– Можно считать, – сказала мать, – что это вернуло его к жизни. И еще ваша свадьба – о ней он говорит, не переставая. Каждое утро в газетах читает все новые сообщения о деле Мюррея. Наверное, ты помнишь, каким отец был раньше, до всех этих несчастий… Так вот, он словно стал прежним: шуршит страницами и громко разглагольствует: «Да это, яблоко от яблони… Что и говорить. У него и отец был мерзавцем. Чипс Мюррей, – говорит, – он ведь бывал у нас в доме. Законченный мерзавец, карточный плут». Я все стараюсь его убедить, что, если даже и жульничаешь за карточным столом, твой сын не обязательно станет убийцей-садистом, но, конечно, в глазах твоего отца это одно и то же.
Правда, без трудностей все же не обошлось. Я так волновалась о предстоящей встрече родителей с блудным сыном, что упустила из вида важную вещь: как быть с Салли Бэйнбридж. И теперь за ужином поняла, что должна была об этом подумать. Мама отвела Гарри в его прежнюю комнату, а Салли, как выяснилось, постелили в спальне для гостей.
Впервые за целую вечность отец вел застольную беседу:
– Сердечно рад, что Гарри дома. Как кстати: он поможет мне расчистить чердак. Там столько бумаг… – Отец говорил так, словно Гарри вовсе и не пропадал, и не возвращался из небытия, а просто приехал, как обычно, после рабочей недели к родителям на выходные.
– Я тоже мог бы помочь вам с чердаком, сэр, – поддержал разговор Рори.
– Когда читаешь всю эту чушь в газетах, поневоле задумываешься о старых бумагах. С прошлым пора расставаться. Погибли Венеция и молодой Фэрфакс, потом эта девушка Бэйнбридж… Я складывал на чердаке все газетные вырезки, тайком, чтоб жене на глаза не попались. Вот и пришло время распрощаться с ними. Устроим грандиозное аутодафе, как вы к этому относитесь?
– Сердечно рады! – хором ответили мы.
Все, кроме Салли Бэйнбридж.
За ужином она не проронила ни слова, а мама, как я заметила, частенько бросала на нее косые взгляды. Я принялась ругать себя за бесчувственность: ведь она же сестра Молли, и мама еще не разобралась, как себя вести в такой ситуации.
Я улучила момент, когда все отправились в библиотеку, чтобы выпить по чашечке кофе, и отозвала Рори в сторону. – Возьми папу с собой на чердак. Или пойди с ним в сад. Да хоть сбрось ненадолго с моста в реку! Что хочешь сделай, только отвлеки его. Пусть мама и Салли хоть немного привыкнут друг к другу – и чтоб папа не мешал им своей трескотней. Не знаю, что на него нашло… Пожалуйста, Рори, сделай что-нибудь. Для меня, ладно?
– До встречи, – вот и все, что ответил Рори. Потом поцеловал меня в нос и твердой рукой вывел отца из комнаты.
Мама тем временем разливала кофе в библиотеке, а Салли съежилаcь на краешке дивана.
– Вам со сливками? – спросила мама.
– Дело в том, что я действительно люблю Гарри, – сказала Салли таким же бесстрастным тоном.
– И если бы не Салли, – подхватила я, – Гарри ни за что не смог бы продержаться все это время. Она поддерживала его, как никто. Ты даже не представляешь, мамочка, чем мы ей обязаны.
На секунду мама замерла, потом резко встала, подошла к Салли и крепко обняла ее. Я смотрела на них, и на мгновение у меня промелькнула мысль, что вот сейчас мама произнесет какую-нибудь чудовищно банальную фразу, например: «Когда-то я потеряла одну дочь, а теперь нашла другую». Но тут же поняла, что единственный, кто здесь мыслит банально, это я сама.
Скоро Салли уже рассказывала маме про свою жизнь, и к тому времени, как на лестнице раздались шаги отца и Рори, обе женщины явно расположились друг к другу. Салли, сославшись на усталость, попросила разрешения удалиться к себе в комнату и прилечь.
– Я поместила вас в комнате для гостей, Салли, но, если дойти до конца коридора и повернуть направо, то комната Гарри будет первая слева, – сказала мама. – Приятных вам снов, дорогая, и мне хочется добавить, пусть с опозданием, как бесконечно сокрушаюсь я о смерти вашей сестры и как мы все счастливы, что можем принять вас в свою семью.
Я что-то не слышала, чтобы Гарри и Салли собирались пожениться, но мама, похоже, считала это делом решенным.
