Теперь, то есть после перехода на «плоский крой», следовало бы передать раскройный цех в ведение обувной фабрики, но так как он располагался на территории кожзавода — более чем в двух километрах от нового здания фабрики,— то и остался в подчинении технорука кожзавода.
Возможно, что это было в какой-то степени резонно в административном отношении, но уж совсем не логично с точки зрения технологии и организации производства. И служило постоянной причиной препирательств между техническим руководством завода и фабрики». Как всегда, в конечном счете все шишки валились на голову начальника раскройного цеха.
В этой неблагодарной должности состоял тогда пожилой уже человек, опытный производственник Евстафии Лукич Кручинин. Был он из старых опытных раскройщиков, многолетней работой и примерным усердием поднявшийся до хло-
потной должности мастера и в конце концов — хоть и не имел технического образования, да и общее закончилось на четвертом году обучения — назначенный начальником цеха. Инженерная должность не добавила форсу Евстафию Лукичу: галстука он не, осилил, ходил всегда в сатиновой косоворотке и рабочей куртке (в цехе куртка сменялась темным халатом) — и всем своим видом, особенно свисающими казацкими усами, напоминал того рабочего, который на повсеместно известном плакате разбивал тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар.
Когда шишки посыпались особенно густо, Евстафий Лукич взорвался:
— Надоело мне каждый день выслушивать одно и то же! В начальники не напрашивался. Предупреждал загодя: моей грамоты для такой должности не хватит. Кожу прибыльно раскроить сам умею и другого научу. А все эти комплекты, чтобы пять пар одного росту, семь пар другого, десять пар третьего, не могу. Решительно и в последний раз заявляю: отказываюсь! Освобождайте по-хорошему!
Сказано было, вообще-то, не в первый раз, но столь категорично впервые. И технический директор Александр Ефимович Дерюгин точно уловил: струна натянулась до предела, вот-вот и лопнуть может.
— Евстафий Лукич, вполне тебя понимаю, понимаю и сочувствую,— сказал он начальнику раскройного цеха.— Но войди и ты в мое положение. Не могу же я сразу вот так, сегодня же, тебя освободить. Замена нужна. А начальники цехов, сам знаешь, на дороге не валяются.
— Плохо смотрите,— резко возразил Евстафий Лукич.— Один вон третий месяц по юфтевому цеху взад-вперед прогуливается. Ему ли в сменных мастерах околачиваться! Не один год цехом начальствовал...
— Но не раскройным,— парировал Александр Ефимович.
— Он в штамповке начальствовал,— не обращая внимания на возражение технического директора, продолжал Евстафий Лукич,— а там дело куда хитрее. Наш комплект — пара голенищ да пара головок, и все тут, а там пара подошв, пара стелек, пара подметок, пара задников, пара набоек... Да что мне вам рассказывать, а то вы не знаете.
— Об этом стоит подумать...— как бы про себя произнес Александр Ефимович и тут же оборвал сам себя:— Но мы отвлеклись...
И направил планерку по накатанному руслу.
В тот же день в конце первой смены Петра вызвали к техническому директору.
— Помнится, я сказал, что посылаем тебя в юфтевый ненадолго,— обратился к Петру Александр Ефимович.
— Было сказано,— подтвердил Петр.
— Так вот. Отыскалась и тебе настоящая работа...-Остановился, как бы ожидая вопроса, но, не дождавшись его, закончил:— Начальником раскройного цеха. Как смотришь?
Нельзя сказать, что предложение это очень уж обрадовало Петра. Его, понятно, больше интересовало кожевенное, а не обувное производство. В кожевенном деле у него и опыта, и знаний было побольше. Но хорошо хоть то, что сочли все-таки нужным спросить его согласия...
Впрочем, иллюзия эта тут же была развеяна.
— Приказ я уже подписал,— добавил Александр Ефимович.
В который уже раз приходилось Петру приниматься за новое для себя дело. Он и сам успел заметить, что начальство частенько пересаживает его с грядки на грядку, особо не раздумывая, приживется ли... Видно, уповали на его живучесть, смекалку и старательность. Конечно, приятно, когда начальство о тебе хорошего мнения, но приниматься за новое дело всегда нелегко. Кстати, не такое оно и простое.
