— предположил я.
— Совершенно верно. Дальше — больше. Просвещение пошло в массы. «Стоящим» уже было недостаточно просто наслаждаться своими взглядами на жизнь. Они захотели осчастливить весь город. Так в Приморске постепенно исчезли почти все увеселительные заведения: как можно прожигать жизнь на танцполах и в стриптиз-барах, когда страна лежит в руинах и так много нужно сделать для ее восстановления? Телецентр, глава которого тоже отсутствовал некоторое время, перестал транслировать многие каналы, по которым показывали фильмы «с элементами насилия и нездоровой эротики».
— Кто, интересно, определял, здоровая эта эротика или нет? — хохотнул Свин.
— Да никто, по большому счету, — пожал плечами отец Александр, — любая эротика нездорова по определению….
— Радио у вас тоже без музыки и нездоровых тупых шуток для подрастающего поколения, — проявил осведомленность я.
— Не только радио. Корректируются даже учебники в школах.
— Ну а что люди? — спросил Свин. — Неужели никто не протестовал?
— Протестовали. Но «Стоящие» умеют убеждать. Помимо пресловутых отлучек у них очень хорошо поставлена экономическая служба. Те, кто идет против, обычно оказывается в глубокой финансовой яме — ведь все денежные потоки централизованны… К тому же у них есть очень сильные покровители в Москве.
— Ты считаешь, это эксперимент? — потянулся в кресле Свин.
— Боюсь, что да. Я пытался посмотреть ауры представителей партии. Но увидел только страх, который блокирует остальные воспоминания.
Я ошеломленно смотрел на потрескивающие в камине полена и старался понять, бодрствую ли я или сплю.
— Ладно, хватит о грустном, — поднялся о кресла отец Александр. — Пойдемте, я познакомлю вас с немногими жителями Приморска, которые вопреки обстоятельствам все еще не желают стоять рядом.
Мы поднялись с кресел и проследовали за Священником. Возле большой двери он остановился и просительно взглянул на Свина.
— Ты уж только не говори, пожалуйста. У людей и так нервы не в порядке.
— Что лучше: глюки в твоей голове, когда ты видишь говорящую свинью, или глюки в головах ответственных политработников? — задался философским вопросом Свин, однако молчать пообещал.
Мы вошли в большой зал. Он был заполнен людьми самого разного вида и возраста. На стене висел большой плазменный телевизор, по которому показывали какой-то гангстерский боевик — с тонкоусыми громилами и роскошными блондинками в декольтированных платьях. На небольших столиках стояли стеклянные кружки с глинтвейном и пивом. В углу шумел декоративный фонтан. Под плоской люстрой плавали кольца табачного дыма.
— Дамы и господа, — зычно объявил Священник. — Позвольте представить вам моего хорошего друга Гаврилу и… и его хорошего друга по имени Свин!
В нашу сторону обратилось полтора десятка заинтересованных глаз.
— Давайте знакомиться, — взял меня за локоть Священник и подвел к первому столику.
За ним сидела семья из четырех человек. Все, как один, — в фирменных «ливайсовских» костюмах. Степенный отец в очках, подтянутая мама с мелированными волосами и двое подростков-близнецов: мальчик и девочка.
— Черногорцевы, — представился глава семейства и крепко пожал мне руку. — Финансовые спекулянты.
— Сергей открыл в городе представительство валютной биржи, — пояснил отец Александр. — Арендовал зал в библиотеке, подключился к Интернету и стал учить людей, как зарабатывать деньги на колебаниях национальных валют. Его стратегия, кстати, оказалось действенной. Человек десять успели сколотить себе небольшие состояния.
— И уехали подальше отсюда, — продолжил за него Черногорцев. — А я, дурак, остался. Надо было не проценты подсчитывать, а на реальную жизнь смотреть.
— Да ладно тебе, Сергей, — осадила его жена. — Помнишь же основное правило: никогда не опускай руки. Мы обязательно вырвемся отсюда.
— Без гроша в кармане? — вздохнул Черногорцев.
— Интернет везде есть, — нарочито бодро потрясла мелированным великолепием женщина. — А где Интернет, там и деньги. Правда, Гаврила?
— Да, — уверенно кивнул я, хотя по Интернету деньги в жизни не зарабатывал, а в основном смотрел порнографию вместе со Свином.
— Идем дальше, — направил меня Священник.
Мы оказались у столика, за которым сидели две угрюмые девчушки с короткими мальчишескими стрижками.
