«Мама!..»
— Действительно! Мы одни с тобой крепки! Поэтому пока ты здесь со мной, я хочу воспользоваться случаем и отплатить тебе за твою прежнюю шутку.
— За какую шутку?
— Месяц назад, когда я еще выздоравливал, ты называл меня мокрой курицей, потому что стакан вина ударил мне в голову...
— Ну так что же?
—Теперь, когдая здоров, я хочу доказать, что ни перед кем не спасую в этой игре с бутылкой.
«Сам напрашивается», — подумал Лебик. Чтоб раззадорить Ивона, он сказал, покачивая головой:
— Это слишком смело сказано... надо доказать...
— Предлагаю пари, — отвечал шевалье.
— Какое пари?
— Бьюсь об заклад, что уложу тебя мертвецки пьяным через два часа на песок погреба!
Гигант скорчил добродушную мину.
— Нет, нет, — отвечал он. — Это очень заманчиво, но я отказываюсь. Вы завтра будете сердиться на меня, что я обил вас в этой игре.
— Ты побьешь? Ты? — ревел Ивон, глубоко оскорбленный подобным предположением.
— Да, япобью...должен сказать, вы совсем слабы, нет, нет, вы слабы...
— Ты не что иное, как хвастунишка и трус! Бералек продолжал:
— Пари держу, что я напою тебя пьяным...
— О, вы бы крепко попались, если бы я захотел поймать вас на слове!
Ивон повторил с упрямством пьяного:
— Я тебя вызываю, вызываю, вызываю!
— Ну будьте же благоразумны, ступайте спать,—сказал гигант отеческим тоном.
—Бродяга!Трус! Идиот! Объявляю тебе,что если ты не примешь вызов, я тебе размозжу череп, —кричал шевалье, вынимая пистолет.
— Делать нечего, — поспешил ответить Лебик. И он тихо проворчал:
— Если бы у тебя не было пистолета, я бы не поил тебя, а просто придушил бы..
— Ну иди сюда! — скомандовал Ивон.
— К вашимуслугам, — отвечалЛебик, подходя к бочке, служившей столом.
— Ты видишь эту кружку с «Божанси»? Это тебе. Теперь возьми другую пустую кружку и наполни ее доверху «Тавелем». Это будет мне.
— Вы требуете, пусть будет так, — сказал гигант, направляясь к бочке с «Тавелем».
По дороге ему пришла в голову мысль: «А что если я вылью ему в кружку содержимое скляночки? Дело пойдет быстрее...»
— Вот, — сказал он, поднося Ивону кружку.
— Хорошо, теперь у каждого своя кружка! Ну, залпом!— скомандовал Бералек.
— Как? Сразу всю кружку?
— Ты трусишь?
— Вот мой ответ, — сказал Лебик, поднося к губам свое «Божанси».
Глотая, гигант взглядом следил за пьющим противником и думал:
«Залпом кружку! Долговязый грохнется через десять минут. Я влил ему порядочную дозу».
Кружки опустели одновременно.
— Ты видишь, я свою осушил полностью? — сказал шевалье, опрокидывая посуду.
— Но ведь я тоже не сплутовал, — и Лебик повторил жест Ивона.
Вдруг Ивон ударил себя по лбу и вскричал:
— Ах! Я забыл дать тебе маленький совет перед началом пари!
Молодой человек вынул один из своих пистолетов.
— Так что это за совет?
— Забыл предупредить тебя, чтобы ты не трудился вливать мне в вино свою гадость, так как в твоем флаконе — чистая вода!
Роли поменялись столь быстро, что Лебик онемел. Шевалье продолжал:
— Что касается твоего снадобья, я отложил его для удобного случая,
— И этот случай настал? Ивон громко захохотал.
— Когда ты наливал мне вино, мне пришло в голову примешать твоей дряни к «Божанси»!
Лебик бешено закричал. Забыв осторожность, он, отскочив на два шага, уже хотел броситься на шевалье. Но прыжок был задержан пистолетом.
— Шаг вперед — и я убью тебя, как собаку, — сказал молодой человек сухим голосом.
— Гром и молния! —скрежетал зубами от ярости Лебик.
— Иди спать, завтра закончим свои счеты, — сказал шевалье.
Ивон вышел из погреба.Видя, что враг удалился, Лебик едва сдержал крик радости. Он выпрямился, весь дрожа от волнения, стараясь стряхнуть с себя сонливость.
— Тысяча виселиц! Я успею перебраться на ту сторону,
— пробормотал он.
Он направился к выходу, который тщетно искали роялисты.Ивон подождал пять минут.
— Я думаю, теперь можно войти, он имел достаточно времени, чтобы заснуть, — сказал Бералек своим товарищам.
