— Познакомьтесь с сербами, — предложил Священник, — кроме вас, они — единственные, кто держал оружие в руках.
Сербами оказались двое парней в банданах, что дежурили при воротах.
— Горан, — представился высокий брюнет с криво сросшимся носом.
— Зоран, — кивнул его товарищ, чуть ниже ростом, со светлой трехдневной щетиной.
Оба парня говорили с легким акцентом, но весьма правильно, чисто.
— Ребята воевали с генералом Младичем, — пояснил отец Александр. — А после войны перебрались в Россию и решили организовать курорт для экстремалов.
— Дайвинг, парашют, водный скейтборд, — начал перечислять Зоран, но Горан перебил его:
— Оказалось, экстрима в Приморске хватает и без нас…
Священник помолчал немного, вычерчивая узоры на мокрой плитке носком своей туфли.
— Думаю так, — приступил к описанию плана он. — Я поеду впереди. За мной — сербы на своем «патроле».
— Единственная вещь, оставшаяся в нашем распоряжении, после того как «Стоящие» перекрыли нам кислород, — вставил Зоран.
— Гаврила замкнет колонну, — продолжил Священник.
— Мне остается середина, — мысленно подытожил Свин. — Самое теплое и самое безопасное место. Я поеду с Черногорцевыми. Очень располагающая семейка.
— Твои слова да Богу в уши, — перекрестился отец Александр, вызвав удивленные взгляды сербов, не понявших, чьи слова следует вложить в уши Всевышнему. — Надо только решить, с кем поедет Гаврила.
— Я уже определился.
— Тогда с Богом… Да, Горан, вот еще что… Возьмите рацию к себе в машину.
— Почему в нашу? — нахмурился серб. — Она что, в «крайслере» не работает?
— Работает. Но все равно возьмите. Базовый передатчик должен быть у вас. А переговорные устройства раздайте каждому водителю.
— На всех не хватит, — прикинул в уме Зоран.
— Тогда через одного. А у Гаврилы он должен быть обязательно. Все, по коням…
Машины медленно покидали церковный двор. От выхлопных газов воздух как-то сразу поседел и добавил моменту определенную трагичность. Священник выгнал свой «крайслер» за ограду, поставил его так, чтобы не преграждать путь остальным автомобилям, и вернулся обратно. Последний поклон насиженному месту…
— Что «Стоящие» сделают с храмом? — спросил я у него.
Я стоял рядом с фиолетовой «девяткой», облокотившись на крышу. Аня прогревала мотор. Мы замыкали колонну, поэтому выезжали со двора последними.
— Ничего, — пожал плечами Священник. — Службы будут продолжаться.
— У них есть священники? — удивился я.
— Разумеется.
Я вспомнил, что в моем Присутствии мужчина часто читал Библию.
— А пастыри тоже проходили обработку в Москве? — праздно поинтересовался я.
— Нет, — вздохнул отец Александр…
Предпоследняя машина покинула церковный двор. Из фиолетовой «девятки» требовательно просигналили.
— Иди, — попросил меня Священник, — мне надо остаться здесь еще на несколько минут.
Я сел рядом с Аней на пассажирское место. Краем глаза я видел отца Александра, одиноко стоявшего на пустом дворе перед храмом. Вокруг него валялись обрывки бумаги, брошенные вещи. Цветные витражи безжизненно темнели. Оставленные открытыми двери скрипели от сквозняка. Не знаю, что чувствовал Священник в этот момент. Знаю только, что во время службы в Отделе он тоже страдал. Ему, как и мне, не совсем нравилась та работа: разрушать, девальвировать чью-то веру… И он решил созидать. Но судьба в очередной раз сделала свой ироничный кульбит. Рядом с отцом Александром появилась вера, хотя и не совсем такая, как этого хотел он. И ему пришлось спасать людей, в общем и целом, как я понял, прохладно относившихся к вопросам вероучения и любой веры вообще. Тому, кто сказал «Жизнь — это странная штука», определенно надо поставить памятник на главной площади Ватикана…
Колонна напряженно ждала. Машины работали на холостом ходу. Дым из выхлопных труб — последнее каждение умершей мечте священника — стелился по мокрому асфальту. Наконец отец Александр перекрестился, повесил на двери храма свой наперсный крест, после чего отпустил Мурзика с цепи, с гулом захлопнул железные створки ворот и уселся в «крайслер». Колонна двинулась в путь.
