Собственно, я всего лишь хотела сказать, что после папиной смерти Триш и Марджи всегда были рядом и что это они вытащили нас с мамой. С тех самых пор и повелось, что каждую пятницу мы вчетвером, сбросив туфли, едим гуакамоли, а со стены на нас смотрят фотографии маминых клиентов.
Стена сплошь увешана глянцевыми черно-белыми снимками актеров и писателей; все фото – одного формата (A4) и приколоты ровными рядами. Все женщины ослепительны, все мужчины загадочны. Некоторые снимки висят в конторе целую вечность. На стене никто не стареет. (Вот что значит хорошее освещение!)
Пока Триш копалась в картотеке («Точно здесь… на «П» – «Пино-Нуар»… цыпа-цыпа… ха-ха!»), Марджи послала воздушный поцелуй седовласому актеру в верхнем ряду – Джонатану Ричардсу.
– Привет, душка Джонни! – сказала она. – Ты все такой же красавчик!
– Он же, наверное, совсем старый, – удивилась я. – Неужели еще снимается?
– Не глупи, дорогая, – ответила мама. – Джонни давно умер.
– Но он был трудяга. – Марджи послала снимку еще один поцелуй. – Ни единое шоу без него не обошлось. Умница. Даже помер в понедельник, чтобы не пропустить воскресную тусовку.
– За Джонни! – предложила мама, когда Триш, выудив бутылку, подлила ей вина.
– Может, убрать его фотографию? – ляпнула я.
Взад-вперед метнулись взгляды, быстрые и таинственные.
– В смысле… – забормотала я, – раз он умер…
– Он не умер, – доверительно сообщила мама. – Для нас не умер.
– У него просто антракт! – хором произнесли «девочки».
Вполне в их пятничном духе. Обычно я легко сношу подобные штучки. В конце концов, мама и «девочки» – моя единственная семья. Но весь тот день я общалась с чокнутыми – сперва с Шейлой, потом с Софи, потом с Гордоном Стори. И у меня иссяк запас терпимости к сдвинутым. Мне о многом надо было подумать: о прикрытой рубрике, о неудачной встрече с психотерапевтом, а может, и о нас с Хэлом…
– Джули, как там твой роскошный? – поинтересовалась Марджи. – Почему его не видно? Приводи его сюда как-нибудь в пятницу!
Вот уж он обрадуется! Гуакамоли и компания баб с бунтующими гормонами. Мечта, да и только. Хэл бросается наутек, стоит мне только упомянуть о «девочках». Он заявляет, что его трясет от пожилых женщин. Ему не нравится, как они смотрят на него.
«Скорее уж сквозь него!» – уточнила бы Триш. Хэл нравится ей не больше, чем она ему.
– Хэл уехал по делам в Мельбурн, – сказала я.
– Опять? – Мамин вопрос сопровождался очередным красноречивым взглядом, и зашифрованная беседа возобновилась.
У «девочек» то приподнимались брови, то изгибались углы рта, то округлялись глаза. Они никудышные актрисы, все трое. Думают, что умеют скрывать свои чувства, а на деле с их лицами не нужны никакие мегафоны.
– Мам, ты знаешь, сейчас ведь не пятидесятые на дворе, – сказала я. – Я не сижу дома и не дожидаюсь мужа с работы. У меня своя жизнь. Я тоже иногда люблю побыть одна.
«Девочки» промолчали, но им и не надо было ничего говорить. Все было написано на их лицах. Крупными буквами.
8
Арт
Если долго плясать вокруг правды, кому-нибудь непременно отдавят ногу.
Арт Стори
Сцена нашей встречи с Мишель в больнице получилась… ну, скажем, весьма напряженной. Мишель и так была не в себе от вида Гордона – тот пластом лежал на кровати, весь утыканный разными проводками, как атомная бомба в плохоньком боевике. Мишель явно не ожидала подобной картины. Умереть (даже ненадолго) было совершенно не в духе Гордона. Такого внезапного и безответственного поступка Мишель скорее могла бы ждать от меня. Но от Гордона?
