Вы можете просканировать ауры?
— Уже, неоднократно, — попеременно вздохнули Свин и Священник.
— Ну и как?
— Никак. Предателей ведь не бывает в чистом виде. Даже двойной агент проникается духом среды, в которую он заслан. Поэтому мы видим только общее со всеми желание уехать, — пояснил Свин.
— Да сейчас это уже и неважно, — махнул рукой Священник. — То, что надо было сделать, он сделал. Будем исходить из того, что у нас есть в настоящий момент. Поехали!
Дождавшись, пока последний колонист застегнет свою сумку и прикрепит ее на багажнике резинками от ручного эспандера, Священник тронул «крайслер» с места.
Колонна медленно набирала скорость. Уже совсем рассвело, но солнца на небе не было. То есть оно, конечно, было, но не желало показываться и сопереживать горстке беглецов, уезжающих прочь от светлого будущего.
Аня, грустившая все утро, сменила Шадэ на Константина Никольского. Мне показалось, что меланхоличные гитарные звуки вырвались из салона «девятки» и, опутав кавалькаду машин невидимыми нитями, сплели над нами своеобразный флаг. Девяносто девять процентов черного полотна, а посередине — крохотная белая цифра один. И каждый надеется, что эта заветная единица достанется именно ему…
Между тем дорога пошла в горы. Побережье на этом участке пути представляло собою сплошные скалы. Когда-то в них люди прорубили узкое шоссейное полотно — настолько узкое, что две грузовые машины могли разъехаться здесь с большим трудом. Справа по направлению движения над нами нависала серая громада скал, с торчащими кое-где на утесах одинокими деревцами. Внизу, сразу за аккуратными белыми столбиками, ограничивающими проезжую часть, начинался очень крутой каменистый спуск. Человек, обладающий опытом альпиниста и соответствующе экипированный, затратил бы, полагаю, не менее часа, чтобы достигнуть бешено бьющегося о скалы прибоя.
— Что случилось? — спросила меня Аня.
Я удивленно посмотрел на девушку.
— Я заметила, что ты хмуришься, — виновато пожала плечами она. — И решила, что у тебя что-то случилось. Может, тебе нездоровится? У меня есть таблетки. Всегда вожу их с собой в бардачке…
— Нет, я в порядке. Просто местность мне не нравится.
— Почему?
— Наши позиции очень уязвимы. Если кто-то захочет расстрелять колонну, сделать это ему будет проще простого.
— Ты думаешь? — побледнела Аня.
— Я знаю. Один раз довелось побывать в такой переделке.
Девушка сжала губы и преувеличенно внимательно уставилась на шоссейное полотно, монотонно летевшее под колеса машины. Я же попытался отогнать от себя невеселые воспоминания. Однажды мне действительно случилось присутствовать при расстреле колонны — не гражданской, правда, а военной. Схема проста, как рубль: подбивается первая машина и последняя. Остальные оказываются зажатыми в тисках. Дальше — банальный тир. Учитывая, что мы ехали с зачехленными орудиями и не успели привести в готовность хотя бы одно, тир этот был безответный и донельзя кровавый.
Я тряхнул головой. Чертова память! Ну почему она неподвластна усилиям воли? Почему действует так, как хочет, а не так, как нужно тебе? Никогда не мог понять… Ведь по идее память — это тоже часть моего существа. И работать она должна на меня и ни на кого больше. Поэтому все неприятные воспоминания должны сразу выбрасываться на помойку. Лег вечером с исковерканной душой, а утром просыпаешься совершенно новым человеком, радостным и окрыленным. По-моему, справедливо. Но нет. Память постоянно напоминает, постоянно воспроизводит в мозгу картины, которые ты хотел бы уничтожить давным-давно. И даже если ты добился успеха, даже если ты одет в дорогие вещи, на твоем счете в банке лежит крупная сумма, а в салоне машины тепло и играет приятная музыка — для нее все это ничего не значит. Одна робкая ассоциация — и тебя, со счетом в банке и тысячедолларовым свитером, просто нет. И ты в грязном х/б снова лежишь в холодной грязи возле пылающего бэтээра. И тебе не тридцать, а восемнадцать. И ты уверен, что тебе никогда не исполнится тридцать, потому что видишь своего друга Рому Стороженко, которому еще вчера травил байки про свои якобы имевшие место сексуальные подвиги на гражданке, а потом вы вместе мечтали о новых. Но подвигов не будет, потому что Рома безжизненно свисает из люка бэтээра. И вместо лица у него кровавая каша из мозгов и осколков костей, а его тело горит, и ты с ужасом видишь, как туловище отделяется от ног и падает в стылую чавкающую грязь. Но тем, кто расстреливает колонну, наплевать на твой ужас. Они снова и снова заталкивают снаряды в замки своих орудий. И снова и снова раздается мерзкий ухающий звук. И снова и снова разлетаются на куски беззащитные машины с бесполезными лафетами, и все новые и новые ребята в телогрейках и касках прощаются с мыслью совершить сексуальные подвиги после демобилизации, потому что они прощаются с жизнью навсегда… Нет, ну где справедливость? Может, память — это мой враг? Ту колонну расстреляли лишь однажды, а память расстреливает меня снова и снова при каждом удобном случае…
Я вытер пот, предательски и опять-таки против воли выступивший на лбу и попросил у Ани аспирин. Медленно разжевал таблетку — противно, но все же отвлекает.
