Я очень расстраивалась, читая подробные отчеты Маркуса о Лерое, и не могла решиться написать ему, что мне очень трудно. Несколько раз я даже не могла прийти на просмотр, специально организованный для меня Барбарой, потому что у меня не было денег на автобус или метро. Барбара позвонила мне, стала отчитывать. И мне пришлось сказать правду. Это было трудно – я же гордая. С тех пор по ее настоянию я стала брать у агентства аванс – чтобы оплачивать дорогу. Для меня, как для многих других моделей, агентство стало чем-то вроде банка, дающего деньги в кредит. Расплачусь, когда стану зарабатывать.
Но когда еще это будет?
Кроме того, агентство дало мне ссуду на жилье. Единственным моим доходом были деньги, которые мне платила молодая пара, живущая на той же площадке. Я сидела иногда с их ребенком. Элейн и Джордан Франклин были «яппи» – наследие восьмидесятых, как о них говорила Барбара. Он работал не то адвокатом, не то брокером, не то еще кем-то на Уолл-стрит, она – редактором отдела мод в одном журнале. Он всегда был безукоризненно вежлив со мной, а она могла ляпнуть что угодно. Их пятилетняя дочка Кейти была капризная, избалованная девочка, но мне она нравилась – ее смешные тоненькие косички напоминали мышиные хвостики сестренки Тути. У Кейти была няня, которая забирала ее из детского сада, приводила домой, кормила, купала и укладывала спать. После чего Джордан и Элейн шли куда-нибудь развеяться, а я приступала к своим обязанностям.
Никогда раньше не доводилось мне бывать в такой сказочной квартире. В спальне и принцессе было бы не стыдно спать – кровать с пологом, по обеим сторонам занавеси, поверх покрывала рассыпаны красивые пестрые подушки. В ванной комнате зеркальные стены и еще один унитаз, который, как объяснила мне Кейти, вовсе не унитаз. «Глупышка, это чтобы мыться. После того, как занимаются любовью, всегда моют пиписку».
В первый раз, когда я сидела с Кейти, Джордан с Элейн вернулись в два часа ночи, а в полдевятого я должна была явиться на съемки.
– Этот долбаный черный шоферюга не знал, куда ехать! И сначала свернул на дорогу в Нью-Джерси, – таким образом извинилась передо мной Элейн.
– Не черный, а афроамериканец, дорогая, – поправил ее Джордан, – водитель такси.
– Но он был черный, Джордан. И не афро-американец, а типичный гаитянин. И не кореец, и не китаец, и вообще не азиат. Он был черный, как Эми.
– Простите, Эми, – заморгал Джордан.
– Все в порядке, – ответила я. Действительно, меня слова Элейн ни капельки не задели. Элейн к черным и белым относилась одинаково – к кому очень хорошо, кого терпеть не могла. И я на нее не обиделась. Но Джордану было неловко.
– Если бы это был белый водитель, ты бы просто сказала «долбаный шофер».
– Я могла бы сказать долбаный ирландец или долбаный еврей. Мне просто захотелось уточнить, Джордан. Пожалуйста, не делай из мухи слона.
Она вечно поддразнивала беднягу Джордана, и меня это всегда смешило. Когда я осталась у них в первый раз, она предложила мне кофе и спросила, какой я люблю. Я ответила: «Черный». И она послала Джордана на кухню со словами: «Пойди сделай Эми чашечку кофе, дорогой, цветного, пожалуйста». Она не скрывала, почему не может предложить своему журналу мои фотографии.
– Такая у нас существует установка, деточка. Никаких черных. Конечно, вслух этого не говорят, но все каким-то образом знают. Понимаешь, я всего только одна из редакторш. Вот когда поднимусь наверх, будет другое дело… Но, конечно, черная модель тоже должна прийтись мне по вкусу.
Вот чем мне нравилась Элейн – прямотой. Будет от нее что-то зависеть, тогда и появятся на страницах ее журнала черные. Но и им придется проходить строгий отбор.
Хорошо, что Франклины жили рядом. Мне иногда снились страшные сны, и всегда о пожарах. Элейн дала мне книжку с толкованием снов. И я узнала из нее, что значит видеть во сне огонь.
«Вырвавшийся из-под власти человека огонь означает, что вам надо научиться владеть своим огненным темпераментом. Разжигание же огня означает, что вы вот-вот соблазните кого-нибудь или же соблазнят вас…»
Да, но темперамент-то у меня вовсе не огненный – хотя, может быть, у меня в подсознании живет подспудное возмущение тем, как относится к черным моделям нью-йоркская индустрия моды. А Маркус далеко, так что соблазнять меня некому.