– Ну что, доволен? – возопила Мишель, когда выяснилось, что Гордон впал в кому. – Ты убиваешь его! Понял? Убиваешь собственного брата!
Она, конечно, перегнула палку, хотя после моего визита у Гордона действительно случился повторный приступ, а потом наступила кома. Но можно ли с уверенностью сказать, что этот приступ вызвал я? Я вовсе не хотел его расстраивать, наоборот, думал, что от моих слов ему полегчает. Думал, Гордону нужна поддержка. Кто ж знал, что он так отреагирует на мою речь? Кто ж знал, что он выдернет капельницу из вены, сорвет датчики с груди и отшвырнет одеяло? Кто ж знал, что он кинется бежать по коридору мимо кабинета сестер – крылья больничной рубашки хлопают, голый белый зад трясется мячиком?
Кто бы мог подумать, что недавний покойник сможет долететь до самой двери в вестибюле? И даже пробежать по аллее? И кто мог знать, что он свалится на капот той самой машины, что доставила его в больницу четырьмя часами раньше? И что дежурить в машине будет та же смена (тот самый санитар, который заинтересовался моей теорией насчет свинины)?
– Уж теперь это точно не из-за свинины, друг, – сказал мне санитар, пока катил Гордона назад, в больницу. – Разве что кто-то выжал свиную отбивную ему в капельницу.
Он пошутил, чтобы разрядить обстановку, только и всего. Может, этот парень покажется вам бесчувственным (как и мне поначалу), но, думаю, у него были свои резоны. Он ведь каждый день видит людское горе и, наверное, знает, что нужно человеку в такие моменты. И шутка была, если уж на то пошло, остроумной, а показалась бы мне еще остроумнее, если б ее не услышала Мишель.
Даже в лучшие времена у Мишель туго с чувством юмора. Шуток она не любит. Шутки для типов вроде меня.
– Ты что, кормил его животными жирами?! – взвизгнула Мишель. – Господи, Стори, это же твой брат! Ты убиваешь родного брата!
С этой минуты события вышли из-под контроля. Ей-богу, я ничего не мог с этим поделать. Судите сами.
После сеанса с Джули я пошел к агенту по недвижимости и отсрочил свое изгнание из мастерской. Затем прямиком отправился в больницу. Увидев Мишель в отделении интенсивной терапии, я искренне поверил, что все обошлось. Я даже позволил себе расслабиться (непростительная глупость вблизи Мишель).
Мишель листала глянцевый каталог мебели и обоев. Я счел это добрым знаком – кто станет думать об отделке квартиры, если в прихожей поджидает Смерть? Еще лучше было то, что Мишель со мной не поздоровалась. Она только подняла на меня глаза, перевернула страницу, тяжко вздохнула и снова уткнулась в каталог. После чего я отбросил мысль о братских объятиях, которые, учитывая исключительность момента, уже готов был раскрыть. Я молча сел напротив Мишель и стал ждать.
Рядом с Мишель сидели ее родители, Сандра и Тони. Сандра деловито снимала со своей синей юбки налипшие ворсинки и аккуратно отправляла их в чашку из-под кофе. Сандра – миниатюрная, сухонькая, болезненно опрятная женщина; взгляд у нее неизменно опущен, а воротничок неизменно поднят. Ее муж, Тони, здорово сохранился для своих семидесяти: он загорелый и подтянутый. Представьте себе куклу «Кен на пенсии» – и получите вылитого Тони. Он спокойно угнездился у двери палаты, сложив руки на коленях, и ничего не делал, только иногда указывал Сандре на пропущенные ворсинки.
– Вот, смотри… здесь… и здесь… ты пропустила целый участок. Тут нужна система.