— Хочешь, я включу «Роллинг Стоунз»? — предложила Аня.
Я хотел. Под веселый рок-н-ролл всегда побеждавших роллингов мы ехали дальше. На душе немного отлегло.
Дорога уверенно шла вверх. Серый серпантин с белыми линиями разметки петлял, как пьяный, добирающийся домой после обильного застолья с друзьями. Я крутил головой по сторонам, стараясь представить возможные пути отхода. В голову ничего не шло. Идеальная дорога, черт возьми, идеальная дорога! Но не для нас…
— Сейчас переедем мост, а там уже несколько километров по прямой до лагеря, — попыталась успокоить меня Аня. — Я знаю, мы с Вадимом отдыхали там пару раз.
Я скептически кивнул. На чудо надеяться не приходилось. Если Священник предрекал нападение, то его следовало ждать. Священник, как и Свин, никогда не ошибался.
Ветер усилился. К тому же пошел дождь, мелкий и яростный, похожий на залпы шрапнели. Аня включила дворники, но они не справлялись с падающей на лобовое стекло влагой. Идущие впереди машины превратились в размытые силуэты. «Крайслер» Священника и вовсе выглядел бесформенным темным пятном.
— Внимание, мост! — раздался в моей голове голос Свина.
Они мысленно переговаривались с отцом Александром, и Свин подключил на эту волну меня. Получилась своеобразная конференц-связь, довольно уместная, надо сказать, при сложившихся обстоятельствах.
Колонна остановилась перед узким мостом. Он соединял два края очень глубокого ущелья, на дне которого сердито бурчала о чем-то мутная горная речка.
— Ты видишь опасность? — спросил Священника Свин.
— Опасность есть, — ответил отец Александр, помедлив. — Но я не пойму, в чем дело. Нас определенно ждут. Но на той стороне есть кто-то очень сильный, способный блокировать психическое излучение своих людей. Я чувствую только, что они хотят напасть. А вот как именно…
— Только не въезжай на мост, — мысленно попросил я. — Если они подобьют твою машину…
— Знаю, знаю, — вздохнул Священник. — Вы окажетесь заблокированными.
— Кстати, по правилам военного искусства, они должны вмаздрячить и по твоей «Ладе», — сообщил мне Свин. — Так что смотри в оба.
Я пообещал смотреть, хотя и не представлял, что смогу сделать, если по «девятке» выстрелят из переносного орудия. Человеческий глаз не успевает среагировать на летящий снаряд. А я, как ни крути, был человеком.
— Предлагаю обследовать мост, — продолжил совещание Свин. — Если хотите, это могу сделать я. «Стоящие» ведь не мусульмане, поэтому особой ненависти к свиньям испытывать не должны.
— Я не против, — согласился Священник. — Посмотри под мостом и на другой стороне. Если почувствуешь агрессию, сразу возвращайся назад.
— Не первый раз замужем, — хрюкнул Свин, очень ревниво пресекавший попытки кого бы то ни было командовать им.
Сквозь пелену дождя я увидел, как дверца синего «вольво» открылась и на землю спрыгнула розовая туша в черной жилетке. Свин повел несколько раз из стороны в сторону своими засидевшимися в долгой дороге телесами и медленно потрусил к мосту.
Но разведки не понадобилось: засада, по всей видимости, устала от нашей нерешительности и начала атаку.
— Гаврила, уходи в сторону! — раздался в моей голове истошный вопль Свина.