С одной стороны, как совершенно правильно отметил Евстафий Лукич, скомплектовать дневной наряд в раскройном цехе значительно проще, нежели в штамповочном. Все-таки не тысяча видов различных деталей, а всего сотни полторы. Зато, с другой стороны, на вырубке этих тысяч разнообразных деталей в штамповочном цехе заняты всего десять — двенадцать рубщиков на тяжелых прессах, а в раскройном цехе, где раскрой ведется вручную, этим делом занято более сотни раскройщиков. И вполне понятно, спланировать работу ста человек гораздо сложнее, нежели работу десяти.
Словом, как оно обычно и получается, та работа проще и легче, которую назначено делать не тебе, а другому. Зато своя работа, если, конечно, она настоящая и намерен ее сделать не как-нибудь, не халтуркой, а как должно быть,— такая своя работа всегда нелегкая.
На новой работе Петру очень пригодился опыт, полученный когда-то в штамповочном цехе. Он постарался полностью использовать нажитое. Прежде всего заручился согласием
Александра Ефимовича назначить Кручинина помощником начальника раскройного цеха, а также согласием самого Евстафия Лукича принять это назначение. Затем в первый же день совместной работы поговорил со своим помощником по душам: начал с откровенного признания, что в раскройном деле не много смыслит, и прямо сказал, что всецело полагается на его богатейший многолетний опыт и твердо рассчитывает на его помощь и поддержку.
Поговорили хорошо и друг друга поняли.
— А теперь,— сказал Петр в завершение разговора,— продолжайте работать так же, как работали. Меня, считайте, как будто и нет. Я несколько дней погуляю по цеху, присмотрюсь к делу. Единственное, что сразу возьму на себя,— это на планерки буду сам ходить.
— Чтобы, значит, за мои грехи вам шею мылили,— усмехнулся Евстафий Лукич.— Ладно ли так-то?..
— Очень даже ладно, — засмеялся Петр.— Ну, посудите сами. Вы дело знаете, а для меня оно пока что темный лес. Поэтому ваше время дороже моего стоит. Вот я вам лишний час в день и сберегу.
— Ну разве что так,— согласился Евстафий Лукич. Посмотрел с улыбкой на Петра и добавил:— Однако с вами, Петр Николаич, можно кашу варить.
— Сварим, Евстафий Лукич, даже и не сомневайтесь,— заверил его Петр.
После этого обнадеживающего разговора Петр вспомнил, что почти такой же разговор состоялся у него, когда он принимал штамповочный цех.
«Ничего удивительного!.— сказал сам себе Петр.— Обстановка-то в точности такая же. Вся и разница, что теперь я сам малость поумнее стал...» И подумал, что все это — и то, и другое — как раз и неплохо. Там хоть и не сразу, но в конце концов все же дело наладилось. Ну и здесь наладится.
Забегая опять вперед, скажем, что оптимистическая уверенность Петра подтвердилась. Прошло всего каких-то две недели, и вопрос о систематических недодачах кроя был, как выразился Михаил Иванович, «снят с повестки дня».
Как и рассчитывал Петр, выручил опыт штамповочного. Прежде всего Петр нащупал «узкое место».
Здесь Петр Николаевич, заметив, что мне трудно коротко и достаточно внятно изложить суть дела, вмешался и продиктовал:
— Оказалось, что чаще всего нарушается комплектовка по сапогу армейскому, то есть по тому ассортименту, где больше всего ростов. А их действительно чрезвычайно много: девять ростов — от пер ого до девятого, да в каждом росте три полноты: узкая — «У», средняя — «С» и широкая — Ш. Итого двадцать семь.
Столь усложненная ростовка заведена для того, чтобы боец мог подобрать сапог точно по ноге. От хорошо подогнанной обуви в армейской обстановке, даже в мирной, не говоря уже о боевой, много зависит.
На каждую сотню сапога армейского устанавливалась точная ростовка, то есть сколько пар определенного роста и полноты должно быть в этой сотне. И экспедитор заготовочного цеха, принимая очередную партию кроя, тщательно следил, чтобы в каждой сотне было сколько положено того или инОго роста, той или иной полноты. Тут я позволил себе перебить Петра Николаевича и спросил, как ухитряется экспедитор удерживать в памяти такое множество ростов и полнот.
