«Пусть читатель вероятный / Скажет с книжкою в руке: / — Вот стихи, а все понятно, / Все на русском языке…» И знаменательно, что в высокой оценке поэмы сошлись не только массы рядовых читателей, но и такие взыскательные мастера словесного искусства, как И.А. Бунин (VI. 476) и Б.Л. Пастернак.
Поэма Твардовского — это героическая эпопея, с отвечающей эпическому жанру объективностью, но пронизанная живым авторским чувством, своеобразная во всех отношениях, уникальная книга, вместе с тем развивающая традиции реалистической литературы и народно — поэтического творчества.
Творчество Твардовского военных лет многообразно. Параллельно «Теркину» он пишет цикл стихов «Фронтовая хроника» (1941–1945), работает над книгой очерков «Родина и чужбина» (1942–1946, опубликована в 1947). Тогда же им были написаны такие шедевры лирики, как «Две строчки» (1943), «Война — жесточе нету слова…» (1944), «В поле, ручьями изрытом… (1945) и др., которые впервые были опубликованы в январском номере журнала «Знамя» за 1946 г. В связи с этой публикацией критик А. Н. Макаров писал:
«Облик войны предстает в них более сложным и суровым, мы бы сказали, более реалистическим, а сам поэт раскрывает перед читателями новые стороны своей гуманной души». Отмеченное качество, которое можно было бы обозначить как трагический гуманизм, отчетливо проявилось в одном из лучших стихотворений подборки «Перед войной, как будто в знак беды…» (1945).
Усиление личностного начала в творчестве Твардовского 40–х годов несомненно сказалось и еще в одном крупном его произведении. В первый же год войны была начата и вскоре после ее окончания завершена лирическая поэма «Дом у дороги» (1942–1946). «Тема ее, — как отмечает сам поэт, — война, но с иной стороны, чем в «Теркине», — со стороны дома, семьи, жены и детей солдата, переживших войну. Эпиграфом этой книги могли бы быть строки, взятые из нее же:
Давайте, люди. никогда
Об этом не забудем».
(1, 27)
В основе поэмы — скорбное повествование о драматической, горестной судьбе простой крестьянской семьи Андрея и Анны Сивцовых и их детей. Но в ней отразилось горе миллионов, в частной судьбе преломилась всеобщая, страшная трагедия войны, жестокого времени. И рассказ, повествование тесно соединены, слиты с социально — философскими раздумьями поэта. Через трудную судьбу семьи Сивцовых, которую разметала война: отец ушел на фронт, мать с ребятишками была угнана гитлеровцами в плен, в Германию, — поэт не только раскрывает тяготы военных испытаний, но прежде всего утверждает победу жизни над смертью.
Поэма — о жизнестойкости народа, который сохранил силу своего деятельного добра, нравственности, чувства семьи и дома в самых, казалось бы, невыносимых условиях гитлеровских лагерей. Повествуя о смертельно тяжких испытаниях, она вся обращена к жизни, миру, созидательному труду. Не случаен рефрен: «Коси, коса, / Пока роса, / Роса долой — / И мы домой», возникший уже в 1–й главе мотив неминуемого возвращения к мирной работе и жизни.
Хотя в «Доме у дороги» есть достаточно четкая и определенная сюжетная канва, главное здесь все же не в событийности. Гораздо важнее пристальное внимание к духовному миру, внутренним переживаниям действующих лиц, чувства и думы лирического героя, роль и место которого в поэме заметно усилились. Личностное, лирическое, трагедийное начало выдвигается в ней на первый план, становится определяющим, и потому не случайно Твардовский назвал свою поэму «лирической хроникой».
Поэма отмечена многоголосием и в то же время своеобразной пе — сенностью. Отсюда характерные образные, речевые, лексические средства и обороты («плач о родине», «песнь ее судьбы суровой» и др.). Вместе с «Василием Теркиным» эта поэма составляет своеобразную «военную дилогию» — героический эпос военных лет, отмеченный усилением и углублением лирического начала.
Новый этап в развитии страны и литературы — 50–е–60–е годы — ознаменовался в поэмном творчестве Твардовского дальнейшим продвижением в сфере лирического эпоса — созданием своеобразной трилогии: лирической эпопеи «За далью — даль», сатирической поэмы — сказки «Теркин на том свете» и лирико — трагедийной поэмы — цикла «По праву памяти». Каждое из этих произведений по — своему явилось новым словом о судьбах времени, страны, народа, человека.