В первом погребе — никого. Но во втором шевалье, идущий впереди, внезапно остановился и захохотал:
— Черт меня побери, если я мог подозревать, что лаз находится в подобном месте!
ГЛАВА 25
А чем же занимался пленник Точильщика — Кожоль? Мы оставили графа в ту минуту, когда лакей собирался поведать ему причину столь жгучей ненависти к своей жене.
— Итак, милый Лабранш, ты женат... на пятидесятилетней женщине... Неужто добрая госпожа Лабранш предается проказам, которые,.. Ведь именно это ты хотел дать мне понять?
— Да, граф!
— И давно ты женат?
— Я попал в когти Точильщика в мае 1795 года...
— А в декабре 1793-го, — продолжал Кожоль,— после поражения вандейской армии, когда я доверил тебе сестру и мать, ты еще не был женат...
— Я женился через два месяца после казни этих дам, то есть, в апреле 1794 года,
— Следовательно, ты жил с женой не более года.
— Да, едва год.
— А любил ты ее?
— Нет, — сухо отвечал лакей.
Граф с удивлением взглянул на него.
— Есди бы ты не любил жену, которой уже тогда было сорок пять лет и которая, по твоему собственному признанию, не была красива... на кой черт ты женился? И при чем здесь ревность?
— Я хочу отплатить ей за долгие годы своего плена.
— Так это она выдала тебя Точильщику?
— Я теперь убежден в этом.
— А почему мадам Лабранш пришла фантазия избавиться от тебя?
— Потому что она любила другого.
— В сорок пять лет! О, кажется, у этой дамывечно юное сердце, — хмыкнул Пьер.
После некоторого размышления он покачал головой.
— Знаешь, Лабранш, твоя история кажется странной. Почему твоя жена, желая избавиться от тебя, пользуется услугами Точильщика, а не воспользовалась более легким средством — разводом, который во времена нашей блаженной Республики разлучает несчастных супругов в два часа?
— Она выдала меня Точильщику, — упрямо повторял Лабранш.
Он уже сожалел, что предложил выслушать свой рассказ.
— Позднее, когда мы выйдем отсюда, вы все узнаете...
— Когда нас здесь не будет, вряд ли у тебя будет потребность высказываться, — возразил насмешливо Ко-жоль, — к тому же вряд ли меня будут интересовать истории, которые я могу выслушать здесь.
При этом насмешливом топе старик робко спросил:
— Граф не сердится?
— На что мне сердиться?
— Что я должен молчать.
— Храни твои тайны, любезный. Это твоя собственность, и мне нечего с ней делать.
Лицо Лабранша прояснилось.
— В таком случае, граф, вы сдержите свое обещание?
— Какое?
— Разделить со мной шансы на побег?
— В тот день, когда это произойдет, я возьму тебя с собой.
— А если это произойдет ночью?
— Если случай представится ночью, клянусь, что возвращусь освободить тебя через сорок восемь часов.
— Почему через сорок восемь? — спросил удивленный лакей.
— Ты забываешь, что мы не в Париже!
В эту минуту дверь отворилась, и Ангелочек просунул свою голову.
— Разве граф не ложится спать? — спросил он.
— Который час?
— Три часа ночи. Самая пора спать. Я валюсь с ног, ожидая за дверью, когда придет время отвести Лабранша в его конуру.
— Ступай, я сам разденусь — сказал Кожоль, отпуская лакея.
Перед тем как отвести своего пленника, Ангелочек остановился на пороге и, обернувшись, сказал насмешливым тоном:
— Если граф не чувствует сейчас охоты лечь, то я вернусь, когда отведу своего старика в клетку, и сделаю вам маленькое сообщение, которое вызовет сладкие сновидения.
— Заснуть после твоих слов! Это блаженство, которого я всегда буду желать, — сообщил Пьер, чья неувядаемая веселость доводила Ангелочка до бешенства.
После непродолжительного отсутствия тюремщик вновь возник на пороге.
— Ну, высокородный Ангелочек, я слушаю твой мелодичный голосок!
— Знаете ли, граф, сколько уже времени я вас здесь сторожу?
— Одиннадцать месяцев.
— Да, одиннадцать месяцев промчались с того дня, когда вы пообещали сбежать.
— Обещаю это тебе снова.
— Это обещание я сам ежеминутно повторяю всем...
— А вы всегда настороже?
— Мы смотрим на ваше сиятельство, как на старого воробья. Выбраться отсюда вам будет нелегко...
— Ты пришел для того, чтобы сообщить мне об этом?
— Нет, просто мне показалось, что вы забыли, из-за чего мы держим вас здесь, словно драгоценный камень.
— Твой плут-господин требует, чтобы я назвал ему имя женщины.
— Ваша память не утратила своей остроты.