– Привет, Сандра. – Я улыбнулся.
По-моему, улыбка как раз подходила к случаю: не слишком широкая, но все же заметная. Скорее этакая мужественная усмешка с оттенком горького понимания. Сначала я сомневался, нужно ли вообще улыбаться в такие минуты (если спросить Мишель, ответом было бы категорическое «нет!»), но в итоге решил, что, как единственный кровный родственник больного, могу сам устанавливать правила поведения.
Признаться, меня подогрело и то соображение, факт, что улыбка наверняка разъярит Мишель. Невестка из себя выпрыгивает, если мне удается сойти за воспитанного человека.
– Здравствуй, Арт. – Сандра тоже слегка улыбнулась, после чего покосилась на Мишель, словно спрашивая, не слишком ли она со мной дружелюбна. (Судя по ответному взгляду, слишком.)
Я улыбнулся и отцу Мишель:
– Привет, Тони. Все работаем?
Едва договорив, я готов был пнуть себя за эти слова. Я сделал непоправимое: дал Тони возможность поговорить о себе.
– Кто работает? Я? – Тони самодовольно фыркнул, потянулся и вольготно закинул руки на спинки соседних кресел. – Мне нечего делать и некуда торопиться. На тот свет не опоздаешь!
Тони гордится своим бездельем. Три года назад он отошел от дел (его фирма специализировалась на производстве рекламных шапочек и футболок). В тот день, когда Тони навсегда закрыл за собой дверь офиса, он поклялся, что пальцем больше не пошевелит до гробовой доски.
– Сорок пять лет я вставал по утрам и знал, что у меня куча дел. И я их делал. И не жаловался. Спроси Сандру. Я жаловался, Сандра? Ты хоть раз слышала, чтобы я хныкал? Видишь? Она качает головой. Хныкать – не мужское дело. Мужское дело – выполнять то, что должен. Согласен, Артур?
Тони зовет меня Артуром. Ему так проще. Он не может смириться с тем, что Арт – это полное имя.
– Я так думаю, Артур, – продолжал Тони, – что заработал право ничего не делать. Сорок пять лет гнул спину, а теперь вот могу посидеть и отдохнуть. Но ты совсем молодой, у тебя впереди еще годы работы. Небось трудно представить, каково это – сидеть и ничего не делать?
– Ему-то как раз труда не составляет. – Мишель удалось вклиниться в разговор. – Правда же, Стори, тебе не надо сильно напрягаться, чтобы представить, как ты бездельничаешь?
Терпеть не могу подобных фортелей. Только что я мог поклясться, что Мишель вся погрузилась в созерцание стеллажа от Терренса Конрана. Так нет же: едва представилась возможность уязвить Арта, как Мишель мигом всплыла на поверхность. И обратно в глубину, похоже, не собиралась.
Мишель вроде настырной мухи: вьется и вьется вокруг тебя, зудит над ухом, норовит сесть на нос – словом, так и напрашивается на удар. Жужжать она уже начала; вопрос только, надо ли было бить?
– Пойду спрошу, можно ли заглянуть к Гордону, – сказал я и встал.
– Пожалуй, не стоит, – отрезала Мишель. Ее крылышки расправились: она готовилась взлететь.
– Почему?
– Ему нуж-ж-жно отдохнуть. – Уж и зажужжала в полную силу. – Доктор сказ-з-зал, к нему нельз-з-зя.
Кажется, она спланировала мне на руку и нахально трет лапки!
– А ты у него была, Мишель?
– Да. Но я ведь его ж-ж-жена!
– А я его брат. Кровным родственникам в таких случаях не надо особого разрешения, – парировал я. – Если ему понадобится пересадка почки, врачи возьмут ее не у тебя, а у меня.
Сандра испуганно встрепенулась:
– У Гордона же вроде что-то с сердцем? У него что, еще и почки отказали?
– Нет, мама.
