Агата как раз такая, какой вы описывали одну из своих девушек, – сладкая, как патока, и нежная, как персик. Когда я впервые вошел в нее, ее половой орган гостеприимно принял меня в свои нежные и горячие объятия. И потом, сэр, удивительное дело, я вдруг почувствовал себя так, будто все мое тело превратилось в сплошной пенис, и я был мягко поглощен ее нежным телом, вошел в него весь, с головы до пят. Ощущение такое, будто я погрузился в теплую ванну. С другой стороны, Кристина вызывает наиболее распутное и похотливое чувство. Когда я проскользнул в нее, она выразила невероятное удивление, что мужчина смеет производить над ней такие странные действия. Ее поразил, казалось, сам факт, что она лежит рядом с мужчиной совершенно обнаженная. Вследствие этого я стал воображать ее полностью одетой – то в коричневое бархатное платье с серебряными пуговицами, в котором она разливала чай, то в зеленый плащ, который она надевает для верховой езды в парке. Эмоциональный шок, который я испытываю, видя ее беззащитный половой орган, заставляет меня въезжать в нее подобно жеребцу, дрожа от нетерпения. ЛОРД КОБАЛД: Ваш изобразительный дар делает вам честь. Именно так я сам воображал разницу между вашими сестрами. Вам повезло, что они у вас такие талантливые. Моя собственная сестра, когда я наконец с трудом преодолел ее скромность, испытала достаточное наслаждение, но сама оказалась на редкость безвкусной и пресной, как залежалое яблоко, слишком долго провалявшееся в вазе.
Я отложил в сторону книгу и взглянул на Кевина, который был погружен в «Опровержение Хьюма». Если бы он оторвался на мгновение от чтения ивзглянул на меня, то я бысказал ему, что это очередная фальшивка. Возможно, первая страница действительно принадлежит перу Донелли, так как она несет на себе печать психологической тонкости, которую и следовало бы ожидать от него. Но абзац, повествующий о сестрах, имеет отчетливый привкус «Философии будуара» де Сада, а последнее предложение вообще несет в себе совершенно не характерный для Донелли оттенок грубости, которую ничем нельзя оправдать, даже психологически тонким проникновением в суть характера девушки.Когда Кевин поднял взор от машинописной рукописи, я изменил свое первоначальное намерение и решил ничего не говорить о книге. Если я объясню ему, что считаю ее подделкой, то тем самым признаюсь, что мне уже многое известно о подлинном Донелли. Поэтому, как бы между прочим, я заметил, что, на мой взгляд, все это довольно увлекательное чтиво. Кевин пришел в восторг от «Опровержения Хьюма» и попросил разрешения сделать копию, чтобы написать статью об эволюции стиля Донелли. Я пообещал ему это, но не ранее, чем покажу эссе сестрам Донелли. Уже было далеко за полдень, и я поспешил в Лимерик. И только тогда я вспомнил, что совсем забыл спросить у него, известно ли ему что-нибудь о скандальной истории, связанной с леди Мэри Гленни.Я высадил Диану и Мопси в Лимерике, где они собирались походить по магазинам, затем повернул на юг и поехал по дороге в Корк, которая тянулась бесконечной лентой по плоской, сонной пасторальной стране, выглядевшей ярко-зеленой под апрельским солнцем. Я остановился в Балликахане, чтобы спросить дорогу к замку Донелли, и мне сказали, что я слишком далеко заехал в южном направлении и мне следует повернуть назад к Адаре, а там свернуть на дорогу к замку. Получив исчерпывающие указания, я благополучно добрался до цели, подъехав к замку Донелли около трех часов пополудни.Это, конечно же, был никакой не замок, а дом в стиле королевы Анны, выстроенный из серебристого песчаника с коринфскими пилястрами из красного кирпича. Стены были покрыты плющом, а в доме царила атмосфера запустения и заброшенности, которая вообще свойственна всем ирландским домам, особенно в Конноте и Манстере. Красивый пролет из белых, как лилии, ступенек, изгибаясь, вел к парадной двери. Поверхность ступенек была такой неровной, что я удивился, как вообще можно по ним ходить, не повредив себе ноги. Рядом с домом протекала река Мей, и на фоне неба чернели руины старинного аббатства Адар. С болью я подумал, что этот замок выглядел новым и даже прекрасным, когда в нем родился Эсмонд – он построен в 1700 году, – и что, вероятно, стены не были покрыты плющом, когда он здесь умирал. Я как бы совершил мгновенный прыжок в далекое прошлое и остро ощутил быстротечность времени.Не успел я взойти по ступенькам до площадки наверху, как дверь открыла энергичная леди в дорожном платье, с короткими седыми волосами. Ноги она широко расставила в стороны, подобно деревенскому эсквайру из книг Роуландсона. Она крепко по-мужски пожала мне руку.– Я Эйлин Донелли. Рада вас видеть. – У нее был выговор английской высокосветской леди с легким ирландским акцентом, особенно при произношении гласных звуков. – Очень хорошо, что вы нас навестили.Здание было впечатляющее и холодное, с огромным лестничным пролетом, ведущим в темные и мрачные верхние покои, повсюду было много мрамора, который странно контрастировал с облупившимися викторианскими обоями. Но в библиотеке, куда она меня привела, было тепло и уютно, ярко горел камин. Другая леди, также облаченная в мужской костюм, что-то вязала, сидя у огня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43