И мне.
А сейчас они носятся колбасой, худые и в джинсах. Мне иногда кажется, что одна нога каждого из них зарыта, а другой они бегут в разные стороны. Но куда убежишь с зарытой ногой?
Между прочим, у Ленкиной мамаши вообще нет мужа, трое детей - все от разных отцов, слепая бабка, две кошки и щенок. Однако у них в доме шумно, хламно и весело. Может быть, потому, что Ленкиной мамаше некогда в гору глянуть. Когда у человека остается свободное время, он начинает думать. А если начать думать, обязательно до чего-нибудь додумаешься.
Однажды, год назад, на нашей улице маленький мальчишка попал под машину. Все побежали смотреть, а я побежала домой. Я тогда ужасно испугалась, но не за себя, а за моих родителей. Я и сейчас боюсь: вдруг со мной чтонибудь случится, попаду под машину или вырасту и выйду замуж? На кого я их оставлю? И что они будут делать без меня?..
Загоруйко подошел к Марье Ефремовне и сдал тетрадь. Наверное, для него самый счастливый день будет тот, когда "битлсы" снова объединятся в ансамбль. Загоруйко знает все современные зарубежные ансамбли:
"Кисеи", "Квины", "Бони М". А я только знаю: "Бетховен плебей...", серенаду Шумана по нотам и кое-что по слуху.
Я посмотрела на часы. Осталось шестнадцать минут.
Раздумывать больше некогда, иначе мне поставят двойку, не переведут в девятый класс, и я буду токарь-наладчик или буду швея-мотористка. Швея с большим словарным запасом.
Я решила написать, как мы сажали вокруг школы деревья. Где-то я прочитала: каждый человек за свою жизнь должен посадить дерево, родить ребенка и написать книгу о времени, в котором он жил.
Я вспоминала, как тащила полное ведро чернозема, чтобы засыпать в лунку и дерево лучше прижилось. Подошел Загоруйко и предложил:
- Давай помогу.
- Обойдусь, - отказалась я и поволокла ведро дальше. Потом я высыпала землю в лунку и разжала ладони.
На ладонях был след от дужки ведра - глубокий и синий.
Плечи ныли, и даже ныли кишки в животе.
- Устала, - сообщила я окружающим с трагическим достоинством.
- Так и знал! - ехидно обрадовался Загоруйко. - Сначала пижонила, а теперь хвастаться будет.
Противный этот Загоруйко. Что думает, то и говорит, хотя воспитание дано человеку именно для того, чтобы скрывать свои истинные чувства. В том случае, когда они неуместны.
Но что бы там ни было, а дерево прижилось и останется будущим поколениям. И, значит, за содержание Марья Ефремовна поставит мне пятерку, а ошибок у меня почти не бывает. У меня врожденная грамотность.
Я снова посмотрела на часы. Осталось одиннадцать минут. Я встряхнула ручкой, она у меня перьевая, а не шариковая, и принялась писать о том дне, когда мы с папой пошли утром в кино, а после поехали к бабушке.
И пусть Марья Ефремовна ставит мне что хочет. Все равно ни эгоистки, ни карьеристки из меня не получится. Буду жить на общих основаниях.
Я написала, что кинокомедия была ужасно смешная, с Дефюнесом в главной роли, и мы так хохотали, что на нас даже оборачивались, и кто-то постучал в мою спину согнутым пальцем, как в дверь. А у бабушки было как всегда. Мы сидели на кухне и ели очень вкусную рыбу. (хотя мама утверждает, что бабушкина рыба - несоленая и пахнет аммиаком, будто ее вымачивали в моче). Но дело ведь не в еде, а в обстановке. Меня все любили и откровенно мною восхищались. И я тоже всех любила на сто процентов и тем самым приносила огромную пользу. У меня глаза папины, у папы - бабушкины - карие, бровки домиком. Мы глядели друг на друга одними и теми же глазами и чувствовали одно и то же. И были как дерево: бабушка - корни, папа - ствол, а я - ветки, которые тянутся к солнцу.
И это было невыразимо прекрасно.
Конечно, это был не самый счастливый день в моей жизни. Просто счастливый. А самого счастливого дня у меня еще не было. Он у меня - впереди.
СТО ГРАММ ДЛЯ ХРАБРОСТИ
Окно светилось золотисто-оранжевым светом, и в этом рассеянном золоте была видна девушка. Она сидела на краешке стула, прислонив к себе арфу, и серебряные звуки летели над вечерним двором.
Младший научный сотрудник Никитин сидел в доме напротив, в своей однокомнатной квартире, и, положив руки на подоконник, а голову на руки, смотрел в окно.