Поэма «За далью — даль» (1950–1960) — масштабная лирическая эпопея о современности и истории, о переломном времени в жизни миллионов людей. Это — развернутый лирический монолог современника, поэтическое повествование о непростых судьбах родины и народа, об их сложном историческом пути, о внутренних процессах и переменах в духовном мире человека XX столетия.
Поэма складывалась долго и публиковалась по мере написания очередных глав. В процессе формирования художественного целого некоторые главы менялись местами («В дороге»), другие коренным образом перерабатывались, например, «На мартовской неделе» (1954), которая частично и в существенно измененном виде вошла в главу «Так это было».
Подзаголовок поэмы «За далью — даль» — «Из путевого дневника», но это еще мало что говорит о ее жанровом своеобразии. Картины и образы, возникающие по мере развертывания содержания поэмы, носят одновременно конкретный и обобщенный характер. Таковы рождающиеся в воображении автора на основе «заоконных» пейзажных впечатлений масштабные поэтические образы «Волги — матушки» (глава «Семь тысяч рек»), «Батюшки — Урала» («Две кузницы»), разметнувшихся на полсвета сибирских просторов («Огни Сибири»). Но и это не все. Автор подчеркивает емкость избранного «сюжета — путешествия», эпический и философско — исторический масштаб, казалось бы, незамысловатого рассказа о поездке на Дальний Восток:
А сколько дел, событий, судеб,
Людских печалей и побед
Вместилось в эти десять суток,
Что обратились в десять лет!
Движение времени — истории, судьбы народа и отдельной личности, стремление проникнуть в глубинный смысл эпохи, в ее трагические противоречия составляют содержание раздумий лирического героя, его духовного мира. Боли и радости народные отзываются острым сопереживанием в его душе. Этот герой глубоко индивидуален, неотделим от автора. Ему доступна вся гамма живых человеческих чувств, присущих личности самого поэта: доброта и суровость, нежность, ирония и горечь… И в то же время он несет в себе обобщение, вбирает черты многих. Так в поэме складывается представление о внутренне цельном, сложном и многообразном духовном мире современника.
Сохраняя внешние приметы «путевого дневника», книга Твардовского превращается в своеобразную «летопись», «хронику», а точнее — в живую поэтическую историю современности, честное осмысление эпохи, жизни страны и народа в прошедший большой исторический период, включающий и жестокие несправедливости, репрессии сталинских времен (главы «Друг детства», «Так это было»). При этом лирика, эпос, драматическое начало поэмы сливаются, образуя художественный синтез, взаимодействие родовых начал на лирической основе. Поэтому «За далью — даль» и можно определить как своеобразную лирико — философскую эпопею о современности и эпохе.
Вместе с тем поэма отнюдь не свободна от утопической веры в преобразовательские успехи социализма (особенно показательна глава о перекрытии Ангары при строительстве плотины, несущая в себе отзвук эйфории грандиозных послевоенных планов — «великих строек коммунизма»). Читателей же, безусловно, особенно привлекала тема «культа личности». Но Твардовский, разрабатывая ее, оставался в пределах вполне советского, во многом ограниченного сознания. Показателен разговор о «За далью — даль» А.А. Ахматовой и Л.К. Чуковской, состоявшийся в начале мая 1960 г.
«— Прекрасный подарок трудящимся к 1 Мая, — говорит Анна Андреевна. И уверяет, что для Твардовского это прогресс. Все — таки упоминается сталинская неправота. Не одна лишь правота… А я в бешенстве, — записывала автор неопубликованной тогда повести 1940 г. «Софья Петровна» о репрессиях конца 30–х. — Какая же правота у профессионального палача?..
Прогресс, Лидия Корнеевна, явный прогресс, — повторяла Анна Андреевна. — Товарищ растет.
