– Ну да, если она молодая или хотя бы моложавая. – Мне уже стало неуютно от хода ее мыслей. – Вряд ли меня потянет к бабушке с коляской.
– Ладно. Значит, если она не старая, то вам все равно, как она выглядит?
– Ну почему же? Конечно, лучше, если женщина симпатичная. – Я оглянулся на Томаса, ища поддержки. – По-моему, это естественно. Разве нет?
Томас промолчал, и, судя по его лицу, мне тоже стоило бы закрыть рот.
– Значит, симпатичная. Иными словами – стройная? – уточнила Джули.
– Не обязательно. – Я понял, что с ответом попал в точку и что не мешало бы остановиться. Но конечно, не остановился. – Скажем так, с хорошими формами. Мне нравятся женщины с формами. По-моему, я не исключение.
Джули принялась кивать, медленно и размеренно, из чего я сделал вывод, что она составляет в уме уравнение с примерно такими неизвестными:
X = молодая
Y = фигуристая
Z = с коляской
– Значит, привлекательная женщина? Стандартно красивая? И с ребенком? Это все? Такова ваша эксклюзивная эротическая фантазия?
Она что, пытается меня подколоть? Похоже, она вывела-таки формулу:
X + Y + Z = пошлые фантазии заурядного мужика
Она шла к свету, а за мной тем временем захлопнулась дверца мышеловки. Попался!
– Ну а все-таки, Гордон, при чем тут коляска? – выпытывала Джули. – Вы так и не объяснили до конца. Это что, особо эротичная деталь?
– Язвите сколько хотите, солнышко. Но наличие коляски – ключевая деталь.
– Может, все дело в колесах? Интересно, а магазинная тележка действует таким же образом?
Я снова оглянулся на Томаса, но тот куда-то смылся. Потом я увидел, как его голова мячиком скачет за окном – все дальше по дорожке, все ближе к садовому шлангу. (Пока мы шли к дому, он буркнул что-то там про гардении – мол, они почти засохли.)
– Это мужская заморочка, Джули. Без Y-xpoмосомы не поймешь. Наверное, в женских ушах звучит жалко.
Мне уже осточертел ее допрос, и я с радостью сменил бы тему. Есть вещи, которые женщинам трудно понять, а тем более принять как есть. Тестостерон, к примеру.
– Я на вас не нападаю, – быстро сказала Джули.
От мысли, что я мог обидеться, она сразу растеряла боевой дух и как-то сникла. Даже съежилась, будто игрушечный мишка, из которого высыпалась набивка. (Тот телефонный мастак наверняка крутил ею как хотел!)
– Мне необходимо кое-что понять, а вы единственный, кто всегда говорит правду.
Нечего качать головой, читатель! Я тоже осознал, как иронично прозвучали ее слова в нашей ситуации. Мне стало очень, очень тяжко. Особенно если учесть, что Джули в тот момент посмотрела прямо мне в глаза – тоже, между прочим, в первый раз.
– Боюсь, вам не очень понравится то, что я скажу, – предупредил я и прислушался к звуку льющейся воды, который донесся из сада. – Ладно, давайте работать. Коляска – примерно то же, что беременность. Вы ведь знаете, что мужчин влечет к беременным?
Джули помотала головой. Господи, какая-то сказка про белого бычка!
– Короче, так: при виде беременной женщины или женщины с коляской в голову мужчины приходят две мысли. Первая: эта женщина занималась сексом. И вторая: для занятий сексом она выбрала не его, а кого-то другого. И это его бесит.
– Да какая ему разница? Ведь та женщина его даже не знает! – В мозгу Джули шла бешеная работа: столько новой информации! – Мы ведь говорим о женщине вообще? О первой встречной? На улице, в магазине?
Прилежная ученица, спору нет.
– А ему неважно, что они никогда не встречались и у той женщины не было возможности его выбрать, – пояснил я. – Это к делу не относится. Мужчине важно одно: кто-то другой успел раньше. Не он застолбил этот участок.
– И часто мужчин посещают подобные мысли?
– Постоянно. Отдохнуть невозможно – гормоны не дают. Мужчина – он же как цыпленок в микроволновке. Снаружи кажется, что внутри ничего не происходит, а на самом деле каждая частица в его теле мечется, врезается в другие частицы и производит тепло. Жар.
– Тяжело, должно быть!
– Да уж. Случаются дни хуже некуда. Скажем, летом. На улице теплынь. Все женщины в тонких платьях и босоножках, волосы подобраны, шея голая. Многие беременны. Многие хотят забеременеть. Это пытка для нашего брата. Такое чувство, что кругом тебя женщины, которые занимаются сексом с другими мужчинами.