Однажды вечером я все-таки нарушила свой обет и приняла приглашение Эдди Росса – мне было очень тоскливо, одиноко, к тому же я сидела совсем без денег и ела всего один раз в день, так что отказаться от обеда в ресторане было выше моих сил. Эдди приглашал меня отобедать с ним каждую неделю с тех пор, как мы столкнулись у входа в подъезд. И я каждый раз отвечала ему: «Спасибо, нет». Он был слишком стар для меня, мне только что исполнилось семнадцать. Что ему делать с таким детским садом? Но я, кажется, не совсем поняла ситуацию. Дело в том, что, отправляясь в поход по редакциям и рекламным агентствам, я старалась выглядеть как можно лучше. С Эдди мы сталкивались только в подъезде, и, наверное, я показалась ему старше своих семнадцати. Но в ресторан мы не пошли. Он заказал еду к себе домой и накрыл кофейный столик – вино, свечи.
– Здесь курица, баранье рагу, гарнир, – сказал он и предложил мне бокал вина.
– Я будут пить только диетическую коку, – ответила я, явно разочаровав его.
– Мы ведь хотим повеселиться, бэби. Значит, надо расслабиться.
– Я вполне обойдусь кока-колой. Я пью только ее.
– Ну хорошо, хорошо. Сейчас принесут. Ну расскажи, почему я до сих пор ни разу не видел тебя на обложке «Вог»?
– На обложке «Вог» может появиться только Найоми Кэмпбелл, да и то раз в сто лет.
– Ясно. А почему тогда я не видел тебя в «Эссенс» или «Вайб»?
Так случилось, что как раз в это время я вела переговоры с «Вайб». Эндрю Дашанма, лондонский стилист, который работал в Париже и Нью-Йорке, как-то обратил на меня внимание и познакомил с фотографом Джеффри де Буфменю. Я ему понравилась, и он захотел снять меня для коллекции «Ксули-Бет», которую сделала африканка Ламина Куйате. Барбара не раз сетовала, что среди стилистов, фотографов, гримеров, парикмахеров, охотников за потенциальными моделями, словом, людей, от которых так много зависит, так мало чернокожих. Знакомство с Эндрю, которому я очень нравилась, может очень помочь, объяснила мне Барбара.
Я рассказала Эдди об открывшихся возможностях в «Вайбе» и о том, как трудно чернокожей модели завоевывать позиции в индустрии моды.
– Ну, разумеется, – ответил он. – А чего ты ожидала? Позволь задать тебе один вопрос: почему ты не сделаешь нормальную завивку? Красивые шелковистые локоны вместо этой короткой стрижки… Ведь локоны очень нравятся белым. Ты должна учитывать их вкусы, привычные представления…
– Но мне нравится моя прическа. Если им хочется, чтобы на фотографии я выглядела по-другому, можно смонтировать локоны… Можно сделать все, что угодно. Если так рассуждать, то можно спросить, почему я не осветляю цвет кожи…Ведь им это больше нравится, верно?
Он засмеялся.
– У тебя есть чувство юмора, бэби. Иди сюда, сядь рядом.
Я не двинулась с места. Тогда он сам подсел ко мне на кушетку, совсем рядом. Обнял за плечо, другая его рука скользнула под блузку, он стал ласкать мне грудь, нащупал языком ухо.
– Какая же ты прелесть! Я думаю о тебе с самого первого дня, как ты здесь появилась. Повернись, я обниму тебя.
Я пыталась вырваться, но он был очень сильный. Его толстые губы впились в мои, он тяжело задышал. Потом взял мою руку и зажал между своих ног. Под джинсами что-то ритмично вздрагивало.
– Расстегни «молнию», бэби. Выпусти его.
Я знала, что у него там, но я хотела выйти замуж девственницей, и мы с Маркусом никогда не позволяли себя зайти так далеко. Если Маркус слишком возбуждался, я уходила и ждала, пока он успокоится. Мне все-таки удалось вырваться из рук Эдди.
– Конечно, я не могу вас учить, как надо себя вести, но я считаю, что прелюбодеяние – грех.
Он поглядел на меня, как на сумасшедшую.
– Ты боишься СПИДа?
– Не только. Просто я считаю, что этого нельзя делать.
– Ты что – девственница?
Я кивнула.
– Сестренка, ты не знаешь, чего себя лишаешь.
– Знаю, что это бывает хорошо, но пока подожду. Вот и все.
– Подождешь? До каких же пор? Пока станешь старухой?
– Пока не выйду замуж.
– Это ты серьезно? А если я стану тебя ласкать и ты захочешь сама? – с этими словами он просунул руку мне между ног.