– Замечательная девушка. Спокойная, целеустремленная. Как раз такая и нужна сейчас Гарри. И подумать только, мы могли даже не встретиться с ней, если бы ее сестра не погибла в нашем доме.
– А я бы никогда не стала моделью, – сказала я.
– Ты жалеешь, что стала? – спросила мать.
– Ни в коем случае, – ответила я и сама удивилась категоричности своих слов. – Для девушки, если только она твердо стоит на ногах, лучшей жизни не придумаешь. Главное, чтоб успех не вскружил голову.
– Я все время за тебя беспокоилась…
– Но ничего не говорила!..
– Потому что не хотела, чтобы ты беспокоилась из-за меня. Люди обычно относятся к манекенщицам не очень-то серьезно. Сколько раз мне приходилось вступаться за тебя, объяснять, что ты не пустоголовая дурочка. Конечно, прямо так они в моем присутствии не заявляли, но думать-то думали. И потом, все эти рассказы насчет безумных вечеринок, наркотиков…
– Насчет наркотиков не могу сказать, но в вечеринках нет ничего безумного. Как видишь, я жива-здорова, – сказала я. – В конце концов молодость дается только раз. А здравый смысл – что ж, он в нашей профессии необходим, как и в любой другой. Ты развлекаешься, веселишься, получаешь кучу денег и возможность поездить по миру, какая выпадает далеко не каждой девушке… Но надо помнить: все это когда-нибудь кончится.
– Ты будешь скучать по той жизни? – спросила мама.
– Нет. Или да. Даже не знаю. Конечно, о чем-то буду страшно скучать. Но подумать только: сколько дней я провела в самолетах или в бесконечном ожидании фотографа перед съемкой! Сколько времени я потеряла… Я буду скучать по своим друзьям, по визажистам, парикмахерам – да по всем людям, которых я никогда бы не встретила, если б не стала моделью. Но я счастлива, что ухожу сейчас, в самом зените славы. И потом, теперь у меня есть Рори…
– И мы тоже. Твоя семья, – тихо добавила мать.
И это была чистая правда: для любой модели, как бы ни сложилась ее карьера, семья – это самое главное в жизни.
Назавтра мы с Рори оставили Гарри на попечение Салли и мамы, а сами поспешили в аэропорт, чтобы лететь обратно в Нью-Йорк. Откинувшись на спинку сиденья, я смотрела на проплывавшие за окном машины холмы Уилтшира, и во мне крепла спокойная уверенность, что все наши беды наконец-то позади. Демон ушел из моей жизни навсегда. На какой-то миг я задумалась: а что станет с Майо? Но тут наша машина выехала на шоссе, набрала скорость, и я сказала себе, что меня это больше не касается. Этот пласт моей жизни уже стал прошлым.
Но внутренний, тайный голос шепнул: напрасно спешишь, не будь так уверена.
НЬЮ-ЙОРК, 1994
Наконец наш самолет приземлился в аэропорту Кеннеди. Мы оба так устали после потрясений этой недели и после долгого перелета, что решили пораньше отправиться спать – каждый у себя. Правда, теперь мы могли уже не скрывать нашего брака и жить вместе, но в этот вечер решили оставить все по-старому: пожелать друг другу «доброй ночи», как в былые времена, а в одиннадцать – поглядеть в телескоп и послать друг другу воздушный поцелуй.
Рори довез меня до подъезда, швейцар Майкл проводил в номер.
– Вот вы и у себя, мисс Сван. Звоните, если что понадобится.
Красный огонек автоответчика мигал вовсю, но я его уже не боялась. Я прослушала все записи. Так и есть – от Майо, то есть Демона, ничего не было.
Я с наслаждением выкупалась в ванне, надела ночную рубашку и собиралась уже подойти к телескопу, чтобы послать Рори прощальный поцелуй перед сном, как вдруг услышала жуткий, знакомый звук. Он доносился из гостиной – туда я даже не успела зайти. И вот опять…
Выстрелы!
В гостиной кто-то стрелял – должно быть, из пистолета. Я взяла трубку, чтобы вызвать службу безопасности, но вдруг выстрелы стали громче, словно кто-то прибавил звук.
И я тут же положила трубку, ибо поняла, что справлюсь сама. Никакого пистолета не было. Просто пленка, на которой записаны выстрелы, и магнитофон, включенный на полную громкость.
Я завернулась в длинный махровый халат и вышла в гостиную. На диване сидел Майо – с магнитофоном.
– Привет, Сван, – сказал он как ни в чем не бывало. – Я открыл дверь маминым ключом. Не сердишься?