— Даша, — не дожидаясь представления, буркнула одна из них.
— Саша, — так же сумрачно произнесла вторая. — Извратительницы природных основ мироздания.
— Даша и Саша любят друг друга, — сказал отец Александр мне на ухо. — Не только в духовном, но и во всех остальных смыслах.
Я с интересом посмотрел на девушек. Мне редко доводилось встречаться с реальными лесбиянками. Покопавшись в памяти, я мог припомнить одну лишь Викторию Рокот, да и то с известными оговорками. В Москве, разумеется, хватает представительниц прекрасного пола, готовых за деньги изобразить все, что угодно (да и представителей другого, непрекрасного пола, признаться, хватает тоже). Но настоящая розовая действительность оказалась совсем не похожей на глянцевые обложки фильмов для взрослых. На лицах Саши и Даши косметика напрочь отсутствовала. Никаких ярких париков, колготок в сеточку и прочих маленьких деталей, которые, собственно, и делают женщину женщиной. Одежда простая: джинсы да куртки. Маникюра нет. У Даши даже мочки ушей не проколоты. В голову закралась мысль, что, может, природные основы мироздания не так уж плохи, чтобы их извращать.
— Думаете, что таким уродкам, как мы, надо лечиться? — спросила Даша, будто уловила мои мысли.
Я честно пожал плечами.
— Их уже три раза пытались отправить в психдиспансер, — сказал отец Александр. — Когда не получилось… Лучше не будем об этом. Идем дальше.
Мы переходили от столика к столику, знакомясь с обществом отверженных Приморска. Кого тут только не было. Предприниматели, не пожелавшие вливаться в единую централизованную систему. Худенький мужчина с длинными волосами и зияющей плешью, который отрекомендовался гламурным фотографом. Выяснилось, что он снимал обнаженных отдыхающих красавиц на фоне морских пейзажей и отсылал фото в глянцевые журналы, за что однажды был даже премирован специальным призом журнала «Мулен Руж» и поездкой в Париж. Собственно, после этой поездки у него и начались проблемы…
Далее мы познакомились с пожилым милиционером, отказавшимся закрывать глаза на некоторые очень полезные, но противоречащие закону действия местных правоохранительных органов, с кружком неверных жен и гулящих мужей и даже с одним бородатым прозаиком моего примерно возраста, который писал детективы, не совпадавшие по какой-то причине с партийной линией «Стоящих вместе».
Наконец обход завершился. Мы уселись за столик. Та же высокая девушка, что обслуживала нас за ужином, принесла три стакана пунша.
— Я вижу, у тебя здесь целый клуб, — тихо произнес Свин.
— Что-то в этом роде. Понимаю, церковь — не самое лучшее место для того, чтобы устраивать подобного рода посиделки. Но только в этих стенах люди чувствуют себя свободными. А я считаю, что именно свободу и принес на землю Христос.
— Хорошо, — хрюкнул Свин, — мы не сильны в богословских догматах, поэтому твои мысли — это только твои мысли. Нас интересуют «Обломки кораблекрушения».
— Ребят здесь нет.
— Но почему ты не сказал нам сразу об этом?
— Вы все равно не смогли бы к ним добраться.
— Они что, куда-то уехали?
— Да. И мы скоро присоединимся к ним.
— Надеюсь, не в метафизическом смысле, — хрюкнул Свин.
— Нет, нет, в самом прямом. Видишь ли, сегодня у нас исторический день. Своего рода исход израильтян из Египта.
— Бегство?
— Увы… Иногда бегство — единственный выход. Многих уже прижало. Совсем. И они последние в этом городе, у кого есть желание бежать.
— Остальные либо упиваются властью, либо боятся, — задумчиво протянул Свин.
— Именно… Так вот, просто слинять из города мы не можем: заслоны на дорогах, а в кассах продают билеты активисты «Стоящих». Поэтому мы решили убегать транзитом. Сначала едем в бывший пионерский лагерь имени Константина Заслонова, он находится в районе Приморска. Затем — вертолетами в соседнюю область. Я договорился с летчиками военной базы, они оформят этот рейс как профилактический, чтобы машины не ржавели.
— «Обломки» в лагере? — глотнул горячий напиток через соломинку Свин.
— В лагере, — кивнул священник. — Я перебрасываю туда людей в несколько этапов, чтобы не рисковать всеми сразу… Ладно, отдохните немного. Поедем в пять утра.
