— Продолжай, кузен.
Волог обернулся к Саумеру.
— А нужно ли? — мягко спросил он.
Саумер покраснел как рак, но попытался не показать виду, насколько он потрясен. Аудитория хихикнула, смекнув, что за поддержку Ролстры Саумеру придется расплатиться союзом с Кирстом. И пусть упрямец благодарит Богиню за то, что легко отделался. Его высочество принц Изелъский коротко глянул на улыбающегося соперника, проглотил слюну и буркнул:
— Я понимаю вас, милорд, и высоко ценю это лестное предложение…
Рохан милостиво улыбнулся обоим.
— Мы все надеемся, что к следующей Риалле ваш остров будет объединен и на нем установятся мир и гармония. — Взгляд, брошенный им на Саумера, окончательно убедил последнего, что возражать не следует. Кроме всего прочего, это была отличная сделка: ведь во время и после Великого Мора они сумели найти общий язык, и теперь при небольшом усилии брак хотя бы одной пары мог положить конец многолетнему соперничеству двух государств, хотя бы по соображениям сохранения мира в семье… Рохан ощутил легкое чувство вины перед молодыми людьми, которым придется вступить в брак не по любви, а по расчету. Он сам ни за что не женился бы на девушке, которую подобрали бы ему родители… Однако когда Рохан опустил глаза на собственную жену, его разобрал смех. Разве не Андраде подобрала ему невесту? А, будь что будет, решил он. Разве долг не может ужиться с настоящим чувством? Оба наследника — очень милые молодые люди, а юные принцессы, как правильно сказал Волог, были просто прелестны. Кроме того, в жилах принцев Кирста тоже текла кровь фарадимов — бабка Сьонед приходилась бабкой и Вологу, и если даже никому из детей Волога этот дар не передался полностью, все же какой-то небольшой частью его они должны были владеть. Возможность рождения на свет еще одного принца-фарадима слегка встревожила Рохана, но он отогнал от себя эту мысль. Какой смысл волноваться из-за того, что случится в далеком будущем? Пусть этим забивает себе голову Андраде!
Мысль о сыне заставила Рохана вновь вернуться к событиям сегодняшнего вечера. Порадовав себя возвышением Вальвиса, Оствеля и Тилаля, он одновременно обеспечил будущее Поля; той же цели служил ловкий ход с Саумером и Бологом, сильно позабавивший зал и, судя по лукавому выражению глаз, пришедшийся по душе остальным принцам. Настало время для последнего объявления. Он исподтишка посмотрел на Андраде, которая откинулась на спинку кресла с чрезвычайно довольным видом: прием племянника явно пришелся ей по вкусу. Она ни о чем не догадывалась — не в пример Сьонед, которая поднялась, встала рядом и взяла мужа за руку. Это неслыханное нарушение этикета (стоять разрешалось только принцам) заставило притихнуть весь Большой зал.
— Есть еще одна земля, лишившаяся своего правителя, — тихо сказал Рохан и вдруг подумал о том, что в последние пять дней мало кто дерзал говорить громко, во всяком случае, в его присутствии. — У покойного верховного принца не осталось наследника мужского пола. Его дочери отказались от всех прав на этот титул за себя и своих детей.
***
Благодаря неоценимой помощи, оказанной нам их высочествами Сирским и Дорвальским, мы одержали победу в войне, развязанной Ролстрой в нарушение закона. — Он сделал паузу и обвел глазами зал, словно ища тех, кто отказал ему в поддержке. — А посему по праву победителя мы претендуем на Марку, все ее земли, поместья, титулы, богатства и торговлю. Мы требуем этого не для себя, но для нашего любимого сына, наследного принца Поля. Согласны ли ваши высочества признать его принцем Марки?
Ничего другого их высочествам не оставалось, но все же Рохана слегка напугал энтузиазм, с которым они встретили это предложение. То ли они боялись принца Пустыни больше, чем он думал, то ли все-таки поверили тому, что в течение пяти дней вдалбливали им Чейн, Тобин, Ллейн и Давви: Рохан — их единственная надежда.
— Мы благодарим ваши высочества, — наконец сказал он. Сьонед сжала его руку: она понимала всю важность происшедшего. Дальше все происходило именно так, как она и предполагала: Чейн, Тобин и Оствель вначале испугались, но затем неохотно признали, что в этом решении есть своя мудрость. Запуганными вассалами Марки нельзя было править теми же методами, которыми Рохан правил Пустыней, по крайней мере, пока. Но хотя Поль был всего лишь младенцем, никто лучше него не смог бы защитить свою вторую страну.
