— Так пойдет, за двое суток доедем,— обрадовался Петр.
— Дальше так не пойдет,— возразил шофер.— Это пока по ровной дороге ехали, а вот скоро горы пойдут, там шибко не разгонишься...
Петр достал из дорожной сумки снедь, заботливо уложенную Глафирой Федотовной. В сумке было множество кульков и пакетов. Петр отобрал десяток пирожков (помнится, с мясом), вареную курицу и выложил все на стол.
— Не ко времени,— сказал Иван Кириллович.— Всю эту благодать вы спрячьте до вагона. Вот там, в поезде, она нам очень даже сгодится.
— А здесь?
Иван Кириллович улыбнулся:
— Попробуйте откусить.
И тут только Петр установил, что и пирог и курица по твердости не уступят граниту.
— Как же быть?
— Не тревожьтесь. Все предусмотрено. Видите, на плите котелок? Я его только что поставил, но через пару минут он закипит. А еще через пару минут еда будет готова.
Сомневаться в том, что еда будет, у Петра не было оснований (не станет же серьезный человек словами сорить!), но вот как это через пару минут — непонятно...
Меж тем, пока вода в котелке закипала, Иван Кириллович достал из своего рюкзака продолговатый холщовый мешочек, развязал его и, дождавшись, когда вода забьет ключом, быстро сыпанул туда одну за другой несколько горстей некрупных шариков цвета, как показалось Петру, слоновой кости.
— Пельмени,— пояснил .Иван Кириллович.
Ну конечно, пельмени. Их здесь делают впрок и замораживают. Как это Петр не сообразил попросить, чтобы и ему приготовили в дорогу пельмени?.. Правда, пельмени, которыми его кормила иногда Глафира Федотовна, были куда крупнее. Поэтому он сразу и не догадался, что это такое.
— А почему они мелкие? — спросил он Ивана Кирилловича.
— В этом весь смак,— ответил тот.— Пельмень должен быть не больше ногтя. Тогда он быстро сварится, но не разварится.
В котелке снова забило ключом. Иван Кириллович суконной варежкой приподнял котелок за дужку, подержал несколько секунд и снова опустил на плиту. Потом повторил эту несложную операцию, потом еще раз повторил, после чего снял котелок с плиты и поставил его на стол.
— Варить до третьего ключа,— пояснил он Петру.— Вот
еда и готова. И скажу вам, незаменима в дороге. Быстро и сытно. И первое, и второе. И хлеб, и мясо. А кроме того, вкусно. Прошу к столу.— И вручил Петру большую деревянную ложку.
Петр готов был поклясться, что вкуснее ничего в своей жизни не едал, о чем и сказал Ивану Кирилловичу.
— Это хорошо, что понравилось,— заметил тот.— Этими харчами нам довольствоваться всю дорогу.
— Хорошо бы растянуть ее подольше,— весело отозвался Петр, продолжая уписывать за обе щеки.
На третий день еще засветло приехали на станцию Большой Невер. Иван Кириллович был здесь не первый раз и поэтому все переговоры со станционным начальством взял на себя.
Начальник станции, пожилой уже и беспредельно уставший человек, сказал, что ближайший поезд на Москву будет ночью, что билеты он продаст, но вот гарантировать, что приезжие сядут в вагон, не может. Поезда переполнены, и очень часто проводники, особенно на малых станциях, даже не открывают тамбуры вагонов. Он посоветовал обратиться за содействием к военному коменданту.
Техник-интендант второго ранга, которого Иван Кириллович предусмотрительно именовал старшим лейтенантом, сперва и разговаривать не хотел: гражданские пассажиры не по его части. К счастью, в командировочном предписании Ивана Кирилловича сказано было, что груз, который ему поручено доставить в Москву, «имеет важное оборонное значение». Пришлось коменданту принять это во внимание.
Завершились переговоры тем, что военный комендант дал указание дежурному патрулю проследить, чтобы открыли тамбур в одном из плацкартных вагонов.
— А ежели не откроют? — хмуро спросил боец.
— Прав своих не знаешь?.. Держи поезд, пока не откроют! — И, повернувшись к просителям, комендант добавил: — Тамбур вам откроют. А уж как вы сядете — дело ваше.
— Невеселое дело... — заключил Петр, когда они вышли от военного коменданта.
— Все в порядке! — успокоил его Иван Кириллович.
— На что вы надеетесь?
