Они ударили по рукам. И за двенадцать франков Од стал обладателем своей судьбы, так как дальше началось совсем уже непредвиденное. Во-первых, она отучила его от пьянства, во-вторых, приучила к систематической работе и сделала его автором знаменитого «Кадета Русселя». Она родила ему любимых детей. И они прожили вместе тридцать восемь лет.
Просим извинить нас за столь длинное отступление. Итак, вернемся к разговору, подслушанному Кожолем.
— Так вы, — продолжал Уврар, — решили посмеяться над нами...
— Да, да, да, мой милый-премилый толстячок, — отвечал целый хор женских голосов.
Надо отметить, что богатство Уврара и его приятеля Сегэна, в отличие от многих сомнительных состояний, было вполне заслуженным. Они изобрели новый способ дубления кож и получили привилегию снабжать этим материалом
армию. Но то, как они тратили эти деньги, буквально транжиря их на зависть многим, обеспечило их немалым количеством
врагов.В то время как ужинавшие в нижнем зале болтали подобным образом. Кожоль раздумывал, как бы ему выбраться из этого дома.
Разговор внизу между тем продолжался.
— Кстати, а почему нет Сегэна? — спросил кто-то.
— Видимо, отдыхает после вчерашнего сумасбродства, — отвечала Пуссета, — кстати, вы еще не знаете, что он вчера вытворял?
— Ну расскажите же, милочка!...
— Так вот. Вчера Сегэн решил устроить бал. Наприглашал кучу людей. Принимал он их, по своему обыкновенно, в ночных туфлях, халате и ночном колпаке. Но самое ийтересное было Потом! Когда гостей собралось довольно много, он выпустил из псарни тридцать своих гончих и пустил в залы зайца. Сам же трубил в охотничий рог! Можете представить, что там началось?!
Гости восторженными криками приняли эту историю.
А Кожоль? Кожоль имел неосторожность сесть в кресло... Проснулся от того, что перед ним стояла очень красивая блондинка и хохотала.
— Ну вот, милостивый государь, теперь, когда вы окончательно проснулись, может быть, вы мне объясните, как вы оказались в спальне дамы, с которой вы совершенно незнакомы?!
— Охотно, мадемуазель Пуссета!
— Вам известно мое имя?
— Еще бы, я целый час слушал разговор ваших гостей.
— Почему же вы не спустились к нам поужинать? — удивилась она.
— В качестве кого?
— Действительно, я ведь позабыла спросить, кто вы такой?
Мадемуазель Пуссета уселась на подлокотник кресла и с комической серьезностью произнесла:
— Ну так отвечайте же, мой милый!
— О, это уже лесть, — скромно ответил Пьер.
— Вы что, считаете, что точно так же я бы встретила, скажем, трубочиста, обнаружив его в своей спальне?!
— Ну хорошо, хорошо, я раскаялся, — смеясь, отвечал Кожоль.
— Значит, я буду вас позывать «милым мальчиком», — решила Пуссета.
Дело в том, что хотя Пьер и не обладал красотой Ивона,сложен он был не хуже.
— Ну, продолжим наше знакомство. Так каким образом вы сюда попали?
— Через стену.
— Ну, это уж слишком, ведь двери этого дома всю ночь открыты!
— Да. Но я попал сюда не с улицы. Я попал сюда из Люксембургского сада.
Мадемуазель Пуссета широко открыла глаза.
— Что же вы там делали ночью? Уж не влюбились ли вы в какую-нибудь статую?
- Нет, я всего лишь бежал от ярости одной дамы, на свидание с которой явился...
— Вы были слишком щепетильны?
— Нет, я был слишком настойчив.
— И она рассердилась?..
— Да, я перешел все границы!
— О, — произнесла Пуссета, глядя на Кожоля с испугом. — Значит, и меня вы ожидали...
— О, нет!.. — воскликнул Пьер.
— Ну, конечно, — довольно сухо произнесла она, - я не стою труда...
- Да что вы, Пуссета, вы прекрасны, но я думаю...
— Вы думаете?
— Я влюблен в даму, с которой только что говорил!
— Еще что-нибудь в этом же роде! — насмешливо воскликнула блондинка.
Но в конце концов она снова повеселела.
— Ладно, предположим. Это я еще могу допустить. Я сама бы была в отчаянии, если бы что-нибудь помешало моей привязанности к Шарлю.
— А! Так его зовут Шарль! Откровенность за откровенность. Это тот, который охотился за зайцем на балу? Сегэн!
— Сегэн? О, это старая история, — быстро проговорила молодая женщина.