— Зачем Точильщику это имя?
— У вас в голове засела мысль промолчать... А между тем у Точильщика засела мысль, что вы просто, подобно жеманницам, хотите испытать насилие... Не знаю, ясно ли я выражаюсь? — спросил страж.
— Отлично! Ты на волне красноречия, поэтому продолжай, Ангелочек, я в восторге от твоих речей, — отвечал Кожоль.
— Итак, Точильщик, думая удовлетворить ваше тайное желание, я уже не помню, как его назвал... не могу вспомнить слова..
— Насилие. Ты сказал — насилие...
— Да, вот именно так.
— Так ты получил приказ заняться этим?
— Именно.
— И как же ты примешься за дело?
— Я стою за кроткие и простые меры. Не угодно ли вам выслушать мою программу?
— С удовольствием!
— Я введу сюда несколько товарищей, чтоб... поддержать графа.
— Ну меня поддержат, а дальше?
—Я деликатно разую господина, чтобы было удобнее во время операции...
— Ну так давай сейчас туфли!
— Хотелось бы, господин, но, к сожалению, здесь нет туфель... Но чтобы вы не простудились, я заменю туфли жаровней с раскаленными углями.
Все это было высказано Ангелочком самым спокойным тоном.
Молодой человек восхитился:
— Чтобы избежать простуды ног, твой способ превосходен!
— Из-за ног часто случается насморк, — произнес Ангелочек самым добродушным образом.
— Это и есть то маленькое сообщение, которое должно было дать мне золотые сны?
— Сколько людей засыпает, не зная, что их ждет при пробуждении!
— А когда же ты придешь поиграть в эту игру? Ангелочек улыбнулся.
— Мы подождем вашего пробуждения, а потом — к вашим услугам.
Далее он прибавил:
— Я позабочусь, чтобы угли не чадили, а то можно угореть...
Ангелочек вдруг смолк. Губы его замерли, глаза выкатились, а ноги задрожали в конвульсиях.
Кожоль увидел две руки, сжавшие шею разбойника. А из-за хрипевшего в агонии Ангелочка, показалась голова Ивона Бералека...
...Предоставив Лебику возможность бежать, шевалье рассчитал верно. Застигнутый мгновенным сном, гигант допустил промах, на который и рассчитывал Ивон.
Ивон, в сопровождении товарищей спустившись в погреб, громко расхохотался.
— Черт меня побери, если я мог подозревать, что лаз находится в подобном месте!
Зрелище было довольно забавным.Мы уже говорили, что второй подвал служил когда-то пекарней. В углу его стояла огромная печь. Теперь из отверстия печи высовывались только огромные ноги гиганта, причем, совершенно неподвижные.
Через эту печь и вел ход. Лебик, уснувший на полдороге, указал им путь!
— Еще бы немного, и мошенник улепетнул бы, — произнес Сен-Режан.
Лебика с большим трудом вытащили из печи.
— Сначала его надо хорошенько связать, а потом пусть храпит дальше, — предложил Сен-Режан.
— Тсс, — вдруг произнес Ивон.
Нагнувшись к отверстию печи, Бералек почувствовал, что ему ударил в лицо сырой воздух. Он тихо сказал своим товарищам:
— Прежде, чем уснуть, Лебик оказал нам услугу.
— Какую?
— Он нажал пружины внутренней дверцы. В поисках этого запора мы могли наделать шуму и тем привлечь внимание врага. Тише!
Тишину нарушал только храп.
— Отнесите его в мансарду и поручите надзору Карбона и его людей, — скомандовал Бералек.
— Карбона нет, — отвечал Сен-Режан. — Вы забываете, что сами поручили ему отвести мадам Сюрко в убежище.
— Да, действительно...
Шевалье, боясь за безопасность вдовы, решил удалить ее из этого дома, который с минуты на минуту мог стать театром военных действий. Лоретта согласилась, и в полночь, под охраной Карбона, она отправилась в одно из многочисленных убежищ аббата.
Четыре человека подняли спящего и направились к мансарде.
— Теперь перейдем к неприятелю, — сказал Сен-Режан, направляясь к печи.
— Нет, — остановил его Бералек, — прежде, чем лезть в неизвестность, надо ее изучить.
По примеру Лебика шевалье залез в печь. Снабженный глухим фонарем, свет которого был тщательно скрыт, Ивон замер, прислушиваясь.Ни один звук не долетал до него.Он открыл фонарь и осмотрелся. Это был совершенно пустой подвал. Направо был виден другой, тоже с голыми
стенами. Из этого подвала вел коридор, куда и направился молодой человек.Сделав три шага, он внезапно остановился и поспешно закрыл фонарь.
