— Отверстие не заделано, — сказал себе Пьер. — Значит, он просто погасил свет. Интересно, чего он ждет? Ну да ладно, подожду и я...
Кожоль был уверен, что аббат не выходил. Спать он лечь не мог, так как на постели не было одеял. Другой двери в комнате не было, следовательно, выйти ему было некуда.
Когда он опять приник к отверстию, то на него повеяло свежим воздухом.
— Значит, он открыл окно и следит за улицей, — решил молодой человек.
В принципе Пьеру нужен был аббат для того, чтобы рассказать ему о визите Фуше. Но он понимал, что если даже постучит в дверь, тот ему не откроет.
«И все-таки я должен поговорить с этим дьяволом, — думал Кожоль. — Во-первых, я должен передать ему предложения Фуше, а во-вторых, я хочу его убедить, чтобы он отменил свое приказание насчет Ивона. Надо что-то придумать...»
Пьер отворил окно и, опираясь на маленький железный балкон, стал тихонько насвистывать запрещенный мотив. Однако в соседнем окне никто не появился.
Он принялся насвистывать громче. Результат был тот же.
Терпение никогда не принадлежало к числу добродетелей Пьера.
— Если он решил притворяться глухим, так я нанесу ему визит по всем правилам, — решил граф.
Молодой шуан внимательно осмотрел улицу, которая казалась пустынной, затем перешагнул с балкона на карниз и одним прыжком оказался на соседнем балконе.
В тот же момент он услышал щелчок взводимого курка.
— Не стреляйте, аббат, вы рискуете убить друга. Я — Кожоль, — понизив голос, проговорил молодой человек.
Не было ничего удивительного в том, что аббат не слышал свиста молодого человека. Он сидел возле окна в самом отдаленном конце комнаты.
Он положил на стол свой пистолет и тихо произнес:
— Входите и побыстрее отойдите от окна. Уличный фонарь освещал комнату. В его свете Пьер увидел, что аббат взял со стола лорнет и направил его на дом Бонапарта. Наблюдения эти, однако, не помешали его беседе с Кожолем.
— Могу я узнать, господин Кожоль, чего ради вы наносите мне визит через окно?
— Господин аббат, я ведь ваш сосед. Я решил переселиться сегодня утром.
— Почему?
Опуская некоторые подробности, которые, по его мнению, не стоило слушать священнослужителю, граф рассказал о записке без подписи, о свидании, в котором он невольно занял место Ивона, о сцене, происшедшей между Еленой и Баррасом, о бегстве через Люксембургский сад.
Правда, он не рассказал о своем пребывании у Пуссеты.Аббат внимательно его слушал.
— Так значит господин Бералек видел эту женщину на балу, куда я его послал?
— Видимо, да. Потому что Баррас напомнил Елене, как она упала в обморок при виде молодого человека, имени которого он не знал.
— Значит, Баррас из ревности хотел убить молодого человека при выходе из дворца?
— Нет. Это дело стражи, приставленной к этой женщине.
— Но кто же она? Откуда? — пробормотал аббат.
— Но мне кажется, что это довольно легко узнать. Ведь Бералек знал ее раньше, значит, надо спросить его... И если вы мне разрешите...
— Нет, — сухо прервал его аббат. — Ваш друг там, где он сейчас нужнее всего. Он гораздо полезнее у этой продавщицы косметики, чем в «Люксембурге». Я хочу, чтобы ничто не помешало ему выполнить ту миссию, которая случайно выпала ему на долю...
И аббат прибавил с улыбкой:
— Без сомнения, он сделает это.
Говоря все это, аббат продолжал наблюдать в лорнет за домом генерала.
— Ну, видите? Я был в этом уверен... Вот один... а вон и остальные...
Приглядевшись, Пьер заметил на аллее, ведущей к дому Бонапарта, тень человека, направлявшегося к дому.
Не прерывая своих наблюдений, аббат продолжал:
— Господин Кожоль! Безусловно, я хочу знать, кто эта женщина в «Люксембурге». Я возлагаю на вас поручение — доставить мне эти сведения.
Только такое поручение могло затмить горечь от разлуки с Ивоном. Пьер почувствовал, что Елена начинает занимать в его душе все больше места.
Поэтому он с радостью согласился.
— Надеюсь, что это развлечет вас больше, чем пребывание в гостинице «Спокойствие». Здесь ведь нет совершенно никаких удовольствий, — заметил аббат.
— Ну-у, — лукаво заметил Пьер, — я не совсем с вами согласен...
— Что вы хотите этим сказать?