— Ну, Шарль не менее богат, — возразил Пьер, окидывая взглядом убранство спальни.
— Я не знаю. Но его торговля, по-видимому, идет неплохо, он никогда мне ни в чем не отказывает.
— Да какая же сейчас торговля, когда все вокруг так скверно?
— А контрабанда английских товаров?! Конечно, деньги ему даются нелегко, он постоянно в разъездах. Но всегда, когда он попадает сюда, он самый дорогой человек, — взволнованно говорила Пуссета. Так говорят о том, когда действительно любят.
— Но... Шарль... Это ведь так неопределенно. Кто же он такой? — спросил граф.
— Он никогда мне не рассказывает, да я и пс спрашиваю, так как понимаю, что я действительно болтушка. Вы уже убедились, видимо, в этом. Да я и не хочу ничего знать. Сейчас это может оказаться слишком опасным. Я люблю Шарля, и он меня обожает. Этого вполне достаточно для счастья. Я рассчитываю па его искренность, цо никогда ее
от него не требую.
Столько было искренней доброты и любви во всем, что говорила эта женщина, что Пьер, глубоко тронутый, взял ее за руку и проговорил:
— Мадемуазель Пуссета, вы добрая, восхитительная женщина!
А про себя подумал:
«Должно быть, ее Шарль какой-нибудь ссыльный, вернувшийся втихомолку и пытающийся контрабандой верпуть свое утраченное состояние».
Дело в том, что в то время контрабанда была одним из многих средств сделать серьезное состояние. Все лионские фабрики, разрушенные осадой, были закрыты. На юге Франции вся шелковая промышленность была разрушена.
Торговле нечем было разжиться. Появился спрос на английские ткани. И английская контрабанда расцвела пышным цветом. Мадемуазель Пуссета встала со своего кресла и приоткрыла занавески из толстого бархата, закрывающие окна.Солнечный свет ворвался в комнату.
— Теперь уже точно никто не скажет, что я ложусь спать с курами! Ну, прекрасный незнакомец, вам пора удалиться. Опасность исчезла вместе с ночью. И мое гостеприимство больше не может быть для вас полезным.
- Увидимся ли мы когда-нибудь?
— Но ведь вы можете всегда увидеть меня в «Театре Трубадуров»!
— А вы отказываетесь принимать меня?
— Безусловно, нет! Но только в нижнем зале, где бывают все мои друзья. А здесь — никогда. Сюда имеет право приходить только мой Шарль.
— Он очень ревнив?
— Я не знаю, у меня не было повода убедиться в этом.
— Никогда?
— Но это действительно так!
— Ну, прощайте, моя красавица! — и граф направился к выходу.
— Прощайте, мой новый друг! Подойдя к двери, Пьер обернулся.
— А вы совсем не любопытны.
— Отчего вы так решили?
— Вы даже не поинтересовались, как меня зовут.
— А зачем? Я не хочу знать ничего лишнего. У меня была приятельница, которая в минуту забывчивости произнесла одно имя. Человек, который его носил, на следующий день оказался на гильотине. Я запомнила этот урок. Если хотите, назовите себя каким-нибудь прозвищем.
— Собачий Нос!
— Что ж, звучит довольно забавно. Пусть будет так. Прощай же, Собачий Нос!
Пуссета прямо-таки задыхалась от смеха.
— Но это «прощай» слишком холодное.
— А, я знаю чего вы хотите, господин Собачий Нос! Вы ждете поцелуя? Так и быть, вы его получите!
Кожоль наклонился к белоснежному лбу, который ему подставила молодая женщина, но в это время Пуссета отскочила с криком:
—Шарль!
Граф обернулся. На пороге спальни стоял молодой человек лет тридцати, высокого роста, с энергичными чертами лица, отливавшего матовой белизной кожи, с огромными черными глазами.
Пуссета наивно продолжала:
— Шарль, милый! Этот господин благодарил меня за гостеприимство, которое этой ночью я ему оказала.
Кожоль решил, что ему явно нечего тут делать и направился к двери. Проходя мимо Шарля, он поклонился ему.Молодой человек внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал.
Мадемуазель Пуссета бросилась ему на шею. Она счастливо бормотала:
— Ну обними же меня, мой милый!
Но молодой человек продолжал неподвижно смотреть на дверь, за которой скрылся Кожоль.
Выбравшись на улицу, Пьер размышлял на ходу:
— Этот бледнолицый так пристально смотрел на меня. Кажется, бедняжке Пуссете предстоит убедиться, ревнив ли ее Шарль.