Меня возмущает, — недвусмысленно заявляет Чуковская, — в применении к Сталину… слова «суровый», «грозный», «вел нас в бой» — слова, облагораживающие своей высотою его подлое ремесло. А «тризна», «бразды», «ведал»!.. Я понимаю, что ругательства тут тоже неуместны, мелки (он — то — всего лишь палач, да горе человеческое огромно и свято), но уж высокий слог во всяком случае неприличен! «Ведал»! И как это повернулось перо у Твардовского назвать смерть Сталина утратой?..
Но Анна Андреевна радуется возможности говорить вслух, в печати о сталинской жестокости. У Твардовского в поэме несколько раз: крутой, жестокий. И то — хлеб».
«Товарищ» действительно рос, рос всю жизнь. Сразу после смерти Сталина, в 4–м номере редактируемого им «Нового мира» за 1953 г., он напечатал рядом со статьей А. Фадеева «Гуманизм Сталина» свои стихи «У великой могилы», а уже в конце 1953–го и первой половине 1954 г. опубликовал серию статей (В. Померанцева, М. Щеглова, Ф. Абрамова, М. Лифшица), направленных против тогдашней официозной литературы, и был первый раз отстранен (до 1958 г.) от руководства журналом. «За далью — даль», как верно отметила Ахматова, была для Твардовского новым шагом вперед, хотя концепция сталинизма в поэме вполне соответствовала постановлению ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» (1956), значительно более «мягкому» в отношении Сталина, чем закрытый доклад Н.С. Хрущева на XX съезде и тем более последовавший в 1961 г. открытый его доклад на XXII съезде КПСС.
В художественной структуре поэмы, в ее языке и стиле тесно связаны, взаимоперетекают черты гражданско — публицистического (иной раз действительно излишне «повышенного») и лирико — исповедального высказывания. В ней широко «задействованы» лексические и интонационно — синтаксические средства народно — разговорной и книжно — литературной речи. В отличие от «Страны Муравии» и «Василия Теркина» в «За далью — даль» возобладала классическая литературно — поэтическая, главным образом, пушкинская традиция.
Параллельно с «За далью — даль» Твардовский работает над сатирической поэмой — сказкой «Теркин на том свете» (1954–1963), изобразившей «косность, бюрократизм, формализм» нашей жизни. По словам автора, «поэма «Теркин на том свете» не является продолжением «Василия Теркина», а лишь обращается к образу героя «Книги про бойца» для решения особых задач сатирико — публицистического жанра» (5, 143).
В основу произведения Твардовский положил условно — фантастический сюжет. Герой его поэмы военных лет, живой и не унывающий ни при каких обстоятельствах Василий Теркин оказывается теперь в мире мертвых, призрачном царстве теней. Подвергается осмеянию все враждебное человеку, несовместимое с живой жизнью. Вся обстановка фантастических учреждений на «том свете» подчеркивает бездушие, бесчеловечность, лицемерие и фальшь, произрастающие в условиях тоталитарного режима, административно — командной системы.
Вначале, попав в «загробное царство», очень уж напоминающее нашу земную реальность целым рядом узнаваемых бытовых деталей, Теркин вообще не различает людей. С ним разговаривают, на него смотрят казенные и безликие канцелярские, бюрократические «столы» («Учетный стол», «Стол Проверки», «Стол Медсанобработки» и пр.), лишенные даже малейшего признака участия и понимания. И в дальнейшем перед ним вереницей проходят мертвецы — «с виду как бы люди», под стать которым вся структура «загробного царства»: «Система», «Сеть», «Органы» и их производные — «Комитет по делам / Перестройки Вечной», «Преисподнее бюро», «Гробгазета» и т. п.
Перед нами возникает целый реестр мнимых, абсурдных, лишенных содержания предметов и явлений: «душ безводный», «табак без дыма», «паек загробный» («Обозначено в меню, / А в натуре нету»)… Показательны характеристики:,Кандидат потусторонних / Или доктор прах — наук», «Надпись: «Пламенный оратор» — /И мочалка изо рта». Через все это царство мертвых и бездушных солдата ведет «сила жизни». В герое Твардовского, символизирующем жизненные силы народа, попавшем в столь необычную обстановку и подвергшемся нелегким испытаниям, возобладали присущие ему живые человеческие качества, и он возвращается в этот мир, чтобы бороться за правду.
