— Что у вас на карманьолке? — спросила она, приглядевшись.
- Где?
— На спине.
Сюрко стащил куртку и увидел белые буквы.
— Какой-нибудь шутник позабавился, — сказал он, пытаясь стереть жирный мел. Но он въелся и оттирался очень плохо.
— Нужно тереть посильнее, — посоветовала Лоретта.
— Если сильнее, так надо позвать Лебика!
Дверь отворилась и вошел Брикет, вернувшийся с Гревской площади.
— Так-то ты ждешь меня!
— Толпа отжала.
— А что это у тебя на одежде?
— Какой-то идиот пошутил.
— Возможно, эти буквы имеют какой-то смысл?
— Честно говоря, не знаю... Вошел Лебик.
— Вы что-то хотели, хозяин?
— Возьми, почисть куртку.
Лебик не умел читать, но, увидев буквы, он расхохотался идиотским смехом и заявил, что так клеймят свиней.
—Экое животное, — заявил галунщик вслед удалившемуся Лебику.
— Да, но для безопасности он подходит как нельзя лучше.
Дверь отворилась, и в нее просунулась голова точильщика ножей.
— Ножи, ножницы точить!
— Не надо, гражданин, — ответила Лоретта. Брикет рассмеялся: «Ай да парень, ну и голосок!» Сюрко задумался.
Крик точильщика повторился, но уже вдали.
— Странно, — сказал парфюмер, — я уже где-то слышал этот голос.
Но он туг же позабыл об этом. Лебик принес отлично вычищенную куртку.,.
Надевая ее, Сюрко посмотрел на часы, украшавшие лавку.
Стрелка показывала пять часов.
— Сосед, — обратился он к Брикету, — в знак того, что ты не в обиде, не отобедаешь ли со мной?
— С удовольствием, тем более, что дома у нас едят еще по-старому, и время обеда уже давно прошло.
Тут надо внести разъяснения. Дело в том, что время обеда в том далеком 1795 году еще не установилось.Когда-то в Париже обедали в два. Зрелища начинали работать в четыре и заканчивались в девять, ко времени ужина. Этот порядок был нарушен общественными потрясениями.
Революция изменила время работы чиновников. Они стали работать с девяти часов утра до четырех часов дня. Соответственно обедать стали в пять и даже в шесть часов.Актеры тоже вынуждены были перенести свои спектакли на семь, и заканчивались они теперь в одиннадцать.
Итак, в пять часов дня гость и хозяин уселись за стол. Хорошее настроение Сюрко было так очевидно, что не переставало удивлять госпожу Сюрко и соседа.Чтобы не мешать мужчинам, Лоретта велела подать себе обед в ее комнату.После обеда, за которым было выпито три бутылки старого вина, по признанию хозяина, из монастырского погреба, соседи решили окончить вечер так же приятно, как начали. Они взялись за карты, решив составить партию в пикет по двенадцати су за ставку.
Сюрко, подогретый старым вином, возбужденный зрелищем на Гревской площади и сознанием своего богатства, хохотал и даже стал напевать некогда любимые песенки.Брикет, явно заинтересованный, попытался выяснить, в чем причина такого возбуждения.
— Может, отменим партию? — предложил Брикет.
— Никогда! — вскричал Сюрко, только что выигравший двенадцать су.
Брикет скорчил жалкую гримасу. Сюрко рассмеялся.
— Не горюй, сейчас я развеселю тебя! У меня в погребе есть прекрасное вино, которое я берегу для хороших друзей!
— Отлично! — повеселел галупщик.
— Лебик! Возьми в погребе кувшин с мальвазией и принеси нам пару стаканов!
— Хорошо, — проревел Лебик.
— Сейчас мы угостимся настоящим нектаром, — обратился хозяин к гостю.
— Тем лучше, — облизнулся Брикет.
Они подождали несколько минут.
— Пока твой Лебик повернется... — рассмеялся галун-щик.
— Это животное настолько глупо, что он мог налить стаканы и не догадаться принести их нам.
Брикет остановил его, видя, что тот намеревается опять звать Лебика.
— Оставь его, а то он еще чего-нибудь выкинет. Пожалуй, я сам схожу за стаканами, это будет скорее!
— Коли есть охота...
Оба стакана, как и предсказывал Сюрко, стояли на подоконнике, а Лебик уплетал баранью лопатку.
— Вон мальвазия в стаканах, — промычал он.
— Что ж ты не принес на стол?
— Хозяин этого не приказывал. Брикет взял поднос и вернулся к столу.
— Ну как, соседушка? — спрашивал парфюмер при каждом глотке. — Не правда ли, отличное вино?