– Но ведь так и есть!
– Да, но про это лучше не думать. Одно сплошное расстройство, и ничего конструктивного. Как будто ты фермер, у тебя десять тысяч гектаров земли и их надо вспахать. Думать о них невозможно. Надо думать про те сто гектаров, которые ты пашешь сейчас. И верить, что с божьей помощью ты в конце концов дойдешь до остальных девяти тысяч девятисот.
– Да, но фермерские земли где-то кончаются, а женщины – нет. Где же выход?
– В самое яблочко, дорогая! Выхода нет. Тупик. Просто кошмар какой-то! Женщины все время размножаются. Обработал одну – а в результате на свет может появиться новая женщина. Как в дрянной голливудской фантастике. «В каждой женщине скрыто тайное оружие, человеческая яйцеферма, способная породить тысячу копий этой женщины. Яйца ждут своего часа. Один-единственный мужчина, одно неосторожное движение, и – бац! – маленькая женщина вылезла на свет. И растет!» Война миров.
– Получается, женщина – как матрешка.
– Именно.
– Но ведь только половина всех детей – девочки, – сообщила Джули, словно это должно было меня утешить.
– И как по-вашему, это хорошая новость или плохая?
– Вопрос с подвохом?
– Это плохая новость, потому что вы и моргнуть не успеете, как маленький мальчик вырастет. И что мы тогда получим?
– Еще одного мужчину с флажком, который рвется застолбить новый участок, – просияла Джули.
Почему-то наша беседа здорово улучшила ей настроение.
– Так, значит, мужчине нипочем не победить? Да? – Неожиданно окрыленная, Джули забралась на кресло с ногами.
– Пожалуй, все не так безнадежно. – Я начал уставать от ее энтузиазма.
– Это еще почему? Сами ведь сказали, женское лоно – вечный генератор мужских проблем. Вечное соперничество, вечное беспокойство.
– Да уж, природа не дает нам расслабиться, – признал я.
– Мужчины думают о сексе… сколько раз в день? Каждые три минуты? Я читала в каком-то журнале.
– Хотел бы я знать, каким образом это высчитали? Допустим, к вам подходит тип в белом халате и говорит: я буду отмечать, сколько раз вы подумаете о сексе. Так о чем еще вы после этого станете думать? И вообще, многие врут. Кто ж захочет думать о сексе реже, чем его сосед в очереди?
Джули слушала очень вдумчиво (если учесть содержание беседы). По-моему, будь у нее ручка и блокнот, она еще и конспектировала бы. Где черти носят Томаса, чтоб ему?
– Вы уже успели подумать о сексе с тех пор, как вышли из ванной? – спросила Джули.
Из ванной? Секундочку! Она что, специально подбросила туда трусы? Эдакая военная хитрость?
Джули глянула на часы:
– Если каждые три минуты, значит, вы должны были подумать о сексе уже… двадцать две на три… семь раз! Что, правда? По-моему, это очень много.
– Солнышко, мы все время говорили о сексе. Какая уж тут чистота эксперимента!
– А если бы мы говорили о еде? Тогда вы бы думали о сексе?
– Конечно, но это тоже не показатель. Еда эротична.
– А если б мы говорили о книгах?
– Библиотекарши… серые мышки с их подавленными страстями… Укромные уголки в библиотеках. Очень сексуально.
– Одежда?
– Платья на молнии.
– Война?
– Последняя ночь страсти перед боем.
– Офисная мебель?
– Работа допоздна с хорошенькой коллегой. Джули до того старалась – ей-богу, слышно было, как у нее скрипят извилины.
– Похороны?
– Вдовы. Красные губы, черные чулки.
– Аккумулятор в машине?
– Поломка на пустынной дороге. Останавливается другая машина, из нее выходит женщина.
– Ладно, дайте-ка подумать…
– Не старайтесь, не выйдет, – сказал я. – Куда бы вас ни занесло, мужская фантазия там уже побывала.
В этом я был абсолютно уверен: сам пытался что-нибудь придумать.
– Погодите, не сбивайте с толку. – Джули уставилась куда-то вдаль, перебирая варианты.
Ее тело полнилось удовольствием. Восторг разливался внутри, оживлял выжженные пространства, затекал в пустоты. Джули оживала на глазах. Она стала упругой и живой. Как будто мои бредовые эротические ассоциации снимали с нее ответственность за измену мужа. За его уход, за все разочарования. Она сорвалась с крючка. Я будто читал ее мысли. «Если все мужчины такие придурки, что может поделать одна женщина?»
