А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он набрал две цифры и спросил:
- Петров? Привет, Петров! Ефимов из Верхних Ямок. Вам новую форму завезли?
- Да ты про дело спрашивай! - вмешался Мишка. Про дело!
Ефимов отмахнулся от Мишки.
- А Коростылеву завезли. Нам всегда в последнюю очередь.
- Там человек, может, насмерть разбился. А он про шмотки треплется! возмутился Мишка.
Ефимов отхлебнул чай и спросил:
- Петров, там у тебя на участке аварии не было? Ну да, я знаю, что сообщили бы. Ну, пока... - Повернулся к Мишке: - Тебе же говорят: в нашем районе сегодня никаких аварий не было. Не бы-ло! Чаю хочешь?
- А может, она через Лещевку поехала? - волновался Мишка. - Позвони, а? Не мог же человек вот так никуда не деться...
Ефимов налил себе чай. Закусил печеньем. Набрал две цифры.
- Сидоров! Ефимов из Верхних Ямок. Вам новую форму завезли?.. Завезли? А нам нет...
В это время в комнату заглянула Танька.
- Вот она! - подскочил Мишка.
Ефимов положил трубку.
- Здрасте, - поздоровалась Танька. - Миш, поехали! А то поздно уже.
Мишка поднялся и твердо поглядел в глаза Ефимову:
- Официально заявляю: эта гражданка угнала мой мотоцикл!
- Миш, да ты чего? - оторопела Танька.
- Я с вами не разговариваю, - официально сказал ей Мишка. - Вы не вмешивайтесь. Пишите! - велел он Ефимову. - Она угнала мой мотоцикл.
- Чего это я буду писать? Сам и пиши, - сказал Ефимов.
- Совсем одурел, - Танька пожала плечами.
- А ты что думала, у нас личная собственность законом охраняется! сказал Мишка.
- Ну и жлоб же ты, Мишка...
- А вы, гражданочка, садитесь, - предложил Ефимов Таньке.
Танька села.
- Пиши! - Ефимов дал Мишке чистый листок.
- И напишу. - Мишка подвинулся к столу и стал писать.
Танька и Ефимов ждали.
- Девочка, тебе Егор Канарейкин родственник?
- Дедушка...
Ефимов разглядывал Таньку, потом спросил:
- Значит, ты Коли Канарейкина дочка?
- Да...
- А Коля, значит, на Ляльке женился...
- Ну да... На маме...
- Гляжу и не пойму, на кого ж ты похожа... Вроде и на него и на нее. Как мама, все такая же певунья?
- Да когда ж ей петь? На ней коровник в семьдесят коров. Да нас двое. Я-то уже взрослая, а за Вероникой глаз да глаз нужен. Знаете, такой возраст...
- "Взрослая"... - передразнил Мишка. - Вот!
Мишка поднялся и положил перед Ефимовым заявление.
- Ознакомляю. - Ефимов поднял на Таньку глаза и стал читать: - "Гражданка Канарейкина Татьяна Николаевна, потеряв женскую гордость и скромность, украшающую советскую девушку, бегает за летчиком аморального поведения и с этой целью угнала принадлежащий мотоцикл марки "Молния", номерной знак 11-17. Михаил Синицын".
Ефимов с некоторым сомнением посмотрел на документ. Сказал:
- Немножко не по форме. Ну ладно. Можете быть свободны.
- Пошли, - сказал Мишка Таньке.
- Вы идите, а гражданочку Канарейкину нам придется задержать, - сказал Ефимов.
- Как - задержать? Нам еще до Бересневки сто десять километров пилить.
- Ну как же... Ты обвиняешь человека в воровстве. По всем советским законам мы должны передать дело в суд, - объяснил Ефимов.
Танька испуганно стала шить глазами.
- В каком воровстве? - искренне удивился Мишка.
- Ты же написал, что Канарейкина угнала твой мотоцикл?
