Сложная задача: вода смела практически все, что стояло и росло на земле. Жуткая картина, но нам это бедствие оказалось на руку. Как-никак, а атака, простите за каламбур, захлебнулась.
Волна покатилась дальше, с грохотом устраняя преграды на своем пути. Я помог подняться фотографу и схватил Горана за рукав.
— Что будем делать?
— Отходить, — пожал плечами серб. — Втроем мы уже все равно не воины.
Мы спрыгнули с крыши в мутный поток, покрывавший землю. Поскольку волна уже сошла, здесь ощущались лишь ее последствия. Мы брели по колено в грязной воде, на поверхности которой плавал разнообразный мусор: от пустых банок из-под пива и обломков скамеек до дохлой медузы, принесенной стихией из морских глубин.
— Вертолет… Скоро должен прилететь вертолет, — как заклинание повторял Горан.
Серб, как самый крепкий и выносливый, шел первым. Я держал его за руку. Фотограф уцепился за пояс моего тренча. Со стороны, полагаю, мы напоминали то ли похоронную процессию, то ли первопроходцев, покоряющих Северный полюс. Только вместо снега и ветра у нас под ногами была вода…
Неприятности не закончились. Когда мы с трудом добрались до кинотеатра, то увидели, что крыша пуста
— Да что они все, заснули, что ли?! — в сердцах выкрикнул серб.
Я посмотрел на окна корпуса 2-А. Свет там уже не горел — какой, к черту, свет после такого тайфуна… Но одно окно верхнего этажа мерцало неоновым блеском. Я догадался, что это был переносной фонарь с аккумулятором. Их производство в свое время, помнится, освоили китайцы. Фонарь, лампа дневного света и радиоприемник с FM-диапазоном. Настоящий подарок для автомобилиста, у которого произошла поломка в ночное время. Ставишь эту бандуру на землю, включаешь свет, чтобы на тебя не наскочили проезжие машины, и копаешься под капотом, наслаждаясь музыкой, хрипящей сквозь дрянной слабосильный динамик… Я видел такие фонари кое у кого из колонистов. К счастью, по крайней мере, один из них уцелел от воды…
Мы вошли в холл здания. Весь пол заливала морская вода: не так, как на улице, а всего лишь по щиколотку. Опрокинутые стулья лежали ножками вверх. Один из оконных проемов заслонял своим дерматиновым телом вставший на дыбы от натиска воды диван. Людей не было вовсе. И это меня насторожило. Я не стал говорить о своих опасениях спутникам, хотя и знал — случилось что-то непредвиденное. Иначе как объяснить молчание Свина? Да и Зоран куда-то пропал, что тоже очень подозрительно…
Мы обследовали все комнаты первого этажа, убедились, что они пусты, и стали подниматься вверх по лестнице. Ступив на твердую, не покрытую водой поверхность, я вздохнул с облегчением. Холодная вода уже осточертела: туфли натерли пальцы, щиколотки саднили от постоянных ударов плавающих кусочков мусора. Я снял один туфель и вылил прямо на ковер скопившуюся там воду.
— Потом высушимся, — не одобрил мои действия серб. — Давай скорее наверх.
— Подожди! — остановил его я. — Думаю, нам надо пойти поодиночке.
— Это еще почему? — удивился Горан.
— Не нравится мне все это. Слишком подозрительно. Людей на крыше нет. Зоран куда-то пропал. И Черногорцев не вернулся.
— Хорошо, — подумав, согласился серб. — Ты иди по главной лестнице. А я поднимусь по боковой. Через две минуты выходим на контрольную точку.
— А я? — напомнил о себе фотограф. — Я ведь тоже могу быть чем-то полезным…
— Идем вместе со мной, эээ…
Только сейчас я понял, что забыл его имя. Не очень хорошо, верно. Однако я всегда предпочитал забывать имена, не говоря уже о фамилиях встречавшихся мне в жизни людей. Ради чего, спрашивается, помнить? Чтобы жалеть, когда они умрут или окажутся последними сволочами?
— Антон, — напомнил фотограф, — меня зовут Антон… Значит, думаете, мне лучше пойти вместе с вами?
Я подтвердил, что именно так и думаю.
— А может, мне лучше остаться в резерве?
— В каком резерве?
— Вы смотрели фильм «Лицо со шрамом»?
— Ну, смотрел когда-то…
— Помните, когда Тони Монтана поехал на первое задание, он зашел в номер к наркодилеру, а двух своих друзей оставил на улице. И когда выяснилось, что в номере засада, друзья смогли его выручить…
— Хорошая идея, — проворчал я, стараясь не вспоминать о том, что бывшему с Монтаной парню разрезали голову бензопилой, — оставайтесь на лестничном пролете. Если мы не появимся через пять минут, выходите на улицу и постарайтесь где-нибудь спрятаться.