— Пройдет много лет, прежде чем наш сын вырастет и сможет принять на себя всю полноту власти. Поэтому мы решили назначить регента, который будет править Маркой до совершеннолетия принца.
Кое-кто посмотрел на Чейна; другие обратили взоры на совсем юного Мааркена. Рохан поразился: неужели они так слепы? Похоже, даже Андраде ни о чем не догадывалась. Краем глаза принц видел рыжую голову тетки. Леди Крепости Богини выпрямилась и подалась вперед, не удостаивая взглядом ту, которая скромно сложила руки на коленях и молча ждала слов принца.
— Мы назначаем регентом Марки ее высочество принцессу Пандсалу — фарадима, награжденного тремя кольцами. Тут началось столпотворение. Пандсала поднялась со своего места посреди дружно ахнувшего зала и с достоинством подошла к высокому столу. Почти все ее сестры чуть не упали в обморок от изумления; лишь Киле побелела от ярости, а Чиана вскочила и выбежала из Большого зала.
Суматоха понемногу улеглась. Хрупкая, одетая в простое шелковое коричневое платье, Пандсала спокойно стояла перед Роханом. Сьонед вручила ей кольцо с двумя камнями: топазом Пустыни и аметистом, вынутым из рукояти меча Ролстры. В один прекрасный день это кольцо, символизировавшее власть над двумя государствами, наденет Поль. Рохан сжал ладонями ее сложенные кисти, а Сьонед положила на них свои пальцы.
Пандсала подняла глаза, смущенно улыбнулась и пробормотала:
— Я помогла Андраде бежать из Крепости Богини, шпионила за собственным отцом, предупреждала вас о его планах, расчленяла его силы и вместе с вами поддерживала купол из звездного света. Я рисковала всем. Однако каждый из нас знает, что вы по-прежнему не доверяете мне.
— Мы понимаем тебя, Пандсала, — так же тихо ответила Сьонед, а Рохан подумал: «Мы понимаем твою ненависть к отцу и сестре. Но ты никогда не узнаешь тайну происхождения Поля. Никогда». — Я прикоснулась к твоим цветам. Ты фарадам.
— И этого достаточно для доверия? — яростно прошипела Андраде.
— Думаю, вполне достаточно, миледи. — Пандсала бестрепетно встретила ее взгляд. — Кровью «Гонца Солнца», доставшейся мне от моей матери, принцессы Лалланте, моими кольцами фарадима, моей верой и моей жизнью клянусь хранить и поддерживать безопасность и благоденствие Марки до тех пор, пока эти обязанности не примет на себя принц Поль.
На этот раз тон Андраде был хлестким, как плеть, холодным и грозным, словно обнаженный стальной клинок.
— А я клянусь кольцами, которые дала тебе: если ты нарушишь эту клятву, я применю свое искусство леди Крепости Богини и заставлю тебя потеряться в тени!
— Таков наш выбор, леди Андраде, — предостерег тетку Рохан и шепнул ей на ухо:
— Примирись с этой мыслью, если не хочешь примириться с самой Пандсалой… Андраде сделала вид, что ничего не слышала.
— — Запомни это! — сказала она, обращаясь к Пандсале; голос ее больше напоминал львиный рык.
Принцесса двинулась к дальнему концу высокого стола и остановилась рядом с потрясенным Уривалем. Слуга принес ей кресло и последнюю из предназначавшихся принцам золотых чаш. Вино разливали в мертвой тишине.
Именно принц Ллейн первым поднял свою чащу и тоном, подходящим для посвящения в рыцари, провозгласил:
— За здоровье принцессы-регента Пандсалы!
Тост поддержали несколько голосов, и все принцы выпили. Дело было сделано.
Рохан отнял у Сьонед ее маленький кубок, сделал глоток и вновь вернул кубок жене. Тут он заметил, что рука у него слегка дрожит, и только теперь понял, что ужасно устал. Больше всего на свете ему хотелось выгнать всех из замка, уйти в свои покои с женой и сыном и не выходить оттуда до тех пор, пока ему снова не захочется видеть посторонних. Но оставалось еще одно испытание, на этот раз последнее, и он боролся с желанием поторопить Андраде.