– Конечно, нет, Майо. Принести тебе чего-нибудь? Чашечку кофе?
– Нет. Останься здесь. – Он вдруг испугался. – Не уходи.
– А я и не ухожу. И не думаю уходить.
Да он просто большой неуклюжий ребенок, подумала я. Его длинное подвижное лицо, освещенное лунным светом, напоминало странные и прекрасные портреты Модильяни. Я не включила свет, но шторы были раздвинуты, и за ними сияли огни ночного Нью-Йорка.
– Послушай, Майо, – мягко спросила я, – зачем ты оставлял мне эти дурацкие послания?
– Я все расскажу. Я снова встретил Тесс. Я давно знаю ее, еще по Лондону. Тогда я верил, что нравлюсь ей, но потом она сбежала с этим Бобби. Я так хотел, чтобы она увидела, какой я на самом деле. Что я могу добиться для нее этого контракта. А ты… ты всегда была ее кумиром, она все время о тебе говорила. Она-то мне и показала ту статью в журнале, и твою фотографию, и тут я понял, что у меня есть твое фото. Я сам его сделал, когда был еще ребенком. Я снимал аппаратом, который оставила мне мать. Я хранил все свои фотографии, чтобы ей потом показать. Все, кроме той, где была ты. А когда мать стала приходить к тебе готовить и я узнал номер твоего телефона, я подумал, что…Ведь это было так просто. Я всегда чувствовал себя клоуном. Шутом. Дома никто не относился ко мне серьезно. Мне нужно было доказать им, что я… я…
– Чего-то стоишь?
– Вот именно. Что со мной надо считаться. А Энджи и отец никогда не принимали меня всерьез. Поэтому я должен был разыскать мать. Только она и относилась ко мне серьезно. Только она и оставалась со мной, пока ко мне не вернулась Тесс. И мой план сработал, верно? Она ведь получила этот контракт и заменила тебя, Сван.
Он смотрел на меня с тревожным ожиданием, ждал одобрения, поддержки.
– Да, Майо, она получила контракт. Но разве ты знаком с Энджи? Ты говоришь про Энджи, которая ведет дела Тесс?
– Да, но Тесс знает, что не должна рассказывать Энджи обо мне. Это наш секрет.
– Но откуда ты знаешь Энджи, Майо?
– Откуда? А ты как думаешь? Мы с ней выросли вместе. Она моя родная сестра.
Через несколько минут приехал Рори, я не подошла к телескопу в одиннадцать часов, вот он и забеспокоился. Майо уже спал, положив голову мне на колени. Мы оставили его в гостиной и провели ночь вместе. На следующее утро мы отвезли Майо домой к Брайди и сообщили ей новость: ее дочь летит в Нью-Йорк.
– Брайди, – спросила я, – как же Энджи смогла понять, что Майо – это ее брат Патрик?
– Наверное, она не до конца была уверена, но так ли уж много людей по имени Майо? А я всегда звала его только так – он родился в местечке Майо в Ирландии, я и сама оттуда родом. И мы все звали его так, когда он был маленький. Только потом отец стал называть его настоящим именем – Патрик. Старшие дети повторяли за отцом. А для меня он всегда был только Майо, и когда он объявился здесь и разыскал меня, то сам попросил звать его старым детским именем.
Я внимательно взглянула на Брайди: она выше Энджи, но волосы те же самые – черные, вьющиеся. И глаза васильково-голубые, как у дочери. Как они похожи! Раньше я смотрела на Брайди и видела только кухарку, а сейчас передо мной стояла красивая цветущая женщина, немного располневшая, – такая уж у нее работа – но все равно необыкновенно интересная. В молодости из нее получилась бы великолепная модель…
– Брайди, можно я кое о чем вас спрошу, если только это не слишком личное? Почему вы оставили семью?
Вместо ответа она открыла дверь и позвала:
– Феликс!
В комнату вошел высокий мужчина с седой бородой. Он увидел меня, и его приятное обветренное лицо осветилось улыбкой. Сразу чувствовалось, что этот человек ценит женскую красоту.
– Я полюбила, – сказала Брайди. – Я оставила семью ради любви. Джозефа Дойла я, признаться, никогда не любила. Думала, что люблю, когда выходила замуж. Но я тогда была совсем девчонка. А потом пошли дети, и мне стало казаться, что я попала в ловушку. Тогда-то мы и встретились с Феликсом. Все получилось само собой – он стал моим спасением. Он как раз собирался в Америку – ирландец в поисках новой жизни. Я ведь в душе романтик, Лебедь. Вспомните, как я радовалась за вас, когда вы встретили своего Рори. У вас это настоящее, уж я-то знаю. Как и у меня с Феликсом. Я увидела его и поняла, что должна быть с ним. Если бы я не ушла тогда, я бы ушла потом. Это я точно знала. И Джозеф знал, что бы он там ни говорил детям.