Но через минуту он уже забыл и о Шарле, и о Пуссете.
— Итак, Елена приняла меня за Ивона. Теперь я знаю это совершенно точно. Следовательно, она постарается разузнать о нем все и, безусловно, доберется до гостиницы. Ну, попробуем извлечь из этого как можно больше пользы. Может быть, тогда она и простит мне этот подлый обман.
Кожоль рассмеялся.
— Елена не знает меня. Следовательно, я свободно могу ей представиться. Она не сможет меня презирать за то, что я хочу влюбить ее в себя!
Обдумав таким образом план, граф дошел до гостиницы. Известил хозяина о своем отъезде. Разыграл комедию с печаткой. И, взяв с собой также вещи Ивона, через два часа поселился в маленькой гостинице на улице Шантерен.
— Мне кажется, здесь не особенно весело, — сказал он хозяину гостиницы, зашедшему к нему в комнату.
Тот молча указал рукой на окно.
— Вы правы, но против нас расположено жилище генерала Бонапарта, который сейчас в Египте.
Оставшись один, Пьер воскликнул.
— Кажется, я могу, наконец, отоспаться! И, положив голову на подушку, он пробормотал:
— Я обожаю Елену. Я заставлю ее полюбить меня. Для полного счастья мне не хватает только Бералека...
Сон сморил его почти мгновенно.
Если бы Пьер побольше знал о счастливом любовнике мадемуазель Пуссеты, он вряд ли бы смог говорить о счастье...
ГЛАВА 12
Устраиваясь в гостинице «Спокойствие», Пьер руководствовался тем, что улица Шантерен расположена совсем рядом с улицей Мон-Блан, то есть той самой улицей, на которой находился Ивон и куда запретил показываться ему Монтескье.
Гостиница находилась рядом с домом, принадлежащим Наполеону. Он купил его за несколько дней до того, как сочетался странным браком с женщиной, которая была старше его на шесть лет. Но в то время, как Наполеон через год стал старше на этот самый год, Жозефина, с помощью свидетельства о рождении умершей младшей сестры, помолодела на пять.
Эта женитьба оказалась удачной, так как благодаря ей он снискал расположение Барраса, и тот вытащил его из бедности и безвестности. Незадолго до этого тому приходилось напрашиваться к друзьям на обед, так как у него не всегда хватало денег даже на это. В числе таких друзей был и крупнейший трагический актер Тальма. В тысяча семьсот девяносто шестом году Тальма продал Бонапарту дом, куда за несколько месяцев до того тот приходил обедать.
Мадам Бонапарт, которой муж, отправляясь в Египет, запретил все шумные удовольствия, столь любимые ею, на протяжении двух лет вела довольно однообразную жизнь в этом мрачном доме, расположенном между дворцом и
«садом. А аллея между двумя домами упиралась прямо в фасад гостиницы «Спокойствие», где поселился Кожоль.Кода Пьер открыл глаза, была уже ночь. В комнате было темно.
— Черт возьми, — сказал он, — у меня нет огнива, чтобы зажечь огонь, я не знаю, где расположена дверь. Однако, надо найти то или другое, так как не могу же я сидеть в темноте!
Он вскочил с постели, однако вдруг остановился в изумлении.Как раз напротив того места, где он стоял, в самой середине стены светилась маленькая точка. Пьер сообразил, что это отверстие в другую комнату, где горит свет.
— Здесь явно жил кто-то чрезмерно любопытный, надо будет обязательно заткнуть эту дыру, она очень подозрительна.
Молодой человек насторожился и стал прислушиваться к странным звукам, напоминающим визг пилы.Он подошел к отверстию.«Вчера в Люксембурге, сегодня в гостинице, — думал он, — кажется, сама судьба заставляет меня подсматривать».
Он увидел мужчину около сорока лет, сидящего за столом, на котором стояла лампа и были разложены инструменты. Человек пытался вставить в отверстие бочонка ружейный ствол.
В это время в дверь его номера постучали. Человек быстро собрал инструменты и сложил их в ящик стола, ружейный ствол сунул под матрац, а бочонок за занавеску.
Но стук явно был условным, и тот успокоился. Он открыл дверь своему посетителю. Тот тихо вошел.
— Ну, Булаиже, — спросил пришедший, — как идет ваша работа?
— Движется, господин Томассэи! Завтра я вам доставлю одну вещицу.
— И вы ручаетесь за ее действие?
— О, от этого подпрыгнет вся Директория!
— Прекрасно! Кожоль молчал и думал:
«Этот Томассэн... Кажется, я знаю его голос... Как бы мне его увидеть?»