- А... Нет... Она не угоняла. Я ей сам дал.
- Значит, сам?
- А то... Зачем же ей красть? Она против меня живет. Улица Коккинаки, семь. А я - улица Коккинаки, четыре. От моего дома до ее - вот как отсюда досюда. Я ей крикнул: "Хочешь покататься?" Она говорит: "Давай!"...
- Покататься... А права у нее есть?
- Нет, - пискнула Танька.
- А она и не ездила. Я ей говорю: "Хочешь покататься?" Она говорит: "Давай!", а я говорю: "Не дам, у тебя прав нету", и сам ее в город привез. А мотоцикл на аэродроме поставил.
- Так чего ж тогда людям голову морочишь? - нахмурился Ефимов.
- Пошутил, - Мишка чистосердечно улыбнулся.
- Ну ладно, шутник, - Ефимов выкинул заявление в корзину. - Еще раз пошутишь, я тебе пятнадцать суток влеплю и наголо обрею.
Шел дождь. Мишка и Танька стояли под деревом. Крона плохо защищала от дождя. Танька промокла и мелко дрожала.
- На! - Мишка снял пиджак. Не глядя, протянул Таньке.
- Мне не холодно, - гордо отозвалась Танька как советская девушка, не потерявшая скромность и гордость.
- Как хочешь...
На шоссе показались огни фар. Мишка подхватил канистру и выскочил на дорогу. Замахал руками. "Москвич" стал. Оттуда высунулся шофер.
- Налей бензинчику, - попросил Мишка. - Бензин кончился. - Мишка кивнул на сиротливо стоящий на обочине мотоцикл.
- А шланг есть?
- Нету.
- И у меня нет, - сказал шофер.
- Ну, извини.
Мишка вернулся к Таньке.
- Надо самосвал останавливать, - сказал он. - Там болт внизу, отвинтишь, и порядок. Там бак с болтом. Понимаешь?
- Ага, - сказала Танька, клацая зубами.
- На! - Мишка опять протянул пиджак. - А то дрожишь как с похмелья.
- Тогда и ты возьми половинку.
Стояли под пиджаком, прижавшись. Дождь шуршал в листьях.
- Жлоб ты все-таки, Мишка, из-за какой-то паршивой мотоциклетки готов на весь свет человека охаять, - сказала Танька.
- Я же за тебя волнуюсь, дура, - возразил Мишка. - Он тебе голову заморочит и бросит. Будешь потом на всю жизнь несчастная...
- Ты лучше за свою Малашкину волнуйся. А мы с Валерием Иванычем и без твоих советов проживем.
- А за Малашкину чего волноваться? Она человек верный...
Дед Егор не спал, когда в темноте в дом осторожно прокралась Танька.
- Ты где это шатаешься? - настороженно поинтересовался он.
Танька проворно вскарабкалась на печь, уютно устроилась.
Полежала, послушала ночь. Мерно тикали ходики, откусывали от вечности секунды и отбрасывали их в прошлое.
- Дедушка, - тихо спросила Танька, - а ты бабушку за что полюбил?
- А она меня приворожила.
- Как? - Танька приподнялась на локте.
- Травой присушила... Как-то сплю, слышу, коты под окнами разорались. Высунулся, хотел шугануть, а тут меня за шею - цап! И вытащили. Связали. В рот кукурузный початок, а на палец какую-то травку намотали. Гляжу: двое надо мной ногами дрыгают и поют. А на другую ночь мне Евдокия приснилась. Будто идет среди берез вся в белом. Как лебедь. Думаю: с чего бы это она мне приснилась? Я ее вовсе не замечал. А потом уже после свадьбы она мне созналась, что приворожила. Братья Сорокины за бутылку самогона провернули это мероприятие.
- А какая, песня? - спросила Танька.
- Вот чего не помню, того не помню... И Дуню не спросишь.
Танька задумалась...
И представилась ей такая картина.
