Более того, сейчас вам знакомство с этой классификацией повредит. Ваш склад ума требует обратной последовательности подачи материала. Поэтому я покажу вам ее в конце мая. Теперь вы не способны понять ее в полной мере. До свидания, – категорично сказал Зигфрид и вымел группу D за дверь.
Хлопая глазами от недоумения и возмущения, Ллевелис и еще трое ребят очутились перед закрытой дверью и мрачно разошлись восвояси.
…С некоторых пор Фингалл МакКольм ходил за доктором Зигфридом по пятам и искоса посматривал на то, что тот и как делает. Он сразу решил для себя, что занятия драконографией опасны и восхитительны, и смешки первокурсников, утверждавших, что объекта изучения – драконов – в действительности не существует, мало трогали его. Поскольку Зигфрид решительно пресекал всякие попытки втянуть его в беседу о существовании драконов, Фингалл со свойственной ему цепкостью и неустрашимостью вновь и вновь вступал в разговоры со старшекурсниками, терпеливо собирал обмолвки и недоговорки преподавателей и наконец составил себе полную и ясную картину ситуации.
По сведениям, скопившимся у Фингалла, дело обстояло следующим образом: из хранилища манускриптов вбок вела небольшая дверца, которую не всякий и не всегда мог найти. В конце июня, когда наступало время практики по драконографии и Зигфрид считал учеников первого курса достаточно подготовленными к встрече с драконами, он отпирал эту дверцу и отправлял их поодиночке вперед по коридору с одним только напутствием: использовать все свои знания. Что именно было в конце коридора, узнать Фингаллу не удалось. Известно было только, что одни возвращались оттуда чрезвычайно веселые и возбужденные и охотно, красочно, со множеством деталей описывали свою встречу с драконом. Таких доктор Зигфрид обычно отправлял на пересдачу. Редкие ученики возвращались оттуда мрачные, задумчивые и молча, не говоря ни слова, клали Зигфриду на стол письменную работу на двух-трех листах. У таких Зигфрид ничего больше не спрашивал.
…В ту же ночь все, кто относился к группе D, столкнулись носами в кабинете драконографии около сундука, в котором Зигфрид хранил классификацию. Всех их привела туда одна и та же причина: они, совершенно независимо друг от друга, изныли от любопытства. Дожидаться конца мая было выше их сил. Шикая друг на друга, они осторожно вытащили лист с классификацией, развернули, внимательно изучили ее, светя себе фонариками, и переписали в тетрадь.
Когда они начали перерисовывать драконов, отворилась внутренняя дверь, и в класс вошел Зигфрид, почему-то в кольчуге поверх ночной рубашки.
– А, – сказал он. – Это вы. Очень хорошо.
После этой зловещей фразы кто-то стал сбивчиво извиняться.
– Очень хорошо, – повторил Зигфрид. – Теперь я могу быть спокоен. Людей вашего склада ума ничто так не привлекает, как запрет и тайна. Я сделал все от меня зависящее, чтобы вы отнеслись к этой классификации с подобающим вниманием. И я рад видеть, что вы нашли к ней подход.
– Так вы поэтому выгнали нас с урока? – спросил Мейрхион, вцепившись на всякий случай покрепче в драгоценную классификацию.
– Именно. В противном случае вы бы умерли скорее от скуки, чем от любопытства.
* * *
В субботу вечером Мерлин собрал педсовет. В большом зале под портретами покровителей школы сошлись все присутствовавшие на тот момент в школе преподаватели, – иные из них в истинном облике, – образовав обычное пестрое сборище. Поскольку все присутствующие были людьми достаточно занятыми, Мерлин придал ускоренный характер обсуждению повестки дня.
– Для начала, – строго сказал он, обводя всех взглядом, – следует обсудить безобразный поступок Придери-ап-Мейрхиона с девятого курса, который вчера чуть не остановил битву при Гастингсе!..
– А что такое? – встрепенулся в углу архивариус, протирая сонные глазки. – Я ничего не знаю!..
– Придери-ап-Мейрхион, – громовым голосом сказал Мерлин, – Придери, выйдите сюда, на середину!.. вчера, в пять часов вечера по нашему времени, отправился под Гастингс и произнес там перед норманнским и саксонским войсками речь, призывая их к миру. Есть свидетели его возвращения оттуда, – он кивнул на Курои и Ивора-ап-Киллоха. – Какие последствия имела эта речь, – Мерлин повысил голос, оглядывая невзрачного нарушителя, – пусть расскажет сам Придери-ап-Мейрхион, я не буду ему мешать.