Наконец она встала из-за высокого стола и вышла на середину Большого зала. За нею двинулся Уриваль, а следом за ними, взявшиеся за руки Рохан и Сьонед. Принц чувствовал, как в его тело вливалась сила Огня фарадима, придавая ему стойкость, требовавшуюся для предстоящего ритуала. Ритуал этот надлежало свершить женщине, которая привела его сюда и теперь холодно смотрела на него, не в силах простить племяннику то, что он сделал.
Все встали и напряглись в ожидании. Леда воздела руки, рукава ее соскользнули вниз, открыв кольца и браслеты, сверкавшие серебром, золотом и драгоценными камнями. Уриваль стоял с ней рядом, держа гладкий золотой сосуд, наполненный водой. Рохан и Сьонед встали к ней лицом, обернувшись спиной к раскрытым окнам, вкоторые врывался бледный и холодный лунный свет.
— Вы признаете их верховным принцем и верховной принцессой? — вопросила Андраде.
Принцы и лорды один за другим подтверждали свое согласие. Кое-кто делал это с явной неохотой. Опечаленному Рохану хотелось пожать плечами, но он сдерживал себя. Впрочем, даже искренняя радость и облегчение, читавшиеся в глазах большинства, не могли смягчить боль, которую он ощущал, глядя на Андраде. Ты хотела этого. У них нет выбора. Возможно, это и к лучшему. У меня есть сын, который будет наследовать мне, принц и «Гонец Солнца» одновременно, как ты и хотела. Да, я все понимаю, но никогда не прощу тебе эту боль. Никогда.
Пальцы Рохана крепко сжали руку жены; он посмотрел на гордый, спокойный профиль Сьонед и увидел на ее щеке серповидный шрам, оставленный Огнем. Она отказывалась маскировать его с помощью косметики и носила как почетное клеймо… или клеймо каторжника. Этот ожог останется у нее навсегда, у него вечно будет неметь раненое правое плечо, а Тобин на всю жизнь обречена слегка прихрамывать — так пусть же и Андраде живет с мыслью, что ненавистная Пандсала стала регентом Марки.
А Рохан будет жить с бременем власти. Андраде взяла сосуд, сделанный из драконьего золота, и подняла его высоко вверх, касаясь только кончиками пальцев: так дракон держал бы в когтях огромный драгоценный камень. Сосуд подрагивал и сиял. Ветер, врывавшийся в открытые окна, колебал пламя трех сотен ламп и трепал гобелен с изображением дракона, висевший позади высокого стола.
— Именем Земли, которая качает нас в колыбели и из которой сделан этот сосуд; именем находящейся внутри него Воды, которая дарит нам жизнь; именем Огня, который освещает наши пути; именем Воздуха, который есть наше дыхание… — Она вознесла сосуд над двумя склоненными головами. — Во имя всех живущих на земле я заклинаю этого мужчину и эту женщину. Используйте ваши дары во благо. Следуйте закону. Стремитесь к мудрости. Ищите в своих душах истину. Храните скромность в моменты наивысшей славы. Не затевайте битву для личной выгоды. Защищайте свои земли и всех, кто живет на них. Лелейте их так же, как лелеете друг друга. Клянетесь ли вы соблюдать эти заветы?
— Клянемся, — ответили они.
Она вручила сосуд Рохану, тот немного отпил и передал его Сьонед. Когда принцесса сделала глоток, Андраде заговорила вновь.
— Именем Богини-Вседержательницы и Бога Бурь объявляю вас верховным принцем и верховной принцессой!
Леди протянула руки к сосуду, но тут ритуал был нарушен, о чем Рохан и Сьонед договорились заранее. Сьонед поставила сосуд на зелено-голубую мозаику. В нем еще оставалось немного Воды, взвихренной дыханием Воздуха, а на ободке плясал Огонь, вызванный прикосновением «Гонца Солнца». Андраде слегка нахмурилась; Рохан отвернулся и стал следить за принцессой, простершей над сосудом руки. Изумруд Сьонед — единственное кольцо, которое она теперь носила — вспыхнул в полумраке зеленым пламенем; ярко засверкал водопад ее огненно-рыжих волос.
В сосуде вспыхнул Огонь.
Все вокруг оцепенели, и в наступившей тишине раздался голос Рохана.
— Вот первый из новых законов. Никто да не смеет убить дракона. Ни из жестокости, ни для забавы, ни ради корысти, ни по какой-либо другой причине. Каждый нарушивший сей закон поплатится за это конфискацией половины имущества, взыскиваемой в нашу пользу, ибо мы будем считать убийство дракона оскорблением нашего достоинства.