Отец Александр посмотрел на свои часы и объявил перерыв перед отъездом. Беглецы медленно разошлись по гостевым комнатам.
Нам со Свином достались отдельные апартаменты. Я накрылся свежим, пахнущим ландышами постельным бельем до подбородка. До подъема оставалось всего несколько часов, и я рассчитывал провести их в сладком забвении. Не могу сказать, что услышанное о Приморске сильно поразило меня. Точнее, я не дал ему оценку, как не стремился давать оценки чему-либо на свете. Люди живут так, как они считают возможным жить. Или не живут вовсе. Никто не хочет этого признавать, но на самом деле это так. А мое дело — защитить этих бедолаг из «Обломков», выбравших свой путь. И хватит философии. Буду довольствоваться тем, что встреча со Священником прошла отлично. Он ни разу не напомнил о нашем напряженном разговоре при расставании. Значит, забыл или простил. И то, и другое — хорошо. Я принципиально не относился к людям с теплотой, не стремился называть их своим друзьями. Но теперь мне казалось, что в чем-то я ошибался. Священник был отличным другом. И я жалел, что не общался с ним последние три года….
В комнате было тепло, можно даже сказать — жарко. Я медленно проваливался в забытье, представляя себя за позолоченным рулем фешенебельной моторной лодки. Когда мои грезы почти стали реальностью и я ощутил на своей коже лучи ласкового средиземноморского солнца, в дверь негромко постучали.
— Кто там? — с трудом оторвал голову от подушки я.
— Аня, — раздался тихий голос за дверью.
Я встал с кровати, обернулся простыней вокруг пояса, прошлепал к двери и щелкнул латунной ручкой.
— Чем могу помочь, Аня?
— Можно войти? — ответила вопросом на вопрос моя недавняя спасительница.
Аня успела переодеться. Теперь вместо унылой «медузовской» униформы на ней была короткая юбка с низкой талией и декоративным, обсыпанным блестками, поясом, и трикотажная пестрая кофточка с меховой опушкой на воротнике и довольно смелым декольте. В руках у девушки я заметил поднос с бутылкой кьянти, двумя бокалами и несколькими апельсинами.
— Пожалуйста, проходите.
Меньше всего мне хотелось сейчас пить кьянти и вести разговоры, но из чувства элементарной благодарности прогнать я девушку не мог.
Она вошла в комнату, поставила бутылку и бокалы на стол, окружила их апельсинами и увенчала эту композицию не замеченной мною поначалу плиткой шоколада. Я подвинул девушке стул, сам уселся на кровать и вопросительно посмотрел на нее.
Аня набрала воздух в легкие, после чего произнесла:
— Извините за поздний визит. Но причины у меня веские. Я пришла… я пришла…
Я заметил, что моя гостья очень волнуется; губы плохо слушались ее, руки едва заметно дрожали.
— Черт… Ладно, учитывая наше положение, можно обойтись без предисловий… В общем, я пришла вам отдаться.
Я поперхнулся от изумления.
Девушка между тем открыла бутылку, наполнила бокалы, хрустнула шоколадом.
— А почему вы вдруг решили мне отдаться? — спросил я, чувствуя себя совершенным идиотом.
— Потому что вы не похожи на человека, который кого-нибудь любит, — произнесла Аня, заводя руки за спину. — А коль в вашем сердце нет любви, то и особых нравственных сомнений и препятствий возникнуть не должно.
Юбка упала к ее ступням. На девушке оказался надет черный кружевной пояс, поддерживающий чулки четырьмя тонкими лямками. Аня стянула кофту через голову, взяла бокалы и подошла ко мне.
— Грудь у меня, правда, маленькая. Все собиралась вставить силикон, да никак руки не доходили… Но, думаю, для одного раза это не столь принципиально.
Я ошарашенно рассматривал ее ноги. Через темный нейлон белела безупречно гладкая кожа. От пояса и полупрозрачного бюстгальтера пахло тем специфическим запахом нового белья, по которому я заключил, что используется данная амуниция впервые.
— Если у вас пока нет желания, — сказала Аня, — я помогу. Оральный секс — не проблема. И вообще ничто не проблема. Никаких запретов. Возьмите кьянти!
Я принял бокал и задержал руку девушки в своей ладони. На безымянном пальце правой руки белела тонкая полосочка незагорелой кожи. Девушка поймала мой взгляд, однако вдаваться в объяснения не стала.