– Меня никто не послушал! – страстно воскликнул Придери. – То есть меня дослушали, и очень доброжелательно, но…
– Но? – хищно спросил Мерлин.
– Э-э… Ну, когда я закончил, Гаральд похлопал меня по плечу и сказал: «Ты прекрасно говорил, парень, не хуже нашего епископа. А теперь в сторонку, здесь сейчас станет жарковато». Ну, и норманнские графы сказали, что я тронул их сердца, ну, и… чтобы я отошел и не мешал.
– А вы думали, что они побросают знамена и, рыдая, сложат с себя доспехи? – ядовито сказал Мерлин.
– Как эта пагубная идея вообще могла прийти вам в голову? – спросил профессор Мэлдун.
– О, я знаю! – перебил Дион Хризостом, спрыгивая с высокого кресла. – Я объясню!.. Дело в том, что на риторике в группе Придери мы как раз закончили проходить речи, призванные примирять враждующие армии. Ну, и Придери, вероятно, решил попрактиковаться перед зачетом, не так ли?..
– Не совсем так, – ответил Придери.
– Да кому нужно практиковаться перед вашим зачетом, Дион! – закричал профессор Орбилий. – Не смешите людей! Если бы он этого хотел, ему нужно было бы говорить по-гречески!
На лице сидевшего рядом хрониста Элиса-ап-Гриффида отобразилась какая-то мысль.
– То есть вы хотели именно остановить битву при Гастингсе? – уточнил Змейк. – Чем она вам мешала?
– Она живо запомнилась мне еще с первого курса, – честно сказал Придери.
– Постойте! – сказал Элис-ап-Гриффид, обращаясь к Придери. – А на чем вы говорили? По-старофранцузски – вас понимали бы только норманны, по-древнеанглийски – опять же только саксы. Кто-нибудь из здесь присутствующих слышал эту речь?
– Я слышал эту возмутительную речь от начала и до конца, – с достоинством сообщил Мерлин. – Все это время я стоял прямо у него за спиной.
– Вы? – изумился Элис-ап-Гриффид. – А что же вы не вмешались? Если вы переместились вслед за ним во времени, чего же вы ждали?..
– Да не перемещался я вслед за ним во времени! – раздраженно сказал Мерлин. – Другого дела у меня нет! Я просто там стоял. Сам по себе. Я там стоял задолго до того, как Придери пришла в голову эта злосчастная выходка. А где, по-вашему, должен стоять придворный маг?..
– Так на чем вы говорили, Придери, сын Мейрхиона?
– Он говорил на каком-то безобразном койне с исковерканной грамматикой. Я в жизни не слышал такого отвратительного пиджина, – подлил масла в огонь Мерлин.
– Ну… я старался говорить так, чтобы и тем, и другим было понятно, – сказал Придери. – На такой… вроде как смеси.
– Коллеги! – торжественно сказал Элис-ап-Гриффид. – Но… в таком случае… мальчик создал среднеанглийский литературный язык!
По залу педсовета пронесся шепот.
– Ну и что? – запальчиво воскликнул Мерлин. – Вы считаете, что это хорошо?..
– Я не предлагаю поощрять его за это. Я предлагаю не исключать его, – просительно сказал Элис-ап-Гриффид.
Доктор Итарнан молча показал жестом, что он присоединяется к этому мнению. Дион Хризостом принял позу защитника в суде и картинно завернулся в свой гиматий. Из угла вылез архивариус Хлодвиг и обошел Придери кругом, присматриваясь к нему. Придери стоял, повесив голову.
– Так вот, Придери: вы убедились, я надеюсь, что прекратить битву словом невозможно.
– А речи риторов?..
– Речи риторов рассчитаны на греков, которые и сами обычно подумывают о том, как бы разбежаться, – да, да, Дион, не возражайте мне. Ладно. Поскольку тут некоторые коллеги просят за вас… и даже находят у вас лингвистические способности… то я настоятельно советую вам направить эти способности в другое русло. Мы делаем вам предупреждение, Придери. Еще одна смелая выдумка – и вы свободны, – сурово сказал Мерлин.
– Я не совсем отчетливо понимаю, что происходит, – безмятежно обратился к Змейку Сюань-цзан.
– Мы обсуждаем случай мелкого хулиганства, – спокойно отвечал Змейк.
Когда дверь за Придери, скрипнув, закрылась, Мерлин молниеносно повернулся к Курои.
– Коллега Курои! Вас не удивляет, что регулярные нарушения дисциплины среди учащихся почему-то связаны с битвой при Гастингсе? Может быть, пора уже как-то уменьшить роль этой битвы в учебном процессе?