Рохан знал, что все будут поражены, но его это не заботило. Выгода, которую позволит получить этот закон, будет использована на всеобщее благо. А если они никогда не поймут этого, тем лучше.
Когда он произнес эти слова, содержимое сосуда забурлило. Мощное заклинание заставило вскинуться столб Огня, от которого задрожал воздух. Из оранжевых, желтых и серебряных языков соткался светящийся дракон высотой по самые стропила. Взмах его крыльев гасил пламя, когти оставляли огненный след, глаза переливались голубым и зеленым, голова дракона упиралась в потолок. Свирепая тварь забила светящимися крыльями, взмыла вверх, пролетела через весь зал и исчезла в гобелене, превратившись в стилизованного коронованного дракона, держащего фарадимское кольцо с изумрудом.
Рохан так никогда и не узнал, кто первым нараспев выкрикнул знакомое слово. Скорее всего, это был кто-то из его людей. Но темный, как пещера, Большой зал сотрясся от этого клича.
Ажей. Принц драконов.
***
Сьонед оперлась спиной о мягкие подушки, развязала тесемки на ночной рубашке и улыбнулась, когда Рохан поднес сына к ее груди. Принц сидел рядом и трогал пальцем светлые волосы младенца.
— Андраде не скоро оправится от обиды на то, что ты сорвала ей церемонию,
— мягко сказал он.
— Это была наша церемония, а не ее. Не она завоевала нам титул и не она дала сына. Рохан был согласен с женой.
— По-моему, ей не из-за чего переживать. Как-никак, мы произвели на свет такого принца, о котором она мечтала.
— Рохан… — Сьонед запнулась, и муж подбодрил ее, погладив по плечу. — Если бы я сама выносила Поля и родила его, Андраде имела бы на мальчика какие-то права. Но теперь он наш. Ты понимаешь? То, что мы сделали, было сделано для нас самих, а не для того, чтобы родить ей принца-фарадима.
Он кивнул, потому что Сьонед сказала правду. Но всего лишь часть правды. Они сделали это не столько для себя самих, сколько для будущего, которое сможет построить тот небывалый принц, которым предстояло стать Полю.
То, что они сделали… Рохан убивал врагов как последний варвар, достойный лишь того, чтобы носить меч. По иронии судьбы, в данном случае на его стороне оказался закон — тот самый закон, который был принят с целью сохранить, мир. Это был приличный и очень удобный предлог; однако он не оправдывал того жестокого наслаждения, с которым Рохан омывал в крови свой меч и по рукоятку вонзал нож в горло Ролстры.
Кроме того, Рохан был насильником, как все истинные дикари. Его заманили в ловушку, отравили наркотиком, обольстили? Возможно, так оно и было. В первый раз, но не во второй. Ему хотелось верить, что Янте зачала Поля именно в тот первый раз, когда Рохан принял ее за Сьонед. Он предпочел бы этот вариант. Однако даже если все произошло именно так, это не давало Сьонед права объявлять ребенка своим. Да, конечно, у него были смягчающие обстоятельства: война, плен, но ничто не могло оправдать Рохана в собственных глазах. Он имел возможность убить Янте, но не воспользовался своим шансом. Должен был, но не смог. Потому что каждый принц варваров мечтает о сыне, которому он сможет передать власть.
Силой оружия он стал верховным принцем, забрал то, что принадлежало Ролстре, вознес Пустыню над всеми другими государствами, исполнил свое заветное желание, и все это было проделано законно, с согласия всех остальных принцев. Можно ли считать оправданием то, что он больше подходил для этой роли, чем Ролстра? Имел ли он право сделать то, что сделал сам и позволил сделать Сьонед, Чейну, Тобин, Оствелю и Вальвису ради его, Рохана, пользы?
Всю свою юность он изучал историю, стремясь взять из нее все то, что могло бы усовершенствовать мир, сделать его лучше и цивилизованнее. Он мечтал покончить с бедностью и стремился к осуществлению этой мечты, стремился избавить людей от страха смерти, от обмана и раздоров. Решил иметь дело только с тем, что считал добром, и отвернулся от грязи, которой хватало и в окружающем мире, и в его собственной душе. Поклялся, что стоит ему стать принцем, как причины, заставляющие людей воевать друг с другом, исчезнут, поскольку он установит справедливые законы.
Однако год войны и страданий заставил его понять, что прошлое живет в нем самом не меньше, чем в окружающих: слишком долго миром правили гнев, стремление к убийству и насилие. Все это было в нем — то, что делало его варваром, те мысли и поступки, которые заставляли его душу корчиться от стыда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Волог обернулся к Саумеру.