Сам Твардовский вел непримиримую борьбу с наиболее мрачным, мертвящим наследием сталинщины, с духом слепого подчинения, косности и доведенного до абсурда бюрократизма. И делал это с позиций утверждения жизни, правды, человечности, высокого нравственного идеала. В сочетании фантастического сюжета и реалистически — бытовых деталей в изображении загробного мира реализовался творческий принцип автора: «С доброй выдумкою рядом / Правда в целости жива…»
Путь сатирического разоблачения тоталитаризма оказался не единственным в творчестве поэта. После завершения и публикации «Теркина на том свете» Твардовский задумывает, а в последние годы жизни пишет лирическую поэму — цикл «По праву памяти» (1966–1969) — произведение трагедийного звучания. Это социальное и лирико — философское раздумье о непростых путях истории, о судьбах отдельной личности, о драматической судьбе своей семьи: отца, матери, братьев. Будучи глубоко личностной, исповедальной, «По праву памяти» вместе с тем выражает народную точку зрения на сложные, трагические явления прошлого.
Поэма Твардовского так и не смогла быть опубликована при его жизни. Она появилась в печати лишь спустя десятилетия — в 1987 г. И причиной тому было стремление автора к бескомпромиссной правде, как он ее понимал, — воскрешающей «живую быль» и неотпускающую боль трагических событий нашей истории.
«По праву памяти» — это осмысление поэтом опыта всей прожитой жизни, в которой отразились тяжелые противоречия времени. Сам мотив поиска правды, как истины и справедливости, сквозной в поэме — от обращения к себе во вступительных строках: «Перед лицом ушедших былей / Не вправе ты кривить душой» — и до завершающих слов о целительном настое «правды сущей», добытой ценой жестокого опыта.
В поэме развиваются и углубляются мотивы, прозвучавшие в книге «За далью — даль» (тема репрессий в главах «Друг детства», «Так это было»), но здесь они приобретают более личностный характер. Ведь все это поистине выстрадано поэтом, поскольку речь идет о судьбе его семьи и его собственной судьбе.
Каково было отцу поэта — честному крестьянину — труженику, зарабатывавшему хлеб собственными, в сплошных мозолях, руками, вынести жестокий и несправедливый, как говорит поэт, «слепой и дикий / Для круглой цифры приговор», по которому он с семьей оказался «в тех краях, где виснул иней / С барачных стен и потолка…» Лицемерие слов «Сын за отца не отвечает», как бы невзначай оброненных «судеб вершителем земным» — Сталиным, лишь подчеркивает и усугубляет вину не только его, но и тех его наследников, кто — «Забыть, забыть велят безмолвно, / Хотят в забвенье утопить / Живую быль».
А эта «живая быль» состоит в том, что слова «отца народов» оборачивались требованием нарушить основные библейские заповеди. «Здесь Твардовский иногда текстуально точен. В Библии сказано: почитай отца своего и мать свою. В тексте поэмы: «Оставь отца и мать свою». Далее. Не произноси ложного свидетельства на ближнего своего — «лжесвидетельствуй», не убий — «зверствуй», не сотвори себе кумира — «иди за мной». Глас отца народов звучит в поэме как проповедь, но проповедь — Сатаны».
Мучительная и горькая память о жестокой эпохе, об ужасах и преступлениях времен сталинщины, правда о продолжающих и покрывающих ее, полных лжи и показухи брежневских временах — пронизывает последнюю поэму Твардовского. Это по — своему итоговое и в чем — то ключевое произведение для всего его творчества, в том числе и особенно — поэмного.
Еще в «За далью — даль» были сказаны верные слова: «Молчанье — тоже ложь…» Теперь эта бесспорная мысль получает дальнейшее развитие: «Нет, все былые недомолвки / Домолвить ныне долг велит…» Потому что, как замечает поэт, — «Одна неправда нам в убыток / И только правда ко двору!»
Но, конечно, это правда в той мере, в какой она была доступна Твардовскому — члену ЦК КПСС. «Советскость» Твардовского, заставлявшая его иной раз «снисходительно» относиться к Пастернаку и Мандельштаму, Ахматовой и Цветаевой, сказалась и здесь. Когда текст поэмы прочитал Солженицын, у него «руки опустились, замкнулись уста: что я ему напишу? что скажу? Ну да, снова Сталин… и «сын за отца не отвечает»«, а потом «и званье «сын врага народа»,
«И все, казалось, не хватало
Стране клейменных сыновей»…
Со Сталиным Твардовский теперь уже не примирялся, но:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Поэма Твардовского — это героическая эпопея, с отвечающей эпическому жанру объективностью, но пронизанная живым авторским чувством, своеобразная во всех отношениях, уникальная книга, вместе с тем развивающая традиции реалистической литературы и народно — поэтического творчества.