Краем глаза я заметил сбоку яркую вспышку. Затем от вспышки отделилось оранжевое пятно. Вспенивая белые потоки сожженного воздуха, пятно это устремилось к нашей машине. Нападавшие били фугасным снарядом — и это давало мне определенный шанс, поскольку фугас летит не так быстро, как снаряд, выпущенный из стационарного орудия. Хотя и не так медленно, чтобы оставить время на размышления. Я с силой надавил на коленку Ани и вывернул руль «девятки». Повинуясь моему напору, девушка нажала на газ. Машина вильнула в сторону и, сбив несколько столбиков ограждения, зависла над обрывом. Довольно рискованный трюк, зато снаряд фугаса пролетел в метре от нашего багажника.
В этот момент впереди раздался мощный взрыв. Вверх взметнулись языки пламени. Черный «крайслер» взлетел в воздух на несколько метров и, перевернувшись, рухнул на землю. Если бы мое сердце не сжалось при мысли о том, что сталось со Священником, я бы отметил, что нападавшие действовали по всем правилам военной науки. Вот только мне повезло, а Священнику — нет. За «крайслером» стояли другие машины, и места для маневра у него не было…
Я схватил переговорное устройство, лежавшее на приборной панели.
— Всем назад! Повторяю, все машины — задний ход!
Колонна стала медленно разворачиваться. На узкой дороге сделать это не так-то просто: машины неуклюже тыкались из стороны в сторону, пытаясь уйти от угрозы спереди.
— Поворачивай! — приказал я Ане.
Девушка послушно крутила руль. Нам удалось развернуться достаточно легко. Во время маневра я пытался отыскать глазами Свина, но безуспешно: розовая туша куда-то пропала.
— Едем назад! — крикнул я в рацию. — Все едут за мной!
Легко сказать, трудно сделать. Многие автомобили еще не развернулись, а по тем, которым удалось это сделать, нападавшие открыли огонь. Я различил характерные постукивания пулемета Дегтярева и сухой лай «Калашникова». Над дорогой зазвучала отвратительная какофония из выстрелов, звона разбитого стекла и визга автомобильных покрышек об асфальт. Рация, сквозь треск и шипение помех, доносила испуганные крики женщин и отчаянный мат мужчин. Но ехать все равно следовало: мы были не настолько сильны, чтобы вступать в бой.
— Жми! — вцепился я в локоть девушки.
Фиолетовая «девятка» рванулась с места. Я рассчитывал, что увлеку за собой машины, оставшиеся на ходу. Но оказалось, что нападавшие предусмотрели и эту возможность. Задний ход нам преградил КамАЗ с прицепом. Синие борта блестели от дождя. Поскольку дорога была узкой, грузовик перекрыл ее полностью. Даже прояви я отвагу камикадзе и решись на таран — хлипкая легковушка не сдвинет с места многотонную громадину.
Впрочем, на таран меня подпускать тоже не собирались. Дверь КамАЗа распахнулась, и по нам стали бить из «Калашникова»: в упор, развлекаясь.
Лобовое стекло машины мгновенно покрылось паутинкой трещинок, в моторе что-то нехорошо металлически лязгнуло. Я рывком наклонил Аню под приборную доску и вывернул руль до предела. От этого виража наша машина накренилась и, перевернувшись несколько раз, впечаталась в борт КамАЗа а затем рухнула на асфальт.
Нам повезло: «девятка» выдала такое сальто, которое с трудом выполняют профессиональные каскадеры в голливудских боевиках, но мы остались живы-невредимы (если не считать нескольких порезов от разбившегося стекла).
— Что это было? — ошеломленно произнесла Аня, выпрямляясь.
Я снова нагнул ее под приборную доску: из КамАЗа выпрыгнул мужчина с автоматом в руках. Я мгновенно узнал веснушчатого милиционера, проводившего досмотр на дороге. Видимо, парень служил в органах не ради денег, а по призванию и любил лично потрошить свежатинку.
Он подошел вплотную к капоту «девятки» и, ухмыляясь, навел на меня дуло автомата. Разговаривать парень явно не собирался. Я, впрочем, тоже. «Кольт-1911» все-таки пригодился, вопреки явному нежеланию Священника снова видеть это оружие в работе.
Я выстрелил прямо через стекло, закрыв лицо локтем левой руки. Почти физически почувствовал, как тонкую материю тренча потрошат осколки. А когда открыл глаза и разогнал рукой пороховой дым, увидел веснушчатого, лежащего на асфальте. Он был похож на свежевыловленную рыбу: пучил глаза и широко хватал воздух ртом. Сходство с рыбой усиливала также лужа крови, омывавшая его грудную клетку.