Почти все девушки, которых он знал - его знакомые и знакомые знакомых, - ходили в джинсах, подвернутых над сапогами по моде "диверсантка", курили сигареты, умели водить машину, умели ругаться, как слесарь-водопроводчик, и это составляло свой шарм и было даже модно.
Было модно быть слегка грубой и независимой, девушкойподростком, L'enfant terrible, что в переводе означает "ужасный ребенок". Эта, в доме напротив, была не подростком и не диверсанткой, она была только девушка. Девушка - ангел, и аксессуары у нее были ангельские: арфа.
Никитин смотрел и смотрел. Он сидел в полной темноте, чтобы быть невидимым другой стороной.
Вот она встала... Потянулась, как нормальный человек.
Подошла к окну и посмотрела на Никитина. Он мигом соскользнул с подоконника, присел на корточки. Замер.
Потом взглянул. Занавески в золотом окне были задернуты.
Никитин выпрямился, хрустнув коленками. Включил свет, и этот свет явил однокомнатную квартиру холостякарадиолюбителя. Вокруг лежали какие-то металлические части, тянулись проводки и провода всех возможных сечений, и было впечатление, что Никитин стоит среди обломков рухнувшего самолета. И лицо у него было как у летчика, потерпевшего аварию на необитаемом острове.
Никитин постоял какое-то время, потом шагнул к телефону и одним духом набрал семь цифр. Затаил дыхание.
- Я слушаю вас, - прозвучал голос, серебряный, как арфа.
Никитин молчал.
- Я ничего не слышу, - доверчиво сказал голос.
- А я молчу, - сказал Никитин.
- Почему?
- Видите ли... Вы меня совсем не знаете... И даже не представляете... Я ваш сосед... Из дома напротив...
- Ну почему не представляю? У вас полосатые занавески. В семь пятнадцать утра вы делаете гимнастику с гантелями. А в семь тридцать пять пьете молоко прямо из пакета.
- Значит, вам меня тоже видно?
- Тоже.
- И вечером?
- И вечером.
Никитин вытер лоб рукавом.
- А как вас зовут, сосед напротив?
- Женя... То есть Евгений Палыч... Ну, в общем, Женя.
- А меня Наташа.
Помолчали.
- А что вы делаете сегодня вечером? - осмелел Женя. - Может, пойдем походим?
- Заходите. Мы и решим. Может, действительно пойдем и походим.
- А когда?
- Да хоть сейчас, - предложила Наташа.
- Подъезд пять, квартира двенадцать? - уточнил Никитин.
- А откуда вы знаете? - поразилась Наташа.
- Вычислил. Я же математик-программист. Я и адрес ваш вычислил, и телефон.
- А меня?
- Разве можно вычислить мечту? - полуспросил-полуответил Никитин.
- Жду, - тихо сказала Наташа и положила трубку.
Никитин стоял и слушал гудки, еще не понимая, но предчувствуя, что случилось счастье.
Через двадцать минут Никитин вышел из своей квартиры. На нем была польская полосатая рубашка, югославский галстук, розовый в черную крапинку, и синий финский костюм. Пиджак он застегнул на все три пуговицы.
Сбегая со своего пятого этажа, Никитин посмотрел мимоходом в оконное стекло, на свое отражение. Отражение его несколько задержало.
Никитин неуверенно потрогал галстук. Потом так же неуверенно спустился еще на один лестничный марш и подошел к двери на третьем этаже, которая была простегана малиновой кожей и украшена блестящими кнопками. Позвонил. Звонок затейливо звякнул.
Дверь отворил Гусаков.
На нем был стеганый халат, какие носили адвокаты в дореволюционной России.
Гусаков был член-корреспондент, член четырех королевских обществ, руководитель научного центра, в котором среди прочих трудился и Никитин в чине младшего научного сотрудника. У Гусакова была квартира номер 69, а у Никитина 96, и почтальон часто путал ящики.
Гусакову писали чаще раз в шестьсот. Он был нужен и в нашей стране и за рубежом, во всех четырех королевствах, поэтому Никитин довольно часто возникал перед стеганой дверью. К нему привыкли. Может быть, даже Изабелла, жена Гусакова, думала, что он - почтовый работник. Она поверхностно улыбалась Никитину. Он тоже вежливо улыбался и всякий раз пытался понять ее возраст: тридцать или шестьдесят.
- Здравствуйте, Валерий Феликсович! - поздоровался Никитин.
- Здравствуйте, Женя, - поздоровался Гусаков, глядя в пустые руки Никитина.
- Извините, пожалуйста... У меня несколько неожиданный вопрос. Разрешите?
- Валяй, неожиданный...
- Валерий Феликсович, вот вы объездили весь мир. Скажите: этот галстук идет к этой рубашке?