— Развлечения здесь не так редки, как это вам кажется, господин аббат. Ну, во-первых, можно хорошо рассмотреть, что делается у соседей.
При этом намеке граф опустил лорнет и сказал:
— Служба королю, господин граф...
— Простите, аббат, но я имел в виду не вас... господин Томассэн.
Аббат вздрогнул.
— Что это значит?
— Это значит, господин Монтескье, что нужно осмотрительнее выбирать место, когда хочешь заниматься известными работами, как, например, те, о которых вы говорили здесь полчаса назад.
— Но ведь хозяин гостиницы — наш человек, — изумленно проговорил аббат.
— Прекрасно. Но если у обитателя соседней комнаты возникнет желание, как, например, у меня, узнать, чем вы занимаетесь, он не только услышит, но даже и увидит все, что захочет.
— Каким образом?
— Через отверстие в стене. Оно настолько широкое, что я слышали видел весь ваш разговор об адской машине.
К Монтескье вернулось хладнокровие.
— С чего вы решили, что я занимаюсь адской машиной? Я просто хотел поддержать этого бедного человека, талантливого инженера, по не сапоги же мне ему заказывать? Вот я и придумал подобную историю!
Молодой человек наклонился к аббату и медленно спросил его:
— Вы знаете, почему наши шуаны прозвали меня Собачьим Носом?
— Благодаря вашей редкостной способности делать правильные выводы.
— Это так.
— Ну так какая же связь может быть между мной и этим инженером?
— Вы действительно хотите узнать мое мнение? Пьер встал и прошелся по комнате.
— Ну что ж, я думаю, что этот несчастный погибнет, принесенный в жертву вашим замыслам по той же причине, по которой вы сейчас наблюдаете за теми, кто пробирается в мадам Бонапарт...
При этих словах Монтескье вздрогнул.
— Я не понимаю, — сказал он холодно.
— Господин Монтескье, безусловно, между нами огромная разница, но мы оба посвятили себя одному делу — восстановить королевство на развалинах проклятой Республики. Вы прекрасно понимаете, что на этих развалинах может возвыситься только один человек. И это именно тот человек, за домом которого вы ведете наблюдение.
— Генерал Бонапарт? Но он в Египте. Англичане преградили ему путь к возвращению. Вы шутите, мой милый?
— Но здесь он оставил своих. Эта свора, жадная до добычи, любыми путями подготовит ему путь к власти. Вы угадали этого человека, господин аббат. Вы — хладнокровный игрок, вы рассчитали шанс на успех, а в случае провала вашей отчаянной ставкой станет жизнь Буланже.
— Итак, торжество Бонапарта кажется вам до того решенным, что вы даже не допускаете мысли, что наше дело может восторжествовать?
— Нет. Наше дело обречено. Мы умрем без пользы... И закончил голосом, полным отчаяния:
— Мы умрем, мучаясь вопросом: достойны ли были нашей преданности те, кто послал нас на смерть?
Скрывая волнение, аббат тихо произнес:
— Не надо слишком отчаиваться, сын мой. Неопределенность не может продолжаться слишком долго. И мы уже приближаемся к конечной цели, нас отделяют от нее только несколько продажных...
Пьер вспомнил.
— Ах! Есть еще один, которого вы можете включить в свой список, он поручил передать вам, что готов продаться.
- Кто?
— Жозеф Фуше.
— Но в данное время он занимает не настолько высокий пост, чтобы быть полезным нам или навредить...
— Он рассчитывает стать министром полиции.
— Ну тогда мы и будем говорить с ним.
У Кожоля появилось предчувствие, что Монтескье совершил непоправимую ошибку.
— Мне кажется... у меня предчувствие... это ошибка. Нельзя отвергать этого человека.
— Но я не отвергаю его, я просто выигрываю время. Он бесполезен без Барраса.
— Но когда же Баррас будет наш?
— В тот день, когда я отсчитаю ему шесть миллионов. При этой цифре молодой человек вскочил.
— Да где же вы рассчитываете найти такую сумму? Уж не у принцев ли? Так они оставляют нас умирать с голоду...
Аббат покачал головой.
— Нет, тот, кто найдет мне эти деньги — один из наших друзей.
— И кто же это?
— Ивон Бералек. Кожоль расхохотался.
— Он найдет! Республика до такой степени разграбила его родовые имения, что там жука не найдешь!
— Когда понадобится, Бералек найдет мне не шесть, а даже пятнадцать миллионов, так что я буду в состоянии заплатить Баррасу. Если только он захочет продать себя...