— Почему спрятаться? — удивился фотограф.
— Потому что если мы не вернемся через пять минут, дело совсем плохо. И лучшее, что вы можете сделать, — это просто спасти свою жизнь, — ответил за меня Горан.
Мы разделились. Серб пошел на боковую лестницу, волоча за собою пулемет Дегтярева. Настоящий охотник: даже несмотря на стихийное бедствие, он не оставил свое оружие. Я поднялся на последний этаж, оставил Антона на лестничном пролете и толкнул дверь в коридор.
Сначала мне показалось, что все в порядке. Люди — вот они, смирно сидят на диванчиках вдоль стен. Рация стоит на подоконнике. Над ней склонился Зоран. И Аня здесь. И портативная китайская лампа горит, правда, без музыки.
— Почему сидим? — крикнул я, направляясь к рации. — Вертолет будет с минуты на минуту. Надо идти на крышу…
И только спустя несколько секунд я понял, что что-то было не так. Люди остались на своих местах. Лишь Даша — маленький воробушек нетрадиционной ориентации — напряженно сглотнула и тайком, стараясь не поворачивать голову, показала мне взглядом куда-то вбок. Я посмотрел в указанном направлении и встретился глазами с Аней. Она стояла около подоконника рядом с рацией, облокотившись на стену и отведя руки за спину. Она мало походила на себя прежнюю: лицо, раньше страдающее, испуганное, настороженное, сейчас имело оттенок мрачной решимости. Казалось, под кожу девушки впрыснули какой-то стягивающий раствор. Глаза смотрят прямо, пронизывая насквозь все на своем пути. Ни малейшего колебания обычно трепетных губ. Даже воздух входит в ноздри, не раздувая их, словно кто-то вталкивает его снаружи.
— Что с тобой? — спросил я девушку.
— Ничего, — холодно ответила она. — Садись, пожалуйста. Вон там, возле стены есть место.
— У нас нет времени рассиживаться. Надо идти навстречу вертолету.
— Его встретят, не беспокойся. А мы спокойно посидим, пока нас не заберут… И еще… Достань, пожалуйста, руку из кармана. Я знаю про твой кольт.
— Зоран, я ничего не понимаю, — попытался окликнуть я серба.
— Зоран не поможет тебе, — сказала Аня, доставая руки из-за спины.
В свете лампы блеснула сталь компактного пистолета Макарова. Может, и не самое точное на свете оружие, но в такой комнате это не имело значения. Аня направила ствол мне в переносицу, после чего ткнула Зорана рукой. Серб беззвучно упал на пол. Его грудь была залита кровью. Судя по глазам, умер он минут пять назад.
— Удивлен? — спросила меня девушка.
— Удивлен.
— Ну и зря. Мог бы догадаться обо всем раньше.
— Ты пасла нас от самой «Медузы»… Значит, это все-таки была подстава?
— Не совсем. Я на самом деле хотела сбежать. Но потом передумала.
— Или за тебя передумали….
— Какая разница? Садись! Мы сейчас дождемся, пока придут наши люди, и все будет хорошо.
Я неспешно примостился на подлокотнике большого коричневого кресла и положил руки на колени, как того требовала Аня.
— Какой-то бред…
— Первое правило человека, который не понимает того, что происходит: назвать все бредом и бессмыслицей.
— Ну не хочешь же ты сказать, что делаешь все это в своем уме? Зачем ты убила Зорана?
— Именно в своем уме я это и делаю, — сказала девушка. — А Зорана убивать я не хотела. Просто предложила ему поднять руки и отдать оружие. Сначала он послушался, и я привела его сюда. Но потом он попытался выбить у меня пистолет. Мне пришлось ответить. Так что это была самозащита…
Мои глаза окончательно привыкли к полумраку. Я заметил, что в углу лежит еще один труп. Длинные ноги в ливайсовских джинсах беспомощно раскинулись.
— А Черногорцев? Тоже самооборона?
— Да, — кивнула Аня. — Он пытался связаться по рации с вертолетом. Кстати, досталось не только им двоим: мне также пришлось пристрелить твою свинью. Очень жалко, но она все время путалась под ногами в медпункте…
— Ты и там согнала всех людей в кучку?
— Не я одна. Со мной было еще несколько человек из тех, что прибыли сюда с колонной. Они сейчас сторожат людей в медпункте и в других корпусах.