– Сейчас с пересадкой органов просто чудеса творят, – выступил Тони. – Я читал в «Ридерз дайджест». Но Артур прав. Тут нужны родственники, Мишель. Мне можно пересадить твою почку, потому что мы с тобой кровная родня. А вот твоей матери мои почки не подошли бы.
Разволновавшись, Сандра стала нервно отряхивать с юбки оставшиеся пушинки. Как же так? Кто ж ей-то даст почку? Неужели только ей не достанется почек?
– Ничего, Сандра, – утешил я. – В крайнем случае я отдам вам почку. Может, подойдет.
– Нет, твои почки нужны Гордону, – серьезно возразила Сандра. – Я как-нибудь выкручусь. Не переживай за меня. И вообще, у меня вполне здоровые почки.
– Что з-за бред! – прозудела Мишель. – Нашел время для шуточек, Стори!
– А вы видели Гордона? – спросил я у Тони. – И вы, Сандра? Вы у него были?
Оба мелко закивали.
– Зашли на минутку, – виноватым голосом призналась Сандра. – И совсем с ним не разговаривали. Да, Тони?
– Она поздоровалась и подбодрила Гордона, – подтвердил Тони. – Вот и все, Артур.
– Даже не думай. Ты туда не войдешь, – процедила Мишель. – Он и не ж-ждет, что ты придешь. Он ж-же знает, что на тебя нельзя полож-житься.
Она жужжала на всю катушку. Как просто было бы дотянуться до журнала, свернуть его в трубочку, примериться и…
– Арт Стори есть? – В дверь просунулась голова медсестры. – Его зовет брат.
ВЖ-Ж! БАЦ! МОКРОГО МЕСТА НЕ ОСТАЛОСЬ!
Онемевшая Мишель подхватила свой каталог и уткнулась в раздел «Кухни», а я с видом триумфатора зашагал к выходу из приемной. Конец моему ожиданию! Я распахнул дверь в палату Гордона, и вдруг…
ВЖ-Ж! БАЦ! МОКРОГО МЕСТА НЕ ОСТАЛОСЬ!
У Гордона был такой больной вид. Такой беспомощный. Такой несчастный. Вообще-то ничего удивительного: я ведь видел, как его заносят в машину «скорой помощи». Умом я все это понимал. Входя в палату, я знал, что мой брат тяжело болен. Я мог бы даже вслух произнести: «Моего брата привезли сюда на «скорой». Он очень болен. У брата был сердечный приступ».
Но сказать – одно дело, а увидеть собственными глазами – совсем другое.
Когда я прикрыл за собой дверь, Гордон посмотрел на меня и приподнял руку. Я взял его ладонь и понял, что теперь обязан стать хорошим братом. Присев на стул у кровати, я накрыл ладонь Гордона обеими своими.
– Машину к офису отогнал? – спросил он. – А органайзер привез? Все нормально?
Вот и первое испытание. Мне нужно было честно рассказать про Джули и про неудачную попытку притвориться психотерапевтом. Это стало бы моим первым поступком в роли Хорошего Брата. Но как это сделать?
Я решил действовать по методу «есть две новости – хорошая и плохая». Хорошая новость: я понял, что его работа с затраханными жизнью людьми куда важнее, чем мне казалось. Плохая новость: чтобы обнаружить это, мне пришлось содрать с его клиентки шестьсот баксов.
– Знаешь, Гордон… – Надо же с чего-то начать. – Знаешь, когда я увидел твой кабинет… то понял… ну… что ты можешь гордиться своей работой и…
Похоже, его пробрало до печенок. Он побелел, вцепился в мою руку и попытался сесть.
– Что они тебе сказали, Арт? – прошептал он.
– Кто – они?
– Арт, мне нужна правда.
– Хочешь правду, так знай: я понял, что твое дело достойно уважения и…
Тревога Гордона на глазах перерастала в ужас.
– Ты всегда считал, что я маюсь дурью!