...Летчик сидит на круглой поляне, как пастушок, и играет на трубе. Вдруг в кустах душераздирающе завопили коты.
- Кыш! - припугнул летчик и бросил в кусты консервную банку.
Коты заорали еще пуще. Тогда летчик поднялся... пошел в кусты, и в этот момент кто-то схватил его за ноги.
А дальше было так: летчик лежал в траве связанный, с кукурузным початком во рту, а два одинаковых деда в валенках вытанцовывали над ним и пели: "Ходи баба, ходи дед, заколдованный билет..."
Деды положили руки друг Другу на плечи и пошли легкой трусцой, перетряхивая ногами и плечами, как гуцулы.
Светало. Летчик не спал. Он лежал одетый на кровати в общежитии, глядел в потолок. Слушал многоголосье Кешиного храпа.
Потом встал, достал из-под кровати футляр, осторожно извлек оттуда трубу. Вышел в окно. Так было короче.
Солнце всходило над полем, и в его лучах каждая травинка казалась розовой. Стояла такая тишина, будто сам господь бог приложил палец к губам и сказал: "Тес..."
Летчик сел на пустой ящик из-под лампочек, вскинул трубу к губам и стал жаловаться. Он рассказывал о себе солнцу и полю и каждой травинке, и они его понимали.
- Слышь? - Фрося толкнула Громова в бок.
- А? Что? - проснулся Громов.
- Опять хулиганит, - наябедничала Фрося.
Громов прислушался.
В рассветной тишине тосковала труба.
- Который час? - спросил Громов.
- Шести еще нету.
- Ну это уж совсем безобразие!
Громов вылез из-под одеяла и стал натягивать брюки. Вышел на улицу.
Восход солнца, красота земли и высокое искусство трубача явились Громову во всей объективной реальности. Но Громов ничего этого не видел и не слышал. У него были другие задачи.
Громов обошел Журавлева и стал прямо перед ним, покачиваясь с пятки на носок.
Летчик увидел своего начальника. Перестал играть. Опустил трубу на колени.
- Я вас разбудил. Извините, пожалуйста...
- Лихач - раз... - Громов загнул один палец. - Пьяница - два. Бабник - три. Ночной трубач - четыре. Вот что, Журавлев, пишите-ка вы заявление об уходе. Сами. Так будет лучше и для вас, и для нас.
Летчик спрятал трубу в футляр и, глядя вниз, сказал очень серьезно:
- Василий Кузьмич, вы никому не скажете?
- Что "не скажу"? - удивился Громов.
- Я больной.
- А как же вы комиссию прошли? - удивился Громов.
- У меня необычная болезнь. Акрофобия. Боязнь высоты.
- Ну-ну... - Громов покачал головой. Сел на ящик. Закурил.
- Это у меня с детства. Я, знаете, когда был маленький, упал с качелей и с тех пор очень боюсь высоты. И падения.
- А что ж ты в летчики пошел? - спросил Громов, переходя почему-то на "ты".
- Назло себе. Чтобы преодолеть.
- Да... - Громов потушил сигарету. Встал. - А может, и не надо преодолевать. Может, тебе лучше музыкой заняться. Играл бы себе на трубе. И не упадешь никогда. Риска никакого.
- Я занимался. Я окончил музыкальное училище.
- И чего? Платят мало? Так это смотря где... Вон у нас в ресторане "Космос" Митрофанов. Трубач. Вдвое больше меня зарабатывает. И живет по-человечески. Целый день на рыбалке, а вечером веселье.
- Но ведь я считаю, что человек должен преодолевать трудности, а не идти у них на поводу, - твердо сказал летчик.
- Ну-ну... - Громов встал. Перед тем как уйти, предупредил: - Ну, а насчет амурных дел ты давай поаккуратней. Тут у нас так: или женись, или не морочь голову, или я тебя вышвырну как кота, и никакая акрофобия тебе не поможет.