Я рывком выкатился из машины и несколько раз, наугад, выстрелил в кабину. Исходил я из того, что веснушчатый вряд ли приехал один, а потому в кабине должен находиться напарник.
Однако напарника не оказалось. Может быть, парень очень сильно спешил и просто реквизировал первый попавшийся грузовик? Я приподнял брезентовую накидку над кузовом. На меня пахнуло сладким запахом цитрусовых. В глубине кузова виднелись ящики с мандаринами, апельсинами, лимонами и прочей новогодней вкусностью. Людей с автоматами в кузове не было.
К нам подъехали несколько автомобилей колонны — дымящиеся, с пулевыми отверстиями вдоль бортов и осколками стекол в оконных проемах. Надо было принять решение, что делать дальше: прорываться вперед или возвращаться в Приморск.
— В Приморск нельзя! — услышал я голос Священника в своей голове,
— Но впереди…
— В Приморск нельзя ни в коем случае! — повторил Священник. — Садись за руль КамАЗа и веди за собою людей!
Времени для раздумий не было. Я обернулся к колонистам:
— Сейчас я поеду к мосту. Вы — за мной. Старайтесь держаться за прицепом.
Люди возбужденно зашумели. Я помог Ане забраться в кабину КамАЗа, затем сел за руль. Колонисты все еще стояли у своих машин.
— За мной, если не хотите отправиться в Москву! — крикнул я в рацию и нажал на педали.
Грузовик с сухим пневматическим треском тронулся с места.
— Знаешь что… — обратился я к Ане.
Девушка поняла меня с полуслова и быстро юркнула под приборную доску. Места здесь было намного больше, чем в «девятке». Аня обхватила колени руками и посмотрела на меня. Ситуация не располагала к романтике, но я вдруг с удивлением ощутил себя рыцарем. В голову полезла всякая розовая дребедень из книг Вальтера Скотта, что я читал в детстве. И я подумал, что романтика все-таки великая вещь, коль о ней вспоминаешь даже под дулами автоматов…
Управляемый мною КамАЗ вырулил на прямой участок дороги перед мостом. Оказалось, что нападавшим удалось вывести из строя несколько машин. Больше всего досталось «Волге» детективщика и «фольксвагену-бора» фотографа гламурных красавиц. Детективщик отчаянно суетился вокруг своего пылающего автомобиля, пытаясь палкой сбить с крыши драгоценные коробки с книгами. Но огонь уже исполнился аппетита и безжалостно уничтожал бумажные сокровища. Парень в отчаянии опустился на асфальт, отбросил прочь от себя палку и зарыдал. Я притормозил рядом и приоткрыл дверцу.
— С ума сошел? Так любишь «Всадника без головы», что готов сложить ради него свою собственную голову?
Парень посмотрел на меня отчаянными, полными слез глазами.
— Вы не понимаете… Там моя рукопись. Роман моей жизни.. Я писал его пять лет. Я продумывал каждую фразу… Там нет никаких остросюжетных поворотов, только психология…
Я выскочил из кабины, подбежал к детективщику и рывком поднял его на ноги.
— Дело, конечно, дрянь, не спорю… Но ты напишешь еще пять таких романов… если уедешь со мной! А если останешься — будешь писать агитки для «Стоящих». Выбирай, что тебе больше нравится?
Его взгляд стал более осмысленным.
— Пошли, писатель, — позвал его я. — Ты ведь не зависишь от бумаги, верно? Не зависишь от каких-то там говнюков с автоматами?
Он кивнул.
— Ну тогда иди и пиши… после того, как мы выберемся отсюда.
Я помог ему забраться в кузов на пряно пахнущие оранжевые горы.
— Не забудь подобрать и нас, — раздалось в моей голове знакомое хрюканье.
— Ты где?
— Спасаю искусство.
— Да что вы все, с ума посходили, что ли? — чертыхнулся я, крутя большой руль КамАЗа, обмотанный синей изоляционной лентой.
Спасение искусства в понимании Свина заключалось в следующем. Из перевернутого «фольксвагена» фотограф вытаскивал ящики со своими глянцевыми красавицами. Свин помогал ему в этом деле, хватая край ящика зубами и волоча его за собой.
— Быстро в кузов! — крикнул я, притормозив около них.
Фотограф подобрался и, продемонстрировав чудеса атлетизма, мгновенно закинул несколько ящиков в кузов, ушибив при этом, как мне показалось, писателя детективов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Уже, неоднократно, — попеременно вздохнули Свин и Священник.
