Вот еще одна, про которую Цицерон сказал, что кто возьмется ее читать, того он назовет не мальчиком, но мужем; того же, кто прочтет Саллюстия, говорил Цицерон, я готов считать не человеком, но богом, – и поверх всей стопки легла книга Саллюстия «Эмпедокл». С этим грузом Гвидион отправился, пошатываясь, за длинный стол у окна; святой Коллен напутственно перекрестил его и всыпал ему в руку горсть орехов мудрости, которые неизменно в изобилии держал для младших студентов в потускневшей чаше святого Грааля, стоявшей у него под рукой.
Раньше святой Коллен был отшельником, но на тринадцатый год отшельнической жизни он так устал от постоянного шума и столпотворения вокруг, что с радостью перебрался в школу, едва ему предложили это место.
* * *
Все до единого преподаватели были возмущены тем, что позволял себе Тарквиний Змейк, который под видом подготовки к встрече инспекции немилосердно всех угнетал. Пользуясь властью, данной ему Мерлином, он в первый же день отдал несколько совершенно ни с чем несообразных распоряжений: временно стереть из расписания искусство забвения, древнейшую дисциплину «Язык зверей и птиц» временно именовать оскорбительным названием «Введение в протолингвистику» и ни в коем случае, ни под каким предлогом не упоминать о том, что профессора Орбилия Плагосуса зовут Орбилий Плагосус. И это было только начало. Тарквиний Змейк появлялся в самых неожиданных местах и отдавал приказы все более и более дерзкие. Как с возмущением рассказывал сам профессор Курои, Тарквиний Змейк возник на рассвете у него в спальне и сказал довольно-таки язвительно:
– Дорогой коллега, не могли бы вы на три-четыре дня воздержаться от метания молний, в особенности в приезжающую комиссию?
Он настоятельно попросил доктора Мак Кехта временно вывести кровавые пятна с одежды и даже одолжил ему для этой цели склянку какой-то жидкости – не менее въедливой, чем он сам.
Профессор Финтан в беседе с Морганом-ап-Керригом вообще выразил изумление по поводу того, что Мерлин мог поручить прием инспекции человеку с запятнанной репутацией, каким был Змейк.
Темное прошлое Тарквиния Змейка не мешало ученикам обожать его, но преподаватели, люди менее восторженные и более осведомленные, поговаривали, что было бы все же лучше, если бы он не служил в свое время Кромвелю. Связь с Кромвелем была обвинением настолько тяжким и самодостаточным, что когда Мак Кархи однажды беззаботно ввернул, что нисколько не удивится, если Змейк и при Генрихе VIII что-то такое выкаблучивал, Курои прервал его и с суровой уверенностью заявил, что в то время Змейк еще не родился. При этом он так скривил рот, что сразу стало ясно, что он хочет сказать: репутацию Тарквиния нет нужды подмачивать дополнительно, – имя его и так достаточно сильно забрызгано. Все искренне недоумевали, почему Мерлин доверяет Змейку и как можно допускать такую личность к ученикам, но когда однажды профессор Мэлдун улучил момент и спросил об этом Мерлина напрямую, тот с рассеянным видом заговорил о погоде, о том, что пора бы разогнать над школой облака, и отправился с букетом шотландского чертополоха проведать своего пони.
* * *
…Когда Мерлин, во время какого-то проблеска, случайно осознал всю непосильность задачи, возложенной им на Змейка, он взволновался, выбежал в коридор, похватал за рукава каких попало преподавателей и стал убеждать их:
– Я опасаюсь, что я тут слишком много… э-э… взвалил на Змейка. Змейк должен и подогнать расписание под требования нынешней системы образования, и замаскировать факт существования… э-э… кое-кого из коллег, и то, и это. А потом, эта… переходящая башня? Это же никаких рук не хватит. Коллега Курои, не в службу, а в дружбу, возьмите на себя хотя бы расписание. Облегчите Тарквинию жизнь.
– Я вообще избавил бы его от этого бремени, – тут же громогласно отозвался Курои, давно полагавший досадным недосмотром то, что Змейк до сих пор жив. – Причем с большим удовольствием.
Впрочем, профессор Курои всегда и во всех случаях требовал крови, и коллеги давно уже принимали это спокойно. Мерлин переключился на Мак Кархи:
– Мне неловко просить вас, Оуэн. Вы так загружены… Но займитесь же наконец этим чертовым расписанием!
– Что с ним сделать? – деловито спросил Мак Кархи.
– Э-э… там обнаруживается ряд предметов… не совсем… э-э… лояльного вида. Искусство забвения, топография волшебных холмов, спецкурс по ползучим этим самым… растениям. Преображение стихий. Потом некоторые языки у нас… того… кхе-кхе…
– Что некоторые языки? – попытался уяснить Мак Кархи.