— Ну а как же свобода, о которой ты мечтала? — продолжал спрашивать я. — Как же тихая, спокойная жизнь, счастье, стабильность?
— Вот именно, — почесала лоб кончиком «Макарова» девушка. — Стабильность… Я долго думала над этим словом и поняла, что стабильность возможна только тогда, когда тобою кто-то жестко управляет.
— Вроде лидера «Стоящих»?
— Вроде него.
— Но ему наплевать на вас всех! — закричал я. — Он сумасшедший и служит только своим бредовым идеям!
— Правильно, — согласилась Аня. — Ему на нас наплевать. И поэтому я знаю, как себя вести. В этом и заключается стабильность… Я устала быть свободной. Переживать, метаться, все время принимать решения и за что-то отвечать… В свободе нет стабильности. А в стабильности — свободы. Надо было выбрать что-то одно. Только определиться сперва, где твое счастье… Вот я и выбрала….
— Ты запуталась… Бедная девочка… Ты просто запуталась…
— Нет, я не запуталась. Я знаю, в чем заключается смысл жизни. Теперь знаю… И я выиграю. А ты проиграл. Хочешь, расскажу, почему?
— Уж будь любезна, — кивнул я.
Мне не хотелось вести дискуссии, но время потянуть следовало.
— Ты почувствовал ко мне симпатию, — криво усмехнулась девушка. — Ты решил помочь мне. И в этом была твоя ошибка. Людей надо очень осторожно пускать в свой внутренний мир. И только тех, кому безраздельно доверяешь.
— Таких нет среди людей, — вспомнил о Свине я. Сомневаться в словах Ани я не мог, но все же мой офицер был не так прост, чтобы позволить себя застрелить какой-то девчонке.
— Тогда впускай тех, кому не жалко будет подставить спину, после того как они тебя предадут.
— Вот я и подставил…
— Слова, — потрясла головой Аня. — Одни слова. Надо меньше говорить, а то очень болит голова. Давай просто посидим спокойно, помолчим. Скоро придут наши — и все твои неприятности останутся в прошлом.
Я постарался сделать равнодушное лицо. Дело в том, что за спиной у Ани появился Горан. Серб шел осторожно, мягко ступая по ковру. Одного взгляда ему хватило, чтобы полностью оценить ситуацию. При виде своего мертвого товарища ноздри Горана раздулись. Он направил на Аню дуло пулемета и положил палец на спусковой крючок. Я знал, что сейчас произойдет. Но не знал, что делать. Я все еще жалел Аню. Однако, если не сообщить вертолету о реальном месте эвакуации, мы все останемся здесь. И погибнем — не от «Стоящих», так от волны. Дядя Миша предупреждал, что волна редко бывает одна…
— За спиной! — вскочила вдруг с места вдова Черногорцева.
Аня среагировала мгновенно. Вот уж не ожидал от нее такой сноровки: только что стояла у окна — и вот уже рядом со мной, приставляет пистолет к моему виску. Горан, разумеется, нажал на гашетку, но пули лишь разбили стекло, позволив дождю и ветру ворваться в наш уютный, пахнущий предательством мирок…
— Я надеюсь, вы не забудете о моей лояльности, — с мольбой в голосе обратилась к Ане вдова Черногорцева.
— Брось оружие! — приказала сербу девушка, приказывая мне жестом подняться с кресла. Едва я встал, она прижалась к моей спине, использовав меня в качестве живого щита.
— Чего это ради? — удивился Горан.
Серб навел дуло пулемета прямо в мою грудь. Одно резкое движение его указательного пальца — и наши с Аней тела можно будет использовать в качестве дуршлага.
— Я убью Гаврилу, если ты не положишь пулемет на землю!
— Мне-то что… Убивай. Я с ним не спал и детей не крестил.
— Ты не сможешь!
— Смогу.
— Не сможешь! В тебе нет веры, ради которой можно убить!' — в отчаянии воскликнула Аня (она ведь не видела, что вытворял серб во время атаки на ворота пионерлагеря).
— У меня есть одна вера, детка, — ухмыльнулся Горан. — Вера в то, что я должен поступать только так, как мне выгодно. Она меня никогда не подводила…
В общем-то, я понимал парня. Детей мы вместе действительно не крестили. Он хотел выбраться из передряги, в которую попал. И если на его пути стоял я… Ну что ж, о приоритете слезы ребенка над всем остальным можно размышлять только в пропахших книжной пылью кабинетах. На практике по-другому: каждый за себя и все дети мира — ничто, если тебе угрожает опасность. Такова реальность, хотя, признаюсь, я чувствовал себя неуютно, потому что в данный момент как раз и являлся этим самым ребенком. Впрочем, серб пока не стрелял, а посему в моем сердце теплился лучик надежды.