- Как корове седло, - откровенно определил Гусаков. - Сюда нужен сплошной.
- Сплошной? - потерянно переспросил Никитин.
- Прошу, - пригласил Гусаков и первым пошел в глубь своей квартиры.
Никитин двинулся следом.
Все стены квартиры были увешаны ключами разнообразных размеров и назначений. Здесь были ключи от амбарного замка и ключи от города Антверпена.
- На свидание? - поинтересовался Гусаков, шагая мимо ключей.
- Да, - сознался Никитин.
- Влюбился? - с завистью спросил Гусаков.
- Вы знаете... она совсем другая, чем все.
- Это всегда вначале так кажется.
- Нет, - Никитин остановился и остановил Гусакова. - Все это все. А она - это она.
Гусаков открыл шкаф. Гардероб у него был, скажем прямо, богаче, чем у Никитина, и выбор галстуков шире. Одних сплошных - штук четырнадцать.
- Надевайте! - Гусаков протянул ему галстук из своей коллекции.
- Неудобно, - сознался Никитин.
- Дарю!
Видимо, Гусакову понравилась роль деда-мороза. Он повязал галстук широким роскошным узлом на тощей высокой шее Никитина. Потом снял с плечиков золотистый замшевый пиджак.
- А вот это будет в тон галстуку.
- Ой, что вы? Я не возьму! А вдруг запачкаю?
- А ты не пачкай.
Гусаков обрядил Никитина в пиджак и отступил на шаг, прищурившись. Перед ним стоял совершенно иной Никитин, чем тот, который пришел десять минут назад. От нового Никитина веяло другими городскими привычками, как будто он только что вернулся из самого красивого королевства и у него в портфеле лежит новенькая пара хрустальных башмачков, тридцать седьмой размер.
- Вам очень идет, - позавидовал Гусаков. - Мне он, пожалуй, маловат...
- Я вам сегодня же верну, - испугался Никитин. Он боялся, что ему подарят пиджак и сердце не справится, лопнет от благодарности.
- Можно и завтра, - успокоил Гусаков. Он играл роль деда-мороза, а не сумасшедшего, и пиджак из антилопы он дарить не собирался. То, что это была антилопа, а не свинья, нигде не было написано, но все же благородное происхождение пиджака каким-то образом читалось и как бы перемещало обладателя в другой социальный слой.
В комнату заглянула Изабелла.
- Влюбился, - объяснил Гусаков происходящее. - На свидание идет.
- Да? - тихо и глубоко обрадовалась Изабелла, всматриваясь в Никитина, как бы ища в нем приметы избранности. - А почему такое лицо?
- Я боюсь, - сознался Никитин. - Мы с ней, откровенно говоря, почти не знакомы...
Гусаков открыл бар, налил полстакана виски. Протянул.
- Спасибо, - поблагодарил Никитин. - Только я не пью.
- А вам никто и не предлагает пить. Это маленький допинг. Как лекарство.
Никитин послушно выпил и закашлялся. Постоял в некоторой прострации, потом пошел - в той же самой прострации. Закрыл за собой дверь.
- Странный, - сказала Изабелла.
- Есть немножко, - подтвердил Гусаков. - Но способный. Любит науку, а не себя в науке.
- А почему бы тебе не назначить его на место Кошелева? - предложила Изабелла.
- А Кошелева куда?
- На пенсию. Или на повышение.
Гусаков посмотрел на жену, вернее, сквозь жену, обдумывая предложение.
- А не рано? - усомнился Гусаков.
- Человек все должен получить в этой жизни своевременно. Пока ему этого хочется. Вон на Кубе, все министры молодые.
- Так то Куба, - раздумчиво проговорил Гусаков. - Там климат другой. Там бананы растут.
Никитин тем временем пересек двор. Решительно вошел в пятый подъезд. Поднялся пешком на третий этаж. Подошел к квартире двенадцать.
Постоял. Потом повернулся, так же решительно зашагал обратно.
На углу синими буквами было написано "Синяя птица" и под надписью нарисована птица, но какая именно - непонятно. Никитину было не до птицы. Он вошел в кафе и спросил официантку:
- У вас нет чего-нибудь немножко выпить? Грамм пятьдесят?
- У нас не распивочная, - высокомерно ответила официантка.
- Простите, а где ближайшая распивочная?
- В магазине.
Очередь в винный отдел была длинная, но текла довольно бодро, и Никитин довольно скоро предстал перед продавщицей Нюрой. На Нюре был синий берет, белый халат, и под глазом - давний, уже выцветший синяк. Может быть, Нюра разодралась с недисциплинированным покупателем.