– И что поставить на ее место? – резко возразил Курои. – Битву, в которой пятеро храбрых валлийцев отвоевали у семерых других валлийцев полторы грядки с луком?
– А вот вы подайте мне через неделю список исторических битв, – глядишь, что-нибудь и подберем, – твердо сказал Мерлин. – Неужто ничего не найдется? А штурм Дрохеда?
– Если вы поставите в программу практических приложений хоть одну битву времен Оливера Кромвеля, я прошу отставки, – сказал Змейк.
– Хорошо, хорошо, Тарквиний, – спохватился Мерлин. – Не будем пороть горячку. Но давайте смотреть правде в лицо: нет никаких сомнений, что битва при Гастингсе первому курсу уже обрыдла!.. Теперь несколько технических моментов. Башня Феникс скоро уже обвалится. Надо бы не объявлять в ней никаких занятий – ведь вот-вот рухнет. Пожалуйста, коллеги, все, у кого там занятия по расписанию, примите меры.
– Зачем же было доводить башню до такого состояния? – вполголоса спросил Сюань-цзан у Змейка. – Ведь можно было вовремя пригласить реставраторов…
– Эта башня падает раз в сто лет, – сказал Змейк, – и сама собой возрождается. Из пепла.
– Но ведь это опасно!
– Нет. Это совершенно безопасно и очень красиво.
– Далее. Над нами сгущается какая-то гроза, коллеги, – сказал Мерлин, ощупывая свой затылок. – Вам не кажется? Давление будто бы… растет?
– Да, да, – рассеянно откликнулся Морган-ап-Керриг.
– Пандора Клатч прихватила с собой выписки из приходно-расходных книг, чепец хлебопечки, носок Лютгарды и ее гребень в качестве трофеев. Коллега Мак Кархи! Вот вы, как самый молодой из нас, поясните, пожалуйста: какое впечатление могут произвести эти предметы в Министерстве?
– Самое неблагоприятное, – откровенно сказал Мак Кархи, подумав. – Но если она не взяла мою зубочистку, то думаю, что все еще не так страшно.
* * *
После отъезда второй комиссии школа вздохнула с облегчением. Приближалась долгожданная встреча с Давидом-ап-Гвиллимом. Когда дата его приезда стала известна, все завизжали от счастья и забегали. Один только Фингалл МакКольм, в силу своего нездешнего происхождения, спросил, кто это.
– Ты что? – сказала Гвенллиан. – Это настоящий бард, пятнадцатого века, роскошный, играет на арфе, поет собственные тексты. Мы все по нему фанатеем. Ты что, не слышал о нем никогда?..
Целых три дня школа стояла на ушах.
– Боже мой, не забыть попросить его спеть «Дрозда из Келли-Гадарн»! – беспокоилась Керидвен. – И балладу о Медовом Рыцаре. И «Трех красавиц острова Придейн»!
– И «Братьев-всадников», и балладу о детстве Уриена, короля Регеда, – припоминала Двинвен. – Загибай пальцы.
– Ладно, ладно. Я чувствую, вы не собираетесь его отпускать до рассвета, – проворчал Мерлин. – Надо приготовить угощение и… это… выпивку. Да. Бог с вами. Я сам займусь. Никому ничего нельзя поручить!.. Что вы стоите, как истукан, Ллевелис, сын Кинварха? Идите восторгаться витражами, а то они у нас со скуки уже пятнами пошли.
Да-а, когда приехал Давид-ап-Гвиллим и когда он размотал все, во что был закутан, сразу стало понятно, почему все девочки от него без ума. При этом он был неприметен и скромен. Арфу он нес сам, и вообще с ним не прибыло почти никакой свиты, только парочка закутанных до самого носа учеников. Голос его, даже когда он просто говорил, а не пел, подкашивал совершенно. Человека со вторым таким голосом с пятнадцатого века не рождалось. И если учесть, что он был при этом талантливейшим поэтом, опасность для юных сердец складывалась очень большая. Но Давид-ап-Гвиллим умел как-то сохранять вокруг себя равновесие и покой. Рианнон с лилией в волосах, Блодвидд и Морган-ап-Керриг проводили его в Южную четверть, в зал, где студенты расселись уже повсюду, даже на подоконниках. Давид-ап-Гвиллим подобрал полы плаща, сел на табуретку и пристроил на колене арфу. «Я надеюсь, никто не осудит меня за то, что я в основном воспеваю красоту, – сказал он. – Тем более, если оглянуться вокруг». После этого предисловия он спел о красавице Элинед, обводя зал извиняющимся взором, как бы желая сказать, что здесь достойных тем для баллады он видит столько же, сколько девичьих личиков перед ним.