— Ты развелась? — все же спросил я.
— Нет.
— А с чего тогда ты решила изменить мужу?
— У меня нет мужа, — глухо сказала Аня и залпом опустошила свой бокал. — Я не разведена, но и мужа у меня нет. Больше нет… Хотя я и не вдова.
— Очень интересно.
— Хватит болтать! — попросила Аня, после чего решительно села мне на колени и полезла с поцелуями.
Я не ожидал, что в столь миниатюрном теле окажется такая сила.. Девушка легко повалила меня на кровать, освободила от простыни и попыталась доказать на деле, что никаких запретов она не признает. Но я все же сумел оторвать ее от себя и перевернуть ее на спину, хотя и безнадежно залил при этом простыни кьянти.
— Подожди, я не могу так…
— В чем проблема?
— Мне кажется, тебе нужен вовсе не секс.
— Когда кажется, надо перекреститься.
— Вот я и крещусь… Да погоди же ты!
Аня отстранилась от меня и села на кровати.
— Я понимаю, это все так глупо, так глупо….
— Давай поговорим, — предложил я. — Наверное, есть какие-то другие способы снятия стресса. Я, правда, кроме разговора по душам, ничего не знаю. Но, наверное, и разговоры сойдут. Ну, и кьянти допьем, это само собою разумеется.
Мы выпили еще немного, вяло закусили апельсином.
— Я хочу изменить своему мужу, — сообщила мне девушка. — Не хочу даже, а должна.
— Что еще за партийные разнарядки в начале двадцать первого века? — удивился я.
— Это не разнарядка. Это зов души.
— Вы были счастливы? — спросил я первое, что пришло на ум.
— Были, — кивнула Аня. — И это все усложняет.
Я начал догадываться.
— Твой муж вступил в партию «Стоящие рядом»?
— Пока нет. Хотя, может, уже и да. Мы не общаемся несколько недель.
Аня стала всхлипывать. Я не мешал, поскольку слышал, что женский плач — единственная на свете вещь, которую возбраняется останавливать профессиональным психологам. Терапевтический эффект от разговора обеспечивается только в том случае, если последняя слезинка выжата в промокший носовой платок. Я не был профессиональным психологом, но помочь девушке очень хотелось.
— Мы были так счастливы, — размазывала тушь по ресницам Аня. — Так офигенно, беспробудно счастливы… Если бы не эти говнюки из «Стоящих».
— Чем вы занимались?
— У нас был свой бизнес. Небольшой, малюсенький, можно сказать. Я привозила из Москвы антицеллюлитные шорты. Ну, знаешь, это такие бриджи для отдыхающих толстушек. Если надеть с утра на пару часов — кожа подтягивается и на пляж можно идти с надеждой, что кто-то обратит внимание на твои ноги.
— То есть крупье ты не работала?
— Да какой там крупье! — всхлипнула Аня. — Я и близко не подходила к этой чертовой «Медузе». Кстати, «Медузой» ее назвали уже после того, как туда пришел Сафонов со своей бандой. До этого название было вполне приличное — «Веселый луидор»…
— Я уже понял, что у «Стоящих», вдобавок ко всему, плохой вкус.
— Если бы только вкус…
— Ладно, расскажи о твоем муже.
— Игорь заболел, когда познакомился с ними.
— Они что, инфекционны?
— В какой-то степени. Только зараза попадает не в тело, а в мозги. И человек меняется, понимаешь, становится другим, как будто его подменили. Никогда не думала, что испытаю это на практике… Ну вот, у нас с Игорем все было хорошо. Очень хорошо. Слишком хорошо. Я даже иногда плакала по ночам от счастья и просила у Бога, чтобы то, что у нас есть, осталось навсегда. Может, не стоило просить об этом Всевышнего? Говорят, когда человек счастлив, ему свыше обязательно посылается несчастье. Для контраста, так сказать…
— Я не знаком с механикой функционирования Высших Сфер.