На противоположной стороне сверкнул свет, и звук глухих голосов донесся до его слуха.Поставив фонарь на землю, он взял в обе руки по пистолету, и очень осторожно приближался к свету, мерцавшему вдали.
— Дьявольщина!— прошептал он.
Двое людей шли с противоположного конца. У одного из них в руке была свеча. Приближавшийся огонек ясно осветил все подробности. Он увидел, что тот, со свечой в руке, вел человека с повязкой на глазах.
Подняв пистолет, он прицелился в конвойного. Парочка приближалась.Но они остановились на полдороге перед одной из дверей, выходивших в коридор.
— Ступай, старый, в свою конуру. Можешь не снимать повязку, это избавит тебя от простуды глаз...
Пленник спросил:
— Вы придете завтра отворить мне пораньше, не так ли, Ангелочек? Графу могут понадобиться мои услуги.
— Завтра я сам берусь одеть его... и особенно обуть... потеплее. Его ждет приятное пробуждение, твоего графа Кожоля!
При имени друга Ивон чуть было не бросился на Ангелочка. Но его остановило то, что он не зналчисленнос-ти врагов и места заключения графа.
— Разве вы хотите мучить его, как меня? — спросил пленный.
— Что делать, если вы одного поля...
Ангелочек запер Лабранша в его подвале и направился к помещению Кожоля, не подозревая, что по его следам шел под прикрытием темноты неумолимый враг.
Мрачный коридор вел к погребу, откуда светился огонек. При свете фонаря он увидел шестерых людей, лежавших на соломе. Это была комната сторожей графа.
Ивон остановился в тени коридора.Подойдя к лежащим, Ангелочек обратился к ним:
— Вы можете идти спать. Теперь три часа утра. Точильщик на охоте у какого-то фермера.
Он вошел к Кожолю.Шевалье проскользнул за ним и сделал то, что уже известно читателю.Через три секунды они уже были в коридоре.
— Положи руки мне на плечи и следуй за мной, — прошептал Бералек Кожолю.
В конце коридора Ивон нащупал ногой свой фонарь и поднял его, чтобы отыскать входное отверстие.
— Прошу, — сказал он графу, когда они были уже перед выходом.
Затем он пролез сам. И тут до него донеслись яростные крики.
Это кричали бандиты, обнаружившие труп Ангелочка.
— Как раз вовремя, — шепнул Ивон, когда они с Ко-жолем вылезли из печи, у которой стояли товарищи.
Друзья упали в объятия друг другу.
— Есть ли у тебя лошади? — спросил граф.
— А зачем?
— Чтобы до рассвета быть в Париже.
— В Париже? Милый мой, да ведь мы в Париже, на улице Мон-Блан!
Кожоль захохотал.
— Эти шутники сильно повредили репутации Собачьего Носа! Я считал, что мы, по крайней мере, за двадцать лье от города!
— Ты в доме номер двадцать по улице Мон-Блан. Граф вздрогнул от изумления.
— Двадцатый номер! — воскликнул он. — Там, где косметический магазин?
- Да.
— Черт побери! Так я не ошибся одиннадцать месяцев назад, когда после этого чертова праздника, разыскивая тебя, подошел к дверям этой лавочки и обратился в какому-то громадному дьяволу! Тот полностью отрицал твое появление в этом доме.
— Этот громадный дьявол еще здесь. Ты можешь возобновить с ним знакомство, когда он проснется.
Шевалье рассказал историю своей раны и любви к госпоже Сюрко.
— И вдовушка хороша? — спросил с беспокойством Кожоль.
— Прелестна! Ты ее вскоре увидишь! Я без ума от нее, мой добрый Пьер!
— Вижу. Так ты ничего не чувствуешь больше... к той... в Ренне...
— Елена! — презрительно бросил Бералек. — О, эта подлая никогда не любила меня!
Кожоль ожидал услышать имя Елены. В долгие томительные часы своего заключения его мысль невольно обращалась к этой женщине, которую он держал в объятиях, когда она принимала его за другого.
— Так ты говоришь, что она тебя никогда не любила? Но это еще не доказано...
— Ты с ума сошел, Пьер! Я видел ее на коленях подлого Жана Буэ... и она целовала его!
— За этим, вероятно, кроется какая-то тайна...
Бералек с удивлением посмотрел на своего друга, интересовавшегося женщиной, о которой прежде почти ничего не знал.
— Хорошо, — сказал он, — но эту женщину, которую ты так защищаешь, я нашел при развратнике Баррасе, выставлявшем ее всему свету напоказ, как свою любовницу!
— Ну, часто мужчина компрометирует женщину, не дотронувшись и до ее мизинца, — возразил Кожоль, который подслушал разговор в будуаре и мог точно сказать,, насколько Баррас владеет Еленой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Действительно! Мы одни с тобой крепки! Поэтому пока ты здесь со мной, я хочу воспользоваться случаем и отплатить тебе за твою прежнюю шутку.