Петр Николаевич пояснил, что экспедитору вовсе не ребовалось напрягать свою память, у него под рукой всегда была ростовка; к тому же она висела на стене комплектовки. И Петр Николаевич тут же взял у меня шариковую ручку и изобразил на листе бумаги таблицу.
Протянул ее мне и сказал:
— Вот такая табличка. Может быть, я где-то и ошибся на одну-две цифры, но принцип ясен: средних ростов и полнот больше, чем крайних. По этой ростовке и принимает крой экспедитор. И если какого-либо роста или полноты не хватает, то экспедитор отодвигает в сторону всю партию кроя. Дневной наряд остается невыполненным, и на очередной проверке начальнику раскройного цеха читают очередную нотацию.
— И как же вы расшили «узкое место»? — спросил я Петра Николаевича.
— В общем-то, просто,— ответил Петр Николаевич.— Вспомнили опыт штамповки. Заготовили впрок все полноты первого, второго, восьмого и девятого, то есть крайних ростов. Благо их, как вы заметили, в комплекте мало, и на то, чтобы создать запас, понадобилось не так уж много материала и рабочего времени. После чего уже надо было постоянно следить не за девятью ростами, а только за пятью, то есть задача упростилась наполовину.
Ну, наверно, и еще кое-какие усовершенствования внес Петр в организацию производства, опираясь опять-таки на опыт своей работы в штамповочном цехе. Словом, раскройный цех стал аккуратно поставлять крой обувной фабрике и ставшие уже традиционными стычки между руководством фабрики и завода почти прекратились.
Директор кожкомбината Дмитрий Илларионович Басурми-дын нередко захаживал на планерки к техническому директору. Но был на них не участником, а только безмолвным слушателем. Заняв место в углу кабинета, он, подняв очки на лоб или, наоборот, сдвинув их на кончик длинного носа, внимательно слушал каждого выступающего, но худощавее, покрытое редкими оспинами лицо его оставалось невозмутимым, какие бы жаркие страсти ни разгорались на планерке. Когда же находил необходимым что-то сказать, то кидал быстрый взгляд на сидевшего во главе стола Александра Ефимовича, и тот знал, что по данному вопросу у директора есть свое мнение, которое он ему и выскажет с глазу на глаз после планерки.
Таким образом, Дмитрий Илларионович был во всех деталях осведомлен о традиционных препирательствах между работниками фабрики и завода. И, конечно, не мог не заметить, что распри эти почти прекратились.
После одной из таких сравнительно мирных планерок директор комбината сказал Александру Ефимовичу:
— Оказывается, вся проблема раскройного цеха стоила немногим больше выеденного яйца.
Александр Ефимович заартачился было;
— Не согласен с вами. Правильно решить кадровую проблему не яичко съесть!
Дмитрий Илларионович усмехнулся:
— Звучит убедительно. Но только в первом приближении.
Проблему-то решили не мы с вами, иначе говоря, не те, кто должен был ее решить, а затюканный нами Кручинин. Впрочем, и его заслуга не так уж велика. Каждому, у кого хоть что-то есть в голове, видно было, что не по-хозяйски опытного работника держать сменным мастером.
— Задним умом...— начал было Александр Ефимович. Но Басурмицын не дал ему договорить:
— Я не об этом завел разговор, а о самой сути неурядиц в раскройном цехе. Если так быстро удалось их устранить, значит, все причины лежали сверху. Почему же так долго не могли разобраться и навести порядок?
— Кручинин хорош у раскройного верстака,— сказал Александр Ефимович.— А чтобы успешно управлять цехом, ему недостает и опыта и знаний.
— А как насчет опыта и знаний у технорука завода Михайлова?.. И у технического директора Дерюгина?.. Да, кстати, и у директора комбината Басурмицына?..
Из этого диалога можно было заключить, что Дмитрий Илларионович Басурмицын требователен не только к подчиненным, но в не меньшей мере и к себе. Эта черта его характера была всем хорошо известна, и, когда случалось, а случалось это часто, что директор строго взыскивал с того или другого проштрафившегося сотрудника, на него не обижались. Зря, не по делу, директор никогда не наказывал. Был хотя и предельно строг, но справедлив.
