А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В следующий раз она тебя в морг потащит. Тоже поедешь?
- Наверное, - я пожал плечами.
- Зато теперь я спокойна, - сказала Тамара.
- Можно было успокоиться меньшей ценой.
- Это тебе всегда все удается даром, - сказала Тамара. - А я всегда плачу втридорога за все: и за туфли, и за покой.
- Ты платишь, когда можно и не платить. А почему? Потому что у тебя низкая разрешающая способность мозга.
Тамара внимательно посмотрела на мужа, пытаясь расшифровать сложную формулировку.
- Ты дура, - расшифровал Левка.
- Если бы я была дура, то я не защитила бы докторскую в тридцать пять лет.
- Значит, ты умная дура.
Левка достал начатую бутылку водки.
- Садись с нами, - предложил он.
- Спасибо, - отказался я, потому что каждый день ем яичницу с колбасой.
- Ну, просто выпей.
- Не могу. Мне нельзя.
- А ты всегда делаешь только то, что можно?
- У меня камни.
- Они и не почувствуют.
Левка разлил водку по чайным чашкам. Поднял свою чашку. Ждал.
- Ну?
Когда я чувствую волевой импульс, направленный на меня, я не могу противостоять. Я выпил и потряс головой.
- Может, все-таки сядешь? - предложила Тамара.
- Да нет, - сказал я. - Пойду.
Когда-то, в студенческие времена, я привез из Одессы старый штурвал корабля и приделал его на балконе. С внешней стороны. Моя квартира представлялась мне кораблем, уходящим в открытое море, а сам я - пират с повязкой на глазу. Я прыгал со своего корабля на чужой, бежал, громко топоча по деревянной палубе, - отнимал. Не отдавали - убивал. Ссыпал в карман драгоценности. Целовал красивых аристократок и носил повязку на правом глазу. Я глазом платил за эту вольную жизнь, а может быть, даже надевал повязку на здоровый глаз.
На сегодняшний день мой штурвал потемнел от дождей и засохшей грязи. Рядом с ним стояли пустые бутылки из-под боржома и высокая банка с олифой.
Не снимая пальто, я сел к телефону и набрал номер Лоди.
- У нас все в порядке. Спасибо, - отозвался Лодя. Он решил, что меня беспокоит его семейная жизнь, и благодарил меня за заботу.
- Одолжи мне денег, - сказал я.
- Сколько?
- Сколько есть.
- На сколько?
- На сколько можешь.
Эта неопределенность повергла Лодю в размышление.
- Я могу дать тебе десять рублей на неделю, - предложил Лодя.
- Меня это не устроит.
- А больше у меня нет.
Я молчал. Лодя воспринял мое молчание как недоверие.
- Вообще у меня есть, - признался Лодя. - Но они на срочном вкладе. Если я их оттуда возьму, я потеряю проценты.
Я молчал. Слушал.
- А вообще, если честно, проси у меня все, что хочешь. Я могу сделать тебе выгодный обмен, машину без очереди. А денег я не занимаю. Жадный я до денег.
- Спасибо, - сказал я, имея в виду машину без очереди.
- Ну, звони! - Лодя торопился окончить неприятный для себя разговор.
Я включил телевизор и стал его смотреть. Холодная водка блуждала по моим сосудам, и мне было холодно.
Когда я раньше смотрел телевизор - я помнил, что меня ждет работа, и мучился угрызениями совести. Эти угрызения делали все передачи особенно интересными, и я смотрел от начала до конца, что бы мне ни показывали.
Сегодня я мог сидеть перед телевизором со спокойной совестью.
Шла передача о том, как готовят капитанов дальнего плавания. Каждому поступающему задают тесты. Ответы запускают в машину, а машину точно определяет - годится человек в капитаны или нет.
Зазвонил телефон. Я снял трубку.
- Кто это? - спросил звонкий голос, не то детский, не то женский.
- А кого вам надо?
- А это кто? - настаивал голос.
- Дмитрий Мазаев.
- Ты дурак! - азартно крикнул голос, и его владелец бросил трубку, чтобы я ничего не успел ответить. Чтобы последнее слово осталось за ним.
А ведь правда, понял я про себя. Я дурак. Дурак, как всякая биологическая особь, бывает разных родов и видов. Есть дураки умные, как Тамара, есть - торжественные. А я - набитый дурак. В тех дураках есть хоть какой-то смысл. Во мне - никакого.