— За какую шутку?
— Месяц назад, когда я еще выздоравливал, ты называл меня мокрой курицей, потому что стакан вина ударил мне в голову...
— Ну так что же?
—Теперь, когдая здоров, я хочу доказать, что ни перед кем не спасую в этой игре с бутылкой.
«Сам напрашивается», — подумал Лебик. Чтоб раззадорить Ивона, он сказал, покачивая головой:
— Это слишком смело сказано... надо доказать...
— Предлагаю пари, — отвечал шевалье.
— Какое пари?
— Бьюсь об заклад, что уложу тебя мертвецки пьяным через два часа на песок погреба!
Гигант скорчил добродушную мину.
— Нет, нет, — отвечал он. — Это очень заманчиво, но я отказываюсь. Вы завтра будете сердиться на меня, что я обил вас в этой игре.
— Ты побьешь? Ты? — ревел Ивон, глубоко оскорбленный подобным предположением.
— Да, япобью...должен сказать, вы совсем слабы, нет, нет, вы слабы...
— Ты не что иное, как хвастунишка и трус! Бералек продолжал:
— Пари держу, что я напою тебя пьяным...
— О, вы бы крепко попались, если бы я захотел поймать вас на слове!
Ивон повторил с упрямством пьяного:
— Я тебя вызываю, вызываю, вызываю!
— Ну будьте же благоразумны, ступайте спать,—сказал гигант отеческим тоном.
—Бродяга!Трус! Идиот! Объявляю тебе,что если ты не примешь вызов, я тебе размозжу череп, —кричал шевалье, вынимая пистолет.
— Делать нечего, — поспешил ответить Лебик. И он тихо проворчал:
— Если бы у тебя не было пистолета, я бы не поил тебя, а просто придушил бы..
— Ну иди сюда! — скомандовал Ивон.
— К вашимуслугам, — отвечалЛебик, подходя к бочке, служившей столом.
— Ты видишь эту кружку с «Божанси»? Это тебе. Теперь возьми другую пустую кружку и наполни ее доверху «Тавелем». Это будет мне.
— Вы требуете, пусть будет так, — сказал гигант, направляясь к бочке с «Тавелем».
По дороге ему пришла в голову мысль: «А что если я вылью ему в кружку содержимое скляночки? Дело пойдет быстрее...»
— Вот, — сказал он, поднося Ивону кружку.
— Хорошо, теперь у каждого своя кружка! Ну, залпом!— скомандовал Бералек.
— Как? Сразу всю кружку?
— Ты трусишь?
— Вот мой ответ, — сказал Лебик, поднося к губам свое «Божанси».
Глотая, гигант взглядом следил за пьющим противником и думал:
«Залпом кружку! Долговязый грохнется через десять минут. Я влил ему порядочную дозу».
Кружки опустели одновременно.
— Ты видишь, я свою осушил полностью? — сказал шевалье, опрокидывая посуду.
— Но ведь я тоже не сплутовал, — и Лебик повторил жест Ивона.
Вдруг Ивон ударил себя по лбу и вскричал:
— Ах! Я забыл дать тебе маленький совет перед началом пари!
Молодой человек вынул один из своих пистолетов.
— Так что это за совет?
— Забыл предупредить тебя, чтобы ты не трудился вливать мне в вино свою гадость, так как в твоем флаконе — чистая вода!
Роли поменялись столь быстро, что Лебик онемел. Шевалье продолжал:
— Что касается твоего снадобья, я отложил его для удобного случая,
— И этот случай настал? Ивон громко захохотал.
— Когда ты наливал мне вино, мне пришло в голову примешать твоей дряни к «Божанси»!
Лебик бешено закричал. Забыв осторожность, он, отскочив на два шага, уже хотел броситься на шевалье. Но прыжок был задержан пистолетом.
— Шаг вперед — и я убью тебя, как собаку, — сказал молодой человек сухим голосом.
— Гром и молния! —скрежетал зубами от ярости Лебик.
— Иди спать, завтра закончим свои счеты, — сказал шевалье.
Ивон вышел из погреба.Видя, что враг удалился, Лебик едва сдержал крик радости. Он выпрямился, весь дрожа от волнения, стараясь стряхнуть с себя сонливость.
— Тысяча виселиц! Я успею перебраться на ту сторону,
— пробормотал он.
Он направился к выходу, который тщетно искали роялисты.Ивон подождал пять минут.
— Я думаю, теперь можно войти, он имел достаточно времени, чтобы заснуть, — сказал Бералек своим товарищам.