— Моя вера лучше, — прошептала Аня мне на ухо. — Вот увидишь, я выиграю.
В этот момент раздался выстрел. Мне в нос ударили клубы порохового дыма. Тело девушки обмякло. Я повернулся к ней и подхватил на руки. Рядом стоял гламурный фотограф с дымящимся пистолетом.
— Надо же, все как в фильме, — удрученно, не поднимая глаз, сказал Антон. — Я услышал выстрелы, пришел и вот…
Он чувствовал себя плохо. До этого Антон только фотографировал женщин. Сейчас ему пришлось убить. Не являясь профессионалом, он выстрелил, как умел. Просто приложил пистолет к ребрам девушки и нажал курок. Пуля пробила оба легких и вышла с другой стороны тела. Думаю, было задето и сердце. Жизнь уходила из девушки буквально на глазах. Аня разомкнула губы и, выплюнув сгусток крови, прошептала:
— Я просто хотела стать счастливой… Разве это так много?
Мне захотелось ответить на ее вопрос, но я не успел. Тело девушки содрогнулось в последней конвульсии. Глаза остановились, голова беспомощно свесилась на бок. Я осторожно опустил Аню на пол и прикрыл ей веки. Потом попытался вспомнить отходную молитву, но у меня ничего не получилось.
Горан сообщил по рации пилотам, где находится место эвакуации. Люди стали медленно спускаться вниз. Они уже все вышли. В холле остались только я, Антон, Горан и вдова Черногорцева. Фотограф сидел на стуле, свесив голову вниз. Женщина стояла с бледным лицом, нервно покусывая губы.
— Вы должны меня понять, — срывающимся голосом произнесла она. — Анна убила моего мужа. Я думала, что «Стоящие» победили. Я — мать. Мне надо было заботиться о своих детях. Я хотела заслужить у них хоть какую-то привилегию…
Я молча показал ей на дверь. Женщина зарыдала и бросилась прочь. По ее втянутой в плечи голове я понял — она ожидает, что мы выстрелим ей в спину. Но мы не стреляли…
— Идем! — тихо сказал Горан и, заметив мое состояние, добавил: — Не переживай! Она предала нас. Так нельзя. У вас есть пословица о том, что коней нельзя менять на переправе. Решать надо было раньше…
— Оставь меня на минуту, пожалуйста, — попросил я.
Серб забрал рацию и вышел на лестничную площадку.
— Я не хотел убивать ее, — сквозь зубы произнес фотограф. — Мы ведь были знакомы. Я даже уговаривал ее сняться для «Плейбоя»; Но она не согласилась: говорила, что мужу не понравится и грудь слишком маленькая… Господи, почему все так получилось?!
— В жизни все происходит не по правилам, — ответил я. — Иди и не мучайся. Если будешь думать, почему это так, — сойдешь с ума.
Антон поднялся на ноги и вышел. Я остался один с Аней. Не знаю, почему ее смерть так зацепила меня. Я признавал правоту слов Горана. Я понимал, что так оно и должно было случиться, потому что колебаться и менять свою позицию в решающие моменты нельзя: останешься с простреленными легкими. И все же, и все же… Моя душа отвергла все доводы разума. Я жалел о смерти Ани. Просто жалел. Потому что сделать ничего другого я не мог…
Издалека послышался характерный шум подлетающего вертолета. Я поцеловал девушку в еще теплый лоб и отправился на поиски Свина…
Мне хотелось, по крайней мере, удостовериться в его смерти. Но сделать это оказалось нелегко. И в корпусе 1-Е, и в медпункте я нашел только вещевые завалы и несколько человеческих трупов. Вероятно, действие происходило по одному и тому же сценарию: Аня и ее сообщники доставали оружие, объявляли об изменении планов, после чего стреляли в тех, кто протестовал. Затем людей куда-то уводили. Допускаю, что Свин мог вмещаться и схлопотал пулю. Но где же тогда его тело? Так и не обнаружив никакой зацепки, я выглянул в окно медпункта.
Вертолет уже кружил над крышей летнего кинотеатра. Дождь немного утих, поэтому я отчетливо видел все, что происходило наверху. Огромная машина с красными звездами на бортах зависла на расстоянии пяти метров от протянутых людских рук. Люк открылся, вниз полетела веревочная лестница. Первый человек, подтянутая дама лет пятидесяти, вцепился в деревянные рейки. Но ее опередили: из вертолета выскочили два летчика в комбинезонах. Они перекинулись несколькими словами с вездесущим Гораном и начали спускаться на землю по пожарной лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Волна покатилась дальше, с грохотом устраняя преграды на своем пути. Я помог подняться фотографу и схватил Горана за рукав.