Зерно, брошенное в землю, прорастет ростком только весной, когда земля вспахана и ждет этого зерна. Я же, как полоумный пахарь, бросаю свои зерна либо в сугробы, либо на асфальт. Мои зерна гибнут и никогда не возвращаются мне хлебом. Книги, которые я перевожу, идут в другие страны. Женщина, которую я люблю, каждый день уходит в свою жизнь. Я как бассейн на Кропоткинской, который обогревает вселенную. А если этот бассейн вдруг закрыть, а воду выпустить, - вселенная и не заметит. Ее климат не изменится.
Невозможно, да и не надо обогревать вселенную. Надо обогреть одного человека, которому нужно это тепло. Но такого человека у меня нет.
Судьба - это характер. А мой характер изменить невозможно, потому что это и есть мой типоразмер.
Каков же выход?
Можно отнестись к проблеме спортивно: делать утреннюю гимнастику, переходить к водным процедурам, совершать перед сном длительные прогулки, дышать по системе йогов, голодать раз в неделю. Но для того, чтобы так жить, надо очень сильно любить себя. Мне это скучно.
Я вспомнил про цианистый калий. Я так и не вернул его Гарику, и он остался лежать у меня в нижнем ящике письменного стола.
Я высыпал несколько кристалликов на ладонь, хотел опрокинуть в рот, но все мое существо сказало: "нет". Тогда я пошел на кухню, отрезал кусок хлеба, помазал яблочным джемом, потряс сверху цианистым калием и начал есть. Я ел стоя, и прислушивался к себе, и машинально искал синоним к слову "типоразмер". "Модель", - нашел я. Теперь можно умереть спокойно.
В дверь позвонили. Я доел до конца свой бутерброд, отряхнул руки и прислушался к себе. Во мне все было по-прежнему. Может быть, этот цианистый калий слишком долго валялся на складах. У него окончился срок годности, и он утратил свои первоначальные свойства.
Я пошел в прихожую и открыл дверь. На пороге стоял Гари к.
- Ты за цианистым калием? - спросил я. - У меня его нет.
- А куда ты его дел? - поинтересовался Гарик.
- Съел.
- Черт с ним, с калием. Я тебе письмо принес. Переведешь?
Мы прошли в комнату. Гарик увидел штурвал за окном.
- Это что, колесо от прялки?
Я не стал объяснять. Во мне что-то происходило, будто взбегали пузырьки с шампанским. Я испугался и, чтобы отвлечься, развернул письмо.
Частный детектив из Англии советовал Гарику браться только за такие дела, которые совпадают с его нравственными принципами. Чтобы не было противоречий между поступками и убеждениями.
- А зачем это тебе? - спросил я. - Ты хочешь сделать кому-нибудь услугу?
- Если не передумаю, - сказал Гарик.
- Не передумаешь.
- Почему это? - обиделся Гарик.
- Потому что ты любишь материальные блага. Тебе нравится иметь все.
- Иметь все и не иметь ничего - одно и то же, - с убежденностью сказал Гарик.
- Возможно, - согласился я. - Но лучше это утверждать, когда имеешь все. Иначе это выглядит, как платформа неудачника.
- Иметь все нужно только для того, чтобы плюнуть на это "все" и выйти на новый виток.
- А что на новом витке? Как там живут?
- Как ты...
- То есть...
- Любовь. В широком смысле слова: все отдавать ближнему и ничего не просить взамен. Такие люди редкость. Но они всегда были. И есть.
- Предположим, что я на новом витке человеческого сознания. Но мне-то от этого что? Какая польза?
- Ты долго будешь жить. Таких, как ты, природа долго держит на земле.
Я закрыл глаза. Во мне с каждой минутой нарастала какая-то общая разряженность, будто меня с большой глубины поднимали на поверхность.
- Кто знает, - тихо сказал я. - Если меня проверить по машине, может, я по призванию пират в далеких морях.
Может, моя стихия отбирать. А не отдают - убивать.
- Но ведь и пирата могут убить.
- Могут. Но когда он живет - он живет.
- Неизвестно, о чем думает пират, когда он остается один.
Гарик подошел к телефону и набрал номер.
- Скажи моей жене, что я у тебя, - торопливо зашептал он и протянул мне трубку. Для того, чтобы ее взять, я должен был подняться с кресла.
- Я не могу встать, - сказал я.
Гарик не стал спрашивать: "Почему?" Он поднес телефон, насколько хватило шнура, и поставил его возле меня на пол.
- Гарик у меня, - сказал я, не поздоровавшись.
- Скажи, что я скоро вернусь, - прошептал Гарик.
- Он скоро вернется, - повторил я.
Жена Гарика прислушивалась, как бы определяя процент правды в моем голосе.
Гарик взял у меня трубку и повторил жене все то же самое. Привычка врать и выкручиваться превратилась у него в безусловный рефлекс. Так же как у меня - ждать. И когда Гарик говорил правду, то вроде тоже врал. Он положил трубку и вздохнул с облегчением, будто удачно проскочил сквозь опасность.