– Я закричу на весь дом.
Он немедленно отпустил меня.
– А в Англии тоже все с ума посходили на изнасилованиях?
– Не понимаю, о чем вы.
– Ладно, только не рассказывай никому, что я к тебе подкатывался… Видишь, ты сказала нет. И я подчинился.
Я не понимала, о чем он говорит. Слава Богу, я поела вкусной еды, но теперь надо поскорее уходить отсюда. Я подумала: вот почему мне снились сны о пожарах – мне грозило насилие.
Но я ошиблась.
Кейти все никак не хотела спать. Прослушала четыре записанные на пленку сказки и все равно лежала с широко раскрытыми глазами и просила что-нибудь рассказать.
– Про Тути, про Тути, – канючила она. Кейти любила слушать истории про мою маленькую сестренку. Как-то я показала ей фотографию Тути, и она, к моему удивлению, сказала: «Она похожа на меня».
Самое интересное, что Кейти была права, только раньше я как-то этого не замечала. Наверное, потому что у Кейти белая кожа, и мне в голову не могло прийти, что белый ребенок может походить на черного. И наоборот.
Наконец Кейти заснула, а я пошла на кухню чего-нибудь поесть. Еще одно преимущество сидения с ребенком – всегда будешь сыт. Да к тому же Барбара посоветовала мне попросить двойную плату за часы после полуночи. «Тебе деньги нужны, – сказала она, – а они от этого не обеднеют. Так что проси, не стесняйся». Элейн могла развлекаться всю ночь, если Джордан не возражал, и поэтому Франклины были для меня большим подспорьем. Правда, на утренних съемках после таких ночей потом очень хотелось спать.
Я знала в тот вечер, что родители Кейти вернутся не скоро, легла на диван и заснула. Потом мне рассказали, что пожар начался около часу ночи, загорелось у меня в квартире – никто так и не понял, почему. Если бы в ту ночь я спала дома, я бы задохнулась от дыма. Пламя мгновенно распространилось на всю квартиру и скоро перекинулось на входную дверь Франклинов. Меня разбудил запах горелого пластика и идущий из кухни дым. Сперва я подумала, что забыла что-то на плите, когда разогревала ужин, но тут же увидела, что дым валом валит из-под двери, ведущей в прихожую.
И тут я с ужасом подумала о Кейти.
Ее комната была рядом с прихожей. Я бросилась в ванную, намочила полотенце и, прижав его к лицу, побежала к девочке. Сначала мне показалоось, что Кейти умерла, я схватила ее обмякшее тельце, бегом понесла в комнату родителей, положила ее на пол и стала судорожно дергать окно.
Оно не поддавалось, тогда я схватила стул и разбила стекло. Выбираясь с Кейти на пожарную лестницу, я в кровь изрезала руки. Прижимая девочку к груди, я поспешно спускалась вниз под ободряющие крики и улюлюканье собравшихся возле дома людей. Улюлюканье относилось к Эдди Россу и его любовнице с огромным бюстом – они тоже спускались по лестнице, совершенно голые. Странно, но это было вмешательство слепой судьбы, – или как там говорится. Бог наконец-то услышал мои молитвы и помог мне – наслал этот пожар.
Потому что внизу нас уже ждали газетчики. Кейти была жива, я вынесла ее из огня, спасла ее. Примчалась «скорая», нас быстро туда запихнули, но все же репортеры успели выспросить, кто я и что я делаю. «Меня зовут Эми Ла Мар, – сказала я. – Я модель, – и по наитию добавила: – Работаю для Барбары Харпер». На другое утро в газетах появилось сообщение: «Модель из Англии вынесла девочку из горящего дома», – и потрясающая фотография: фотокорреспонденту удалось ухватить торжествующее выражение, которое появилось на моем лице, когда я ступила на последнюю ступеньку пожарной лестницы. Но самое главное, что я была ненакрашена: в моем лице соединялись детская неискушенность и природная африканская красота, и черно-белое платье подчеркивало это. Словом, умопомрачительный снимок!
Неожиданно я стала героиней. В конторе у Барбары беспрестанно звонил телефон. Моя квартира выгорела дотла, и Барбара предложила мне пожить у нее. Чуть ли не каждый день модные журналы придумывали рекламные истории про пожар и вызволение из огня, и только одна модель участвовала во всех этих съемках: я. Скоро я уже улыбалась с обложек: сперва – журнала «Вайб», а через два месяца – одного из самых популярных журналов мод. Потом меня пригласили в Париж позировать для коллекции «Ксули Бет», и я полетела туда после того, как закончились все нью-йоркские съемки.