Мурзик провожал нас довольно долго. Без цепи он стал похож на обычную дворнягу, правда, очень большую. Когда пес понял, что его оставили, он сел на задние лапы и протяжно завыл…
В былые времена это время называли «часом воров». И мы ехали, словно воры: чужие люди на родной земле. За окнами машины проплывали серые, еще спящие лома, пустынные улицы. Аня молчала, покусывая губы. Я проследил взглядом синюю «вольво», в котором ехал Свин вместе с Черногорцевыми. Судя по тому, что из окна машины то и дело вылетали обертки из-под шоколада и печенья, устроился он неплохо. Не знаю, переживал ли мой старший офицер так, как переживал Священник…
— Включить музыку? — спросила меня Аня.
— Давай.
— Только не рок, ладно? Мне сейчас не очень хочется веселиться…
Я кивнул. Девушка включила Шадэ. Мягкая меланхоличная музыка заполнила салон. Я тайком разглядывал Аню.
— Могу я тебя спросить? — помимо воли вырвалось у меня.
— Да, конечно, — кивнула она.
— Тебе полегчало? После…
— После вчерашней ночи?
— Да.
Девушка переключила скорости и нахмурилась.
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне интересно знать… можно ли таким способом вырвать из сердца человека, которого любишь?
— Нет, — сказала она, подумав. — Любовь или есть — или ее нет. С кем бы ты ни спал.
— Хорошо, — сказал я, хотя не представлял, что здесь хорошего.
Меня на самом деле интересовал этот вопрос. Как и положено нормальному человеку, я однажды в жизни был влюблен. Именно влюблен — сексуальные контакты не в счет. Тогда у меня произошел большой облом, перевернувший жизнь с ног на голову. В результате я оказался в Отделе. И теперь, спустя десять лет, я так и не мог понять, что мне делать с тем, что осталось в моей душе. Что-то осталось. Может, и не любовь, но…
— Внимание! — протелепатировал мне Свин. — У нас гости!
Под гостями он подразумевал «Стоящих рядом». Я выбросил сентиментальные воспоминания из головы и осмотрелся по сторонам. Колонна уже выехала за город. Вместо серых многоэтажек за окнами проносились серые же пейзажи. Кто-то любит среднюю полосу, а я вот нет, особенно в переходные периоды между осенью и зимой, а также зимой и весной. Никакой бескрайности, свойственной лету. Никакой изнеженности, отличающей другие уголки земного шара. Куда ни глянь — везде унылая раздетая земля, голые деревья, бесцветное небо. С такими видами великих произведений искусства не создашь, разве что повесишься от тоски…
Колонна медленно останавливалась. Я высунулся в окно и увидел парочку «дэу-нексиа», окрашенных в характерные бело-голубые цвета. У машин стояло нескольких стражей порядка в черных кожаных куртках. Я отметил, что только у одного из них на запястье болтался полосатый жезл, зато у всех через плечо были переброшены ремешки автоматов. Старый добрый АК-47, абсолютно равнодушный к холоду, унылости пейзажа и, при умелом использовании, способный принудительно приземлить реактивный бомбардировщик, не то что какую-то колонну из подержанных автомобилей…
Из «крайслера» вышел Священник и о чем-то заговорил с милиционерами. Со стороны беседа казалась вполне дружелюбной. Но время шло, а мы продолжали стоять.
— Пойду, посмотрю, в чем там дело, — произнес я и вылез из машины.
Аня попробовала увязаться следом, но я оставил ее на месте, строго наказав не переживать и при любой спорной ситуации жать на газ.
Моему примеру последовало еще несколько водителей, в частности, глава семейства Черногорцевых. За ним на землю, громко фыркая от холода, выпрыгнул и Спин. Я специально отстал, чтобы мы смогли поговорить.
— Как дела? — наклонился я к своему старшему офицеру.
— Неплохо. У них в запасе оказались блинчики с творогом…
— Да я не про жрачку! Как дела у Священника?
— Пока опасности я не вижу. Атаковать они не собираются. Но какой-то подвох задуман. Однозначно.
Мы подошли к милицейским машинам. Стражи порядка стояли широко расставив ноги. Двое — по правую сторону от Священника, двое — по левую. Плюс в каждой машине сидело по водителю. Итого — шесть человек.
— Это совершенно обыкновенная частная поездка, — в десятый раз, похоже, объяснял Священник своим глубоким, хорошо поставленным басом.