— Что будем делать?
— Отходить, — пожал плечами серб. — Втроем мы уже все равно не воины.
Мы спрыгнули с крыши в мутный поток, покрывавший землю. Поскольку волна уже сошла, здесь ощущались лишь ее последствия. Мы брели по колено в грязной воде, на поверхности которой плавал разнообразный мусор: от пустых банок из-под пива и обломков скамеек до дохлой медузы, принесенной стихией из морских глубин.
— Вертолет… Скоро должен прилететь вертолет, — как заклинание повторял Горан.
Серб, как самый крепкий и выносливый, шел первым. Я держал его за руку. Фотограф уцепился за пояс моего тренча. Со стороны, полагаю, мы напоминали то ли похоронную процессию, то ли первопроходцев, покоряющих Северный полюс. Только вместо снега и ветра у нас под ногами была вода…
Неприятности не закончились. Когда мы с трудом добрались до кинотеатра, то увидели, что крыша пуста
— Да что они все, заснули, что ли?! — в сердцах выкрикнул серб.
Я посмотрел на окна корпуса 2-А. Свет там уже не горел — какой, к черту, свет после такого тайфуна… Но одно окно верхнего этажа мерцало неоновым блеском. Я догадался, что это был переносной фонарь с аккумулятором. Их производство в свое время, помнится, освоили китайцы. Фонарь, лампа дневного света и радиоприемник с FM-диапазоном. Настоящий подарок для автомобилиста, у которого произошла поломка в ночное время. Ставишь эту бандуру на землю, включаешь свет, чтобы на тебя не наскочили проезжие машины, и копаешься под капотом, наслаждаясь музыкой, хрипящей сквозь дрянной слабосильный динамик… Я видел такие фонари кое у кого из колонистов. К счастью, по крайней мере, один из них уцелел от воды…
Мы вошли в холл здания. Весь пол заливала морская вода: не так, как на улице, а всего лишь по щиколотку. Опрокинутые стулья лежали ножками вверх. Один из оконных проемов заслонял своим дерматиновым телом вставший на дыбы от натиска воды диван. Людей не было вовсе. И это меня насторожило. Я не стал говорить о своих опасениях спутникам, хотя и знал — случилось что-то непредвиденное. Иначе как объяснить молчание Свина? Да и Зоран куда-то пропал, что тоже очень подозрительно…
Мы обследовали все комнаты первого этажа, убедились, что они пусты, и стали подниматься вверх по лестнице. Ступив на твердую, не покрытую водой поверхность, я вздохнул с облегчением. Холодная вода уже осточертела: туфли натерли пальцы, щиколотки саднили от постоянных ударов плавающих кусочков мусора. Я снял один туфель и вылил прямо на ковер скопившуюся там воду.
— Потом высушимся, — не одобрил мои действия серб. — Давай скорее наверх.
— Подожди! — остановил его я. — Думаю, нам надо пойти поодиночке.
— Это еще почему? — удивился Горан.
— Не нравится мне все это. Слишком подозрительно. Людей на крыше нет. Зоран куда-то пропал. И Черногорцев не вернулся.
— Хорошо, — подумав, согласился серб. — Ты иди по главной лестнице. А я поднимусь по боковой. Через две минуты выходим на контрольную точку.
— А я? — напомнил о себе фотограф. — Я ведь тоже могу быть чем-то полезным…
— Идем вместе со мной, эээ…
Только сейчас я понял, что забыл его имя. Не очень хорошо, верно. Однако я всегда предпочитал забывать имена, не говоря уже о фамилиях встречавшихся мне в жизни людей. Ради чего, спрашивается, помнить? Чтобы жалеть, когда они умрут или окажутся последними сволочами?
— Антон, — напомнил фотограф, — меня зовут Антон… Значит, думаете, мне лучше пойти вместе с вами?
Я подтвердил, что именно так и думаю.
— А может, мне лучше остаться в резерве?
— В каком резерве?
— Вы смотрели фильм «Лицо со шрамом»?
— Ну, смотрел когда-то…
— Помните, когда Тони Монтана поехал на первое задание, он зашел в номер к наркодилеру, а двух своих друзей оставил на улице. И когда выяснилось, что в номере засада, друзья смогли его выручить…
— Хорошая идея, — проворчал я, стараясь не вспоминать о том, что бывшему с Монтаной парню разрезали голову бензопилой, — оставайтесь на лестничном пролете. Если мы не появимся через пять минут, выходите на улицу и постарайтесь где-нибудь спрятаться.