Наконец, он разглядел дюжего краснолицего человека. Волосы его были тронуты сединой, одет он был как зажиточный землевладелец.
— Нет, я его не знаю, — разочарованно произнес Пьер. Но в эту минуту на лице крестьянина появилось столь знакомое Кожолю выражение, что он чуть не вскрикнул от изумления.
— Я узнал его! Аббат Монтескье!
— Видите ли, Буланже, — сказал мнимый крестьянин, — я попал в довольно-таки неудобное положение, Дело в том, что сейчас возвращаются эмигранты, а я с несколькими друзьями купил кое-что из национализированного имущества. Так... никуда не годные замки, разве что на продажу кирпича и земель, на которых они выстроены. Может быть, для того, чтобы эти благородные пришельцы не стали их
реставрировать, стоит взорвать эти развалины. Потому что, если нанимать рабочих, это будет слишком дорого. Я приехал в Париж отыскать мастера, и мне дали ваш адрес. Я надеюсь, что вы справитесь с этим проектом, и все, что должно быть уничтожено, будет сделано быстро.
Буланже достал свой бочонок и положил его на стол, поближе к свету.
— Вот взрывное устройство. Под основание закладывается порох, в отверстие вставляете ружейный ствол, в который заправлено огниво. Аппарат кладется куда угодно, в нем есть шнур произвольной длины, этот шнур и приводит аппарат в действие.
— Может быть, стоит заменить шнур фитилем?
— Фитиль может погаснуть или гореть слишком медленно. В этом случае вы можете захотеть взглянуть, все ли в порядке и в результате замок может обрушиться вам на голову.
— Сколько надо пороха, чтобы взорвать, скажем, флигель какого-нибудь здания?
— Поместите бочонок под фундамент любого здания и сообщите мне о результатах.
— Но ведь если смешать картечь с порохом, то получится страшный взрыв! — предположил аббат, слишком ужасаясь, чтобы можно было поверить в его искренность.
— О, да! За один раз можно уничтожить человек сто, или тряхнуть целый квартал, — подтвердил Буланже.
— Стоило бы предложить кое-кому поиграть с подобной штукой, — со смехом сказал аббат.
— О, особенно если учесть, что потянуть за шнурок можно совсем незаметно для других!
— Ну, а, скажем, если я сторожу кого-то, кто должен проехать в повозке по улице, а мы находимся здесь же, то как можно уберечься?
«Какому же дьяволу готовит он этот маленький праздник? » — подумал Пьер.
— Итак, — продолжал аббат, — вечером, на узкой улице... Я ставлю тележку с устройством, но оставляю свободный проход повозке моей жертве. Затем я беру шнурок и протягиваю его поперек улицы, примерно на высоте груди лошади, привязываю шнурок к противоположной стороне и спокойно иду дальше. Лошади налетают на шнурок — и;.. готово! Враг разлетелся на тысячи кусочков!
Мастер слушал аббата внимательно.
— Да, — сказал он, — но для этого слишком многое должно совпасть.
Буланже вынул из кармана часы и посмотрел на них.
— О! — сказал он. — Жена будет беспокоиться, она ждет меня к ужину.
— Она знает, что вы ходите сюда?
— Нет. Я ей сказал, что работаю в Венсенском форту для снабжения Республики военными принадлежностями. Она не любит, когда я работаю дома. И, пожалуй, она права. Она боится за себя и детей, когда я вожусь с порохом. Бедная женщина, она так пугается...
— Кстати о порохе, — сказал аббат, — купите его и для меня, потому что я не разбираюсь в этом деле. Возьмите это на себя.
И господин Монтескье подал Буланже сверток с луидорами.
— Но тут в десять раз больше, господин Томассэн!
— Ничего, мы посчитаемся после. Так возьмите... и — до завтра...
— Нет, завтра я не работаю, я обещал жене и детям, что проведу этот день с ними.
— Ну тогда — послезавтра, — сказал аббат.
— Хорошо, — согласился мастер, спрятал деньги в карман и ушел.
Кожоль оставил свой наблюдательный пункт, желая проверить, пойдет ли аббат следом за мастером. Но на лестнице раздались шаги только одного человека.
«Значит, аббат остался, — решил граф. — Интересно, что он теперь будет делать?»
И он снова занял свой наблюдательный пост. Но не увидел ровно ничего.
«Уж не заделал ли он отверстие?» — подумал молодой человек.
Он ощупью добрался до камина, достал маленькую палочку и принялся ковырять ею в отверстии.
Палочка без всякого труда вошла в отверстие на всю свою длину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28