— Ну и как?
— Никак. Предателей ведь не бывает в чистом виде. Даже двойной агент проникается духом среды, в которую он заслан. Поэтому мы видим только общее со всеми желание уехать, — пояснил Свин.
— Да сейчас это уже и неважно, — махнул рукой Священник. — То, что надо было сделать, он сделал. Будем исходить из того, что у нас есть в настоящий момент. Поехали!
Дождавшись, пока последний колонист застегнет свою сумку и прикрепит ее на багажнике резинками от ручного эспандера, Священник тронул «крайслер» с места.
Колонна медленно набирала скорость. Уже совсем рассвело, но солнца на небе не было. То есть оно, конечно, было, но не желало показываться и сопереживать горстке беглецов, уезжающих прочь от светлого будущего.
Аня, грустившая все утро, сменила Шадэ на Константина Никольского. Мне показалось, что меланхоличные гитарные звуки вырвались из салона «девятки» и, опутав кавалькаду машин невидимыми нитями, сплели над нами своеобразный флаг. Девяносто девять процентов черного полотна, а посередине — крохотная белая цифра один. И каждый надеется, что эта заветная единица достанется именно ему…
Между тем дорога пошла в горы. Побережье на этом участке пути представляло собою сплошные скалы. Когда-то в них люди прорубили узкое шоссейное полотно — настолько узкое, что две грузовые машины могли разъехаться здесь с большим трудом. Справа по направлению движения над нами нависала серая громада скал, с торчащими кое-где на утесах одинокими деревцами. Внизу, сразу за аккуратными белыми столбиками, ограничивающими проезжую часть, начинался очень крутой каменистый спуск. Человек, обладающий опытом альпиниста и соответствующе экипированный, затратил бы, полагаю, не менее часа, чтобы достигнуть бешено бьющегося о скалы прибоя.
— Что случилось? — спросила меня Аня.
Я удивленно посмотрел на девушку.
— Я заметила, что ты хмуришься, — виновато пожала плечами она. — И решила, что у тебя что-то случилось. Может, тебе нездоровится? У меня есть таблетки. Всегда вожу их с собой в бардачке…
— Нет, я в порядке. Просто местность мне не нравится.
— Почему?
— Наши позиции очень уязвимы. Если кто-то захочет расстрелять колонну, сделать это ему будет проще простого.
— Ты думаешь? — побледнела Аня.
— Я знаю. Один раз довелось побывать в такой переделке.
Девушка сжала губы и преувеличенно внимательно уставилась на шоссейное полотно, монотонно летевшее под колеса машины. Я же попытался отогнать от себя невеселые воспоминания. Однажды мне действительно случилось присутствовать при расстреле колонны — не гражданской, правда, а военной. Схема проста, как рубль: подбивается первая машина и последняя. Остальные оказываются зажатыми в тисках. Дальше — банальный тир. Учитывая, что мы ехали с зачехленными орудиями и не успели привести в готовность хотя бы одно, тир этот был безответный и донельзя кровавый.
Я тряхнул головой. Чертова память! Ну почему она неподвластна усилиям воли? Почему действует так, как хочет, а не так, как нужно тебе? Никогда не мог понять… Ведь по идее память — это тоже часть моего существа. И работать она должна на меня и ни на кого больше. Поэтому все неприятные воспоминания должны сразу выбрасываться на помойку. Лег вечером с исковерканной душой, а утром просыпаешься совершенно новым человеком, радостным и окрыленным. По-моему, справедливо. Но нет. Память постоянно напоминает, постоянно воспроизводит в мозгу картины, которые ты хотел бы уничтожить давным-давно. И даже если ты добился успеха, даже если ты одет в дорогие вещи, на твоем счете в банке лежит крупная сумма, а в салоне машины тепло и играет приятная музыка — для нее все это ничего не значит. Одна робкая ассоциация — и тебя, со счетом в банке и тысячедолларовым свитером, просто нет. И ты в грязном х/б снова лежишь в холодной грязи возле пылающего бэтээра. И тебе не тридцать, а восемнадцать. И ты уверен, что тебе никогда не исполнится тридцать, потому что видишь своего друга Рому Стороженко, которому еще вчера травил байки про свои якобы имевшие место сексуальные подвиги на гражданке, а потом вы вместе мечтали о новых. Но подвигов не будет, потому что Рома безжизненно свисает из люка бэтээра. И вместо лица у него кровавая каша из мозгов и осколков костей, а его тело горит, и ты с ужасом видишь, как туловище отделяется от ног и падает в стылую чавкающую грязь. Но тем, кто расстреливает колонну, наплевать на твой ужас. Они снова и снова заталкивают снаряды в замки своих орудий. И снова и снова раздается мерзкий ухающий звук. И снова и снова разлетаются на куски беззащитные машины с бесполезными лафетами, и все новые и новые ребята в телогрейках и касках прощаются с мыслью совершить сексуальные подвиги после демобилизации, потому что они прощаются с жизнью навсегда… Нет, ну где справедливость? Может, память — это мой враг? Ту колонну расстреляли лишь однажды, а память расстреливает меня снова и снова при каждом удобном случае…
Я вытер пот, предательски и опять-таки против воли выступивший на лбу и попросил у Ани аспирин. Медленно разжевал таблетку — противно, но все же отвлекает.