— А нужно ли? — мягко спросил он.
Саумер покраснел как рак, но попытался не показать виду, насколько он потрясен. Аудитория хихикнула, смекнув, что за поддержку Ролстры Саумеру придется расплатиться союзом с Кирстом. И пусть упрямец благодарит Богиню за то, что легко отделался. Его высочество принц Изелъский коротко глянул на улыбающегося соперника, проглотил слюну и буркнул:
— Я понимаю вас, милорд, и высоко ценю это лестное предложение…
Рохан милостиво улыбнулся обоим.
— Мы все надеемся, что к следующей Риалле ваш остров будет объединен и на нем установятся мир и гармония. — Взгляд, брошенный им на Саумера, окончательно убедил последнего, что возражать не следует. Кроме всего прочего, это была отличная сделка: ведь во время и после Великого Мора они сумели найти общий язык, и теперь при небольшом усилии брак хотя бы одной пары мог положить конец многолетнему соперничеству двух государств, хотя бы по соображениям сохранения мира в семье… Рохан ощутил легкое чувство вины перед молодыми людьми, которым придется вступить в брак не по любви, а по расчету. Он сам ни за что не женился бы на девушке, которую подобрали бы ему родители… Однако когда Рохан опустил глаза на собственную жену, его разобрал смех. Разве не Андраде подобрала ему невесту? А, будь что будет, решил он. Разве долг не может ужиться с настоящим чувством? Оба наследника — очень милые молодые люди, а юные принцессы, как правильно сказал Волог, были просто прелестны. Кроме того, в жилах принцев Кирста тоже текла кровь фарадимов — бабка Сьонед приходилась бабкой и Вологу, и если даже никому из детей Волога этот дар не передался полностью, все же какой-то небольшой частью его они должны были владеть. Возможность рождения на свет еще одного принца-фарадима слегка встревожила Рохана, но он отогнал от себя эту мысль. Какой смысл волноваться из-за того, что случится в далеком будущем? Пусть этим забивает себе голову Андраде!
Мысль о сыне заставила Рохана вновь вернуться к событиям сегодняшнего вечера. Порадовав себя возвышением Вальвиса, Оствеля и Тилаля, он одновременно обеспечил будущее Поля; той же цели служил ловкий ход с Саумером и Бологом, сильно позабавивший зал и, судя по лукавому выражению глаз, пришедшийся по душе остальным принцам. Настало время для последнего объявления. Он исподтишка посмотрел на Андраде, которая откинулась на спинку кресла с чрезвычайно довольным видом: прием племянника явно пришелся ей по вкусу. Она ни о чем не догадывалась — не в пример Сьонед, которая поднялась, встала рядом и взяла мужа за руку. Это неслыханное нарушение этикета (стоять разрешалось только принцам) заставило притихнуть весь Большой зал.
— Есть еще одна земля, лишившаяся своего правителя, — тихо сказал Рохан и вдруг подумал о том, что в последние пять дней мало кто дерзал говорить громко, во всяком случае, в его присутствии. — У покойного верховного принца не осталось наследника мужского пола. Его дочери отказались от всех прав на этот титул за себя и своих детей.
***
Благодаря неоценимой помощи, оказанной нам их высочествами Сирским и Дорвальским, мы одержали победу в войне, развязанной Ролстрой в нарушение закона. — Он сделал паузу и обвел глазами зал, словно ища тех, кто отказал ему в поддержке. — А посему по праву победителя мы претендуем на Марку, все ее земли, поместья, титулы, богатства и торговлю. Мы требуем этого не для себя, но для нашего любимого сына, наследного принца Поля. Согласны ли ваши высочества признать его принцем Марки?
Ничего другого их высочествам не оставалось, но все же Рохана слегка напугал энтузиазм, с которым они встретили это предложение. То ли они боялись принца Пустыни больше, чем он думал, то ли все-таки поверили тому, что в течение пяти дней вдалбливали им Чейн, Тобин, Ллейн и Давви: Рохан — их единственная надежда.
— Мы благодарим ваши высочества, — наконец сказал он. Сьонед сжала его руку: она понимала всю важность происшедшего. Дальше все происходило именно так, как она и предполагала: Чейн, Тобин и Оствель вначале испугались, но затем неохотно признали, что в этом решении есть своя мудрость. Запуганными вассалами Марки нельзя было править теми же методами, которыми Рохан правил Пустыней, по крайней мере, пока. Но хотя Поль был всего лишь младенцем, никто лучше него не смог бы защитить свою вторую страну.