Потом бард спел о победах валлийского оружия, которых, как оказалось, за долгую историю Уэльса все-таки несколько было. Потом он спел «Видение Ронабви», «Кассандру, дочь Приама», «Замок Теганви в Лланросе», «Воинов Алана Виргана» – ошеломляющую балладу о неверных войсках, которые бросили своего полководца в битве, – «Монаха из Лланкарвана», «Приключения Гвиона Баха» и песнь о походе рыцарей короля Артура на Рим. Затем он спел «Трех красавиц острова Придейн» и тут же, глазом не моргнув, перешел к импровизации религиозного содержания. Великий Давид-ап-Гвиллим был очень разнообразен. Потом он, очень тепло отозвавшись об отсутствующих бардах Анейрине, Хайнине и Лливархе Хене, спел по одной песне каждого из них, склоняя голову перед их талантом, чем совершенно подкупил публику.
Под конец Давид-ап-Гвиллим спел «Отшельника из Гверн-Абби» – песню о святом Коллене, который был тут же, в зале, и робко слушал из задних рядов. Отец библиотекарь, растроганный до слез, не знал, куда деваться от смущения.
После этого разрешили заказывать песни, кто какие хочет, и лихая понеслась. Давид подтянул струны арфы и, выхватывая из гула голосов все новые и новые названия, без возражений начал исполнять заказы младшего поколения. Только однажды, когда какой-то тоненький голосок из угла попросил балладу «Рин-ап-Мэлгон», Давид провел рукой по лбу и пробормотал со вздохом: «Боже мой, она же очень слабая», – но и тут подчинился и спел то, что просили. В середине ночи Мерлин все-таки вклинился с угощением, и, ворча, что соловья баснями не кормят и что не красна изба углами, пригласил всех на ужин. Непонятно было, как он успел уставить весь этот стол карпами в сметане, жареными лебедями и орехами в меду, напечь столько пирогов и при этом не взмокнуть, учитывая то, что в тот день он дал хлебопечкам выходной и, следовательно, хлопотал один.
В разгаре второй части вечера Давид-ап-Гвиллим прервался, опустился на одно колено и попросил у всех снисхождения. Это была прелюдия к выступлению его учеников. Учеников оказалось двое, и оба стоили своего учителя. Давид встал и поднял левую руку, накидка же его была такого покроя, что рукав ниспадал до земли. Из-за левого рукава Давида появилась девушка, которая спела «Вергилия-чародея» – вещь, редко исполняющуюся и тем более интересную, что прославленный Вергилий в ней выступал вовсе не как заезженный поэт-классик, а как средневековый алхимик и прорицатель. Профессор Орбилий развеселился: видно, и ему классик-Вергилий поднадоел. Потом из-за правого рукава барда возник второй ученик, лет пятнадцати, голос которого был как будто создан для церковного хора, но этим божественным голосом он исполнил пародию на валлийские исторические баллады – «Оллух и Килвен», ужасно смешную и местами, увы, неприличную. Все хохотали.
Ллевелис выбежал на середину, чтобы надеть девушке на голову венок, но за рукавом Давида-ап-Гвиллима ничего не оказалось.
– А… где же ваша ученица? – спросил он.
– Какая ученица? – лукаво улыбнувшись, спросил бард и сделал вид, что озабоченно заглядывает себе за спину. Тут все поняли, что никаких учеников и не было и все, что они видели и слышали только что, был опять же Давид-ап-Гвиллим, не чуждый некоторой забавной магии.
– У него такой диапазон голоса? – спросил совершенно оторопевший от всего этого Фингалл МакКольм.
– У него такое чувство юмора! – запрыгала Гвенллиан. Фингалл озабоченно искоса посмотрел на нее.
– А где же ваши настоящие ученики? – строго обратился Мерлин к Давиду-ап-Гвиллиму. – Живые, так сказать, из плоти и крови?
– А… Дело в том, – смущенно улыбнувшись, отвечал Давид-ап-Гвиллим, – что у них сейчас каникулы.
Мак Кехт внимательно посмотрел на Мерлина.
– Вы слышите? – сказал он.
Мерлин хлопнул себя по лбу.
– Вот так штука! – воскликнул он. – Запамятовал.
– Да, да, – с напором повторил Мак Кехт. – У учеников бывают каникулы. В других школах.
– Хорошо, хорошо, – заюлил Мерлин. – Мы это обсудим.
И под хрустально чистым и ясным взглядом Мак Кехта поправился:
– Ну, так и быть. Не надо на меня так смотреть. Я объявляю рождественские каникулы! Лучше поздно, чем никогда.