— Да, понимаю. Так вот, я повторюсь, но у нас все было. Любовь, счастье, деньги. Толстушек ведь очень много на курортах — и наш товар всегда находил своего покупателя. Мы часто ездили вместе в районный центр. Сначала нанимали водителя. А потом купили «девятку», которую ты видел. Подержанную, правда. Но нам нравилось. Мы поставили туда сиденья от «БМВ», отрегулировали печку… А еще у нас была квартира в одном из лучших домов Приморска, его построили уже после перестройки, немцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Совершенно верно. Дальше — больше. Просвещение пошло в массы. «Стоящим» уже было недостаточно просто наслаждаться своими взглядами на жизнь. Они захотели осчастливить весь город. Так в Приморске постепенно исчезли почти все увеселительные заведения: как можно прожигать жизнь на танцполах и в стриптиз-барах, когда страна лежит в руинах и так много нужно сделать для ее восстановления? Телецентр, глава которого тоже отсутствовал некоторое время, перестал транслировать многие каналы, по которым показывали фильмы «с элементами насилия и нездоровой эротики».
— Кто, интересно, определял, здоровая эта эротика или нет? — хохотнул Свин.
— Да никто, по большому счету, — пожал плечами отец Александр, — любая эротика нездорова по определению….
— Радио у вас тоже без музыки и нездоровых тупых шуток для подрастающего поколения, — проявил осведомленность я.
— Не только радио. Корректируются даже учебники в школах.
— Ну а что люди? — спросил Свин. — Неужели никто не протестовал?
— Протестовали. Но «Стоящие» умеют убеждать. Помимо пресловутых отлучек у них очень хорошо поставлена экономическая служба. Те, кто идет против, обычно оказывается в глубокой финансовой яме — ведь все денежные потоки централизованны… К тому же у них есть очень сильные покровители в Москве.
— Ты считаешь, это эксперимент? — потянулся в кресле Свин.
— Боюсь, что да. Я пытался посмотреть ауры представителей партии. Но увидел только страх, который блокирует остальные воспоминания.
Я ошеломленно смотрел на потрескивающие в камине полена и старался понять, бодрствую ли я или сплю.
— Ладно, хватит о грустном, — поднялся о кресла отец Александр. — Пойдемте, я познакомлю вас с немногими жителями Приморска, которые вопреки обстоятельствам все еще не желают стоять рядом.
Мы поднялись с кресел и проследовали за Священником. Возле большой двери он остановился и просительно взглянул на Свина.
— Ты уж только не говори, пожалуйста. У людей и так нервы не в порядке.
— Что лучше: глюки в твоей голове, когда ты видишь говорящую свинью, или глюки в головах ответственных политработников? — задался философским вопросом Свин, однако молчать пообещал.
Мы вошли в большой зал. Он был заполнен людьми самого разного вида и возраста. На стене висел большой плазменный телевизор, по которому показывали какой-то гангстерский боевик — с тонкоусыми громилами и роскошными блондинками в декольтированных платьях. На небольших столиках стояли стеклянные кружки с глинтвейном и пивом. В углу шумел декоративный фонтан. Под плоской люстрой плавали кольца табачного дыма.
— Дамы и господа, — зычно объявил Священник. — Позвольте представить вам моего хорошего друга Гаврилу и… и его хорошего друга по имени Свин!
В нашу сторону обратилось полтора десятка заинтересованных глаз.
— Давайте знакомиться, — взял меня за локоть Священник и подвел к первому столику.
За ним сидела семья из четырех человек. Все, как один, — в фирменных «ливайсовских» костюмах. Степенный отец в очках, подтянутая мама с мелированными волосами и двое подростков-близнецов: мальчик и девочка.
— Черногорцевы, — представился глава семейства и крепко пожал мне руку. — Финансовые спекулянты.
— Сергей открыл в городе представительство валютной биржи, — пояснил отец Александр. — Арендовал зал в библиотеке, подключился к Интернету и стал учить людей, как зарабатывать деньги на колебаниях национальных валют. Его стратегия, кстати, оказалось действенной. Человек десять успели сколотить себе небольшие состояния.
— И уехали подальше отсюда, — продолжил за него Черногорцев. — А я, дурак, остался. Надо было не проценты подсчитывать, а на реальную жизнь смотреть.
— Да ладно тебе, Сергей, — осадила его жена. — Помнишь же основное правило: никогда не опускай руки. Мы обязательно вырвемся отсюда.
— Без гроша в кармане? — вздохнул Черногорцев.
— Интернет везде есть, — нарочито бодро потрясла мелированным великолепием женщина. — А где Интернет, там и деньги. Правда, Гаврила?
— Да, — уверенно кивнул я, хотя по Интернету деньги в жизни не зарабатывал, а в основном смотрел порнографию вместе со Свином.
— Идем дальше, — направил меня Священник.
Мы оказались у столика, за которым сидели две угрюмые девчушки с короткими мальчишескими стрижками.