— Пройдет много лет, прежде чем наш сын вырастет и сможет принять на себя всю полноту власти. Поэтому мы решили назначить регента, который будет править Маркой до совершеннолетия принца.
Кое-кто посмотрел на Чейна; другие обратили взоры на совсем юного Мааркена. Рохан поразился: неужели они так слепы? Похоже, даже Андраде ни о чем не догадывалась. Краем глаза принц видел рыжую голову тетки. Леди Крепости Богини выпрямилась и подалась вперед, не удостаивая взглядом ту, которая скромно сложила руки на коленях и молча ждала слов принца.
— Мы назначаем регентом Марки ее высочество принцессу Пандсалу — фарадима, награжденного тремя кольцами. Тут началось столпотворение. Пандсала поднялась со своего места посреди дружно ахнувшего зала и с достоинством подошла к высокому столу. Почти все ее сестры чуть не упали в обморок от изумления; лишь Киле побелела от ярости, а Чиана вскочила и выбежала из Большого зала.
Суматоха понемногу улеглась. Хрупкая, одетая в простое шелковое коричневое платье, Пандсала спокойно стояла перед Роханом. Сьонед вручила ей кольцо с двумя камнями: топазом Пустыни и аметистом, вынутым из рукояти меча Ролстры. В один прекрасный день это кольцо, символизировавшее власть над двумя государствами, наденет Поль. Рохан сжал ладонями ее сложенные кисти, а Сьонед положила на них свои пальцы.
Пандсала подняла глаза, смущенно улыбнулась и пробормотала:
— Я помогла Андраде бежать из Крепости Богини, шпионила за собственным отцом, предупреждала вас о его планах, расчленяла его силы и вместе с вами поддерживала купол из звездного света. Я рисковала всем. Однако каждый из нас знает, что вы по-прежнему не доверяете мне.
— Мы понимаем тебя, Пандсала, — так же тихо ответила Сьонед, а Рохан подумал: «Мы понимаем твою ненависть к отцу и сестре. Но ты никогда не узнаешь тайну происхождения Поля. Никогда». — Я прикоснулась к твоим цветам. Ты фарадам.
— И этого достаточно для доверия? — яростно прошипела Андраде.
— Думаю, вполне достаточно, миледи. — Пандсала бестрепетно встретила ее взгляд. — Кровью «Гонца Солнца», доставшейся мне от моей матери, принцессы Лалланте, моими кольцами фарадима, моей верой и моей жизнью клянусь хранить и поддерживать безопасность и благоденствие Марки до тех пор, пока эти обязанности не примет на себя принц Поль.
На этот раз тон Андраде был хлестким, как плеть, холодным и грозным, словно обнаженный стальной клинок.
— А я клянусь кольцами, которые дала тебе: если ты нарушишь эту клятву, я применю свое искусство леди Крепости Богини и заставлю тебя потеряться в тени!
— Таков наш выбор, леди Андраде, — предостерег тетку Рохан и шепнул ей на ухо:
— Примирись с этой мыслью, если не хочешь примириться с самой Пандсалой… Андраде сделала вид, что ничего не слышала.
— — Запомни это! — сказала она, обращаясь к Пандсале; голос ее больше напоминал львиный рык.
Принцесса двинулась к дальнему концу высокого стола и остановилась рядом с потрясенным Уривалем. Слуга принес ей кресло и последнюю из предназначавшихся принцам золотых чаш. Вино разливали в мертвой тишине.
Именно принц Ллейн первым поднял свою чащу и тоном, подходящим для посвящения в рыцари, провозгласил:
— За здоровье принцессы-регента Пандсалы!
Тост поддержали несколько голосов, и все принцы выпили. Дело было сделано.
Рохан отнял у Сьонед ее маленький кубок, сделал глоток и вновь вернул кубок жене. Тут он заметил, что рука у него слегка дрожит, и только теперь понял, что ужасно устал. Больше всего на свете ему хотелось выгнать всех из замка, уйти в свои покои с женой и сыном и не выходить оттуда до тех пор, пока ему снова не захочется видеть посторонних. Но оставалось еще одно испытание, на этот раз последнее, и он боролся с желанием поторопить Андраде.
Наконец она встала из-за высокого стола и вышла на середину Большого зала. За нею двинулся Уриваль, а следом за ними, взявшиеся за руки Рохан и Сьонед. Принц чувствовал, как в его тело вливалась сила Огня фарадима, придавая ему стойкость, требовавшуюся для предстоящего ритуала. Ритуал этот надлежало свершить женщине, которая привела его сюда и теперь холодно смотрела на него, не в силах простить племяннику то, что он сделал.