* * *
– Не прикидывайтесь, Змейк!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Хлопая глазами от недоумения и возмущения, Ллевелис и еще трое ребят очутились перед закрытой дверью и мрачно разошлись восвояси.
…С некоторых пор Фингалл МакКольм ходил за доктором Зигфридом по пятам и искоса посматривал на то, что тот и как делает. Он сразу решил для себя, что занятия драконографией опасны и восхитительны, и смешки первокурсников, утверждавших, что объекта изучения – драконов – в действительности не существует, мало трогали его. Поскольку Зигфрид решительно пресекал всякие попытки втянуть его в беседу о существовании драконов, Фингалл со свойственной ему цепкостью и неустрашимостью вновь и вновь вступал в разговоры со старшекурсниками, терпеливо собирал обмолвки и недоговорки преподавателей и наконец составил себе полную и ясную картину ситуации.
По сведениям, скопившимся у Фингалла, дело обстояло следующим образом: из хранилища манускриптов вбок вела небольшая дверца, которую не всякий и не всегда мог найти. В конце июня, когда наступало время практики по драконографии и Зигфрид считал учеников первого курса достаточно подготовленными к встрече с драконами, он отпирал эту дверцу и отправлял их поодиночке вперед по коридору с одним только напутствием: использовать все свои знания. Что именно было в конце коридора, узнать Фингаллу не удалось. Известно было только, что одни возвращались оттуда чрезвычайно веселые и возбужденные и охотно, красочно, со множеством деталей описывали свою встречу с драконом. Таких доктор Зигфрид обычно отправлял на пересдачу. Редкие ученики возвращались оттуда мрачные, задумчивые и молча, не говоря ни слова, клали Зигфриду на стол письменную работу на двух-трех листах. У таких Зигфрид ничего больше не спрашивал.
…В ту же ночь все, кто относился к группе D, столкнулись носами в кабинете драконографии около сундука, в котором Зигфрид хранил классификацию. Всех их привела туда одна и та же причина: они, совершенно независимо друг от друга, изныли от любопытства. Дожидаться конца мая было выше их сил. Шикая друг на друга, они осторожно вытащили лист с классификацией, развернули, внимательно изучили ее, светя себе фонариками, и переписали в тетрадь.
Когда они начали перерисовывать драконов, отворилась внутренняя дверь, и в класс вошел Зигфрид, почему-то в кольчуге поверх ночной рубашки.
– А, – сказал он. – Это вы. Очень хорошо.
После этой зловещей фразы кто-то стал сбивчиво извиняться.
– Очень хорошо, – повторил Зигфрид. – Теперь я могу быть спокоен. Людей вашего склада ума ничто так не привлекает, как запрет и тайна. Я сделал все от меня зависящее, чтобы вы отнеслись к этой классификации с подобающим вниманием. И я рад видеть, что вы нашли к ней подход.
– Так вы поэтому выгнали нас с урока? – спросил Мейрхион, вцепившись на всякий случай покрепче в драгоценную классификацию.
– Именно. В противном случае вы бы умерли скорее от скуки, чем от любопытства.
* * *
В субботу вечером Мерлин собрал педсовет. В большом зале под портретами покровителей школы сошлись все присутствовавшие на тот момент в школе преподаватели, – иные из них в истинном облике, – образовав обычное пестрое сборище. Поскольку все присутствующие были людьми достаточно занятыми, Мерлин придал ускоренный характер обсуждению повестки дня.
– Для начала, – строго сказал он, обводя всех взглядом, – следует обсудить безобразный поступок Придери-ап-Мейрхиона с девятого курса, который вчера чуть не остановил битву при Гастингсе!..
– А что такое? – встрепенулся в углу архивариус, протирая сонные глазки. – Я ничего не знаю!..
– Придери-ап-Мейрхион, – громовым голосом сказал Мерлин, – Придери, выйдите сюда, на середину!.. вчера, в пять часов вечера по нашему времени, отправился под Гастингс и произнес там перед норманнским и саксонским войсками речь, призывая их к миру. Есть свидетели его возвращения оттуда, – он кивнул на Курои и Ивора-ап-Киллоха. – Какие последствия имела эта речь, – Мерлин повысил голос, оглядывая невзрачного нарушителя, – пусть расскажет сам Придери-ап-Мейрхион, я не буду ему мешать.
– Меня никто не послушал! – страстно воскликнул Придери. – То есть меня дослушали, и очень доброжелательно, но…
– Но? – хищно спросил Мерлин.