Татьяна Канарейкина проехала на своем велосипеде мимо муравейника с муравьями, миновала Сукино болото, выехала на поле и покатила среди высокого ковыля. Трава была не кошена, скрывала велосипед, и если посмотреть со стороны, то можно было подумать, что Танька парит над шелковым ковылем.
У крайней избы стояла бабка Маланья и смотрела с надеждой. А из окна правления высунулась соперница, Малашкина Валя, и крикнула:
- Канарейкина! Тебя председатель зовет!
Танька сошла с велосипеда, прислонила его к забору, поправила на багажнике тяжелую сумку. Возмутилась вслух:
- Ну, Мишка... Из-за своей поганой мотоциклетки всю общественность на ноги поднял!
Она подошла к правлению колхоза. Перед тем как войти, отряхнула юбку ладошкой, покрутила бедрами, чтобы шов стал на место. Сунулась в окно, чтобы посмотреть, как в зеркало, на свое отражение. В окне на нее строго смотрели председатель колхоза Мещеряков и солист ансамбля "Романтики" Козлов из девятого "Б".
Мещеряков махнул рукой, дескать, заходи.
Танька зашла и скромно присела на кончик стула.
- Что такое Варна, знаешь? - спросил Мещеряков.
- Что? - не поняла Танька.
- Сигареты такие есть. "Варна".
- Я не курю. Врет он все.
- Кто врет?
- Мишка.
- Да подожди ты со своим Мишкой. Варна - это город в Болгарии, на море. Курорт. Усекла?
- Усекла.
- Чего ты усекла?
- Курорт.
- Ты слушай. Не перебивай. Мне сейчас звонили... Приехал мужик. Ездит по области. Собирает народные таланты. Потом, кто понравится, - возьмут в Саратов. А там, кто победит, - в Москву, а оттуда - в Болгарию на международные соревнования. Усекла?
- Спортсменов?
- Да ты слушай ухом, а не брюхом, - вмешался Козлов. - Тебе же говорят: народные таланты. Самодеятельность.
- Ну и что? - спросила Танька.
- Так вот, ансамбль просит, чтобы ты у них пела, - пояснил Мещеряков. - А то у них солистки нет.
- Это они народные таланты? - Танька с пренебрежением показала на Козлова. - Надо Маланью или Пахомова выставить. Пахомов на ложках, и на балалайке...
- Во-во... - отреагировал Козлов. - Его сейчас вся область ложками и балалайками... А мы по нему электричеством ударим.
- По кому? - не разобрала Танька.
- По мужику, который таланты собирает, - пояснил Козлов. - Ну, чего смотришь? Тебя же общественность просит. А ты кочевряжишься... А еще комсомолка... Культмассовый сектор.
- Давай, давай, Татьяна, соглашайся, а то некогда мне. Меня народ ждет...
- Тогда и Мишку надо ввести, - поставила Танька свои условия.
- Да ну его! - отказался Козлов. - Он аритмичный.
- Без Мишки я не буду.
- Ладно. Бери Мишку, - согласился Мещеряков. - Собирайте свою шантрапу и репетируйте.
- И трубача из Верхних Ямок надо взять.
- Из Верхних Ямок нельзя, - запретил Козлов. - Он не наш.
- Владимир Николаевич, это летчик, который нас опыляет. Вместе хлеб сеем. Можно сказать, член бригады.
- Ну, если вместе, значит, наш. Бери.
- Тогда пусть мне Малашкина на бланке официальное письмо отстукает: так, мол, и так... А я представитель общественности.
Николай Канарейкин сидел в аудитории машиностроительного техникума напротив очкастого парня и, беззвучно шевеля губами, смотрел в потолок.
Очкастый полистал зачетную книжку Николая, потом спросил, нарушив тягостную тишину:
- Николай Егорович, сколько вам лет?
- Сорок пять, - ответил Николай.
- Понятно... А зачем вы учитесь?
- Мещеряков заставляет.