- Скажите, пожалуйста, а у вас такие маленькие бутылочки есть? спросил Никитин и, раздвинув большой и указательный палец, показал размер бутылочки.
- Мерзавчики, - подсказали за спиной.
- Да, мерзавчики, - подтвердил Никитин.
- Нет! - ответила Нюра, как бы обижаясь на невыполнимое требование.
- А чуть побольше?
- Чекушка, - подсказали за спиной.
- Да. Чекушка.
- Нет!
- Не задерживайте! - потребовали в очереди. - Тут люди на работу торопятся!
Никитин послушно отошел от прилавка. Остановился в растерянности.
- Может, скооперируемся? - спросил, подходя, благообразный господин с бородкой, похожий на члена Государственной думы. А может, и бывший член. - Мне тоже не нужно целой бутылки. Возьмем и разольем, кому сколько надо.
Никитин повернулся к Нюре.
- В очередь! - потребовали за спиной.
- Но я же стоял! Ведь я стоял? - спросил Никитин у Нюры, восстанавливая справедливость.
- Как очередь решит, - распорядилась Нюра. Она сама ничего единолично не решала и была как бы частью текучего коллектива, именуемого "очередь".
Никитин махнул рукой на справедливость и встал в хвост.
- Какое безобразие! - привычно возмутился господин с бородкой. - Вот мне надо немножко спирта для компресса. А в аптеке без рецепта не дают...
И тут появился Федя.
На его лице и одежде отчетливо читалась вся его прошлая и настоящая жизнь.
- Давай возьму! - предложил Федя, дергая за пятерку, выступающую из пальцев Никитина.
Не дожидаясь ответа и, видимо, не нуждаясь в нем, Федя взял деньги и пошел в начало очереди.
- Бутылочку, Нюра! - он протянул пятерку через головы.
- В очередь! - потребовала очередь.
- Для больного беру, - объяснил Федя и взял бутылку, так же через головы. Видимо, у него с Нюрой была своя мафия.
Отнес Никитину бутылку и рубль сорок сдачи.
- Пошли! - скомандовал он. - Стакан у меня есть.
Трое вышли из магазина.
По улице шел транспорт и пешеходы. Текла своя уличная жизнь.
- Давай во двор, - предложил Федя и первым направился под арку.
Остановились возле песочницы под детским грибом. Два мальчика дошкольного возраста строили из песка тоннель.
- Здесь неудобно, - сказал Никитин.
Перешли за угол дома. За углом стояли высокие баки с пищевыми отходами.
Господин достал портмоне, стал копаться в мелочи.
- Вот, - он протянул Феде три монеты. - Здесь шестьдесят копеек. Мне совсем чуть-чуточку.
Федя вытащил из кармана стакан, обтер его изнутри полой пиджака, откупорил бутылку и отлил немножко в стакан. Посмотрел. Подумал и, в результате размышлений, аккуратно отлил половину стакана обратно в бутылку.
- Держи, - сказал он, протягивая. - Тут ровно на шестьдесят.
Господин взял стакан и пошел.
- Э! Ты куда? - удивился Федя.
- Домой. Мне собаке надо компресс сделать. Ее кошка оцарапала, объяснил господин.
- А стакан? Что он тебе, дары природы? Он, между прочим, денег стоит.
- Сколько?
- Полтинник.
Господин снова покопался в своем портмоне. Достал пятьдесят копеек. Отдал Феде и ушел.
- От жлобяра! - возмутился Федя. - Собака, значит, - из стакана, а люди - из бутылки.
Он отметил ногтем свою долю. Выпил. Проверил. Сделал еще два глотка, после чего протянул Никитину.
- На!
- Ой! Как-то я не могу, - смутился Никитин.
- А ты вдохни воздуху, - проинструктировал Федя.
Никитин послушно вдохнул.
- Задержи!
Никитин задержал.
- Пей!
Никитин сделал несколько глотков.
- Выдыхай!
Никитин закашлялся.
- Нюхай!
Федя достал из кармана пыльный кусок огурца, сунул под нос Никитину, подержал и положил обратно в карман.
- Ну как? Разлилось? - заботливо спросил Федя.
Никитин прислушался к себе.
- Разлилось, - неуверенно сказал он.
- Может, еще сбегать? - предложил Федя.
- Спасибо. Не стоит. Вообще-то я не пью... - сознался Никитин.
- Я тоже.
- Нет, правда. Это я только сегодня. Для храбрости.
- В суд, что ли, вызывают?
- Да нет... Представляете... ее окно прямо против моего окна. И вот ночь. Звезды. И она играет из "Щелкунчика" танец феи Драже.
Никитин стал перебирать в воздухе пальцами, показывая, как она играет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71