— Вы, по-видимому, не разглядели моих грузчиков?.. Так вот, они нас и посадят в вагон. Если, конечно, тамбур нам откроют.
Пассажирский в сторону Москвы пришел вскоре после полуночи. Как и предсказывал начальник станции, тамбуры всех вагонов были закрыты.
Боец комендантского патруля подошел к вагону и требовательно постучал? Никто не отозвался. Тогда боец стукнул прикладом по оконной раме, так что стекла зазвенели. В темном окне показалось лицо проводника. После обмена репликами проводник открыл дверь в тамбур и, не опуская подножки, сообщил, что мест в вагоне нет.
Высокий грузчик (надо сказать, самый высокий, потому что и второй был гренадерского роста), не теряя времени на разговоры, рывком поднялся в тамбур и отодвинул проводника в сторону.
— Заходите!
Иван Кириллович, за ним Петр и второй грузчик с рюкзаком в руках поднялись в тамбур и, следуя за первопроходцем, прошли в вагон. Проводник не солгал. Все нижние и верхние полки были заняты. Но отыскалось несколько не занятых еще багажных полок.
— Придется ехать на третьем этаже,— посетовал Иван Кириллович.
Грузчики закинули наверх багаж, пожелали отъезжающим счастливого пути и покинули вагон.
— Без вас я бы не уехал,— признался Петр.
— Уехали бы,— махнул рукой Иван Кириллович,— разве что, может быть, с меньшим комфортом...
Людей, которые старше тебя и опытнее, надо слушаться. Истина эта, казалось бы, неоспорима. Во всяком случае, Петр не стал бы ее оспаривать, однако же поступил вопреки ей.
Как только приехали в Большой Невер, Петр тут же снял «ужасные» валенки с громоздкими галошами и вместе с овчинным тулупом оставил их у начальника станции. А сам переобулся в щегольские хромовые сапожки, вполне уместные для Москвы, но настолько щегольские, что ни о шерстяных носках, ни о теплых портянках не могло быть и речи.
Иван Кириллович посоветовал Петру восстановить статус-кво, то есть облачиться снова в валенки и переобуться только перед посадкой. Петр нашел какую-то отговорку и остался в своих хромовых, хотя ноги, за двое суток привыкшие к валенкам, жутко мерзли.
Наказание за строптивость последовало самое суровое. Едва успев забраться на свой третий этаж, Петр почувствовал смертельный озноб, потом его кинуло в нестерпимый жар. Иван Кириллович потрогал его пышущий лоб, порылся в своем необъятном рюкзаке, достал градусник и сунул Петру под мышку. Перевалило за сорок...
— Дофорсился!.. — процедил сквозь зубы Иван Кириллович и выругался истинно по-геологически...
Заставил Петра проглотить три таблетки аспирина и вслед за тем поднес почти полстакана неразведенного спирта. Оглушенный Петр забылся тяжелым сном.
Уже под утро очнулся и застонал. Мучительно болела, просто раскалывалась голова, перехватывало дыхание. Он жадно хватал открытым ртом спертый, почти лишенный кислорода воздух. Последние силы оставили его...
Иван Кириллович зажег спичку, разглядел искаженное болью и отчаянием лицо Петра. Спрыгнул с полки и стащил его вниз. Здесь было не так жарко и душно. Но больному все равно не хватало воздуха, он судорожно открывал рот, как выброшенная на берег рыба. Иван Кириллович подтащил Петра к бачку, заставил выпить кружку воды и выволок его в тамбур.
И только здесь, хватив полной грудью свежего прохладного воздуха, Петр словно сбросил с себя тягостное оцепенение. Холодный пот обильно оросил его лицо, он окончательно пришел в себя и задышал ровно и спокойно.
— Дешево отделались,— сказал Иван Кириллович Петру, когда градусник подтвердил, что худшее позади. Помолчал и добавил: — Я тоже хорош! Вкатил вам такую дозу. А если бы у вас сердчишко оказалось слабое?..
— Сердце у меня хорошее,— ответил Петр с виноватой улыбкой.
За неделю, проведенную в пути, Петр окончательно выздоровел, и к Москве путешественники подъехали в полной форме.
Рассчитывать на место в гостинице не приходилось, поэтому оба заранее позаботились о пристанище. Иван Кириллович собирался остановиться у старого приятеля в одном из сретенских переулков, а Петру дано было письмо к тетке Зинаиды Тихоновны, которая проживала в собственном домике в подмосковном городе Пушкино.