Теперь, когда после нескольких напряженных и трудных недель удалось навести порядок в цехе, работа пошла по «нормальной схеме». Петр, отдав всю технологию на попечение Евстафия Лукича, за собой оставил организацию производства. Следил, чтобы своевременно поступало в цех полноценное сырье; особо тщательно контролировал запасы в резервной кладовой. Постепенно удалось «сделать загон», и в резерве лежал полный суточный наряд кроя. Теперь даже если и случались иногда перебои в поступлении кож из юфтевого цеха, они не могли существенно повлиять на график подачи кроя.
Евстафий Лукич был действительно отличным мастером раскройного дела, и в текущую работу цеха Петру не было надобности вмешиваться; с таким помощником было легко.
Цех работал в одну смену. Начиналась она в семь часов утра, заканчивалась в три часа дня. Десять минут четвертого, обойдя с дежурным пожарником все помещения цеха, Петр
запирал и опечатывал входную дверь, относил ключ в проходную будку и был свободен до следующего утра.
На работе все складывалось как надо.
Дома тоже все было, как должно быть. Даша оставалась нетерпеливой и желанной. С нею было так же хорошо, как в первые месяцы их близости. Капитолина Сергеевна заботлива и приветлива. Ребятишки привыкли к нему и уже сами просились на руки. Все было, как должно быть...
И все-таки закрадывалось что-то такое, чего лучше бы не было и чего могло бы и не быть. Петр не мог забыть, как царапнуло его по сердцу неожиданно обнаруженное присутствие Михаила Стебелькова. Он не мог позволить себе усомниться в правдивости Дашиных заверений, что Михаил приехал в первый раз. И все-таки такое удивительное совпадение саднило душу, воспринималось болезненно. И не могла Даша этого не заметить. Трудно понять, огорчило ее это или обидело, но равнодушно отнестись к этому она, конечно, не могла.
Вот так и настыл ледок, пока еще хрусткий, в отношениях между ними.
Ровно через месяц после возвращения Петра из армии Михаил снова приехал, так же неожиданно, забрал Митю и увез его в город Ижевск, где работал в какой-то снабженческой конторе. Даша не противилась, хотя Петр отлично понял, как это ей нелегко.
Михаил сказал, что она в любое время может навещать сына, он никогда не станет препятствовать этому.
Даша недобро усмехнулась:
— Еще бы ты стал препятствовать!..
Петр видел, как трудно далось Даше решение отдать сына, понимал, что делает она это только потому, что надеется растопить ледок между ними, и хотел уже вмешаться и сказать, чтобы оставила Митю у себя. Но вовремя понял, что своим вмешательством ничего не достигнет. Даша ни за что не изменит своего решения, иначе ей и поступить невозможно, потому что в противном случае получится, что решает не она, а он. А это ей очень обидно...
Михаил уехал с Митей, а на следующее воскресенье Даша отправилась в Ижевск. Отправилась в субботу вечером, а вернулась в ночь на понедельник. До Ижевска недалеко, но ехать с пересадкой, и потому путь получается по времени долгий.
Ездила Даша в Ижевск не часто, обычно раз в месяц. Петр понимал, что это неизбежно, что иначе и быть не может. Но понимать — это еще не все...
Для того чтобы понятнее было все, о чем будет рассказано сейчас, придется вернуться назад, в отроческие и юношеские годы Петра.
Он еще в школьные годы пристрастился к пению и безотрывно подвизался в школьном хоре, а затем в «Синей блузе». После некоторого перерыва, вызванного переездом в Казань, а затем юношеской ломкой голоса, Петр уже в политехникуме вернулся к любимому занятию, благо и здесь нашелся энтузиаст, который по собственной инициативе совершенно безвозмездно взялся за организацию хорового кружка и быстро преуспел в этом.
Конечно, Петр не мог остаться безучастным и одним из первых явился на прослушивание.
— В школьном хоре пел? — спросил дирижер-энтузиаст у Петра, прослушав его.
— Пел, несколько лет,— ответил Петр.
— Дискантом?
— Альтом.
— Странно...— сказал дирижер.
Потом еще раз прослушал Петра, основательно погоняв по всему диапазону.
— Очень странно...— повторил он.— Ты хорошо помнишь, что пел альтом?
— Альтом,— подтвердил Петр.
— Тогда теперь, после перелома, у тебя должен быть тенор, а тебя тянет в басовый регистр.
— Теноровую партию я и в школьном хоре пел.
— Ты же говорил — альтом?
— Ну вообще-то альтом, но часто и в тенора ставили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44