В первом погребе — никого. Но во втором шевалье, идущий впереди, внезапно остановился и захохотал:
— Черт меня побери, если я мог подозревать, что лаз находится в подобном месте!
ГЛАВА 25
А чем же занимался пленник Точильщика — Кожоль? Мы оставили графа в ту минуту, когда лакей собирался поведать ему причину столь жгучей ненависти к своей жене.
— Итак, милый Лабранш, ты женат... на пятидесятилетней женщине... Неужто добрая госпожа Лабранш предается проказам, которые,.. Ведь именно это ты хотел дать мне понять?
— Да, граф!
— И давно ты женат?
— Я попал в когти Точильщика в мае 1795 года...
— А в декабре 1793-го, — продолжал Кожоль,— после поражения вандейской армии, когда я доверил тебе сестру и мать, ты еще не был женат...
— Я женился через два месяца после казни этих дам, то есть, в апреле 1794 года,
— Следовательно, ты жил с женой не более года.
— Да, едва год.
— А любил ты ее?
— Нет, — сухо отвечал лакей.
Граф с удивлением взглянул на него.
— Есди бы ты не любил жену, которой уже тогда было сорок пять лет и которая, по твоему собственному признанию, не была красива... на кой черт ты женился? И при чем здесь ревность?
— Я хочу отплатить ей за долгие годы своего плена.
— Так это она выдала тебя Точильщику?
— Я теперь убежден в этом.
— А почему мадам Лабранш пришла фантазия избавиться от тебя?
— Потому что она любила другого.
— В сорок пять лет! О, кажется, у этой дамывечно юное сердце, — хмыкнул Пьер.
После некоторого размышления он покачал головой.
— Знаешь, Лабранш, твоя история кажется странной. Почему твоя жена, желая избавиться от тебя, пользуется услугами Точильщика, а не воспользовалась более легким средством — разводом, который во времена нашей блаженной Республики разлучает несчастных супругов в два часа?
— Она выдала меня Точильщику, — упрямо повторял Лабранш.
Он уже сожалел, что предложил выслушать свой рассказ.
— Позднее, когда мы выйдем отсюда, вы все узнаете...
— Когда нас здесь не будет, вряд ли у тебя будет потребность высказываться, — возразил насмешливо Ко-жоль, — к тому же вряд ли меня будут интересовать истории, которые я могу выслушать здесь.
При этом насмешливом топе старик робко спросил:
— Граф не сердится?
— На что мне сердиться?
— Что я должен молчать.
— Храни твои тайны, любезный. Это твоя собственность, и мне нечего с ней делать.
Лицо Лабранша прояснилось.
— В таком случае, граф, вы сдержите свое обещание?
— Какое?
— Разделить со мной шансы на побег?
— В тот день, когда это произойдет, я возьму тебя с собой.
— А если это произойдет ночью?
— Если случай представится ночью, клянусь, что возвращусь освободить тебя через сорок восемь часов.
— Почему через сорок восемь? — спросил удивленный лакей.
— Ты забываешь, что мы не в Париже!
В эту минуту дверь отворилась, и Ангелочек просунул свою голову.
— Разве граф не ложится спать? — спросил он.
— Который час?
— Три часа ночи. Самая пора спать. Я валюсь с ног, ожидая за дверью, когда придет время отвести Лабранша в его конуру.
— Ступай, я сам разденусь — сказал Кожоль, отпуская лакея.
Перед тем как отвести своего пленника, Ангелочек остановился на пороге и, обернувшись, сказал насмешливым тоном:
— Если граф не чувствует сейчас охоты лечь, то я вернусь, когда отведу своего старика в клетку, и сделаю вам маленькое сообщение, которое вызовет сладкие сновидения.
— Заснуть после твоих слов! Это блаженство, которого я всегда буду желать, — сообщил Пьер, чья неувядаемая веселость доводила Ангелочка до бешенства.
После непродолжительного отсутствия тюремщик вновь возник на пороге.
— Ну, высокородный Ангелочек, я слушаю твой мелодичный голосок!
— Знаете ли, граф, сколько уже времени я вас здесь сторожу?
— Одиннадцать месяцев.
— Да, одиннадцать месяцев промчались с того дня, когда вы пообещали сбежать.
— Обещаю это тебе снова.
— Это обещание я сам ежеминутно повторяю всем...
— А вы всегда настороже?
— Мы смотрим на ваше сиятельство, как на старого воробья. Выбраться отсюда вам будет нелегко...
— Ты пришел для того, чтобы сообщить мне об этом?
— Нет, просто мне показалось, что вы забыли, из-за чего мы держим вас здесь, словно драгоценный камень.
— Твой плут-господин требует, чтобы я назвал ему имя женщины.
— Ваша память не утратила своей остроты.