— Почему спрятаться? — удивился фотограф.
— Потому что если мы не вернемся через пять минут, дело совсем плохо. И лучшее, что вы можете сделать, — это просто спасти свою жизнь, — ответил за меня Горан.
Мы разделились. Серб пошел на боковую лестницу, волоча за собою пулемет Дегтярева. Настоящий охотник: даже несмотря на стихийное бедствие, он не оставил свое оружие. Я поднялся на последний этаж, оставил Антона на лестничном пролете и толкнул дверь в коридор.
Сначала мне показалось, что все в порядке. Люди — вот они, смирно сидят на диванчиках вдоль стен. Рация стоит на подоконнике. Над ней склонился Зоран. И Аня здесь. И портативная китайская лампа горит, правда, без музыки.
— Почему сидим? — крикнул я, направляясь к рации. — Вертолет будет с минуты на минуту. Надо идти на крышу…
И только спустя несколько секунд я понял, что что-то было не так. Люди остались на своих местах. Лишь Даша — маленький воробушек нетрадиционной ориентации — напряженно сглотнула и тайком, стараясь не поворачивать голову, показала мне взглядом куда-то вбок. Я посмотрел в указанном направлении и встретился глазами с Аней. Она стояла около подоконника рядом с рацией, облокотившись на стену и отведя руки за спину. Она мало походила на себя прежнюю: лицо, раньше страдающее, испуганное, настороженное, сейчас имело оттенок мрачной решимости. Казалось, под кожу девушки впрыснули какой-то стягивающий раствор. Глаза смотрят прямо, пронизывая насквозь все на своем пути. Ни малейшего колебания обычно трепетных губ. Даже воздух входит в ноздри, не раздувая их, словно кто-то вталкивает его снаружи.
— Что с тобой? — спросил я девушку.
— Ничего, — холодно ответила она. — Садись, пожалуйста. Вон там, возле стены есть место.
— У нас нет времени рассиживаться. Надо идти навстречу вертолету.
— Его встретят, не беспокойся. А мы спокойно посидим, пока нас не заберут… И еще… Достань, пожалуйста, руку из кармана. Я знаю про твой кольт.
— Зоран, я ничего не понимаю, — попытался окликнуть я серба.
— Зоран не поможет тебе, — сказала Аня, доставая руки из-за спины.
В свете лампы блеснула сталь компактного пистолета Макарова. Может, и не самое точное на свете оружие, но в такой комнате это не имело значения. Аня направила ствол мне в переносицу, после чего ткнула Зорана рукой. Серб беззвучно упал на пол. Его грудь была залита кровью. Судя по глазам, умер он минут пять назад.
— Удивлен? — спросила меня девушка.
— Удивлен.
— Ну и зря. Мог бы догадаться обо всем раньше.
— Ты пасла нас от самой «Медузы»… Значит, это все-таки была подстава?
— Не совсем. Я на самом деле хотела сбежать. Но потом передумала.
— Или за тебя передумали….
— Какая разница? Садись! Мы сейчас дождемся, пока придут наши люди, и все будет хорошо.
Я неспешно примостился на подлокотнике большого коричневого кресла и положил руки на колени, как того требовала Аня.
— Какой-то бред…
— Первое правило человека, который не понимает того, что происходит: назвать все бредом и бессмыслицей.
— Ну не хочешь же ты сказать, что делаешь все это в своем уме? Зачем ты убила Зорана?
— Именно в своем уме я это и делаю, — сказала девушка. — А Зорана убивать я не хотела. Просто предложила ему поднять руки и отдать оружие. Сначала он послушался, и я привела его сюда. Но потом он попытался выбить у меня пистолет. Мне пришлось ответить. Так что это была самозащита…
Мои глаза окончательно привыкли к полумраку. Я заметил, что в углу лежит еще один труп. Длинные ноги в ливайсовских джинсах беспомощно раскинулись.
— А Черногорцев? Тоже самооборона?
— Да, — кивнула Аня. — Он пытался связаться по рации с вертолетом. Кстати, досталось не только им двоим: мне также пришлось пристрелить твою свинью. Очень жалко, но она все время путалась под ногами в медпункте…
— Ты и там согнала всех людей в кучку?
— Не я одна. Со мной было еще несколько человек из тех, что прибыли сюда с колонной. Они сейчас сторожат людей в медпункте и в других корпусах.
— Ну а как же свобода, о которой ты мечтала? — продолжал спрашивать я. — Как же тихая, спокойная жизнь, счастье, стабильность?