Чем больше Джули думала, тем заметней хорошела. Изумительное зрелище. Вера в себя (в нужных руках) очень эротична, и в ту минуту Джули наконец ухватила ее за хвост.
А как же я? Честно? Что ж, если хотите правду, то мне было несколько неуютно, потому что карандаш в моей руке, самый обычный простой карандаш фирмы Штедтлера, вытворял странные штуки. Он вдруг сам собой завибрировал. Я придержал его свободной рукой, но он только еще сильней затрясся.
По карандашу пробегала сильная, я бы даже сказал, буйная дрожь. Как будто это был не обыкновенный карандаш, а пресловутая лоза в руке искателя воды. И ее как магнитом тянула неодолимая сила. Сила перетекала в мои руки, плечи, тело – все ниже, ниже, ниже…
Искатель воды сидит по-турецки за стареньким журнальным столиком и чувствует, как дрожит лоза, как ее неотступно влекут к себе подземные токи – там, внизу, под дорогим зеленым ковриком.
Супружеский застой? Какой еще супружеский застой?
Словом, на обратном пути Томас был мной недоволен. Очень недоволен. И это оказалось куда неприятнее, чем вы думаете. Маленький сердитый человечек сплошь и рядом еще хуже, чем большой сердитый человек. Наверное, потому, что концентрация эмоций в маленьком теле куда выше. Взять хоть детей, когда они истошно верещат на полу в магазине.
Томасу не понравилась моя живая реакция на трусики Джули. Он назвал ее «неэтичной». (Терпеть не могу это слово.) Еще сильнее он взвился, когда узнал, что, пока он поливал в саду гардении, Джули поделилась со мной своей главной задачей.
– Задача номер один: с кем-нибудь переспать? – переспросил он. – Я разочарован!
– Переспать с кем-нибудь симпатичным, – уточнил я. – Это совсем другое дело, Томас!
Я посоветовал Джули немного изменить цель, потому что иначе все было бы слишком просто. Тоже мне подвиг – переспать с первым встречным!
Даже после моего уточнения Томас глядел букой.
– Все равно! Вся работа псу под хвост! – Теперь у нее есть цель. Это уже кое-что, согласен? Лучше, чем ничего. Согласись, хоть кое-то начало.
Еще бы не начало! Томас все порывался подобрать для Джули какую-нибудь психоаналитическую стратегию. Он целую неделю учил меня азам целевого подхода:
– От этого зависит все, Арт. Весь смысл психотерапии в том, чтобы пациент достиг своей личной цели. Есть три простых шага: сначала пациент должен понять, что его не устраивает в самом себе, потом врач задает какую-нибудь цель, чтобы это исправить, а потом вы вместе продумываете шаги к этой цели – каждую неделю новый шаг. Когда первая цель достигнута, надо ставить следующую, и так постоянно.
Для меня все это звучало слишком по-улоговски, но Томас стоял на своем. Он считал, что нам надо соединить мою «врожденную способность к психоанализу» и в муках добытое им знание.
– Посмотри, как ты помог мне, Арт. Представь, что мы вдвоем сможем сделать для других.
По его плану я получал звание главного в команде. Шерифа правды.
– Звание говорит само за себя, Арт! Ты – хранитель личной правды каждого человека. Ковбойские сапоги – вот твое удостоверение. А я буду твоим заместителем. Здорово, да? Когда шериф и заместитель входят в город – берегись, брехня! Любой, кто пройдет наш курс, тоже станет помощником шерифа. Мы каждому выдадим звездочки. Как тебе?
Ну что, читатель, теперь вы неплохо меня знаете. (Возможно, даже лучше, чем мне бы хотелось.) Как по-вашему, что я подумал про его план?
Вот-вот. Угадали. Это самое.
Но Томасу нелегко было отказать. Рука не поднималась подрезать ему крылья, когда он только-только воспарил. Когда он встал на твердую почву (без своих бульдозеров), а взгляд его устремился ввысь. Особенно если учесть, что он уже заказал и получил новые визитки:
APT СТОРИ.
Шериф правды
ТОМАС КОРЕЛЛИ.
Помощник шерифа
Звезда шерифа – путеводная звезда
В Великий План входили групповые занятия и посещения на дому. Короче, выше только небо. И еще у Томаса имелись очень четкие представления о том, что можно и чего нельзя. Клеиться к клиенткам – категорически под запретом. А жаль.
– Ладно, Арт. Придерживайся цели. Но я бы хотел сказать, что…
– Заглянешь ко мне пивка глотнуть?
– Да, спасибо. Я вот что хотел сказать…
– Славное холодное пивко. Самое то.
– Подожди, Арт! – Он опять разволновался. – Я знаю, что Улог не всегда на высоте как психолог. Но в одном ему не откажешь: он всегда ведет себя этично.