– Но вы никогда не звонили, даже не писали писем…
– Я считаю, лучше отрубить сразу. Если бы дети захотели меня найти, то можно было бы порасспрашивать людей и узнать дорогу. Майо ведь быстро меня отыскал. Вот и Энджи тоже приедет. Мы снова объединимся… Вот только что мы будем есть за праздничным столом? О Господи, надо поскорее бежать готовить…
Как прошла встреча Энджи с матерью, я не знаю. Должно быть, непросто. Может быть, даже лучше, что они жили порознь, пока Энджи подрастала. Уж слишком разные они по характеру – Энджи практичная и земная, упрямая, как отец, а Брайди – мечтательная и романтичная. И при этом превосходная повариха! Наверняка они бы все время противостояли друг другу, а Энджи досталась бы роль няньки при братьях и сестрах. Впрочем, кто знает?
Кто меня по-настоящему удивил, так это Тесс. В тот же вечер я позвонила ей в Лондон и рассказала о Патрике. Оказывается, она все о нем знала – конечно, кроме посланий Демона.
– Я снова встретила его в Париже, и с тех пор мы не разлучались. Он такой ранимый, Сван, и такой застенчивый… Но ведь и я очень долго была такой! Я поняла, что мне надо стать сильной, чтобы ему помочь. Я очень люблю его, Сван. И я очень многим ему обязана. Не считая Энджи, это единственный человек, который вдохнул в меня надежду в самом начале пути. Мы часто ходили пить кофе и много разговаривали. Говорили часами, и я потом всегда словно оживала. Я знаю, что причинила ему боль, когда уехала в Италию с Бобби. Он ведь такой уязвимый, Сван, еще больше, чем я. Надеюсь, Энджи все поймет. Сможет понять, когда сама полюбит по-настоящему. Патрику нужно лечиться, и теперь, слава Богу, мы все сможем о нем позаботиться. Нельзя лишать человека любви только потому, что у него чересчур ранимая душа. Наоборот, такие люди больше других нуждаются в любви, и мы все должны это понимать.
Мы все? Но теперь Тесс стала девушкой проекта «ЛЕБЕДЬ», и она больше не сможет быть с ним! Разве она не понимает? Теперь она – Лебедь, и ее жизнь теперь изменится до неузнаваемости. Все время работа и бесконечные поездки, встречи с другими мужчинами, которые наверняка будут ярче и интереснее Патрика. Сумеет ли она остаться ему верной?
Но чем больше я думала об этом, тем больше убеждалась: да, сумеет. Уж кто-кто, а она сумеет. В Тесс есть какая-то удивительная цельность. Постоянство, которое поможет ей преодолеть все подводные течения жизни и остаться на плаву.
ЛОНДОН, 1995
Первая реклама с Тесс появилась в начале года. На фотографиях она выглядела превосходно, и, признаюсь, я испытала минутное сожаление. Столько всего осталось позади, а теперь я толком не знаю, что буду делать дальше.
Но, как часто бывало в моей жизни, все решил случай. Я шла однажды по Кингс роуд в Челси и вдруг обратила внимание на вывеску: «ПРОДАЕТСЯ». Я сразу узнала маленький книжный магазинчик, в котором когда-то работала. Именно там меня увидел Вилли О'Брайен, именно там после долгой разлуки мы встретились с Гарри. Через месяц этот магазин уже принадлежал мне, а через два – открылся и начал процветать. Я работала в нем три дня в неделю и была бесконечно счастлива. Торговля шла бойко, да и другим местным магазинам я очень помогла. Книжная лавка «Лебедь» стала приманкой для туристов – каждый стремился поглазеть на бывшую супермодель. Ну и пусть себе глазеют, думала я, лишь бы покупали книги. Но надписывать книги я упорно отказывалась, ведь у нас в семье только один писатель – Рори.
Мы с Рори перебрались в Болтонс и разделили дом на две чудесные квартиры: одну для нас, а другую для Гарри и Салли. Летом они собираются пожениться. На лестнице мы поставили еще одного каменного льва – разумеется, мы назвали его Стирлинг.
Скоро мы поставим рядом каменного львенка – если у нас родится мальчик.
А может быть, девочка? Ну что ж, тогда это будет маленький лебедь.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38