Творчество Твардовского военных лет многообразно. Параллельно «Теркину» он пишет цикл стихов «Фронтовая хроника» (1941–1945), работает над книгой очерков «Родина и чужбина» (1942–1946, опубликована в 1947). Тогда же им были написаны такие шедевры лирики, как «Две строчки» (1943), «Война — жесточе нету слова…» (1944), «В поле, ручьями изрытом… (1945) и др., которые впервые были опубликованы в январском номере журнала «Знамя» за 1946 г. В связи с этой публикацией критик А. Н. Макаров писал:
«Облик войны предстает в них более сложным и суровым, мы бы сказали, более реалистическим, а сам поэт раскрывает перед читателями новые стороны своей гуманной души». Отмеченное качество, которое можно было бы обозначить как трагический гуманизм, отчетливо проявилось в одном из лучших стихотворений подборки «Перед войной, как будто в знак беды…» (1945).
Усиление личностного начала в творчестве Твардовского 40–х годов несомненно сказалось и еще в одном крупном его произведении. В первый же год войны была начата и вскоре после ее окончания завершена лирическая поэма «Дом у дороги» (1942–1946). «Тема ее, — как отмечает сам поэт, — война, но с иной стороны, чем в «Теркине», — со стороны дома, семьи, жены и детей солдата, переживших войну. Эпиграфом этой книги могли бы быть строки, взятые из нее же:
Давайте, люди. никогда
Об этом не забудем».
(1, 27)
В основе поэмы — скорбное повествование о драматической, горестной судьбе простой крестьянской семьи Андрея и Анны Сивцовых и их детей. Но в ней отразилось горе миллионов, в частной судьбе преломилась всеобщая, страшная трагедия войны, жестокого времени. И рассказ, повествование тесно соединены, слиты с социально — философскими раздумьями поэта. Через трудную судьбу семьи Сивцовых, которую разметала война: отец ушел на фронт, мать с ребятишками была угнана гитлеровцами в плен, в Германию, — поэт не только раскрывает тяготы военных испытаний, но прежде всего утверждает победу жизни над смертью.
Поэма — о жизнестойкости народа, который сохранил силу своего деятельного добра, нравственности, чувства семьи и дома в самых, казалось бы, невыносимых условиях гитлеровских лагерей. Повествуя о смертельно тяжких испытаниях, она вся обращена к жизни, миру, созидательному труду. Не случаен рефрен: «Коси, коса, / Пока роса, / Роса долой — / И мы домой», возникший уже в 1–й главе мотив неминуемого возвращения к мирной работе и жизни.
Хотя в «Доме у дороги» есть достаточно четкая и определенная сюжетная канва, главное здесь все же не в событийности. Гораздо важнее пристальное внимание к духовному миру, внутренним переживаниям действующих лиц, чувства и думы лирического героя, роль и место которого в поэме заметно усилились. Личностное, лирическое, трагедийное начало выдвигается в ней на первый план, становится определяющим, и потому не случайно Твардовский назвал свою поэму «лирической хроникой».
Поэма отмечена многоголосием и в то же время своеобразной пе — сенностью. Отсюда характерные образные, речевые, лексические средства и обороты («плач о родине», «песнь ее судьбы суровой» и др.). Вместе с «Василием Теркиным» эта поэма составляет своеобразную «военную дилогию» — героический эпос военных лет, отмеченный усилением и углублением лирического начала.
Новый этап в развитии страны и литературы — 50–е–60–е годы — ознаменовался в поэмном творчестве Твардовского дальнейшим продвижением в сфере лирического эпоса — созданием своеобразной трилогии: лирической эпопеи «За далью — даль», сатирической поэмы — сказки «Теркин на том свете» и лирико — трагедийной поэмы — цикла «По праву памяти». Каждое из этих произведений по — своему явилось новым словом о судьбах времени, страны, народа, человека.