– Э-э… Ну, когда я закончил, Гаральд похлопал меня по плечу и сказал: «Ты прекрасно говорил, парень, не хуже нашего епископа. А теперь в сторонку, здесь сейчас станет жарковато». Ну, и норманнские графы сказали, что я тронул их сердца, ну, и… чтобы я отошел и не мешал.
– А вы думали, что они побросают знамена и, рыдая, сложат с себя доспехи? – ядовито сказал Мерлин.
– Как эта пагубная идея вообще могла прийти вам в голову? – спросил профессор Мэлдун.
– О, я знаю! – перебил Дион Хризостом, спрыгивая с высокого кресла. – Я объясню!.. Дело в том, что на риторике в группе Придери мы как раз закончили проходить речи, призванные примирять враждующие армии. Ну, и Придери, вероятно, решил попрактиковаться перед зачетом, не так ли?..
– Не совсем так, – ответил Придери.
– Да кому нужно практиковаться перед вашим зачетом, Дион! – закричал профессор Орбилий. – Не смешите людей! Если бы он этого хотел, ему нужно было бы говорить по-гречески!
На лице сидевшего рядом хрониста Элиса-ап-Гриффида отобразилась какая-то мысль.
– То есть вы хотели именно остановить битву при Гастингсе? – уточнил Змейк. – Чем она вам мешала?
– Она живо запомнилась мне еще с первого курса, – честно сказал Придери.
– Постойте! – сказал Элис-ап-Гриффид, обращаясь к Придери. – А на чем вы говорили? По-старофранцузски – вас понимали бы только норманны, по-древнеанглийски – опять же только саксы. Кто-нибудь из здесь присутствующих слышал эту речь?
– Я слышал эту возмутительную речь от начала и до конца, – с достоинством сообщил Мерлин. – Все это время я стоял прямо у него за спиной.
– Вы? – изумился Элис-ап-Гриффид. – А что же вы не вмешались? Если вы переместились вслед за ним во времени, чего же вы ждали?..
– Да не перемещался я вслед за ним во времени! – раздраженно сказал Мерлин. – Другого дела у меня нет! Я просто там стоял. Сам по себе. Я там стоял задолго до того, как Придери пришла в голову эта злосчастная выходка. А где, по-вашему, должен стоять придворный маг?..
– Так на чем вы говорили, Придери, сын Мейрхиона?
– Он говорил на каком-то безобразном койне с исковерканной грамматикой. Я в жизни не слышал такого отвратительного пиджина, – подлил масла в огонь Мерлин.
– Ну… я старался говорить так, чтобы и тем, и другим было понятно, – сказал Придери. – На такой… вроде как смеси.
– Коллеги! – торжественно сказал Элис-ап-Гриффид. – Но… в таком случае… мальчик создал среднеанглийский литературный язык!
По залу педсовета пронесся шепот.
– Ну и что? – запальчиво воскликнул Мерлин. – Вы считаете, что это хорошо?..
– Я не предлагаю поощрять его за это. Я предлагаю не исключать его, – просительно сказал Элис-ап-Гриффид.
Доктор Итарнан молча показал жестом, что он присоединяется к этому мнению. Дион Хризостом принял позу защитника в суде и картинно завернулся в свой гиматий. Из угла вылез архивариус Хлодвиг и обошел Придери кругом, присматриваясь к нему. Придери стоял, повесив голову.
– Так вот, Придери: вы убедились, я надеюсь, что прекратить битву словом невозможно.
– А речи риторов?..
– Речи риторов рассчитаны на греков, которые и сами обычно подумывают о том, как бы разбежаться, – да, да, Дион, не возражайте мне. Ладно. Поскольку тут некоторые коллеги просят за вас… и даже находят у вас лингвистические способности… то я настоятельно советую вам направить эти способности в другое русло. Мы делаем вам предупреждение, Придери. Еще одна смелая выдумка – и вы свободны, – сурово сказал Мерлин.
– Я не совсем отчетливо понимаю, что происходит, – безмятежно обратился к Змейку Сюань-цзан.
– Мы обсуждаем случай мелкого хулиганства, – спокойно отвечал Змейк.
Когда дверь за Придери, скрипнув, закрылась, Мерлин молниеносно повернулся к Курои.
– Коллега Курои! Вас не удивляет, что регулярные нарушения дисциплины среди учащихся почему-то связаны с битвой при Гастингсе? Может быть, пора уже как-то уменьшить роль этой битвы в учебном процессе?
– И что поставить на ее место? – резко возразил Курои. – Битву, в которой пятеро храбрых валлийцев отвоевали у семерых других валлийцев полторы грядки с луком?