— Не мешало бы повторить, чтобы распробовать получше, — схитрил галунщик.
Ответить Сюрко не успел. Глаза его странно замигали, рот открылся, как будто он хотел что-то сказать, и он скатился со стула, ударившись об пол.
— Э, соседушка, да ты совсем пьян, — воскликнул Брикет, наклоняясь, чтобы поднять своего собутыльника.
Он попытался повернуть его, но тут же понял, что с ним что-то не так.«Похоже, что с ним удар», — подумал он.На его крик вбежала Лоретта. И тут же разослала всех, кто был под рукой, за врачами.
Явились два врача и, расспросив об обстоятельствах, предшествовавших этому случаю, пришли к выводу, что чрезмерное возбуждение и слишком плотный ужин были причиной апоплексического удара. Они же констатировали смерть.
Единственная радостная минута в жизни принесла этому угрюмому человеку смерть.Лоретта, сомневаясь в приговоре докторов, приказала не хоронить его сразу же. Но по прошествии трех дней сомневаться уже не приходилось.
Когда покойного Сюрко заколотили в гроб, обшитый трехцветной саржей, Лоретте ничего не оставалось, как распорядиться о доставке его прямо на кладбище, так как церковные обряды были запрещены.
Кладбище Кламар было расположено довольно далеко.И когда носильщики доходили до улицы Лусталот, они изнемогали от усталости и жажды.
Улица Лусталот, проходившая рядом с кладбищем, была занята виноторговцами.Перед дверьми этих лавок были устроены специальные подмостки, куда можно было поставить носилки с гробом. Таким образом часто возле какого-нибудь дома могло собраться восемь-десять гробов, ожидающих своих носильщиков.
И надо сказать, что мертвецы не скоро попадали в свое последнее пристанище. Случалось, носильщики были настолько пьяны, что хватали первые попавшиеся носилки и волокли, не зная точно, тот ли это мертвец, — гробы были все одинаковые. Случалось, что у них не хватало денег расплатиться с хозяином лавки, и тогда покойник оставлялся в залог. Случалось, что пьяницы просто забывали гроб на подмостках и уходили.
Так как у Сюрко кроме Лоретты не было родственников, то ей самой пришлось заниматься всеми вопросами похорон.Она рассчитала, что возьмет Лебика и одного наемного носильщика. Женщинам в то время провожать гроб на кладбище было не положено. Носильщик оказался человеком низкорослым. К тому же Лебик шагал широко, и тот едва поспевал за ним.
Поэтому перед первой же лавкой виноторговца он стал как вкопанный.
— Может, пропустим по чарочке?.. — спросил он.
— А ящик куда?
Его спутник растолковал ему назначение подмостков. И великан, обычно довольно туго соображавший, тут довольно быстро сориентировался. Но он еще колебался.
— А вдруг его украдут?.. Его напарник расхохотался.
— Кого?
— Моего хозяина!
— Зачем? Что из него можно сделать?!
Лебик очень хотел выпить, по его мучила совесть.
— А вдруг хозяйка пошла за нами.и увидит, что я потягиваю вино вместо того, чтобы делать свое дело?
— А мы пойдем в дальний конец лавки, и нас никто не увидит, — настаивал напарник.
Лебик сдался.Поставив гроб на подмостки, они вошли в лавку.Основательно нагрузившись, они вышли на улицу, взяли свой груз и двинулись дальше.
Но улица Лусталот была длинной и, чтобы попасть на Кламарскос кладбище, нужно было миновать еще не одну такую лавку.
Поэтому Лебик вернулся вечером в магазин совершенно пьяным. Смеясь, он повторял:
— Уф! В большую яму!..
Итак, Сюрко умер и был похоронен.Месяца через три Лоретту испугал шум в комнате покойного. Но со временем испуг прошел, и она уже смеялась над своими страхами.
Она охотно бы взяла жильцов, но боялась, что попадет впросак. Закон об укрывательстве подозрительных личностей действовал очень строго. Но, во всяком случае, она спокойно спала под охраной Лебика, стелившего свою постель под ее дверью.
Наученная горьким опытом первого брака, она отказывала своим многочисленным обожателям, толпившимся в магазине. Они оживляли торговлю, но оставляли спокойным ее сердце.
Так прошло три года.Двадцатилетняя вдова вела размеренный образ жизни, иногда, правда, она размышляла о странном оцепенении, время от времени охватывающем ее и заканчивающемся тяжелым сном. Она втянулась в эту однообразную жизнь, которая оборвалась самым неожиданным образом. Итак, мы увидели ее дремлющей у изголовья больного.