— Хочешь, я включу «Роллинг Стоунз»? — предложила Аня.
Я хотел. Под веселый рок-н-ролл всегда побеждавших роллингов мы ехали дальше. На душе немного отлегло.
Дорога уверенно шла вверх. Серый серпантин с белыми линиями разметки петлял, как пьяный, добирающийся домой после обильного застолья с друзьями. Я крутил головой по сторонам, стараясь представить возможные пути отхода. В голову ничего не шло. Идеальная дорога, черт возьми, идеальная дорога! Но не для нас…
— Сейчас переедем мост, а там уже несколько километров по прямой до лагеря, — попыталась успокоить меня Аня. — Я знаю, мы с Вадимом отдыхали там пару раз.
Я скептически кивнул. На чудо надеяться не приходилось. Если Священник предрекал нападение, то его следовало ждать. Священник, как и Свин, никогда не ошибался.
Ветер усилился. К тому же пошел дождь, мелкий и яростный, похожий на залпы шрапнели. Аня включила дворники, но они не справлялись с падающей на лобовое стекло влагой. Идущие впереди машины превратились в размытые силуэты. «Крайслер» Священника и вовсе выглядел бесформенным темным пятном.
— Внимание, мост! — раздался в моей голове голос Свина.
Они мысленно переговаривались с отцом Александром, и Свин подключил на эту волну меня. Получилась своеобразная конференц-связь, довольно уместная, надо сказать, при сложившихся обстоятельствах.
Колонна остановилась перед узким мостом. Он соединял два края очень глубокого ущелья, на дне которого сердито бурчала о чем-то мутная горная речка.
— Ты видишь опасность? — спросил Священника Свин.
— Опасность есть, — ответил отец Александр, помедлив. — Но я не пойму, в чем дело. Нас определенно ждут. Но на той стороне есть кто-то очень сильный, способный блокировать психическое излучение своих людей. Я чувствую только, что они хотят напасть. А вот как именно…
— Только не въезжай на мост, — мысленно попросил я. — Если они подобьют твою машину…
— Знаю, знаю, — вздохнул Священник. — Вы окажетесь заблокированными.
— Кстати, по правилам военного искусства, они должны вмаздрячить и по твоей «Ладе», — сообщил мне Свин. — Так что смотри в оба.
Я пообещал смотреть, хотя и не представлял, что смогу сделать, если по «девятке» выстрелят из переносного орудия. Человеческий глаз не успевает среагировать на летящий снаряд. А я, как ни крути, был человеком.
— Предлагаю обследовать мост, — продолжил совещание Свин. — Если хотите, это могу сделать я. «Стоящие» ведь не мусульмане, поэтому особой ненависти к свиньям испытывать не должны.
— Я не против, — согласился Священник. — Посмотри под мостом и на другой стороне. Если почувствуешь агрессию, сразу возвращайся назад.
— Не первый раз замужем, — хрюкнул Свин, очень ревниво пресекавший попытки кого бы то ни было командовать им.
Сквозь пелену дождя я увидел, как дверца синего «вольво» открылась и на землю спрыгнула розовая туша в черной жилетке. Свин повел несколько раз из стороны в сторону своими засидевшимися в долгой дороге телесами и медленно потрусил к мосту.
Но разведки не понадобилось: засада, по всей видимости, устала от нашей нерешительности и начала атаку.
— Гаврила, уходи в сторону! — раздался в моей голове истошный вопль Свина.