Поэма «За далью — даль» (1950–1960) — масштабная лирическая эпопея о современности и истории, о переломном времени в жизни миллионов людей. Это — развернутый лирический монолог современника, поэтическое повествование о непростых судьбах родины и народа, об их сложном историческом пути, о внутренних процессах и переменах в духовном мире человека XX столетия.
Поэма складывалась долго и публиковалась по мере написания очередных глав. В процессе формирования художественного целого некоторые главы менялись местами («В дороге»), другие коренным образом перерабатывались, например, «На мартовской неделе» (1954), которая частично и в существенно измененном виде вошла в главу «Так это было».
Подзаголовок поэмы «За далью — даль» — «Из путевого дневника», но это еще мало что говорит о ее жанровом своеобразии. Картины и образы, возникающие по мере развертывания содержания поэмы, носят одновременно конкретный и обобщенный характер. Таковы рождающиеся в воображении автора на основе «заоконных» пейзажных впечатлений масштабные поэтические образы «Волги — матушки» (глава «Семь тысяч рек»), «Батюшки — Урала» («Две кузницы»), разметнувшихся на полсвета сибирских просторов («Огни Сибири»). Но и это не все. Автор подчеркивает емкость избранного «сюжета — путешествия», эпический и философско — исторический масштаб, казалось бы, незамысловатого рассказа о поездке на Дальний Восток:
А сколько дел, событий, судеб,
Людских печалей и побед
Вместилось в эти десять суток,
Что обратились в десять лет!
Движение времени — истории, судьбы народа и отдельной личности, стремление проникнуть в глубинный смысл эпохи, в ее трагические противоречия составляют содержание раздумий лирического героя, его духовного мира. Боли и радости народные отзываются острым сопереживанием в его душе. Этот герой глубоко индивидуален, неотделим от автора. Ему доступна вся гамма живых человеческих чувств, присущих личности самого поэта: доброта и суровость, нежность, ирония и горечь… И в то же время он несет в себе обобщение, вбирает черты многих. Так в поэме складывается представление о внутренне цельном, сложном и многообразном духовном мире современника.
Сохраняя внешние приметы «путевого дневника», книга Твардовского превращается в своеобразную «летопись», «хронику», а точнее — в живую поэтическую историю современности, честное осмысление эпохи, жизни страны и народа в прошедший большой исторический период, включающий и жестокие несправедливости, репрессии сталинских времен (главы «Друг детства», «Так это было»). При этом лирика, эпос, драматическое начало поэмы сливаются, образуя художественный синтез, взаимодействие родовых начал на лирической основе. Поэтому «За далью — даль» и можно определить как своеобразную лирико — философскую эпопею о современности и эпохе.
Вместе с тем поэма отнюдь не свободна от утопической веры в преобразовательские успехи социализма (особенно показательна глава о перекрытии Ангары при строительстве плотины, несущая в себе отзвук эйфории грандиозных послевоенных планов — «великих строек коммунизма»). Читателей же, безусловно, особенно привлекала тема «культа личности». Но Твардовский, разрабатывая ее, оставался в пределах вполне советского, во многом ограниченного сознания. Показателен разговор о «За далью — даль» А.А. Ахматовой и Л.К. Чуковской, состоявшийся в начале мая 1960 г.
«— Прекрасный подарок трудящимся к 1 Мая, — говорит Анна Андреевна. И уверяет, что для Твардовского это прогресс. Все — таки упоминается сталинская неправота. Не одна лишь правота… А я в бешенстве, — записывала автор неопубликованной тогда повести 1940 г. «Софья Петровна» о репрессиях конца 30–х. — Какая же правота у профессионального палача?..
Прогресс, Лидия Корнеевна, явный прогресс, — повторяла Анна Андреевна. — Товарищ растет.
Меня возмущает, — недвусмысленно заявляет Чуковская, — в применении к Сталину… слова «суровый», «грозный», «вел нас в бой» — слова, облагораживающие своей высотою его подлое ремесло. А «тризна», «бразды», «ведал»!.. Я понимаю, что ругательства тут тоже неуместны, мелки (он — то — всего лишь палач, да горе человеческое огромно и свято), но уж высокий слог во всяком случае неприличен! «Ведал»! И как это повернулось перо у Твардовского назвать смерть Сталина утратой?..