– А вот вы подайте мне через неделю список исторических битв, – глядишь, что-нибудь и подберем, – твердо сказал Мерлин. – Неужто ничего не найдется? А штурм Дрохеда?
– Если вы поставите в программу практических приложений хоть одну битву времен Оливера Кромвеля, я прошу отставки, – сказал Змейк.
– Хорошо, хорошо, Тарквиний, – спохватился Мерлин. – Не будем пороть горячку. Но давайте смотреть правде в лицо: нет никаких сомнений, что битва при Гастингсе первому курсу уже обрыдла!.. Теперь несколько технических моментов. Башня Феникс скоро уже обвалится. Надо бы не объявлять в ней никаких занятий – ведь вот-вот рухнет. Пожалуйста, коллеги, все, у кого там занятия по расписанию, примите меры.
– Зачем же было доводить башню до такого состояния? – вполголоса спросил Сюань-цзан у Змейка. – Ведь можно было вовремя пригласить реставраторов…
– Эта башня падает раз в сто лет, – сказал Змейк, – и сама собой возрождается. Из пепла.
– Но ведь это опасно!
– Нет. Это совершенно безопасно и очень красиво.
– Далее. Над нами сгущается какая-то гроза, коллеги, – сказал Мерлин, ощупывая свой затылок. – Вам не кажется? Давление будто бы… растет?
– Да, да, – рассеянно откликнулся Морган-ап-Керриг.
– Пандора Клатч прихватила с собой выписки из приходно-расходных книг, чепец хлебопечки, носок Лютгарды и ее гребень в качестве трофеев. Коллега Мак Кархи! Вот вы, как самый молодой из нас, поясните, пожалуйста: какое впечатление могут произвести эти предметы в Министерстве?
– Самое неблагоприятное, – откровенно сказал Мак Кархи, подумав. – Но если она не взяла мою зубочистку, то думаю, что все еще не так страшно.
* * *
После отъезда второй комиссии школа вздохнула с облегчением. Приближалась долгожданная встреча с Давидом-ап-Гвиллимом. Когда дата его приезда стала известна, все завизжали от счастья и забегали. Один только Фингалл МакКольм, в силу своего нездешнего происхождения, спросил, кто это.
– Ты что? – сказала Гвенллиан. – Это настоящий бард, пятнадцатого века, роскошный, играет на арфе, поет собственные тексты. Мы все по нему фанатеем. Ты что, не слышал о нем никогда?..
Целых три дня школа стояла на ушах.
– Боже мой, не забыть попросить его спеть «Дрозда из Келли-Гадарн»! – беспокоилась Керидвен. – И балладу о Медовом Рыцаре. И «Трех красавиц острова Придейн»!
– И «Братьев-всадников», и балладу о детстве Уриена, короля Регеда, – припоминала Двинвен. – Загибай пальцы.
– Ладно, ладно. Я чувствую, вы не собираетесь его отпускать до рассвета, – проворчал Мерлин. – Надо приготовить угощение и… это… выпивку. Да. Бог с вами. Я сам займусь. Никому ничего нельзя поручить!.. Что вы стоите, как истукан, Ллевелис, сын Кинварха? Идите восторгаться витражами, а то они у нас со скуки уже пятнами пошли.
Да-а, когда приехал Давид-ап-Гвиллим и когда он размотал все, во что был закутан, сразу стало понятно, почему все девочки от него без ума. При этом он был неприметен и скромен. Арфу он нес сам, и вообще с ним не прибыло почти никакой свиты, только парочка закутанных до самого носа учеников. Голос его, даже когда он просто говорил, а не пел, подкашивал совершенно. Человека со вторым таким голосом с пятнадцатого века не рождалось. И если учесть, что он был при этом талантливейшим поэтом, опасность для юных сердец складывалась очень большая. Но Давид-ап-Гвиллим умел как-то сохранять вокруг себя равновесие и покой. Рианнон с лилией в волосах, Блодвидд и Морган-ап-Керриг проводили его в Южную четверть, в зал, где студенты расселись уже повсюду, даже на подоконниках. Давид-ап-Гвиллим подобрал полы плаща, сел на табуретку и пристроил на колене арфу. «Я надеюсь, никто не осудит меня за то, что я в основном воспеваю красоту, – сказал он. – Тем более, если оглянуться вокруг». После этого предисловия он спел о красавице Элинед, обводя зал извиняющимся взором, как бы желая сказать, что здесь достойных тем для баллады он видит столько же, сколько девичьих личиков перед ним.