Краем глаза я заметил сбоку яркую вспышку. Затем от вспышки отделилось оранжевое пятно. Вспенивая белые потоки сожженного воздуха, пятно это устремилось к нашей машине. Нападавшие били фугасным снарядом — и это давало мне определенный шанс, поскольку фугас летит не так быстро, как снаряд, выпущенный из стационарного орудия. Хотя и не так медленно, чтобы оставить время на размышления. Я с силой надавил на коленку Ани и вывернул руль «девятки». Повинуясь моему напору, девушка нажала на газ. Машина вильнула в сторону и, сбив несколько столбиков ограждения, зависла над обрывом. Довольно рискованный трюк, зато снаряд фугаса пролетел в метре от нашего багажника.
В этот момент впереди раздался мощный взрыв. Вверх взметнулись языки пламени. Черный «крайслер» взлетел в воздух на несколько метров и, перевернувшись, рухнул на землю. Если бы мое сердце не сжалось при мысли о том, что сталось со Священником, я бы отметил, что нападавшие действовали по всем правилам военной науки. Вот только мне повезло, а Священнику — нет. За «крайслером» стояли другие машины, и места для маневра у него не было…
Я схватил переговорное устройство, лежавшее на приборной панели.
— Всем назад! Повторяю, все машины — задний ход!
Колонна стала медленно разворачиваться. На узкой дороге сделать это не так-то просто: машины неуклюже тыкались из стороны в сторону, пытаясь уйти от угрозы спереди.
— Поворачивай! — приказал я Ане.
Девушка послушно крутила руль. Нам удалось развернуться достаточно легко. Во время маневра я пытался отыскать глазами Свина, но безуспешно: розовая туша куда-то пропала.
— Едем назад! — крикнул я в рацию. — Все едут за мной!
Легко сказать, трудно сделать. Многие автомобили еще не развернулись, а по тем, которым удалось это сделать, нападавшие открыли огонь. Я различил характерные постукивания пулемета Дегтярева и сухой лай «Калашникова». Над дорогой зазвучала отвратительная какофония из выстрелов, звона разбитого стекла и визга автомобильных покрышек об асфальт. Рация, сквозь треск и шипение помех, доносила испуганные крики женщин и отчаянный мат мужчин. Но ехать все равно следовало: мы были не настолько сильны, чтобы вступать в бой.
— Жми! — вцепился я в локоть девушки.
Фиолетовая «девятка» рванулась с места. Я рассчитывал, что увлеку за собой машины, оставшиеся на ходу. Но оказалось, что нападавшие предусмотрели и эту возможность. Задний ход нам преградил КамАЗ с прицепом. Синие борта блестели от дождя. Поскольку дорога была узкой, грузовик перекрыл ее полностью. Даже прояви я отвагу камикадзе и решись на таран — хлипкая легковушка не сдвинет с места многотонную громадину.
Впрочем, на таран меня подпускать тоже не собирались. Дверь КамАЗа распахнулась, и по нам стали бить из «Калашникова»: в упор, развлекаясь.
Лобовое стекло машины мгновенно покрылось паутинкой трещинок, в моторе что-то нехорошо металлически лязгнуло. Я рывком наклонил Аню под приборную доску и вывернул руль до предела. От этого виража наша машина накренилась и, перевернувшись несколько раз, впечаталась в борт КамАЗа а затем рухнула на асфальт.
Нам повезло: «девятка» выдала такое сальто, которое с трудом выполняют профессиональные каскадеры в голливудских боевиках, но мы остались живы-невредимы (если не считать нескольких порезов от разбившегося стекла).
— Что это было? — ошеломленно произнесла Аня, выпрямляясь.
Я снова нагнул ее под приборную доску: из КамАЗа выпрыгнул мужчина с автоматом в руках. Я мгновенно узнал веснушчатого милиционера, проводившего досмотр на дороге. Видимо, парень служил в органах не ради денег, а по призванию и любил лично потрошить свежатинку.
Он подошел вплотную к капоту «девятки» и, ухмыляясь, навел на меня дуло автомата. Разговаривать парень явно не собирался. Я, впрочем, тоже. «Кольт-1911» все-таки пригодился, вопреки явному нежеланию Священника снова видеть это оружие в работе.
Я выстрелил прямо через стекло, закрыв лицо локтем левой руки. Почти физически почувствовал, как тонкую материю тренча потрошат осколки. А когда открыл глаза и разогнал рукой пороховой дым, увидел веснушчатого, лежащего на асфальте. Он был похож на свежевыловленную рыбу: пучил глаза и широко хватал воздух ртом. Сходство с рыбой усиливала также лужа крови, омывавшая его грудную клетку.