– Да что? Мертвы уж давно, – раздраженно сказал Мерлин, дивясь непонятливости собеседника. – Вы уж их там как-нибудь соскоблите со стены-то. Временно.
– Но, учитель!.. – воскликнул Мак Кархи. – Ведь нет запрета на изучение мертвых языков!
– А, нет? – обрадовался Мерлин. – Фу-у, слава Богу. Гора с плеч. А то, знаете, каждый раз не знаешь, чего ждать. То, помню, однажды стирали все, что какой-то религии противоречило, не помню уж какой, в другой раз – все, что намекало на отношения полов, – да, почему-то, я сам поразился; упарились мы тогда страшно; потом еще был случай, не помню, в чье правление, мракобесие царило неописуемое: все чистые науки, вроде химии и физики, пришлось в какую-то кабалистику переименовывать!.. Да. На моей памяти всякое было. Идите, идите, Оуэн, не мельтешите тут.
Мак Кархи подчинился и того же дня пополудни долго веселился, переименовывая дисциплины. Делал он это с размахом и оказался едва ли не хуже Змейка.
Ллевелис с Гвидионом как раз считали ступеньки на северо-западной лестнице западного холла – один считал сверху, другой снизу, чтобы лестница никак их не обхитрила, – когда случайно услышали разговор. Наверху, где Мак Кархи правил расписание, были еще, судя по голосам, Финтан, Курои, Мэлдун и Орбилий Плагосус.
– Страшная опрометчивость – назначать Змейка ответственным за прием комиссии, – убежденно говорил профессор Финтан.
– Конечно, школьный учитель химии – слишком скромная роль для такого дарования. Я великолепно помню, – грохотал Курои, – как при возвышении Кромвеля он, ни с кем не прощаясь, отправился в Уайт-холл, и делил там свое время между пирами и забавами…
– Между казнями и экзекуциями, я сказал бы, – поправил Финтан.
– Между экзекуциями и забавами, – продолжил Курои, – пока я тут дочитывал вместо него его спецкурс!..
– Политический взлет его меня не удивляет, – заметил Мэлдун. – Меня удивляет, как после смерти Кромвеля у него хватило совести вернуться и просить о прежнем месте.
– Мерлин сжалился над ним. Бормотал, что молодо-зелено, что повинную голову меч не сечет… А какая тут, к черту, молодость! Змейк какого года, коллеги? 1579-ого?
– Мерлина трудно переубедить, он уже… как бы это сказать… Иногда впадает в легкое…
– …умопомешательство.
– В легкую рассеянность, скажем так. Но Змейк, общающийся от имени всей школы с англичанами, – это взрывоопасная смесь. Он служил им и служит. Он по правую руку от Кромвеля на всех гравюрах.
– Змейк вообще – взрывоопасная смесь, даже и без англичан.
– Змейк – это тот шип, который впивается в палец, когда хочешь сорвать розу. Это та подкова, которая отвалится у коня как раз в разгаре битвы. Змейк – это тот рассвет, который так некстати застает влюбленных. Это та ступенька, которая скрипнет под ногой в самый неподходящий…
– Да оставьте вы вашу риторику, Орбилий. И так ясно.
– Вот насчет ступеньки – это он очень правильно сказал, – прошептал Ллевелис Гвидиону. – И не скрипнет, а прямо укусит.
– Ты про Змейка?
– Да нет, при чем тут Змейк! Я про ступеньку. Смотри.
Действительно, Ллевелис нашел одну ненастоящую: девятая ступенька держалась крайне вольно и, когда Гвидион посветил фонариком, чуть ли не ухмыльнулась.
– Что делать будем?
– Прибьем.
– Постой, попросим кого-нибудь.
Они поднялись до верха лестницы и остановились у входа в зал, где Курои, сгорбившись и тяжело опершись на посох, громоподобным голосом предлагал средства против Змейка, другие же преподаватели, соглашаясь по существу, подыскивали способы, которые сохраняли бы хотя бы легкий налет гуманизма.
Гвидион и Ллевелис не сразу заметили, что за спиной у них уже некоторое время стоит Кервин Квирт.
– Уважаемый профессор, – тихонько сказал он, покачиваясь на каблуках, – не кажется ли вам не совсем уместным вести этот разговор в присутствии учеников Змейка?..
Курои спохватился, бросил гневный взгляд на всю троицу в дверях и вышел, шурша одеждами. За ним вышел Финтан.
Ллевелис остался с досадливым ощущением, что если бы не куратор, он мог бы узнать о Змейке кое-что скандальное, но счастье оттого, что доктор Квирт вернулся, заслонило все. «Родня напилась моей крови и на время отпала,» – кротко сказал Кервин Квирт и повернулся, чтобы сбежать вниз по лестнице, но тут Гвидион с Ллевелисом вспомнили, какая забота их гнетет, и показали ему ступеньку. Куратор вник в их положение.