Впрочем, на город он был вовсе не похож. Всего несколько двухэтажных каменных домов окружали привокзальную площадь, а чуть отступя от нее шли вовсе пустые улицы. Над высокими сугробами торчали лишь верхушки решетчатых оградок. Дома, почти подряд деревянные, одноэтажные, скрывались в глубине приусадебных участков и утопали в сугробах по самые наличники окон.
Однако же на каждой калитке висела жестяная табличка с номером, и Петр довольно быстро добрался до цели. С трудом открыв занесенную снегом калитку, по узкой, не прокопанной, а протоптанной тропке Петр дошел до затаившегося среди обступивших его деревьев и кустов деревянного домика и, дернув за шнурок колокольчика, известил хозяев о своем прибытии. Дверь, ведущую в холодные сенцы, открыла пожилая женщина в наброшенной на плечи стеганке.
— Вы Полина Петровна? — спросил Петр, хотя женщина совсем не была похожа на ту, что сидела на фотокарточке рядом с девочкой, которая потом стала Зинаидой Тихоновной.
Женщина, заметно потрясенная великолепием волчьей дохи, ответила не сразу.
— Привез вам поклон от Зинаиды Тихоновны,— сказал ей Петр.
— От Зиночки!.. — воскликнула женщина.— Вы, значит, оттуда?..
— Из Приленска,— подтвердил Петр.
— Проходите, проходите... — заторопилась женщина. Она отступила в сторону, пропуская гостя.
— Сегодня приехали? — спросила Полина Петровна, когда гость снял свою великолепную доху, после чего выяснилось, что он вовсе не столь уж громоздок.
— Прямо с поезда.
— Тогда обождите минутку, сейчас кормить вас буду.
— А потом я вас,— сказал Петр и подмигнул хозяйке: он хорошо знал, каково в Москве с продуктами.
Расстегнул ремни на объемистой сумке и достал оттуда несколько кульков с разными крупами, солдатский котелок, полный застывшего топленого масла, и завернутый в пергаментные листы пласт слегка розоватого свиного сала. Выложил все это аккуратно на стол.
— Да что вы... да зачем это?..
— Это не я,— весело отозвался Петр.— Это Зинаида Тихоновна вам прислала.
— Спасибо вам, спасибо...
Полина Петровна поставила на стол сковороду с жареной картошкой, которая после того, как ее сдобрили кусочком масла из солдатского котелка, стала еще вкуснее. Тем более что, не обращая внимания на протесты хозяйки, гость налил и ей и себе по наперсточку неразведенного спирта.
Ели картошку вместе. Полина Петровна тоже еще не завтракала: с утра отправилась на рынок, меняла пайковую махорку на съестное.
— Ну и как, Полина Петровна, удачно?
— Да кто его знает... — вздохнула она.— Мне махорка-то ни к чему. Знала бы, что гость приедет...
— Не беспокойтесь, Полина Петровна, у меня табачок запасен на всю поездку.
Позавтракав, Петр осведомился, как пройти в райвоенкомат, и сказал хозяйке, что после того, как встанет на воинский учет, сразу же отдаст ей паспорт для прописки. Полина Петровна спросила, как будет он отоваривать свои продовольственные карточки: харчиться в столовой или выкупать в магазине?
— Вас попрошу, Полина Петровна, когда свои будете выкупать, мои тоже прихватите.— Петр отдал ей продовольственные карточки.
Дежурный в райвоенкомате внимательно просмотрел все документы Петра, особенно военный билет, потом вернул ему паспорт, служебное и командировочное удостоверения, а с военным билетом Петра прошел в кабинет к военному комиссару. Возвратясь, сказал Петру:
— Вы поставлены у нас на временный воинский учет. Без нашего разрешения из пределов Москвы и его пригородов не выезжать.
В наркомате в первый же день подтвердились худшие опасения Петра. В управлении материально-технического снабжения ему прямо сказали: пусть радуется, что два вагона экстракта уже проскочили за Урал. Возвращать их оттуда бессмысленно, и они дойдут в конце концов до Приленска. Но на большее пусть не рассчитывает. Что же касается поставок на сорок третий год, то об этом говорить еще рано: никому не известно, что будет через год... И сколько ни бился Петр, доказывая, что от поставок Приленского кожкомбината зависит успех работы многих оборонных объектов Крайнего Севера, никто доводов его всерьез не принял.
На следующий день Петр пробился на прием к наркому.