Но Анна Андреевна радуется возможности говорить вслух, в печати о сталинской жестокости. У Твардовского в поэме несколько раз: крутой, жестокий. И то — хлеб».
«Товарищ» действительно рос, рос всю жизнь. Сразу после смерти Сталина, в 4–м номере редактируемого им «Нового мира» за 1953 г., он напечатал рядом со статьей А. Фадеева «Гуманизм Сталина» свои стихи «У великой могилы», а уже в конце 1953–го и первой половине 1954 г. опубликовал серию статей (В. Померанцева, М. Щеглова, Ф. Абрамова, М. Лифшица), направленных против тогдашней официозной литературы, и был первый раз отстранен (до 1958 г.) от руководства журналом. «За далью — даль», как верно отметила Ахматова, была для Твардовского новым шагом вперед, хотя концепция сталинизма в поэме вполне соответствовала постановлению ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» (1956), значительно более «мягкому» в отношении Сталина, чем закрытый доклад Н.С. Хрущева на XX съезде и тем более последовавший в 1961 г. открытый его доклад на XXII съезде КПСС.
В художественной структуре поэмы, в ее языке и стиле тесно связаны, взаимоперетекают черты гражданско — публицистического (иной раз действительно излишне «повышенного») и лирико — исповедального высказывания. В ней широко «задействованы» лексические и интонационно — синтаксические средства народно — разговорной и книжно — литературной речи. В отличие от «Страны Муравии» и «Василия Теркина» в «За далью — даль» возобладала классическая литературно — поэтическая, главным образом, пушкинская традиция.
Параллельно с «За далью — даль» Твардовский работает над сатирической поэмой — сказкой «Теркин на том свете» (1954–1963), изобразившей «косность, бюрократизм, формализм» нашей жизни. По словам автора, «поэма «Теркин на том свете» не является продолжением «Василия Теркина», а лишь обращается к образу героя «Книги про бойца» для решения особых задач сатирико — публицистического жанра» (5, 143).
В основу произведения Твардовский положил условно — фантастический сюжет. Герой его поэмы военных лет, живой и не унывающий ни при каких обстоятельствах Василий Теркин оказывается теперь в мире мертвых, призрачном царстве теней. Подвергается осмеянию все враждебное человеку, несовместимое с живой жизнью. Вся обстановка фантастических учреждений на «том свете» подчеркивает бездушие, бесчеловечность, лицемерие и фальшь, произрастающие в условиях тоталитарного режима, административно — командной системы.
Вначале, попав в «загробное царство», очень уж напоминающее нашу земную реальность целым рядом узнаваемых бытовых деталей, Теркин вообще не различает людей. С ним разговаривают, на него смотрят казенные и безликие канцелярские, бюрократические «столы» («Учетный стол», «Стол Проверки», «Стол Медсанобработки» и пр.), лишенные даже малейшего признака участия и понимания. И в дальнейшем перед ним вереницей проходят мертвецы — «с виду как бы люди», под стать которым вся структура «загробного царства»: «Система», «Сеть», «Органы» и их производные — «Комитет по делам / Перестройки Вечной», «Преисподнее бюро», «Гробгазета» и т. п.
Перед нами возникает целый реестр мнимых, абсурдных, лишенных содержания предметов и явлений: «душ безводный», «табак без дыма», «паек загробный» («Обозначено в меню, / А в натуре нету»)… Показательны характеристики:,Кандидат потусторонних / Или доктор прах — наук», «Надпись: «Пламенный оратор» — /И мочалка изо рта». Через все это царство мертвых и бездушных солдата ведет «сила жизни». В герое Твардовского, символизирующем жизненные силы народа, попавшем в столь необычную обстановку и подвергшемся нелегким испытаниям, возобладали присущие ему живые человеческие качества, и он возвращается в этот мир, чтобы бороться за правду.