- Ну ладно, я пойду, - задумчиво предположил он и действительно ушел.
Я с трудом добрался до постели и лег прямо в пальто. Боль во мне росла, набирала силу, и грозила сделаться непереносимой.
Я стал искать позу, чтобы приспособиться к боли. Потом лег на пол и принялся кататься.
Сколько прошло времени, я не помню. Но вдруг в какую-то минуту мне стало все все равно. Я понял, что умираю. Но и это мне тоже было все равно.
Человек не может смириться с мыслью о смерти, и поэтому мудрая природа опускает на него безразличие. Как самозащиту.
В литературе я читал, что перед смертью человек мысленным взором обегает свою жизнь. Я ее позабыл. Мне казалось, будто я плыву в океане на узком деревянном плоту. Мой плот чуть покачивается на волнах. Его все дальше относит от берега.
Я открыл глаза и увидел посреди комнаты Киру. Я не удивился, как она здесь возникла. Мне было все равно. Но я не хотел, чтобы она видела, как я умираю. Собаки, кстати, тоже предпочитают делать это без свидетелей.
Я усилием воли сосредоточил в себе память. Я как бы привстал с плота. Спросил:
- Как ты вошла?
- Не заперто было, - ответила Кира. - А ты почему на полу?
- Умираю, - сказал я отчужденно, будто речь шла о ком-то постороннем.
- А я замуж выхожу, - сообщила Кира и села возле меня на пол. - Ты рад?
- Да.
- Или нет?
Я устал неимоверно, мне хотелось снова опуститься на свой плот. Но я сосредоточился и сказал:
- Я рад за тебя. Ты молодец.
- Это ты молодец. Ты возвел меня в ранг королевы, и я сама стала иначе к себе относиться. А ведь другие относятся к человеку так, как он сам к себе относится. Правда?
Я закрыл глаза, и мой плот стал съезжать с волны, как с горы. Он все съезжал и съезжал... Но что-то держало меня, будто за волосы. Вопрос Киры. Она что-то спрашивала, и я не мог выпасть из времени, пока не отвечу на ее вопрос.
- Поэтому я и не работаю, - проговорила Кира откуда-то издалека. Королевы ведь не работают?
- Не работают, - повторил я последние услышанные слова.
- Или что-то делают? - усомнилась Кира.
- Что-то делают, - повторил я.
Кира могла разозлиться и сказать, что разговаривает сама с собой, но мне было все равно.
- Что с тобой? - заметила Кира.
- Умираю...
- Да брось ты...
- Налей мне в ванну горячую воду, - попросил я, чтобы отослать ее от себя.
Она побежала в ванную и запела. Я слышал плеск воды и ее голос.
Потом она вошла и спросила:
- Тебе как лучше, чтобы я ушла или осталась?
Мне хотелось, чтобы она ушла, но сказать это было невежливо.
- Как хочешь...
- Тогда я пойду.
Кира хлопнула дверью и побежала вниз по лестнице. Я лежал и какое-то время слышал ее шаги. Слабая тень сожаления качнулась во мне, оттягивая меня от равнодушия.
Я закрыл глаза. Меня снова потянуло в глубину океана, но я снова не мог в него погрузиться. Мне опять что-то мешало. Телефон. Он звонил беспрестанно, как будто испортился контакт.
Я" протянул руку, нащупал телефон и взял трубку Я поднес ее к уху и услышал голос Тамары. Мы жили в одном подъезде, и Тамарин голос звучал так громко, как будто она стояла здесь же и кричала мне в ухо. Она кричала, чтобы я повез ее завтра по всем фирменным магазинам: "Ванда", "Власта", "Лейпциг" и "Ядран".
Соленая волна накрыла меня с головой. Я выплюнул воду и сказал:
- Но ведь "Лейпциг" и "Власта" через дорогу.
- Ага... - заорала Тамара, будто я подкинул сухой хворост в ее костер. - "Ванда" - в центре. А "Ядран" - на выезде из Москвы. На полпути к Ленинграду.
Тамара молчала. Ждала. Я должен был ей что-то ответить.
- Ладно, - ответил я. - Если не умру...
Я положил трубку. Отдыхал. Боль куда-то ушла. Я ощущал ее как воспоминание о боли.
Может быть, цианистый калий в сочетании с яблочным джемом дает какое-то нейтральное соединение. А скорее всего Гарика просто надули. Система "Я - тебе, ты - мне" оказалась ненадежной.
Я закрыл глаза и поплыл в обыкновенный сон. Меня по-прежнему чуть покачивало на волнах, но мой плот шел к берегу.