Я рывком выкатился из машины и несколько раз, наугад, выстрелил в кабину. Исходил я из того, что веснушчатый вряд ли приехал один, а потому в кабине должен находиться напарник.
Однако напарника не оказалось. Может быть, парень очень сильно спешил и просто реквизировал первый попавшийся грузовик? Я приподнял брезентовую накидку над кузовом. На меня пахнуло сладким запахом цитрусовых. В глубине кузова виднелись ящики с мандаринами, апельсинами, лимонами и прочей новогодней вкусностью. Людей с автоматами в кузове не было.
К нам подъехали несколько автомобилей колонны — дымящиеся, с пулевыми отверстиями вдоль бортов и осколками стекол в оконных проемах. Надо было принять решение, что делать дальше: прорываться вперед или возвращаться в Приморск.
— В Приморск нельзя! — услышал я голос Священника в своей голове,
— Но впереди…
— В Приморск нельзя ни в коем случае! — повторил Священник. — Садись за руль КамАЗа и веди за собою людей!
Времени для раздумий не было. Я обернулся к колонистам:
— Сейчас я поеду к мосту. Вы — за мной. Старайтесь держаться за прицепом.
Люди возбужденно зашумели. Я помог Ане забраться в кабину КамАЗа, затем сел за руль. Колонисты все еще стояли у своих машин.
— За мной, если не хотите отправиться в Москву! — крикнул я в рацию и нажал на педали.
Грузовик с сухим пневматическим треском тронулся с места.
— Знаешь что… — обратился я к Ане.
Девушка поняла меня с полуслова и быстро юркнула под приборную доску. Места здесь было намного больше, чем в «девятке». Аня обхватила колени руками и посмотрела на меня. Ситуация не располагала к романтике, но я вдруг с удивлением ощутил себя рыцарем. В голову полезла всякая розовая дребедень из книг Вальтера Скотта, что я читал в детстве. И я подумал, что романтика все-таки великая вещь, коль о ней вспоминаешь даже под дулами автоматов…
Управляемый мною КамАЗ вырулил на прямой участок дороги перед мостом. Оказалось, что нападавшим удалось вывести из строя несколько машин. Больше всего досталось «Волге» детективщика и «фольксвагену-бора» фотографа гламурных красавиц. Детективщик отчаянно суетился вокруг своего пылающего автомобиля, пытаясь палкой сбить с крыши драгоценные коробки с книгами. Но огонь уже исполнился аппетита и безжалостно уничтожал бумажные сокровища. Парень в отчаянии опустился на асфальт, отбросил прочь от себя палку и зарыдал. Я притормозил рядом и приоткрыл дверцу.
— С ума сошел? Так любишь «Всадника без головы», что готов сложить ради него свою собственную голову?
Парень посмотрел на меня отчаянными, полными слез глазами.
— Вы не понимаете… Там моя рукопись. Роман моей жизни.. Я писал его пять лет. Я продумывал каждую фразу… Там нет никаких остросюжетных поворотов, только психология…
Я выскочил из кабины, подбежал к детективщику и рывком поднял его на ноги.
— Дело, конечно, дрянь, не спорю… Но ты напишешь еще пять таких романов… если уедешь со мной! А если останешься — будешь писать агитки для «Стоящих». Выбирай, что тебе больше нравится?
Его взгляд стал более осмысленным.
— Пошли, писатель, — позвал его я. — Ты ведь не зависишь от бумаги, верно? Не зависишь от каких-то там говнюков с автоматами?
Он кивнул.
— Ну тогда иди и пиши… после того, как мы выберемся отсюда.
Я помог ему забраться в кузов на пряно пахнущие оранжевые горы.
— Не забудь подобрать и нас, — раздалось в моей голове знакомое хрюканье.
— Ты где?
— Спасаю искусство.
— Да что вы все, с ума посходили, что ли? — чертыхнулся я, крутя большой руль КамАЗа, обмотанный синей изоляционной лентой.
Спасение искусства в понимании Свина заключалось в следующем. Из перевернутого «фольксвагена» фотограф вытаскивал ящики со своими глянцевыми красавицами. Свин помогал ему в этом деле, хватая край ящика зубами и волоча его за собой.
— Быстро в кузов! — крикнул я, притормозив около них.
Фотограф подобрался и, продемонстрировав чудеса атлетизма, мгновенно закинул несколько ящиков в кузов, ушибив при этом, как мне показалось, писателя детективов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40