— Зачем Точильщику это имя?
— У вас в голове засела мысль промолчать... А между тем у Точильщика засела мысль, что вы просто, подобно жеманницам, хотите испытать насилие... Не знаю, ясно ли я выражаюсь? — спросил страж.
— Отлично! Ты на волне красноречия, поэтому продолжай, Ангелочек, я в восторге от твоих речей, — отвечал Кожоль.
— Итак, Точильщик, думая удовлетворить ваше тайное желание, я уже не помню, как его назвал... не могу вспомнить слова..
— Насилие. Ты сказал — насилие...
— Да, вот именно так.
— Так ты получил приказ заняться этим?
— Именно.
— И как же ты примешься за дело?
— Я стою за кроткие и простые меры. Не угодно ли вам выслушать мою программу?
— С удовольствием!
— Я введу сюда несколько товарищей, чтоб... поддержать графа.
— Ну меня поддержат, а дальше?
—Я деликатно разую господина, чтобы было удобнее во время операции...
— Ну так давай сейчас туфли!
— Хотелось бы, господин, но, к сожалению, здесь нет туфель... Но чтобы вы не простудились, я заменю туфли жаровней с раскаленными углями.
Все это было высказано Ангелочком самым спокойным тоном.
Молодой человек восхитился:
— Чтобы избежать простуды ног, твой способ превосходен!
— Из-за ног часто случается насморк, — произнес Ангелочек самым добродушным образом.
— Это и есть то маленькое сообщение, которое должно было дать мне золотые сны?
— Сколько людей засыпает, не зная, что их ждет при пробуждении!
— А когда же ты придешь поиграть в эту игру? Ангелочек улыбнулся.
— Мы подождем вашего пробуждения, а потом — к вашим услугам.
Далее он прибавил:
— Я позабочусь, чтобы угли не чадили, а то можно угореть...
Ангелочек вдруг смолк. Губы его замерли, глаза выкатились, а ноги задрожали в конвульсиях.
Кожоль увидел две руки, сжавшие шею разбойника. А из-за хрипевшего в агонии Ангелочка, показалась голова Ивона Бералека...
...Предоставив Лебику возможность бежать, шевалье рассчитал верно. Застигнутый мгновенным сном, гигант допустил промах, на который и рассчитывал Ивон.
Ивон, в сопровождении товарищей спустившись в погреб, громко расхохотался.
— Черт меня побери, если я мог подозревать, что лаз находится в подобном месте!
Зрелище было довольно забавным.Мы уже говорили, что второй подвал служил когда-то пекарней. В углу его стояла огромная печь. Теперь из отверстия печи высовывались только огромные ноги гиганта, причем, совершенно неподвижные.
Через эту печь и вел ход. Лебик, уснувший на полдороге, указал им путь!
— Еще бы немного, и мошенник улепетнул бы, — произнес Сен-Режан.
Лебика с большим трудом вытащили из печи.
— Сначала его надо хорошенько связать, а потом пусть храпит дальше, — предложил Сен-Режан.
— Тсс, — вдруг произнес Ивон.
Нагнувшись к отверстию печи, Бералек почувствовал, что ему ударил в лицо сырой воздух. Он тихо сказал своим товарищам:
— Прежде, чем уснуть, Лебик оказал нам услугу.
— Какую?
— Он нажал пружины внутренней дверцы. В поисках этого запора мы могли наделать шуму и тем привлечь внимание врага. Тише!
Тишину нарушал только храп.
— Отнесите его в мансарду и поручите надзору Карбона и его людей, — скомандовал Бералек.
— Карбона нет, — отвечал Сен-Режан. — Вы забываете, что сами поручили ему отвести мадам Сюрко в убежище.
— Да, действительно...
Шевалье, боясь за безопасность вдовы, решил удалить ее из этого дома, который с минуты на минуту мог стать театром военных действий. Лоретта согласилась, и в полночь, под охраной Карбона, она отправилась в одно из многочисленных убежищ аббата.
Четыре человека подняли спящего и направились к мансарде.
— Теперь перейдем к неприятелю, — сказал Сен-Режан, направляясь к печи.
— Нет, — остановил его Бералек, — прежде, чем лезть в неизвестность, надо ее изучить.
По примеру Лебика шевалье залез в печь. Снабженный глухим фонарем, свет которого был тщательно скрыт, Ивон замер, прислушиваясь.Ни один звук не долетал до него.Он открыл фонарь и осмотрелся. Это был совершенно пустой подвал. Направо был виден другой, тоже с голыми
стенами. Из этого подвала вел коридор, куда и направился молодой человек.Сделав три шага, он внезапно остановился и поспешно закрыл фонарь.