— Вот именно, — почесала лоб кончиком «Макарова» девушка. — Стабильность… Я долго думала над этим словом и поняла, что стабильность возможна только тогда, когда тобою кто-то жестко управляет.
— Вроде лидера «Стоящих»?
— Вроде него.
— Но ему наплевать на вас всех! — закричал я. — Он сумасшедший и служит только своим бредовым идеям!
— Правильно, — согласилась Аня. — Ему на нас наплевать. И поэтому я знаю, как себя вести. В этом и заключается стабильность… Я устала быть свободной. Переживать, метаться, все время принимать решения и за что-то отвечать… В свободе нет стабильности. А в стабильности — свободы. Надо было выбрать что-то одно. Только определиться сперва, где твое счастье… Вот я и выбрала….
— Ты запуталась… Бедная девочка… Ты просто запуталась…
— Нет, я не запуталась. Я знаю, в чем заключается смысл жизни. Теперь знаю… И я выиграю. А ты проиграл. Хочешь, расскажу, почему?
— Уж будь любезна, — кивнул я.
Мне не хотелось вести дискуссии, но время потянуть следовало.
— Ты почувствовал ко мне симпатию, — криво усмехнулась девушка. — Ты решил помочь мне. И в этом была твоя ошибка. Людей надо очень осторожно пускать в свой внутренний мир. И только тех, кому безраздельно доверяешь.
— Таких нет среди людей, — вспомнил о Свине я. Сомневаться в словах Ани я не мог, но все же мой офицер был не так прост, чтобы позволить себя застрелить какой-то девчонке.
— Тогда впускай тех, кому не жалко будет подставить спину, после того как они тебя предадут.
— Вот я и подставил…
— Слова, — потрясла головой Аня. — Одни слова. Надо меньше говорить, а то очень болит голова. Давай просто посидим спокойно, помолчим. Скоро придут наши — и все твои неприятности останутся в прошлом.
Я постарался сделать равнодушное лицо. Дело в том, что за спиной у Ани появился Горан. Серб шел осторожно, мягко ступая по ковру. Одного взгляда ему хватило, чтобы полностью оценить ситуацию. При виде своего мертвого товарища ноздри Горана раздулись. Он направил на Аню дуло пулемета и положил палец на спусковой крючок. Я знал, что сейчас произойдет. Но не знал, что делать. Я все еще жалел Аню. Однако, если не сообщить вертолету о реальном месте эвакуации, мы все останемся здесь. И погибнем — не от «Стоящих», так от волны. Дядя Миша предупреждал, что волна редко бывает одна…
— За спиной! — вскочила вдруг с места вдова Черногорцева.
Аня среагировала мгновенно. Вот уж не ожидал от нее такой сноровки: только что стояла у окна — и вот уже рядом со мной, приставляет пистолет к моему виску. Горан, разумеется, нажал на гашетку, но пули лишь разбили стекло, позволив дождю и ветру ворваться в наш уютный, пахнущий предательством мирок…
— Я надеюсь, вы не забудете о моей лояльности, — с мольбой в голосе обратилась к Ане вдова Черногорцева.
— Брось оружие! — приказала сербу девушка, приказывая мне жестом подняться с кресла. Едва я встал, она прижалась к моей спине, использовав меня в качестве живого щита.
— Чего это ради? — удивился Горан.
Серб навел дуло пулемета прямо в мою грудь. Одно резкое движение его указательного пальца — и наши с Аней тела можно будет использовать в качестве дуршлага.
— Я убью Гаврилу, если ты не положишь пулемет на землю!
— Мне-то что… Убивай. Я с ним не спал и детей не крестил.
— Ты не сможешь!
— Смогу.
— Не сможешь! В тебе нет веры, ради которой можно убить!' — в отчаянии воскликнула Аня (она ведь не видела, что вытворял серб во время атаки на ворота пионерлагеря).
— У меня есть одна вера, детка, — ухмыльнулся Горан. — Вера в то, что я должен поступать только так, как мне выгодно. Она меня никогда не подводила…
В общем-то, я понимал парня. Детей мы вместе действительно не крестили. Он хотел выбраться из передряги, в которую попал. И если на его пути стоял я… Ну что ж, о приоритете слезы ребенка над всем остальным можно размышлять только в пропахших книжной пылью кабинетах. На практике по-другому: каждый за себя и все дети мира — ничто, если тебе угрожает опасность. Такова реальность, хотя, признаюсь, я чувствовал себя неуютно, потому что в данный момент как раз и являлся этим самым ребенком. Впрочем, серб пока не стрелял, а посему в моем сердце теплился лучик надежды.