— Даша, — не дожидаясь представления, буркнула одна из них.
— Саша, — так же сумрачно произнесла вторая. — Извратительницы природных основ мироздания.
— Даша и Саша любят друг друга, — сказал отец Александр мне на ухо. — Не только в духовном, но и во всех остальных смыслах.
Я с интересом посмотрел на девушек. Мне редко доводилось встречаться с реальными лесбиянками. Покопавшись в памяти, я мог припомнить одну лишь Викторию Рокот, да и то с известными оговорками. В Москве, разумеется, хватает представительниц прекрасного пола, готовых за деньги изобразить все, что угодно (да и представителей другого, непрекрасного пола, признаться, хватает тоже). Но настоящая розовая действительность оказалась совсем не похожей на глянцевые обложки фильмов для взрослых. На лицах Саши и Даши косметика напрочь отсутствовала. Никаких ярких париков, колготок в сеточку и прочих маленьких деталей, которые, собственно, и делают женщину женщиной. Одежда простая: джинсы да куртки. Маникюра нет. У Даши даже мочки ушей не проколоты. В голову закралась мысль, что, может, природные основы мироздания не так уж плохи, чтобы их извращать.
— Думаете, что таким уродкам, как мы, надо лечиться? — спросила Даша, будто уловила мои мысли.
Я честно пожал плечами.
— Их уже три раза пытались отправить в психдиспансер, — сказал отец Александр. — Когда не получилось… Лучше не будем об этом. Идем дальше.
Мы переходили от столика к столику, знакомясь с обществом отверженных Приморска. Кого тут только не было. Предприниматели, не пожелавшие вливаться в единую централизованную систему. Худенький мужчина с длинными волосами и зияющей плешью, который отрекомендовался гламурным фотографом. Выяснилось, что он снимал обнаженных отдыхающих красавиц на фоне морских пейзажей и отсылал фото в глянцевые журналы, за что однажды был даже премирован специальным призом журнала «Мулен Руж» и поездкой в Париж. Собственно, после этой поездки у него и начались проблемы…
Далее мы познакомились с пожилым милиционером, отказавшимся закрывать глаза на некоторые очень полезные, но противоречащие закону действия местных правоохранительных органов, с кружком неверных жен и гулящих мужей и даже с одним бородатым прозаиком моего примерно возраста, который писал детективы, не совпадавшие по какой-то причине с партийной линией «Стоящих вместе».
Наконец обход завершился. Мы уселись за столик. Та же высокая девушка, что обслуживала нас за ужином, принесла три стакана пунша.
— Я вижу, у тебя здесь целый клуб, — тихо произнес Свин.
— Что-то в этом роде. Понимаю, церковь — не самое лучшее место для того, чтобы устраивать подобного рода посиделки. Но только в этих стенах люди чувствуют себя свободными. А я считаю, что именно свободу и принес на землю Христос.
— Хорошо, — хрюкнул Свин, — мы не сильны в богословских догматах, поэтому твои мысли — это только твои мысли. Нас интересуют «Обломки кораблекрушения».
— Ребят здесь нет.
— Но почему ты не сказал нам сразу об этом?
— Вы все равно не смогли бы к ним добраться.
— Они что, куда-то уехали?
— Да. И мы скоро присоединимся к ним.
— Надеюсь, не в метафизическом смысле, — хрюкнул Свин.
— Нет, нет, в самом прямом. Видишь ли, сегодня у нас исторический день. Своего рода исход израильтян из Египта.
— Бегство?
— Увы… Иногда бегство — единственный выход. Многих уже прижало. Совсем. И они последние в этом городе, у кого есть желание бежать.
— Остальные либо упиваются властью, либо боятся, — задумчиво протянул Свин.
— Именно… Так вот, просто слинять из города мы не можем: заслоны на дорогах, а в кассах продают билеты активисты «Стоящих». Поэтому мы решили убегать транзитом. Сначала едем в бывший пионерский лагерь имени Константина Заслонова, он находится в районе Приморска. Затем — вертолетами в соседнюю область. Я договорился с летчиками военной базы, они оформят этот рейс как профилактический, чтобы машины не ржавели.
— «Обломки» в лагере? — глотнул горячий напиток через соломинку Свин.
— В лагере, — кивнул священник. — Я перебрасываю туда людей в несколько этапов, чтобы не рисковать всеми сразу… Ладно, отдохните немного. Поедем в пять утра.