Потом бард спел о победах валлийского оружия, которых, как оказалось, за долгую историю Уэльса все-таки несколько было. Потом он спел «Видение Ронабви», «Кассандру, дочь Приама», «Замок Теганви в Лланросе», «Воинов Алана Виргана» – ошеломляющую балладу о неверных войсках, которые бросили своего полководца в битве, – «Монаха из Лланкарвана», «Приключения Гвиона Баха» и песнь о походе рыцарей короля Артура на Рим. Затем он спел «Трех красавиц острова Придейн» и тут же, глазом не моргнув, перешел к импровизации религиозного содержания. Великий Давид-ап-Гвиллим был очень разнообразен. Потом он, очень тепло отозвавшись об отсутствующих бардах Анейрине, Хайнине и Лливархе Хене, спел по одной песне каждого из них, склоняя голову перед их талантом, чем совершенно подкупил публику.
Под конец Давид-ап-Гвиллим спел «Отшельника из Гверн-Абби» – песню о святом Коллене, который был тут же, в зале, и робко слушал из задних рядов. Отец библиотекарь, растроганный до слез, не знал, куда деваться от смущения.
После этого разрешили заказывать песни, кто какие хочет, и лихая понеслась. Давид подтянул струны арфы и, выхватывая из гула голосов все новые и новые названия, без возражений начал исполнять заказы младшего поколения. Только однажды, когда какой-то тоненький голосок из угла попросил балладу «Рин-ап-Мэлгон», Давид провел рукой по лбу и пробормотал со вздохом: «Боже мой, она же очень слабая», – но и тут подчинился и спел то, что просили. В середине ночи Мерлин все-таки вклинился с угощением, и, ворча, что соловья баснями не кормят и что не красна изба углами, пригласил всех на ужин. Непонятно было, как он успел уставить весь этот стол карпами в сметане, жареными лебедями и орехами в меду, напечь столько пирогов и при этом не взмокнуть, учитывая то, что в тот день он дал хлебопечкам выходной и, следовательно, хлопотал один.
В разгаре второй части вечера Давид-ап-Гвиллим прервался, опустился на одно колено и попросил у всех снисхождения. Это была прелюдия к выступлению его учеников. Учеников оказалось двое, и оба стоили своего учителя. Давид встал и поднял левую руку, накидка же его была такого покроя, что рукав ниспадал до земли. Из-за левого рукава Давида появилась девушка, которая спела «Вергилия-чародея» – вещь, редко исполняющуюся и тем более интересную, что прославленный Вергилий в ней выступал вовсе не как заезженный поэт-классик, а как средневековый алхимик и прорицатель. Профессор Орбилий развеселился: видно, и ему классик-Вергилий поднадоел. Потом из-за правого рукава барда возник второй ученик, лет пятнадцати, голос которого был как будто создан для церковного хора, но этим божественным голосом он исполнил пародию на валлийские исторические баллады – «Оллух и Килвен», ужасно смешную и местами, увы, неприличную. Все хохотали.
Ллевелис выбежал на середину, чтобы надеть девушке на голову венок, но за рукавом Давида-ап-Гвиллима ничего не оказалось.
– А… где же ваша ученица? – спросил он.
– Какая ученица? – лукаво улыбнувшись, спросил бард и сделал вид, что озабоченно заглядывает себе за спину. Тут все поняли, что никаких учеников и не было и все, что они видели и слышали только что, был опять же Давид-ап-Гвиллим, не чуждый некоторой забавной магии.
– У него такой диапазон голоса? – спросил совершенно оторопевший от всего этого Фингалл МакКольм.
– У него такое чувство юмора! – запрыгала Гвенллиан. Фингалл озабоченно искоса посмотрел на нее.
– А где же ваши настоящие ученики? – строго обратился Мерлин к Давиду-ап-Гвиллиму. – Живые, так сказать, из плоти и крови?
– А… Дело в том, – смущенно улыбнувшись, отвечал Давид-ап-Гвиллим, – что у них сейчас каникулы.
Мак Кехт внимательно посмотрел на Мерлина.
– Вы слышите? – сказал он.
Мерлин хлопнул себя по лбу.
– Вот так штука! – воскликнул он. – Запамятовал.
– Да, да, – с напором повторил Мак Кехт. – У учеников бывают каникулы. В других школах.
– Хорошо, хорошо, – заюлил Мерлин. – Мы это обсудим.
И под хрустально чистым и ясным взглядом Мак Кехта поправился:
– Ну, так и быть. Не надо на меня так смотреть. Я объявляю рождественские каникулы! Лучше поздно, чем никогда.
* * *
– Не прикидывайтесь, Змейк!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47