— Десять машин сразу? — тоже в десятый раз выражал сомнение один из милиционеров, полный высокий мужчина с угреватым лицом, длинными усами и агрессивно выпирающим из-под черной кожаной куртки животом.
Судя по капитанской россыпи звездочек на погонах, он был старшим. Об этом свидетельствовала и черная коробочка переговорного устройства, болтавшаяся у него на поясе (у остальных стражей порядка раций я не заметил).
— Абсолютно верно, десять машин, — повторил Священник. — Это мои прихожане. Мы совершаем частную паломническую поездку.
— И какова цель вашего паломничества? — с профессионально унылой гримасой поинтересовался веснушчатый сослуживец усатого капитана.
— Молитва. Мы хотим провести молебен на берегу моря.
— А что, в храме молиться вам уже скучно? — брезгливо спросил капитан и икнул в кулак.
— Нет, почему же, в храме мы обычно и молимся. Но иногда стоит сменить обстановку. Молитва на природе… Знаете, именно так действовали первые христиане.
— И господин Черногорцев тоже хочет уподобиться первым христианам? — спросил веснушчатый с очевидным издевательским ударением на слове «господин». Я понял, что финансового гения в городе знали и не любили.
— По-вашему, финансовый брокер не может быть христианином? — вскинулся Черногорцев, очевидно, задетый за живое. — Что, если у меня Интернет, то я и верить не могу?
— Во времена Христа не было Интернета и финансовых брокеров, — с назиданием произнес усатый.
— И милиционеров во времена Христа тоже не было, — обиделся Черногорцев.
— Господа, господа… — примиряюще воздел руки Священник.
— Лучше — товарищи, — вставил веснушчатый.
— Да, конечно, товарищи, — легко согласился отец Александр, не желавший усугублять конфликт. — Может, мы поедем с миром? Хочется, знаете ли, вознести молитвы за процветание Приморска в момент восхода солнца. Помимо всего прочего, это не запрещено Конституцией…
— Не запрещено, — согласился усатый, посерьезнев. — Но сначала нам придется провести досмотр автотранспорта и личных вещей.
— Зачем?
— Затем, что сегодня проводится операция «Тайфун» по пресечению незаконного оборота наркотических веществ. Мы обязаны проверять все машины на этой трассе. Наркотики ведь запрещены Конституцией, с этим вы спорить, надеюсь, не станете?
— Не стану, — вздохнул Священник. — Можно только побыстрее?
— Это уж как получится, — злорадно улыбнулся веснушчатый. — Наркотики — дело тонкое и подхода требуют особого, деликатного, я бы сказал, подхода.
— Открывайте багажники! — повелительно прервал словесные излияния своего подчиненного усатый капитан.
Колонисты уныло последовали приказу. На свет божий появился весь нехитрый скарб, прихваченный для бегства. На мгновение мне даже показалось, что я перенесся в начало девяностых, когда полстраны промышляло челночной торговлей. Распотрошенные баулы, отверстые пасти дорожных сумок, стыдливая изнанка чемоданов — Чоп, Ченстохов и Стамбул, вместе взятые… Иногда глазам милиционеров представали и совсем неожиданные вещи. Гламурный фотограф, как оказалось, вез с собой несколько ящиков фотографий и негативов с изображениями своих моделей. Проводя досмотр, веснушчатый якобы неосторожно зацепил один из ящиков ногой — и вдоль дороги рассыпалось множество ярких красочных фотографий на глянцевой бумаге. С каждого снимка смотрели загорелые, уверенные в себе девушки. В купальниках, а очень часто и без оных, блондинки, брюнетки, рыжие… С загорелой кожей, покрытой капельками прибоя, с налипшими на розовых подошвах песчинками. Улыбающиеся, смеющиеся, откровенно искушающие взглядом… Милиционеры смотрели на них с неодобрением, но интересуясь. Я заметил, что Свин украдкой стащил парочку фотографий, зажал их в зубах и потрусил к машине Черногорцевых.
— Зачем они это делают? — спросил я у Священника.
Мы стояли чуть в стороне, на довольно крутом обрыве, с которого открывалась морская панорама. Серым промозглым осенним утром это зрелище не впечатляло: так, серая гостиничная простыня, скомканная случайным постояльцем, да ветер в лицо… Я курил одолженный у Ани «Кент». Отец Александр благородно попыхивал трубкой из красного дерева.