— Ну это он всегда захочет, — насмешливо произнес Пьер.
— Особенно, если вы приметесь за дело, которое Бералек сейчас продолжать не может.
— А именно?
— Вам придется включить в нашу игру женщину, которую вы называете Еленой.
— Можете рассчитывать на меня! Монтескье встал.
— Пора, граф. Уже поздно. Надо подумать об отдыхе. Закройте окно и идите спать.
Аббат бросил последний взгляд на дом Бонапарта и тихо проговорил:
— У меня есть там шпион, завтра он мне расскажет обо всем, что происходило...
Он хотел уже идти, когда Пьер обратился к нему:
— Может, не следует вам выходить? Эта улица, такая пустынная днем, сейчас кажется заполненной тенями.
— Вероятно, это лакеи. Мадам Бонапарт на сегодня приглашала массу гостей, — сказал аббат, спускаясь по лестнице.
Кожоль слышал, как аббат спустился вниз и отворил ключом входную дверь.
«А огня-то у меня все-таки нет, — подумал граф. — И звать хозяина уже довольно поздно, два часа ночи. Ну да найду постель ощупью. Да и спать теперь как-то не хочется. Разговор с аббатом не успокоил меня. Хочется веселья...»
Пьер отворил дверь в свою комнату.Едва он вошел, как чьи-то сильные руки прямо-таки сковали его, а В рог ему быстро воткнули кляп.
ГЛАВА 13
Кожоль и опомниться не успел, как его связали по рукам и ногам, после чего его уложили на кровать и оставили в таком положении. Все это было проделано в полном молчании и темноте. Наконец кто-то зажег потайной фонарь и Кожоль смог оглядеться.Мерцающий свет фонаря осветил неясные тени, снующие по комнате совершенно бесшумно, как будто они
ступали босиком.Опомнившись, Кожоль сообразил, что оставил окно открытым настежь, когда забирался в комнату аббата, и припомнил тени людей, сновавших по улице, принятых ими за лакеев.Незнакомцы тем временем занимались упаковкой его вещей, которые они передавали потом в окно тем, кто был с другой стороны. Точно таким же образом были переданы и чемоданы Ивона, захваченные им из гостиницы
«Страус».
«Однако, — размышлял Пьер, — адская машина, революционные заговоры, ночные нападения — вроде бы многовато для отеля, носящего название «Спокойствие». Особенно, видимо, здесь спокойны ночи, когда комнаты наполняются посторонними, похищающими постояльцев. Я хотел развлечений. Кажется, я их получил сполна!»
Наблюдая за своими чемоданами, отправляющимися через окно, Пьер размышлял:
«Политика тут, видимо, ни при чем. Я имею дело с шайкой ловких воров, которым снисходительность полицейского управления позволяет широко развернуть свое довольно прибыльное дело.
Видимо, когда мошенники соберут все мои вещи, они спокойно удерут, оставив меня на кровати и предоставив возможность первому вошедшему распутывать меня».
Но Кожоль ошибался. Закончив операцию с вещами, они развернули какой-то сверток, оказавшийся мешком. Его быстро упрятали в него, подняли и куда-то понесли.
Минут через десять носильщики остановились и положили его на что-то деревянное.
«Кажется, это пол, — подумал Кожоль. — Неужели приехали? »
Но движение возобновилось, только теперь он чувствовал сотрясение и слышал цокот копыт.
Телега все катилась и катилась... Прошло уже несколько часов. Пьер вспомнил пленника, которого тащили через пустырь в тот вечер, когда он направлялся в Люксембургский сад.
— А я еще посмеялся тогда над этим несчастным, которого тащили, как картошку! Кажется, сейчас моя очередь. Неужели я попал в руки Точильщика?
Тем не менее он еще находил свое положение забавным.
— Надо полагать, что мне покровительствует какая-то, добрая фея, мгновенно исполняющая мои прихоти. Хотел разгула — пожалуйста. Захотел познакомиться с Точильщиком и — тоже без проволочек... Редкое везение! Что бы мне еще такое пожелать? Ну скажем, избавиться от этого проклятого кляпа, который малость душит меня...
Видимо, фея услышала его мысли. Один из людей открыл мешок, освободил голову пленника и вытащил у него изо рта кляп.
— Уф! — произнес Пьер, жадно вдыхая воздух.
— Если вы дадите мне честное слово, что не издадите пи одного звука, не будете звать на помощь и привлекать к себе внимание во время нашего путешествия, то я смогу освободить вас и от веревок, — обратился к нему незнакомец.