Отец Александр посмотрел на свои часы и объявил перерыв перед отъездом. Беглецы медленно разошлись по гостевым комнатам.
Нам со Свином достались отдельные апартаменты. Я накрылся свежим, пахнущим ландышами постельным бельем до подбородка. До подъема оставалось всего несколько часов, и я рассчитывал провести их в сладком забвении. Не могу сказать, что услышанное о Приморске сильно поразило меня. Точнее, я не дал ему оценку, как не стремился давать оценки чему-либо на свете. Люди живут так, как они считают возможным жить. Или не живут вовсе. Никто не хочет этого признавать, но на самом деле это так. А мое дело — защитить этих бедолаг из «Обломков», выбравших свой путь. И хватит философии. Буду довольствоваться тем, что встреча со Священником прошла отлично. Он ни разу не напомнил о нашем напряженном разговоре при расставании. Значит, забыл или простил. И то, и другое — хорошо. Я принципиально не относился к людям с теплотой, не стремился называть их своим друзьями. Но теперь мне казалось, что в чем-то я ошибался. Священник был отличным другом. И я жалел, что не общался с ним последние три года….
В комнате было тепло, можно даже сказать — жарко. Я медленно проваливался в забытье, представляя себя за позолоченным рулем фешенебельной моторной лодки. Когда мои грезы почти стали реальностью и я ощутил на своей коже лучи ласкового средиземноморского солнца, в дверь негромко постучали.
— Кто там? — с трудом оторвал голову от подушки я.
— Аня, — раздался тихий голос за дверью.
Я встал с кровати, обернулся простыней вокруг пояса, прошлепал к двери и щелкнул латунной ручкой.
— Чем могу помочь, Аня?
— Можно войти? — ответила вопросом на вопрос моя недавняя спасительница.
Аня успела переодеться. Теперь вместо унылой «медузовской» униформы на ней была короткая юбка с низкой талией и декоративным, обсыпанным блестками, поясом, и трикотажная пестрая кофточка с меховой опушкой на воротнике и довольно смелым декольте. В руках у девушки я заметил поднос с бутылкой кьянти, двумя бокалами и несколькими апельсинами.
— Пожалуйста, проходите.
Меньше всего мне хотелось сейчас пить кьянти и вести разговоры, но из чувства элементарной благодарности прогнать я девушку не мог.
Она вошла в комнату, поставила бутылку и бокалы на стол, окружила их апельсинами и увенчала эту композицию не замеченной мною поначалу плиткой шоколада. Я подвинул девушке стул, сам уселся на кровать и вопросительно посмотрел на нее.
Аня набрала воздух в легкие, после чего произнесла:
— Извините за поздний визит. Но причины у меня веские. Я пришла… я пришла…
Я заметил, что моя гостья очень волнуется; губы плохо слушались ее, руки едва заметно дрожали.
— Черт… Ладно, учитывая наше положение, можно обойтись без предисловий… В общем, я пришла вам отдаться.
Я поперхнулся от изумления.
Девушка между тем открыла бутылку, наполнила бокалы, хрустнула шоколадом.
— А почему вы вдруг решили мне отдаться? — спросил я, чувствуя себя совершенным идиотом.
— Потому что вы не похожи на человека, который кого-нибудь любит, — произнесла Аня, заводя руки за спину. — А коль в вашем сердце нет любви, то и особых нравственных сомнений и препятствий возникнуть не должно.
Юбка упала к ее ступням. На девушке оказался надет черный кружевной пояс, поддерживающий чулки четырьмя тонкими лямками. Аня стянула кофту через голову, взяла бокалы и подошла ко мне.
— Грудь у меня, правда, маленькая. Все собиралась вставить силикон, да никак руки не доходили… Но, думаю, для одного раза это не столь принципиально.
Я ошарашенно рассматривал ее ноги. Через темный нейлон белела безупречно гладкая кожа. От пояса и полупрозрачного бюстгальтера пахло тем специфическим запахом нового белья, по которому я заключил, что используется данная амуниция впервые.
— Если у вас пока нет желания, — сказала Аня, — я помогу. Оральный секс — не проблема. И вообще ничто не проблема. Никаких запретов. Возьмите кьянти!
Я принял бокал и задержал руку девушки в своей ладони. На безымянном пальце правой руки белела тонкая полосочка незагорелой кожи. Девушка поймала мой взгляд, однако вдаваться в объяснения не стала.