— Полагаю, они просто хотят нас задержать, — сказал он, выдыхая вместе с паром вишневый дым.
— Думаешь, ждут подмогу?
— Нет, это навряд ли. Видишь ли, «Стоящие» стараются не пачкать своих людей из органов власти явным нарушением закона.
— Значит, где-то есть вторая группа, которая занимается организацией засады?
— А милиционеры тянут время, пока их товарищи в штатском займут позиции, — подтвердил мою догадку Священник. — Кстати, в двух километрах по шоссе нам придется переезжать довольно узкий мост. Полагаю, там и следует ожидать нападения.
— Есть возможность поехать другим путем?
Отец Александр отрицательно покачал головой.
— И что мы тогда будем делать?
— А что нам остается? Конечно, пробиваться…
Я помолчал, переминаясь под порывами холодного ветра.
— Как ты считаешь, у нас есть шансы?
Отец Александр ответил не сразу. Сначала глубоко затянулся и выбил трубку о серый валун.
— Я считаю, что шансов у нас нет. Почти.
— Так все-таки: почти или нет?
— Знаешь, это трудно предугадать. Просто часто так случается, что ты не веришь в успех и небо не верит в успех, а выплывает один-единственный ничтожный шансик — и ты его используешь.
— У меня почти всегда так случалось на операциях Отдела, — признался я.
— Вот-вот… Иногда мне кажется, что смирение означает веру именно в этот один шанс. Впрочем, я могу ошибаться.
Я запахнулся в тренч. Отец Александр никогда не давал ответов на вопросы. За это я его, собственно, и уважал.
При осмотре возникла новая заминка. У бородатого писателя детективных романов в поклаже оказалось несколько пакетов с табаком, показавшимся милиционерам подозрительным.
— Но это простой табак! — горячился детективщик.
— А почему пакеты без маркировки? — пощипывал Усы капитан.
— Я покупал его на вес, когда отдыхал в Египте. Я писатель, мне надо стимулировать свою творческую деятельность!
— А почему вы стимулировали ее заграничным табаком? — встрял в разговор веснушчатый. — Неужели отечественный так плохо действует на творчество?
— Маразм! — вспыхнул парень. — Я же не спрашиваю, почему у вас куртка китайская…
— Патриотизм — такая же отвратительная крайность, как глобализм, — вздохнул отец Александр. — Идем, поможем человеку…
Священник подошел к машине писателя и вступил в разговор. Для того чтобы уговорить стражей порядка, ему пришлось собственноручно набить трубку табаком писателя и дать попробовать всем милиционерам по очереди. Ничего предосудительного в заморском дыме они не нашли, но оба пакета все-таки забрали (заодно с трубкой). Все это получилось как-то само собою, почти стихийно, но в то же время в высшей степени осознанно. Я в очередной раз убедился, что можно придерживаться разных политических взглядов, но менталитет, предвечно испорченный одним коротким словом «халява», остается неизменным…
Капитанская рация хрипло заверещала сигналом вызова. Он отошел от машин на несколько метров и довольно долго беседовал с невидимым собеседником. Затем капитан вернулся.
— Можете ехать, — сообщил он Священнику.
— Как? — удивился отец Александр. — Вы же еще не проверили три машины.
— Мы убедились, что люди вы порядочные, — ухмыльнулся милиционер, — и проблем не создаете. Езжайте с богом…
Патриоты в китайских куртках погрузились в корейские машины и быстро укатили прочь.
— Значит, засада уже поставлена, — прокомментировал Священник, провожая их взглядом.
— Кстати, нам не попалось ни одной машины на трассе, — заметил я, — ни встречной, ни сзади.
Отец Александр только махнул рукой.
— А откуда они узнали, где нас ждать? — раздалось снизу знакомое хрюканье.
Воспользовавшись тем, что колонисты были заняты повторной упаковкой своей поклажи, изрядно распотрошенной милиционерами, Свин подошел к нам и заговорил в голос, не таясь.
— Я думаю, среди нас есть жучок, — произнес отец Александр.
— Очень элегантная замена слова «стукач», — оценил Свин, — надо будет запомнить и использовать в творчестве.
— Ты все еще пишешь свои… гм… рассказы? — удивился Священник.
— Скорее, новеллы, — с достоинством поклонился Свин.
Я стал опасаться, что разговор пойдет о творчестве, а посему попытался закончить взволновавшую меня тему.
— Так что насчет стукача?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40