— Хорошо, даю слово. Но учтите, я обещаю не звать па помощь, но что касается попытки к бегству...
— Я думаю, что мушкетная пуля быстрее вас.
— Это ваше право, — спокойно ответил Пьер.
— Итак, мы ограничимся повязкой на глазах.
— Разве мы еще не приехали?
— Дай Бог, чтобы завтра к ночи добрались, — ответил, видимо, начальник конвоя.
Вскоре телега остановилась. ...Как только его развязали, Кожоль спрыгнул на землю, чтобы размяться.
Затем он осмотрелся. Телега остановилась посреди двора, застроенного со всех четырех сторон: ворота, через которые они въехали, были заперты наглухо.
Но если он не смог сориентироваться по местности, так как из двора ничего не было видно, то хорошо рассмотрел свое нынешнее окружение.
Вокруг телеги стояли здоровенные бородатые парни, оборванные и не спускавшие с него глаз. Все они были вооружены короткими мушкетами.
«Довольно милое общество», — подумал Кожоль.
Бросив еще один взгляд па странный конвой, он обратился к предводителю:
— Скажи-ка, любезный, если впереди еще столь длинный путь, так зачем мы стоим тут?
— Во-первых, надо сменить лошадей, а во-вторых, может быть, вы хотите позавтракать?
— Прекрасная мысль! Честно говоря, у меня давненько ничего, кроме вашего дурацкого кляпа, не было во рту!
Кожоль почувствовал, что он действительно проголодался, а к тому же он рассчитывал, что, поднявшись в комнату, сможет что-нибудь рассмотреть из окна.
Однако он просчитался. Потому что, когда он согласился позавтракать, начальник этого странного конвоя громко позвал:
— Эй, Купидон!
«Довольно кокетливое имя», — подумал Пьер. На этот зов вышел здоровенный детина отвратительного вида. Нос на его лице был срезан вровень со щеками. :
— Пошевелись, Купидон! Поставь стол и подай гражданину завтрак!
Урод качнул головой и удалился.
— Этот господин такой приятной наружности... действительно умеет готовить? — поинтересовался Кожоль.
— Можете быть спокойны, таланта к стряпне у него больше, чем носа.
— Отчего же с ним случилось такое несчастье? Может быть, он неудачно сморкнулся?
— Нет. Как-то ему стало дурно и так как у тех, кто хлопотал вокруг него, не оказалось уксуса, они решили отрезать ему нос, чтобы привести его в чувство, — невозмутимо ответил начальник.
— Кажется, это удачный способ, — спокойно ответил Кожоль, — надо будет применить его к дамам.
Через десять минут граф уписывал завтрак, приготовленный тут же во дворе, а бандиты поглощали провизию, которую они достали из своих котомок.
Продолжая завтракать, Пьер не переставал думать а шутке начальника. И, как ни странно, пришел к выводу, что он вряд ли пошутил. Собачий Нос вспомнил о таинственной шайке, обезображивавшей трупы.
— Да, — размышлял он, — этого Купидона, видимо, приняли за мертвого и решили совершить над ним обряд. После чего он пришел в себя, но несколько поздно...
Сделав это открытие, он подумал:
«В хороших же я руках, черт побери!»
Он как раз проглотил последний кусок, когда появился начальник с повязкой в руках.
— Сейчас мы едем. Наши условия вам известны.
— Прекрасно, — ответил Пьер, усаживаясь поудобнее. Дно телеги было устлано соломой, чтобы Пьер мог отдохнуть. Начальник завязал ему глаза.
Минут через десять жара, тряска, усталость и сытный обед, а, может, и какое-нибудь зелье, подсыпанное н вино, подействовали па него, и он провалился в глубокий сон.
Проснулся он глубокой ночью от того, что его трясли. Телега стояла.
— Мы почти приехали, — обратился к нему начальник, — на четверть часа на вас накинут мешок, но не больше.
Кожоль вынужден был подчиниться. Еще минут десять проехал он в этой холщовой тюрьме, потом сильные руки подняли его, взвалили на плечи и понесли.
Он услышал, как за ними захлопнулась тяжелая дверь.«Первая дверь, — подумал он, — входная».
Собачий Нос навострил уши, готовый улавливать любые мелочи.Башмаки конвойных были подбиты железными гвоздями и издавали сухой, ровный звук, из чего Пьер сделал вывод, что они идут по двору, вымощенному плитами.
Один из носильщиков пес: ружье за плечами, и дуло заскребло степу с: правой стороны. Кожоль учел и это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28