Сам Твардовский вел непримиримую борьбу с наиболее мрачным, мертвящим наследием сталинщины, с духом слепого подчинения, косности и доведенного до абсурда бюрократизма. И делал это с позиций утверждения жизни, правды, человечности, высокого нравственного идеала. В сочетании фантастического сюжета и реалистически — бытовых деталей в изображении загробного мира реализовался творческий принцип автора: «С доброй выдумкою рядом / Правда в целости жива…»
Путь сатирического разоблачения тоталитаризма оказался не единственным в творчестве поэта. После завершения и публикации «Теркина на том свете» Твардовский задумывает, а в последние годы жизни пишет лирическую поэму — цикл «По праву памяти» (1966–1969) — произведение трагедийного звучания. Это социальное и лирико — философское раздумье о непростых путях истории, о судьбах отдельной личности, о драматической судьбе своей семьи: отца, матери, братьев. Будучи глубоко личностной, исповедальной, «По праву памяти» вместе с тем выражает народную точку зрения на сложные, трагические явления прошлого.
Поэма Твардовского так и не смогла быть опубликована при его жизни. Она появилась в печати лишь спустя десятилетия — в 1987 г. И причиной тому было стремление автора к бескомпромиссной правде, как он ее понимал, — воскрешающей «живую быль» и неотпускающую боль трагических событий нашей истории.
«По праву памяти» — это осмысление поэтом опыта всей прожитой жизни, в которой отразились тяжелые противоречия времени. Сам мотив поиска правды, как истины и справедливости, сквозной в поэме — от обращения к себе во вступительных строках: «Перед лицом ушедших былей / Не вправе ты кривить душой» — и до завершающих слов о целительном настое «правды сущей», добытой ценой жестокого опыта.
В поэме развиваются и углубляются мотивы, прозвучавшие в книге «За далью — даль» (тема репрессий в главах «Друг детства», «Так это было»), но здесь они приобретают более личностный характер. Ведь все это поистине выстрадано поэтом, поскольку речь идет о судьбе его семьи и его собственной судьбе.
Каково было отцу поэта — честному крестьянину — труженику, зарабатывавшему хлеб собственными, в сплошных мозолях, руками, вынести жестокий и несправедливый, как говорит поэт, «слепой и дикий / Для круглой цифры приговор», по которому он с семьей оказался «в тех краях, где виснул иней / С барачных стен и потолка…» Лицемерие слов «Сын за отца не отвечает», как бы невзначай оброненных «судеб вершителем земным» — Сталиным, лишь подчеркивает и усугубляет вину не только его, но и тех его наследников, кто — «Забыть, забыть велят безмолвно, / Хотят в забвенье утопить / Живую быль».
А эта «живая быль» состоит в том, что слова «отца народов» оборачивались требованием нарушить основные библейские заповеди. «Здесь Твардовский иногда текстуально точен. В Библии сказано: почитай отца своего и мать свою. В тексте поэмы: «Оставь отца и мать свою». Далее. Не произноси ложного свидетельства на ближнего своего — «лжесвидетельствуй», не убий — «зверствуй», не сотвори себе кумира — «иди за мной». Глас отца народов звучит в поэме как проповедь, но проповедь — Сатаны».
Мучительная и горькая память о жестокой эпохе, об ужасах и преступлениях времен сталинщины, правда о продолжающих и покрывающих ее, полных лжи и показухи брежневских временах — пронизывает последнюю поэму Твардовского. Это по — своему итоговое и в чем — то ключевое произведение для всего его творчества, в том числе и особенно — поэмного.
Еще в «За далью — даль» были сказаны верные слова: «Молчанье — тоже ложь…» Теперь эта бесспорная мысль получает дальнейшее развитие: «Нет, все былые недомолвки / Домолвить ныне долг велит…» Потому что, как замечает поэт, — «Одна неправда нам в убыток / И только правда ко двору!»
Но, конечно, это правда в той мере, в какой она была доступна Твардовскому — члену ЦК КПСС. «Советскость» Твардовского, заставлявшая его иной раз «снисходительно» относиться к Пастернаку и Мандельштаму, Ахматовой и Цветаевой, сказалась и здесь. Когда текст поэмы прочитал Солженицын, у него «руки опустились, замкнулись уста: что я ему напишу? что скажу? Ну да, снова Сталин… и «сын за отца не отвечает»«, а потом «и званье «сын врага народа»,
«И все, казалось, не хватало
Стране клейменных сыновей»…
Со Сталиным Твардовский теперь уже не примирялся, но:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71