— Ты развелась? — все же спросил я.
— Нет.
— А с чего тогда ты решила изменить мужу?
— У меня нет мужа, — глухо сказала Аня и залпом опустошила свой бокал. — Я не разведена, но и мужа у меня нет. Больше нет… Хотя я и не вдова.
— Очень интересно.
— Хватит болтать! — попросила Аня, после чего решительно села мне на колени и полезла с поцелуями.
Я не ожидал, что в столь миниатюрном теле окажется такая сила.. Девушка легко повалила меня на кровать, освободила от простыни и попыталась доказать на деле, что никаких запретов она не признает. Но я все же сумел оторвать ее от себя и перевернуть ее на спину, хотя и безнадежно залил при этом простыни кьянти.
— Подожди, я не могу так…
— В чем проблема?
— Мне кажется, тебе нужен вовсе не секс.
— Когда кажется, надо перекреститься.
— Вот я и крещусь… Да погоди же ты!
Аня отстранилась от меня и села на кровати.
— Я понимаю, это все так глупо, так глупо….
— Давай поговорим, — предложил я. — Наверное, есть какие-то другие способы снятия стресса. Я, правда, кроме разговора по душам, ничего не знаю. Но, наверное, и разговоры сойдут. Ну, и кьянти допьем, это само собою разумеется.
Мы выпили еще немного, вяло закусили апельсином.
— Я хочу изменить своему мужу, — сообщила мне девушка. — Не хочу даже, а должна.
— Что еще за партийные разнарядки в начале двадцать первого века? — удивился я.
— Это не разнарядка. Это зов души.
— Вы были счастливы? — спросил я первое, что пришло на ум.
— Были, — кивнула Аня. — И это все усложняет.
Я начал догадываться.
— Твой муж вступил в партию «Стоящие рядом»?
— Пока нет. Хотя, может, уже и да. Мы не общаемся несколько недель.
Аня стала всхлипывать. Я не мешал, поскольку слышал, что женский плач — единственная на свете вещь, которую возбраняется останавливать профессиональным психологам. Терапевтический эффект от разговора обеспечивается только в том случае, если последняя слезинка выжата в промокший носовой платок. Я не был профессиональным психологом, но помочь девушке очень хотелось.
— Мы были так счастливы, — размазывала тушь по ресницам Аня. — Так офигенно, беспробудно счастливы… Если бы не эти говнюки из «Стоящих».
— Чем вы занимались?
— У нас был свой бизнес. Небольшой, малюсенький, можно сказать. Я привозила из Москвы антицеллюлитные шорты. Ну, знаешь, это такие бриджи для отдыхающих толстушек. Если надеть с утра на пару часов — кожа подтягивается и на пляж можно идти с надеждой, что кто-то обратит внимание на твои ноги.
— То есть крупье ты не работала?
— Да какой там крупье! — всхлипнула Аня. — Я и близко не подходила к этой чертовой «Медузе». Кстати, «Медузой» ее назвали уже после того, как туда пришел Сафонов со своей бандой. До этого название было вполне приличное — «Веселый луидор»…
— Я уже понял, что у «Стоящих», вдобавок ко всему, плохой вкус.
— Если бы только вкус…
— Ладно, расскажи о твоем муже.
— Игорь заболел, когда познакомился с ними.
— Они что, инфекционны?
— В какой-то степени. Только зараза попадает не в тело, а в мозги. И человек меняется, понимаешь, становится другим, как будто его подменили. Никогда не думала, что испытаю это на практике… Ну вот, у нас с Игорем все было хорошо. Очень хорошо. Слишком хорошо. Я даже иногда плакала по ночам от счастья и просила у Бога, чтобы то, что у нас есть, осталось навсегда. Может, не стоило просить об этом Всевышнего? Говорят, когда человек счастлив, ему свыше обязательно посылается несчастье. Для контраста, так сказать…
— Я не знаком с механикой функционирования Высших Сфер.
— Да, понимаю. Так вот, я повторюсь, но у нас все было. Любовь, счастье, деньги. Толстушек ведь очень много на курортах — и наш товар всегда находил своего покупателя. Мы часто ездили вместе в районный центр. Сначала нанимали водителя. А потом купили «девятку», которую ты видел. Подержанную, правда. Но нам нравилось. Мы поставили туда сиденья от «БМВ», отрегулировали печку… А еще у нас была квартира в одном из лучших домов Приморска, его построили уже после перестройки, немцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40