То есть после разговора о трусиках Томас решил, что я могу повести себя неэтично? (Опять это мерзкое словцо!)
– Уймись, заместитель! Я ей не нравлюсь.
– Пообещай мне делать только то, что нужно.
– То есть?
– Ничего не делать!
Пока мы добрались до мастерской, стало жарко. Я настежь распахнул оба окна, впустив внутрь приятный ветерок. Мы прикончили шесть баночек холодной «Короны». Томас все толкал воспитательные речи, а я устроился на скамейке и разбирал гору конвертов.
Я выгребаю содержимое почтового ящика от силы раз в неделю и вскрываю в один присест, обычно под пиво. Давно уже понял: если финансы в плачевном состоянии, хуже нет читать почту каждый день. По-моему, нужно беречь в себе оптимизм. Только он в состоянии вытащить вас из той дыры, в которую, судя по счетам, вы уже угодили. Как можно строить великие планы по утрам, если у тебя в заднице занозой сидят семьдесят пять баксов долга за свет? И такое чувство, будто тебе яйца защемило ящиком магазинной кассы?
Пока мы пили и трепались, ветерок шуршал страницами вскрытых писем, приподнимал их края, пытался подлезть под них и распушить всю эту груду. Хватило бы одного сильного порыва. А моим незаконченным шедеврам хоть бы хны – не желали даже шелохнуться. Бумажки на столе жили и двигались, а мои подвески застыли в пространстве. До чего же хреново! Если б только мне удалось расшевелить их и закончить! Тогда я смог бы их продать, сунул бы выручку в кассу и освободил свои бедные яйца.
– Галерея вольных художников! – Томас протянул мне конверт. – Не хочешь взглянуть, Арт? Звучит интересно.
Я вскрываю далеко не все, что получаю. Зачем, если и так ясно, что внутри? В том письме не было ровно ничего интересного. Писал Вилли Зут, владелец Галереи вольных художников. Он слал мне эти письма каждые три месяца уже года два – с тех пор, как я согласился выставить у него свои работы. Вилли тогда выдал мне аванс (слезы, а не аванс), чтобы я мог бросить все остальные дела и быстро подготовить выставку. Денег давно и след простыл, а показать мне по-прежнему было нечего.
Ну и какого черта вскрывать письмо? Я знал, что оно написано тонким каллиграфическим почерком. Вилли у нас пурист. Пишет только чернилами, стальным пером. Не признает даже чернильных ручек. Почерк легкий, четкий, изящный. Приблизительное содержание письма:
«Арт, что за хрень? Когда я увижу твои работы? Не теряю надежды. Будь добр, отвечай на звонки. Вилли.
P.S. Я в курсе, кто такой Пинг».
Томас подсунул другой конверт – с белым окошечком и красноречивым логотипом: VISA.
– А вот это? Явно что-то серьезное.
Я взял письмо, взвесил на ладони, посмотрел на свет.
– А не проще вскрыть? – спросил Томас.
Я изучал адрес. Очень многое можно узнать по шрифту. Например, когда компания хочет содрать деньги, она всегда запугивает адресата жирными квадратными буквами. На объявлениях о распродажах и конкурсах, наоборот, красуется веселенький шрифт со всякими завитушками.
– Это первое предупреждение. – Не вскрывая, я отправил письмо в мусорную корзину.
– Ты что, вообще не будешь читать? – Томас пришел в ужас. – Даже не проверишь?
– Почитаю второе предупреждение. Придет через… это что, VISA? Значит, через неделю. Семь дней в запасе.
– Но, Арт…
Я вскинул руку. Томас закрыл рот. Убей не пойму почему, но он принимал меня всерьез.
Мне нужна была тишина, чтобы исследовать следующий конверт. Загадочное послание. Тревожно незнакомое. Без окошечка. Жирный шрифт. Без обратного адреса. Объем содержимого? Лист писчей бумаги, не больше. Самое зловещее, что в адресе стояло мое полное имя: Арту Сильвестру Стори.
– Что это?
– Тсс.
– Что?
– Не гони. – Я сдвинул в сторонку всю прочую макулатуру. Выбора не было. Я знал, что предстоит сделать. – Сейчас досчитаем до десяти и просто… вскроем его!
Я ждал ее в «Pain et Beurre». К сожалению, не за моим любимым столом. Потому что стола больше не было. На его месте теперь стояла пальма в кадке. Какой бездарный расход пространства! Лучшее место во всем кафе досталось пальме. У Марселя случился припадок суеверной истерии, и он убрал наш столик вскоре после того, как к Гордону подсела смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26