Мещеряков действительно хотел, чтобы у него в колхозе были дипломированные кадры.
Очкастый протянул Николаю зачетку, вежливо пригласил:
- Приходите на будущий год.
Николай взял зачетку и пошел к двери, и в это время из его правой штанины выпала шпаргалка гармошкой.
Студенты-заочники, каждый из которых годился ему в сыновья, дружно и беззлобно засмеялись.
Николай шагнул через шпаргалку. Вышел из кабинета в коридор. Из коридора на улицу. Залез в газик, снял свои ботинки, переобулся в резиновые сапоги, заляпанные подсохшей светлой грязью.
В это время к газику подошел сержант Ефимов.
- Привет, Коля, - поздоровался Ефимов. - А я дочку твою вчера видел. Просто красавица вымахала...
- Где ты ее видел? - хмуро удивился Николай. Танька сидела на почте, сортировала письма и думала о своем. Не о письмах же ей думать. И представилась ей такая картина:
...Громов вынес на летное поле небольшой столик. Фрося поставила стул.
- Спасибо большое, - поблагодарила Танька.
- Ручка с чернилами нужна? - спросила Фрося.
- Нет. У меня шариковая, - отказалась Танька и вежливо кивнула летчику. - Приступайте.
Летчик встал перед Танькой и вскинул трубу к губам. Заиграл мелодию зарубежного автора из фильма "История любви". А Танька запела - негромко, вкрадчиво и с вариациями. Получилось просто потрясающе.
Фрося и Громов не выдержали красоты мелодии и, взявшись за руки, лирически затанцевали за спиной у летчика.
- Секундочку... - Танька остановила летчика и обратилась к танцующим: - Простите, я не могу вас взять. Вы не из нашего района.
Те вздохнули и скромно сели на траву.
- А вы играйте, - сказала Танька летчику.
Тот не играл. Широко раскрытыми глазами смотрел на Таньку, будто в первый раз ее видел.
- Какая вы... - с восхищением проговорил летчик. - Мы уедем с вами в Саратов, потом в Москву, потом в Варну. Мы завоюем весь мир, как Армстронг и Элла Фитцжеральд...
- Играйте, играйте, не отвлекайтесь, - скромно, но с достоинством ответила Танька...
...В этот момент распахнулась дверь, и в помещение почты вошел летчик Валерий Иванович Журавлев - не в видении, а на самом деле. Рядом с ним был маленький лысый мужик, который не присутствовал в Танькиных мечтах и поэтому как бы подтверждал реальность происходящего.
Летчик подошел к соседнему окошку и сдал почтовичке Клаве корреспонденцию в бумажном мешке. Потом расписался в ведомости и, ни слова не говоря, направился к двери.
- Товарищ летчик! - окликнула Танька и поднялась со своего стула. Вам письмо!
Танька достала из сумки письмо - то самое, которое отстукала секретарь Мещерякова Валя Малашкина на официальном бланке.
- От кого? - холодно спросил летчик.
- От меня, - растерянно ответила Танька.
Летчик молчал, смотрел на Таньку со странным выражением.
Танька вышла из-за перегородки.
- Не подходи! - неожиданно приказал летчик.
- Да вы не бойтесь, - успокоила Танька. - Я к вам по делу.
Танька протянула письмо. Летчик взял это письмо, разорвал его на две части, потом на четыре, потом разодрал в клочья. Бросил в пластмассовое ведро для мусора и сказал лысому мужику:
- Вы свидетель!
Что вы делаете? Ну что вы делаете? - возмутилась Танька. - Это ж документ.
Летчик повернулся к Таньке спиной. Вышел и хлопнул дверью. Сошли с крыльца.
Летчик вдруг остановился, снял с себя ботинки и пошел босиком.
- Заземляюсь, - объяснил он свои действия. - Чтобы электричество вышло.
- Простите, эта девушка ваша знакомая? - поинтересовался лысый человек.
- Нет. Она меня преследует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71