Не так-то легко удалось это ему. Сперва строгая женщина, сидевшая за столом возле двери, ведущей в кабинет наркома, решительно отказала ему: «У наркома весь день расписан». Но Петр твердо решил, что из приемной не уйдет, в крайнем случае перехватит наркома: выйдет же тот рано или поздно из кабинета.
Когда строгая женщина смирилась с мыслью, что ей не выпроводить Петра, он предпринял следующий шаг. Написал на листе бумаги крупно и разборчиво: «Директор кожкомбината из города Приленска. Прошу принять по очень важному вопросу». Положил бумагу перед строгой женщиной и сказал ей:
— Положите, пожалуйста, на стол наркому.
Бумага попала на стол к наркому, и, к великому удивлению строгой женщины, тот ответил, что примет приленского директора, и назначил время приема.
А Петр особенно и не удивился. Не каждый же день приезжают в наркомат с того, можно сказать, конца света. Аудиенция у наркома была весьма непродолжительной. Да, наркомату известно, что Приленскому кожкомбинату сократили поставку экстракта... Известно, что комбинат выполняет важный специальный заказ... Рассчитывать на то, что положение существенно улучшится в ближайшее время, нет оснований... Конечно, при всех условиях план, особенно по спецзаказу, должен быть выполнен... Пересмотреть технологию, максимально использовать местные ресурсы... В конечном счете все зависит от инициативы и самоотверженности в труде... Убеждены, что коллектив и руководство комбината с честью выполнят свой гражданский долг...
Петр шел по длинному коридору меж обступивших его с обеих сторон высоких и мрачных дверей и вспоминал, как много, лет назад он тоже приезжал в Москву, тоже прорывался к наркому (в другом здании, к другому наркому, совсем по другому поводу) и также услышал в ответ самые правильные слова...
А что еще он мог услышать? Если бы он сам сидел в кресле наркома, что бы он ответил такому просителю? То же самбе. А почему он ждал от наркома иного ответа? Какими сверхчеловеческими свойствами он его наделил? И может быть, в первый раз Петр как бы со стороны взглянул на него и на себя. Он, директор предприятия, пришел к нему, наркому, пожаловаться, посетовать на то, что оказался в трудном, по его субъективному мнению, безвыходном положении И ждал От него,
наркома, что тот вызволит его из беды, придумает ему спасение. А придумать-то должен он, директор предприятия, сам!.. Если бы он пришел к нему и сказал: «Вот мои трудности. Чтобы их преодолеть, нужно сделать то-то и то-то. Это я могу осуществить сам, а тут мне нужна ваша помощь. Вот почему я к вам пришел». Тогда и наркому было бы что ответить ему, кроме бесспорно правильных слов...
Впрочем, была польза и от сегодняшнего разговора: он выяснил точно положение дел и понял, что надо делать ему самому. А это не так уж и мало...
И, как оказалось, это еще не все. Петр добрался уже почти до конца коридора, когда одна из высоких дверей, с которой он поравнялся, открылась и из нее вышел... Саша Дерюгин.
Саше Дерюгину было о чем порассказать. Поэтому сразу после того, как опрокинули по первой стопке «со свиданьицем», он полностью завладел нитью разговора. Не успел только сообщить, что в Москву перебрался вскоре после отъезда Петра в Приленск. Перебрался не по своей инициативе, а по воле начальства: забрали в кожевенно-обувной главк наркомата на должность начальника технического отдела.
И тут в дверь постучали. Очевидно, знакомым стуком, потому что Саша, оборвав речь на полуслове, вскочил с места и, воскликнув: «Вот это кстати!» — устремился к двери.
И вошел, как всегда, статный и осанистый... Михаил Иванович Михайлов, технический руководитель Прикамского кожзавода.
— День чудесных совпадений! — возопил совершенно потрясенный Петр.
— Чудесное совпадение одно,— возразил Александр Ефимович.— Я в наркомате бываю теперь раз в год, ты, наверно, не чаще. И вот встретились все же. А с Михаил Иванычем мы почти каждый день видимся... Одну рюмашку можно, Михаил Иваныч?
— Если только одну, и ту неполную,— ответил Михаил Иванович, присаживаясь к столу.
Естественно, Петру пришлось коротко повторить, как и почему он очутился в Москве, а после этого Саша Дерюгин продолжил свое повествование:
— Я уже сказал, что переехал в Москву без большой охоты. К Прикамску я привык, да и по характеру у меня лучше ладится в цехе, чем в главковском кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44