— Моя вера лучше, — прошептала Аня мне на ухо. — Вот увидишь, я выиграю.
В этот момент раздался выстрел. Мне в нос ударили клубы порохового дыма. Тело девушки обмякло. Я повернулся к ней и подхватил на руки. Рядом стоял гламурный фотограф с дымящимся пистолетом.
— Надо же, все как в фильме, — удрученно, не поднимая глаз, сказал Антон. — Я услышал выстрелы, пришел и вот…
Он чувствовал себя плохо. До этого Антон только фотографировал женщин. Сейчас ему пришлось убить. Не являясь профессионалом, он выстрелил, как умел. Просто приложил пистолет к ребрам девушки и нажал курок. Пуля пробила оба легких и вышла с другой стороны тела. Думаю, было задето и сердце. Жизнь уходила из девушки буквально на глазах. Аня разомкнула губы и, выплюнув сгусток крови, прошептала:
— Я просто хотела стать счастливой… Разве это так много?
Мне захотелось ответить на ее вопрос, но я не успел. Тело девушки содрогнулось в последней конвульсии. Глаза остановились, голова беспомощно свесилась на бок. Я осторожно опустил Аню на пол и прикрыл ей веки. Потом попытался вспомнить отходную молитву, но у меня ничего не получилось.
Горан сообщил по рации пилотам, где находится место эвакуации. Люди стали медленно спускаться вниз. Они уже все вышли. В холле остались только я, Антон, Горан и вдова Черногорцева. Фотограф сидел на стуле, свесив голову вниз. Женщина стояла с бледным лицом, нервно покусывая губы.
— Вы должны меня понять, — срывающимся голосом произнесла она. — Анна убила моего мужа. Я думала, что «Стоящие» победили. Я — мать. Мне надо было заботиться о своих детях. Я хотела заслужить у них хоть какую-то привилегию…
Я молча показал ей на дверь. Женщина зарыдала и бросилась прочь. По ее втянутой в плечи голове я понял — она ожидает, что мы выстрелим ей в спину. Но мы не стреляли…
— Идем! — тихо сказал Горан и, заметив мое состояние, добавил: — Не переживай! Она предала нас. Так нельзя. У вас есть пословица о том, что коней нельзя менять на переправе. Решать надо было раньше…
— Оставь меня на минуту, пожалуйста, — попросил я.
Серб забрал рацию и вышел на лестничную площадку.
— Я не хотел убивать ее, — сквозь зубы произнес фотограф. — Мы ведь были знакомы. Я даже уговаривал ее сняться для «Плейбоя»; Но она не согласилась: говорила, что мужу не понравится и грудь слишком маленькая… Господи, почему все так получилось?!
— В жизни все происходит не по правилам, — ответил я. — Иди и не мучайся. Если будешь думать, почему это так, — сойдешь с ума.
Антон поднялся на ноги и вышел. Я остался один с Аней. Не знаю, почему ее смерть так зацепила меня. Я признавал правоту слов Горана. Я понимал, что так оно и должно было случиться, потому что колебаться и менять свою позицию в решающие моменты нельзя: останешься с простреленными легкими. И все же, и все же… Моя душа отвергла все доводы разума. Я жалел о смерти Ани. Просто жалел. Потому что сделать ничего другого я не мог…
Издалека послышался характерный шум подлетающего вертолета. Я поцеловал девушку в еще теплый лоб и отправился на поиски Свина…
Мне хотелось, по крайней мере, удостовериться в его смерти. Но сделать это оказалось нелегко. И в корпусе 1-Е, и в медпункте я нашел только вещевые завалы и несколько человеческих трупов. Вероятно, действие происходило по одному и тому же сценарию: Аня и ее сообщники доставали оружие, объявляли об изменении планов, после чего стреляли в тех, кто протестовал. Затем людей куда-то уводили. Допускаю, что Свин мог вмещаться и схлопотал пулю. Но где же тогда его тело? Так и не обнаружив никакой зацепки, я выглянул в окно медпункта.
Вертолет уже кружил над крышей летнего кинотеатра. Дождь немного утих, поэтому я отчетливо видел все, что происходило наверху. Огромная машина с красными звездами на бортах зависла на расстоянии пяти метров от протянутых людских рук. Люк открылся, вниз полетела веревочная лестница. Первый человек, подтянутая дама лет пятидесяти, вцепился в деревянные рейки. Но ее опередили: из вертолета выскочили два летчика в комбинезонах. Они перекинулись несколькими словами с вездесущим Гораном и начали спускаться на землю по пожарной лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40