Я уже знал, что не умру. Иначе кто же повезет Тамару по магазинам...
ПЛОХОЕ НАСТРОЕНИЕ
Районный детский врач Виктор Петрович - молодой человек с внешностью разночинца - сидел, ссутулившись, и прослушивал очередную пациентку. Он передвигал стетоскоп по ее голой спинке, говорил: "Дыши... не дыши...", потом замолкал, глядя куда-то в угол.
Мать стояла здесь же, в кабинете, держа в руках детские одежки, с тревогой смотрела на врача, пытаясь определить по его лицу дальнейшую судьбу своей дочери. Но по лицу ничего понять было невозможно. У Виктора Петровича было такое выражение, будто ему десять минут назад позвонила жена и сказала, чтобы он больше не приходил домой. Либо только что вызвал главный врач детской поликлиники и потребовал, чтобы Виктор Петрович написал заявление об уходе.
Девочка послушно дышала или не дышала, с восторгом косилась на мать. Она была тщеславным ребенком и любила находиться в центре событий.
Виктор Петрович выдернул из ушей костяшки стетоскопа и сказал медсестре:
- Пишите рецепт.
Медсестра сидела по другую сторону стола в белом халате и красной мохеровой шапке. Казалось, будто она не на работе, а просто зашла посидеть. Шла мимо и зашла.
- Как зовут? - спросила медсестра.
- Меня? - переспросила мать. - Лариса.
- При чем тут вы? - обиделась медсестра.
- Маша Прохорова, - вмешалась девочка.
- Одевайтесь, - велела медсестра.
Лариса торопливо стала натягивать платье на Машу. Платье не шло, потому что волосы намотались на пуговицу. Лариса спешила. Маша кряхтела. Виктор Петрович ждал с вежливым отвращением.
- Следующий! - вызвала сестра.
Вошла следующая пара: бабушка и внучек. Оба принаряжены, с радостными, торжественными лицами, будто пришли в гости и не сомневаются, что им очень рады.
- Раздевайтесь! - предложил Виктор Петрович, обречено глядя в окно.
Лариса и Маша справились наконец с платьем, забрали рецепт и вышли из кабинета.
Трехлетняя Дашка сидела на стуле и честно поджидала. Увидев своих, она слезла со стула и вложила свою руку в руку матери. Лариса взяла Дашку за одну руку, Машу - за другую и повела их вниз по лестнице.
Маша шла возле стены, а Дашка - по другую сторону, везла руку по перилам, сгребая в ладонь все существующие в районе микробы.
- Убери руку, - приказала Лариса.
- Почему? - спросила Дашка.
- Потому что потому, все кончается на "у", - ответила Лариса.
Такой ответ был непедагогичным, но Лариса знала свою дочь: отсутствие логики действовало на нее гипнотически. Так и сейчас: она сняла с перил руку и даже сунула ее за спину.
Маше наоборот - все нужно было объяснять подробно, выделяя причины и следствия и их взаимосвязь.
Когда наконец добрались до раздевалки, то выяснилось, что пропал номерок.
Стали искать в сумке и по карманам, не желая верить и не мирясь с пропажей. Потом еще раз прошуровали все отделения сумки, все карманы и кармашки. Номерка не было нигде.
- Потеряли, - созналась Лариса, виновато глядя на гардеробщицу в синем халате.
- Ищите! - постановила гардеробщица и, считая аудиенцию законченной, ушла в глубь своего царства.
Лариса взяла дочерей за руки, и все трое побрели обратно, напряженно глядя в пол, прочесывая глазами каждый сантиметр сиреневато-бежевого паркета.
В районе уборной Даша нашла большую черную пуговицу с четырьмя дырками, а в кабинете Виктора Петровича - блестящий фантик из-под конфеты "Чародейка". Эти трофеи они принесли гардеробщице, но не заинтересовали ее.
- Не нашли, - сказала Лариса, и ее лицо стало жалостливым и виноватым. А девчонки смотрели нахально и весело, будто ничего и не случилось.
- Вот так и будут все терять, - обиделась гардеробщица. - А я отвечай!
- Я заплачу! - обрадовалась Лариса. - Сколько стоит номерок?
- Рубль, - официально объявила гардеробщица.
Лариса помнила, что, отправляясь в поликлинику, не взяла с собой денег. Но рубль мог оказаться в сумке. Она снова прошуровала глазами и пальцами все отделения. Ей попались четыре монеты по 15 копеек, три - по десять, пятак и еще пять копеечных монет.
В это время к гардеробу подошла пожилая дама с ленточкой в волосах. Волосы сзади и с боков были забраны под эту ленточку в аккуратный валик. Такую прическу носили перед самой войной, и дама осталась верна этой моде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71