А произошло это так.Однажды на рассвете Лебик постучал к ней в дверь и поведал о том, что пятнадцать минут назад он был разбужен громким стуком в дверь. Но когда он ее открыл, то увидел на пороге раненого молодого человека, лежащего без чувств.
— И что ты с ним сделал? — спросила Лоретта.
— Оставил его на месте.
Госпожа Сюрко тотчас же велела перенести его в дом, в комнату Сюрко, и послала за доктором.На протяжении пяти последующих дней Ивон Бералек, а это был именно он, имел самых заботливых сиделок в лице Лоретты и Лебика, которые дежурили по очереди возле его постели.
Великан Лебик часто говорил своей хозяйке:
— Ты посмотри, какой красавец, этот бледняк! Наконец на шестые сутки, утром, Лебик вбежал к ней в комнату и весело рявкнул:
— Наконец-то наш молодчик очнулся!
— Он знает, где он находится? — дрогнувшим голосом спросила Лоретта.
— Я сказал ему,
— А он догадывается, что я ухаживала за ним?
— Во всяком случае, мне он ничего не сказал об этом. Но он сказал, что хочет видеть вас для того, чтобы поблагодарить.
Лоретта смутилась и направилась в комнату, где лежал больной.
ГЛАВА 8
Итак, прелестная молодая женщина, три года назад похоронившая мужа, входит в комнату Бералека, наконец-то очнувшегося после пятидневного беспамятства...
Но где же Пьер Кожоль? Неужели он так и не смог найти своего друга? Он, знаменитый «Собачий Нос»? Для того, чтобы объяснить это, нам придется вернуться к графу, которого мы оставили рассматривающим дом под номером двадцать на улице Мон-Блан, указанный ему фермером.
— Кажется, это здесь, — размышлял он. Взгляд Пьера остановился на фундаменте.
— Эге, — произнес он, — вот то, что мне надо!
На пороге, выложенном каменными плитами, ясно виднелись следы крови.
— Да, это здесь, — решил Кожоль. — Ивон должен был пройти через эту дверь.
Не колеблясь больше, граф вошел в помещение лавки, где в это время был один Лебик.
«Ей-Богу, - подумал Пьер, — этот парень мог бы дотащить двух Бералеков!»
Великан оглядел его и спросил:
— Гражданин хочет купить духи?
— Нет, я хотел бы поговорить с врачом, живущим в этом доме.
— Но здесь нет ни врачей, ни жильцов, — рассмеялся Лебик своим дурацким смехом.
— А-а, — произнес Кожоль, — я думал, что больного перенесли сюда.
Как ни глуп был Лебик, он знал, что грозит за нарушение закона, и ни в коем случае не хотел подводить свою госпожу.Поэтому он сделал удивленное лицо и произнес:
— Какой больной?
— Да тот, которого принесли... Или, может, ты сам принес его утром?
— А, вы, вероятно, говорите о молодом человеке, которого ночью подкинули к нашим дверям?
— Да. Так что с ним стряслось?
— Я оставил его там, где нашел.
— Но это бесчеловечно!
— Но мы не хотим ссориться с полицией из-за укрывательства подозрительных лиц.
— В таком случае, кто же его поднял?
— Может быть, огородники, возвращающиеся с рынка...
— Итак, ты не вносил в дом молодого человека, чтобы оказать ему помощь?
— И не подумал...
В то время, как Лебик отвечал таким образом, взгляд Пьера отыскал на полу целый ряд мелких красных пятнышек. Но вместо того, чтобы сообщить приказчику о своем открытии, граф поклонился и сказал:
— Я, видимо, ошибся. Благодарю вас за сведения. И Кожоль вышел спокойным шагом.
Лебик, не желая волновать Лоретту, промолчал об этом посещении.А Пьер, шагая по улице, думал:
«Несомненно Ивон там! Но они боятся навлечь на себя подозрения. Поэтому, что бы я ни сказал, мне не поверят. Надо придумать иной способ пробраться в дом... Так... Кто мог знать о происшествии? Разумеется, врач! Эти люди должны были послать за врачами, живущими по соседству. Поскольку, если хотят, чтобы пришел хоть один, надо послать к нескольким. Так что мешает мне представиться врачом?! Ха, вон идет старичок, сразу видно, что это настоящий врач!
Пьер остановился, чтобы лучше рассмотреть маленького старика с белыми волосами, в золотых очках и в плаще каштанового цвета, накинутом поверх черного костюма. Он шел по улице, мелко семеня и опираясь на высокую трость, постукивая ею по мостовой.
«За милю можно разглядеть истинного врача», — подумал Кожоль.