Все встали и напряглись в ожидании. Леда воздела руки, рукава ее соскользнули вниз, открыв кольца и браслеты, сверкавшие серебром, золотом и драгоценными камнями. Уриваль стоял с ней рядом, держа гладкий золотой сосуд, наполненный водой. Рохан и Сьонед встали к ней лицом, обернувшись спиной к раскрытым окнам, вкоторые врывался бледный и холодный лунный свет.
— Вы признаете их верховным принцем и верховной принцессой? — вопросила Андраде.
Принцы и лорды один за другим подтверждали свое согласие. Кое-кто делал это с явной неохотой. Опечаленному Рохану хотелось пожать плечами, но он сдерживал себя. Впрочем, даже искренняя радость и облегчение, читавшиеся в глазах большинства, не могли смягчить боль, которую он ощущал, глядя на Андраде. Ты хотела этого. У них нет выбора. Возможно, это и к лучшему. У меня есть сын, который будет наследовать мне, принц и «Гонец Солнца» одновременно, как ты и хотела. Да, я все понимаю, но никогда не прощу тебе эту боль. Никогда.
Пальцы Рохана крепко сжали руку жены; он посмотрел на гордый, спокойный профиль Сьонед и увидел на ее щеке серповидный шрам, оставленный Огнем. Она отказывалась маскировать его с помощью косметики и носила как почетное клеймо… или клеймо каторжника. Этот ожог останется у нее навсегда, у него вечно будет неметь раненое правое плечо, а Тобин на всю жизнь обречена слегка прихрамывать — так пусть же и Андраде живет с мыслью, что ненавистная Пандсала стала регентом Марки.
А Рохан будет жить с бременем власти. Андраде взяла сосуд, сделанный из драконьего золота, и подняла его высоко вверх, касаясь только кончиками пальцев: так дракон держал бы в когтях огромный драгоценный камень. Сосуд подрагивал и сиял. Ветер, врывавшийся в открытые окна, колебал пламя трех сотен ламп и трепал гобелен с изображением дракона, висевший позади высокого стола.
— Именем Земли, которая качает нас в колыбели и из которой сделан этот сосуд; именем находящейся внутри него Воды, которая дарит нам жизнь; именем Огня, который освещает наши пути; именем Воздуха, который есть наше дыхание… — Она вознесла сосуд над двумя склоненными головами. — Во имя всех живущих на земле я заклинаю этого мужчину и эту женщину. Используйте ваши дары во благо. Следуйте закону. Стремитесь к мудрости. Ищите в своих душах истину. Храните скромность в моменты наивысшей славы. Не затевайте битву для личной выгоды. Защищайте свои земли и всех, кто живет на них. Лелейте их так же, как лелеете друг друга. Клянетесь ли вы соблюдать эти заветы?
— Клянемся, — ответили они.
Она вручила сосуд Рохану, тот немного отпил и передал его Сьонед. Когда принцесса сделала глоток, Андраде заговорила вновь.
— Именем Богини-Вседержательницы и Бога Бурь объявляю вас верховным принцем и верховной принцессой!
Леди протянула руки к сосуду, но тут ритуал был нарушен, о чем Рохан и Сьонед договорились заранее. Сьонед поставила сосуд на зелено-голубую мозаику. В нем еще оставалось немного Воды, взвихренной дыханием Воздуха, а на ободке плясал Огонь, вызванный прикосновением «Гонца Солнца». Андраде слегка нахмурилась; Рохан отвернулся и стал следить за принцессой, простершей над сосудом руки. Изумруд Сьонед — единственное кольцо, которое она теперь носила — вспыхнул в полумраке зеленым пламенем; ярко засверкал водопад ее огненно-рыжих волос.
В сосуде вспыхнул Огонь.
Все вокруг оцепенели, и в наступившей тишине раздался голос Рохана.
— Вот первый из новых законов. Никто да не смеет убить дракона. Ни из жестокости, ни для забавы, ни ради корысти, ни по какой-либо другой причине. Каждый нарушивший сей закон поплатится за это конфискацией половины имущества, взыскиваемой в нашу пользу, ибо мы будем считать убийство дракона оскорблением нашего достоинства.
Рохан знал, что все будут поражены, но его это не заботило. Выгода, которую позволит получить этот закон, будет использована на всеобщее благо. А если они никогда не поймут этого, тем лучше.