На противоположной стороне сверкнул свет, и звук глухих голосов донесся до его слуха.Поставив фонарь на землю, он взял в обе руки по пистолету, и очень осторожно приближался к свету, мерцавшему вдали.
— Дьявольщина!— прошептал он.
Двое людей шли с противоположного конца. У одного из них в руке была свеча. Приближавшийся огонек ясно осветил все подробности. Он увидел, что тот, со свечой в руке, вел человека с повязкой на глазах.
Подняв пистолет, он прицелился в конвойного. Парочка приближалась.Но они остановились на полдороге перед одной из дверей, выходивших в коридор.
— Ступай, старый, в свою конуру. Можешь не снимать повязку, это избавит тебя от простуды глаз...
Пленник спросил:
— Вы придете завтра отворить мне пораньше, не так ли, Ангелочек? Графу могут понадобиться мои услуги.
— Завтра я сам берусь одеть его... и особенно обуть... потеплее. Его ждет приятное пробуждение, твоего графа Кожоля!
При имени друга Ивон чуть было не бросился на Ангелочка. Но его остановило то, что он не зналчисленнос-ти врагов и места заключения графа.
— Разве вы хотите мучить его, как меня? — спросил пленный.
— Что делать, если вы одного поля...
Ангелочек запер Лабранша в его подвале и направился к помещению Кожоля, не подозревая, что по его следам шел под прикрытием темноты неумолимый враг.
Мрачный коридор вел к погребу, откуда светился огонек. При свете фонаря он увидел шестерых людей, лежавших на соломе. Это была комната сторожей графа.
Ивон остановился в тени коридора.Подойдя к лежащим, Ангелочек обратился к ним:
— Вы можете идти спать. Теперь три часа утра. Точильщик на охоте у какого-то фермера.
Он вошел к Кожолю.Шевалье проскользнул за ним и сделал то, что уже известно читателю.Через три секунды они уже были в коридоре.
— Положи руки мне на плечи и следуй за мной, — прошептал Бералек Кожолю.
В конце коридора Ивон нащупал ногой свой фонарь и поднял его, чтобы отыскать входное отверстие.
— Прошу, — сказал он графу, когда они были уже перед выходом.
Затем он пролез сам. И тут до него донеслись яростные крики.
Это кричали бандиты, обнаружившие труп Ангелочка.
— Как раз вовремя, — шепнул Ивон, когда они с Ко-жолем вылезли из печи, у которой стояли товарищи.
Друзья упали в объятия друг другу.
— Есть ли у тебя лошади? — спросил граф.
— А зачем?
— Чтобы до рассвета быть в Париже.
— В Париже? Милый мой, да ведь мы в Париже, на улице Мон-Блан!
Кожоль захохотал.
— Эти шутники сильно повредили репутации Собачьего Носа! Я считал, что мы, по крайней мере, за двадцать лье от города!
— Ты в доме номер двадцать по улице Мон-Блан. Граф вздрогнул от изумления.
— Двадцатый номер! — воскликнул он. — Там, где косметический магазин?
- Да.
— Черт побери! Так я не ошибся одиннадцать месяцев назад, когда после этого чертова праздника, разыскивая тебя, подошел к дверям этой лавочки и обратился в какому-то громадному дьяволу! Тот полностью отрицал твое появление в этом доме.
— Этот громадный дьявол еще здесь. Ты можешь возобновить с ним знакомство, когда он проснется.
Шевалье рассказал историю своей раны и любви к госпоже Сюрко.
— И вдовушка хороша? — спросил с беспокойством Кожоль.
— Прелестна! Ты ее вскоре увидишь! Я без ума от нее, мой добрый Пьер!
— Вижу. Так ты ничего не чувствуешь больше... к той... в Ренне...
— Елена! — презрительно бросил Бералек. — О, эта подлая никогда не любила меня!
Кожоль ожидал услышать имя Елены. В долгие томительные часы своего заключения его мысль невольно обращалась к этой женщине, которую он держал в объятиях, когда она принимала его за другого.
— Так ты говоришь, что она тебя никогда не любила? Но это еще не доказано...
— Ты с ума сошел, Пьер! Я видел ее на коленях подлого Жана Буэ... и она целовала его!
— За этим, вероятно, кроется какая-то тайна...
Бералек с удивлением посмотрел на своего друга, интересовавшегося женщиной, о которой прежде почти ничего не знал.
— Хорошо, — сказал он, — но эту женщину, которую ты так защищаешь, я нашел при развратнике Баррасе, выставлявшем ее всему свету напоказ, как свою любовницу!
— Ну, часто мужчина компрометирует женщину, не дотронувшись и до ее мизинца, — возразил Кожоль, который подслушал разговор в будуаре и мог точно сказать,, насколько Баррас владеет Еленой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28