Так наконец ко мне пришла удача.
НЬЮ-ЙОРК–ЛЕЙК КОМО, 1994
Я любила сниматься в студии Фабрицио Ферри «Индустрия» – этот фотокомплекс на Вашингтон-стрит в нескольких кварталах от Вестсайдского шоссе мне казался кусочком Италии.
Летом здесь собирались стилисты, фотографы, редакторы журналов мод; за столиками под открытым небом они болтали, закусывали и выпивали. Но на этот раз я впервые снималась у Фабрицио Ферри зимой. Зима была очень снежная, по улицам Нью-Йорка невозможно было проехать. Машины стояли, погребенные под снегом, и все боялись, что ударит мороз, ведь тогда все покроется ледяным панцирем и до весны о езде на машинах придется забыть. Городские власти бросили на улицы снегоочистители, они лязгали и скрежетали повсюду. Целый час я добиралась в такси с 76-й Восточной улицы до фотокомплекса, занимающего квартал между Джейн и 12-й. Я сильно опоздала.
И вот наконец мы подъехали к комплексу, но мне пришлось пройти еще полквартала вдоль тротуаров по тропке, расчищенной от снега. Было прекрасное утро с легким похрустывающим морозцем, яркое солнце светило в ясном голубом небе. Здесь, на Вашингтон-стрит, чувствуешь себя словно за миллион миль от центра Нью-Йорка – вокруг склады, базы, где фасуют мясо, грузчики таскают гигантские говяжьи туши, скользя по льду, проваливаясь в снежные сугробы; их обгоняют длинноногие фотомодели, которые спешат в студии. На Мэдисон-авеню ничего подобного не увидишь. Я бегом пробежала по бетонному пандусу к пятой студии – всего их здесь восемь – и, после долгих извинений, начала гримироваться. Меня будут снимать для журнала «Вог», это реклама вечерних платьев в стиле «кимоно» – меня и пригласили из-за моей слегка японской внешности.
Все утро мы работали, как звери, и в полдень отправились обедать в расположенное направо от входа в «Индустрию» кафе «Брейк», – фотокомплекс держит его для своих сотрудников. Это прелестное местечко, хотя человек со стороны не увидел бы в нем ничего особенного. Именно это мне и нравится – никакого снобизма, никаких претензий. На желтых кирпичных стенах черно-белые фотографии: самолеты, гитары, деревья; потолок выкрашен в оранжевый цвет. Вдоль одной стены тянется стойка бара, вдоль другой – длинная скамья, а перед ней два огромных стола: один деревянный, другой мраморный на металлической подставке. В углу стоит ведро из-под шампанского, забытое после какого-то ночного пиршества. Многие знаменитости любят устраивать здесь вечеринки – Эдди Мерфи, Ральф Лорен, Мадонна, Лео Кастелло… Модели в бигуди заглядывают сюда в перерывах между съемками; вдруг кто-нибудь вбежит и крикнет шеф-повару: «Идет вторая студия!» – тут же накрывается большой деревянный стол, и на кухне в дальнем конце кафе начинается переполох, и вот уже вся вторая студия в полном составе рассаживается за столом и принимается за суп, салат, пиццу по-домашнему, макароны и белые грибы, которые накануне вечером приготовила Карен, менеджер студии и большая любительница готовить.
За стойкой бара стоял незнакомый молодой человек. Я села на табуретку и заказала эспрессо. Он улыбнулся, и я улыбнулась в ответ.
– Вы здесь новенький?
– Да, – кивнул он. – Меня зовут Майо.
– Вы англичанин? – я уловила знакомый акцент. – А как ваше имя?
– Это и есть имя, точнее прозвище. Как ваше – Лебедь.
– Почему же Майо?
– Потому что он готовит гениальные майонезы! Лучше, чем «Хеллманз», – крикнул кто-то.
Мы немного поболтали, и он мне понравился, – один из тех мальчишек, что мечтают попасть в мир моды. Он довольно много знал о нашей профессии – должно быть, наслушался девушек, которые заходят сюда после съемок. Впрочем, этим и ограничивался его жизненный багаж, разве что прибавить к этому кулинарию. Если он умеет делать гениальные майонезы, подумала я, может, он вообще отлично готовит? Дело в том, что я уже давно прикидывала, не нанять ли кухарку, чтобы она приходила ко мне в «Карлайл». Роскошь, конечно, но, по-моему, вполне позволительная. Конечно, я всегда могу заказать готовую еду из ресторана, а порой не без удовольствия вожусь на кухне сама. Но я выросла в доме, где готовила кухарка, и в этом отношении избалована.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38