Когда он произнес эти слова, содержимое сосуда забурлило. Мощное заклинание заставило вскинуться столб Огня, от которого задрожал воздух. Из оранжевых, желтых и серебряных языков соткался светящийся дракон высотой по самые стропила. Взмах его крыльев гасил пламя, когти оставляли огненный след, глаза переливались голубым и зеленым, голова дракона упиралась в потолок. Свирепая тварь забила светящимися крыльями, взмыла вверх, пролетела через весь зал и исчезла в гобелене, превратившись в стилизованного коронованного дракона, держащего фарадимское кольцо с изумрудом.
Рохан так никогда и не узнал, кто первым нараспев выкрикнул знакомое слово. Скорее всего, это был кто-то из его людей. Но темный, как пещера, Большой зал сотрясся от этого клича.
Ажей. Принц драконов.
***
Сьонед оперлась спиной о мягкие подушки, развязала тесемки на ночной рубашке и улыбнулась, когда Рохан поднес сына к ее груди. Принц сидел рядом и трогал пальцем светлые волосы младенца.
— Андраде не скоро оправится от обиды на то, что ты сорвала ей церемонию,
— мягко сказал он.
— Это была наша церемония, а не ее. Не она завоевала нам титул и не она дала сына. Рохан был согласен с женой.
— По-моему, ей не из-за чего переживать. Как-никак, мы произвели на свет такого принца, о котором она мечтала.
— Рохан… — Сьонед запнулась, и муж подбодрил ее, погладив по плечу. — Если бы я сама выносила Поля и родила его, Андраде имела бы на мальчика какие-то права. Но теперь он наш. Ты понимаешь? То, что мы сделали, было сделано для нас самих, а не для того, чтобы родить ей принца-фарадима.
Он кивнул, потому что Сьонед сказала правду. Но всего лишь часть правды. Они сделали это не столько для себя самих, сколько для будущего, которое сможет построить тот небывалый принц, которым предстояло стать Полю.
То, что они сделали… Рохан убивал врагов как последний варвар, достойный лишь того, чтобы носить меч. По иронии судьбы, в данном случае на его стороне оказался закон — тот самый закон, который был принят с целью сохранить, мир. Это был приличный и очень удобный предлог; однако он не оправдывал того жестокого наслаждения, с которым Рохан омывал в крови свой меч и по рукоятку вонзал нож в горло Ролстры.
Кроме того, Рохан был насильником, как все истинные дикари. Его заманили в ловушку, отравили наркотиком, обольстили? Возможно, так оно и было. В первый раз, но не во второй. Ему хотелось верить, что Янте зачала Поля именно в тот первый раз, когда Рохан принял ее за Сьонед. Он предпочел бы этот вариант. Однако даже если все произошло именно так, это не давало Сьонед права объявлять ребенка своим. Да, конечно, у него были смягчающие обстоятельства: война, плен, но ничто не могло оправдать Рохана в собственных глазах. Он имел возможность убить Янте, но не воспользовался своим шансом. Должен был, но не смог. Потому что каждый принц варваров мечтает о сыне, которому он сможет передать власть.
Силой оружия он стал верховным принцем, забрал то, что принадлежало Ролстре, вознес Пустыню над всеми другими государствами, исполнил свое заветное желание, и все это было проделано законно, с согласия всех остальных принцев. Можно ли считать оправданием то, что он больше подходил для этой роли, чем Ролстра? Имел ли он право сделать то, что сделал сам и позволил сделать Сьонед, Чейну, Тобин, Оствелю и Вальвису ради его, Рохана, пользы?
Всю свою юность он изучал историю, стремясь взять из нее все то, что могло бы усовершенствовать мир, сделать его лучше и цивилизованнее. Он мечтал покончить с бедностью и стремился к осуществлению этой мечты, стремился избавить людей от страха смерти, от обмана и раздоров. Решил иметь дело только с тем, что считал добром, и отвернулся от грязи, которой хватало и в окружающем мире, и в его собственной душе. Поклялся, что стоит ему стать принцем, как причины, заставляющие людей воевать друг с другом, исчезнут, поскольку он установит справедливые законы.
Однако год войны и страданий заставил его понять, что прошлое живет в нем самом не меньше, чем в окружающих: слишком долго миром правили гнев, стремление к убийству и насилие. Все это было в нем — то, что делало его варваром, те мысли и поступки, которые заставляли его душу корчиться от стыда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68