Наконец, доктор поравнялся с Пьером, который собирался посторониться, чтобы дать ему дорогу. Но прохожий положил свою сухую руку на плечо молодого человека и вполголоса спросил его:
— Что тут делает граф Кожоль? Пьер удивленно воззрился на него.
— Да, — повторил старик, — что тут делает шуан Собачий Нос?
При втором вопросе Кожоль побледнел. Но прежде, чем он успел что-либо выговорить, незнакомец сделал рукой масонский знак. Граф расхохотался, с восторгом глядя на старика.
— Честное слово, вы единственный, кто может преображаться подобным образом! Клянусь, аббат, я никогда бы не узнал вас!
— Ш-ш-ш! — предостерег Монтескье.
Этот дряхлый старик на самом деле был аббатом Монтескье, человеком сорока лет, поставившим в тупик всю полицию Директории, ожесточенно преследовавшую его.
Надо заметить, что аббат тоже не бездействовал. Он организовал свою контрполицию, которая действовала в интересах роялистской партии и предупреждала его о всех ловушках и различных маневрах других партий, добивавшихся власти.
Аббат, не довольствуясь донесениями своих агентов, лично проверял их. В этот ранний час он бродил вокруг дома Иосифа Бонапарта, узнав, что он устраивает ночные сборища, участники которых расходились на рассвете.
Это жилье как бы специально было предназначено для тайных сборищ. Оно было расположено в квартале, где было всего несколько домов, и со всех сторон окружено садами и огородами.
Аббата эти ночные сборища не пугали.
— Бонапарты думают о лакомом кусочке для своего братца, — пробурчал он себе. — К счастью, их герой сейчас в Египте и возвратиться не сможет, разве что дезертирует из армии, которую сам же увлек в эту авантюру. Раньше, чем он задумает вернуться, я куплю Барраса вместе со всеми сообщниками, и шутка будет сыграна!
Возвращаясь из своего обхода, он и заметил Кожоля, которого хорошо знал, так же как и других командиров шуанов.
Аббат повернулся к стене, ограждавшей в этом месте улицу, и сделал вид, что читает объявления. Кожоль также уставился в какую-то афишу.
Они продолжали разговор, делая вид, что не обращают внимания друг на друга.
— Повторяю свой вопрос, граф, что вы делали в этом квартале?
— Я ищу друга. Сегодня ночью он попал в какую-то ловушку, возвращаясь с бала.
— Его имя?
— Шевалье Бералек.
— Так скоро! — невольно вырвалось у аббата.
— Так вы знали об опасности, угрожавшей Ивону? — спросил Кожоль, немало удивленный этим восклицанием.
— Именно я и дал ему это поручение, — холодно отвечал Монтескье, — и оно уже стоило жизни троим нашим.
Монтескье, не дороживший своей жизнью, точно так же относился к чужим. Кожоль молчал.
— Итак, он умер? — спросил аббат.
— Нет, но положение его очень тяжелое. Кожоль рассказал все, что он смог узнать.
— Что за люди, напавшие на него? — продолжал расспрашивать аббат.
— Не знаю. Известно только то, что на месте драки остался обезображенный труп одного из бандитов.
Аббат задумался.Минуту спустя он спросил:
— Знаете ли вы о деле, порученном Бералеку?
— Кое-что он мне рассказал.
— Это правда, что вы друзья детства и что между вами не было тайн?
Кожоль собрался защищать Ивона, но аббат не дал ему заговорить.
— Но, граф, я не осуждаю вашего друга хотя бы потому, что именно благодаря этому мы можем найти его след, — произнес Монтескье, угадавший мысли Кожоля.
«Он прав, — подумал Пьер, — как бы я его теперь мог найти иначе!»
— Как вы считаете, кто мог его подобрать? — спросил аббат.
— Не знаю. Вначале я думал, что это был приказчик. Но потом я понял, что незнакомый спаситель положил его на крыльцо, а хозяйка этого магазинчика приказала приказчику заняться им.
— И вы уверены, что шевалье действительно в этом доме?
— Убежден. Но они боятся признаваться в этом.
— Слушайте, граф... Сейчас вы дойдете до бульвара и подождете меня там. Я осмотрю пока дом и решу, что нам делать дальше.
Кожоль направился к бульвару. Дойдя до него, он обернулся.Улица Мон-Блан была перед ним, как на ладони. Он увидел аббата, все еще читающего объявления. Затем тот двинулся к нему тем же мелким старческим шагом.
Поравнявшись с домом под номером двадцать, аббат, не замедляя шага, поднял глаза и увидел вывеску. Она состояла из трех слов: «Косметический магазин Сюрко».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28