Ну да, именно так я и считал. Но мне не хотелось сразу объяснять, почему я изменил мнение, поскольку тогда пришлось бы сообщить плохую новость раньше хорошей. А плохих новостей Гордон за день наслушался с лихвой. Я даже начал думать, что Хороший Брат, пожалуй, оставил бы свою плохую новость на какой-нибудь другой день.
– Я умираю, да? – Гордон уронил голову на подушку. – Ты поэтому меня жалеешь?
У меня было много причин жалеть Гордона (главная из них в тот момент сидела за дверью и вникала в тонкости кухонного дизайна). Но я не собирался говорить ему об этом. Весь мой план пошел прахом.
– Я не хочу умирать, Арт, – лихорадочно зашептал Гордон. – Я еще не готов!
Его била дрожь. Должен признаться, я чувствовал себя настолько не в своей тарелке, что готов был позвать на помощь Мишель.
– Читай по губам, старик: ты поправляешься. Поправляешься, понял? – Я старался говорить как можно увереннее.
Гордон вцепился в мою футболку и приподнялся, стараясь заглянуть мне прямо в глаза.
– Ты что-то… что-то скрываешь, Арт?
Я помедлил секунду – только чтобы подобрать нужные слова, вот и все! Но Гордону этого хватило. Он вдруг завопил:
– Боже ты мой! Твою мать! Я так и знал! Ты все врешь! Я умру! Но я не хочу сдохнуть тут! Только не тут!
И началось: Гордон вырвал из себя иглу капельницы, отшвырнул покрывало, отпихнул меня, выскочил из палаты и припустил бегом по коридору.
Он пронесся мимо оторопевшей Сандры…
– Мишель! Это ж Гордон!
…мимо кабинета сестер…
– Коринна! Это ж больной из двести двадцать пятой!
…мимо регистратуры…
– Джоди! Это ж коронарное шунтирование доктора Спенсера!
…выскочил на подъездную аллею, рухнул на капот «скорой помощи»…
– Боб! Это ж тот парень со свининой!
…и погрузился в кому.
ВЖ-Ж! БАЦ! МОКРОГО МЕСТА НЕ ОСТАЛОСЬ!
Во второй раз его не поднял даже назойливый сигнал мобильника.
– Кажется, увертюра к «Вильгельму Тел-лю»? – спросил Тони час спустя. – Где играют?
– Это телефон, Тони. Мобильник Гордона. Я сейчас…
– Здесь нельзя пользоваться сотовым телефоном, Артур, – сообщил Тони, когда я пошел к двери. – Видишь плакат на стене? Странно, что ты его не заметил.
– Ладно, понял. Тогда я выйду с ним на улицу.
– Там написано: «Пожалуйста, отключайте мобильные телефоны в помещении больницы». Видимо, их излучение мешает работе приборов – всяких там томографов и…
– Спасибо, Тони. Я понял.
– Сандра тоже прочла плакат. Она даже что-то про него сказала. Да, Сандра?
Я выскочил на улицу. – Алло! Алло! Черт, отключились! Через минуту телефон Гордона зазвонил снова.
Я . Алло?
Джули . Это Гордон Стори?
Я . Нет, это Арт. Гордон сейчас… момент, а кто говорит?
Джули . Меня зовут Джули Тринкер. Я клиентка Гордона. Мы с ним сегодня встречались и… Алло! Алло! Вы меня слышите? Алло! Тьфу, блин!
Делать нечего, надо ей перезвонить. И заодно покончить со всей этой историей.
Я . Это Гордон Стори. Вы мне звонили, Джули?
Джули . Связь прервалась.
Я . Кстати, насчет перерывов…
Джули . Простите?
Я . Пытался предугадать, что вы скажете. «Кстати, насчет перерывов. Наши с вами сеансы тоже нужно прервать». Верно?
Джули . Да, я об этом много думала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26