– Э, да это не ступенька, – присмотрелся он. – А ну, кыш отсюда! – топнул он на нее, и ступенька поспешно вынула из-под себя лапы и куда-то юркнула.
Ллевелис с Гвидионом пошли за дубовой доской.
* * *
Неустрашимый в своей наивности, Гвидион сумел-таки добиться у Змейка индивидуального спецкурса по фармакологии. На очередном уроке химии Змейк раздал студентам очень простые соединения, всем одни и те же, и велел получить путем сочетания этих элементов вещество как можно более опасное для жизни. Гвидион сумел получить из этих составляющих вещество настолько ужасное, что Тарквиний сперва обратил внимание на колбу с кипящей и плюющейся субстанцией, потом – на Гвидиона, впился в него черными глазами, выслушал и пригласил прийти в понедельник после всех уроков.
О Кромвеле Гвидион знал достаточно, однако Ллевелис счел его знания неполными. Накануне первого визита к Змейку он притащил огромную «Историю Британии», раскрыл ее на деяниях Кромвеля и подсунул Гвидиону под нос со словами:
– Вот он, Змейк-то!
– Я не вижу здесь ничего про Змейка, – сказал Гвидион, очень внимательно просмотрев раздел.
– «Город был очищен не только от защитников, но и от жителей», – зачитал Ллевелис из книги. – «Ближайшее окружение Кромвеля составляли столь же жестокие фанатики, склонные считать успехи своих кровавых предприятий знаком особой благодати Божьей». Ты думаешь, Змейк с тех пор внутренне изменился?
– Я думаю, что Змейк знает фармакологию, – твердо сказал Гвидион.
И поскольку Ллевелису самому втайне страшно нравился Змейк, он свернул свои знамена и прекратил атаку.
…Гвидион впервые видел, чтобы кто-то жег огонь в камине при настежь открытом окне и делал записи на рукаве своей мантии. Именно этим занимался Змейк.
В кабинете Тарквиния Змейка возле камина стояло низкое кресло, и было несколько стульев, совершенно разных по виду. Один из стульев при появлении Гвидиона довольно откровенно зевнул. Ближайший к Гвидиону стул отодвинулся от него, переступив когтистыми лапами, и ненавязчиво поскреб третьей когтистой лапой паркет.
– Садитесь, куда вам больше нравится, – сказал Тарквиний Змейк, не поднимаясь с кресла, и Гвидион сел на пол у его ног.
– Фармакология – точная наука, – начал Змейк. – Чего-нибудь пересыплете, недосыплете – овца подохнет. Поэтому к следующему разу вы обзаведетесь аптекарскими весами, мерной ложечкой, набором мензурок, воронкой, лучше всего золотой, так как у золота самая низкая химическая активность…
Мерный голос Тарквиния Змейка холодно журчал, позванивая ледяными интонациями; Гвидион записывал.
– Тем временем сегодня я покажу вам один прием, не относящийся напрямую к содержанию курса, однако, – Змейк вскинул указательный палец, – полезный при лечении овец. Предположим, вам надо провести небольшую, но болезненную операцию, – скажем, противотуберкулезную прививку или вскрытие подошвы копыта для удаления гноя. Для этого следует…
Размеренная речь Змейка делалась все монотоннее, черные глаза его явили бездонную глубину. Гвидион почувствовал, что завис между здесь и тут, и, не меняя позы, перестал ощущать себя. «Спасибо Змейку, – подумал он, – а то нога с утра болела».
– Это не называется усыпить, но обратите внимание, – продолжал Змейк, – из всех звуков вы слышите сейчас только мой голос.
Это была правда. Остальные звуки мира – брань старшеклассников, двигавших во дворе отвал в рамках семинара по археологии, хихиканье Мерлина и рог Зигфрида – отодвинулись и канули в Аннуин.
– Как вы уже догадываетесь, вы сейчас не ощущаете боли, – Змейк щипцами взял из камина уголек, бросил его Гвидиону на ладонь, выждал, выкинул уголек и смазал чем-то ожог. – Ничего, не так ли? Точно так же не будет ощущать ее ваша подопечная – овца. Кстати, составление мази от ожогов – едва ли не первое, что входит в наш курс. Следующий этап…
В эту минуту в кабинет ворвался профессор Курои, с волосами как у Медузы Горгоны, и глубоко ошибутся те, кто подумает, что он предварительно постучался. Курои произнес нечто, поудобнее перехватив свой посох, и говорил долго, но для Гвидиона беззвучно. Губы его шевелились так же бесшумно, как бесшумно ветер хлопал занавеской. Тарквиний Змейк поднялся с кресла.
– Мне также могут не нравиться некоторые из моих обязанностей, однако я не позволяю себе распускаться до такой степени, чтобы уничтожать сам источник своих неудобств, – сказал он.
Между Змейком и Курои происходил некий разговор, но поскольку Гвидион был погружен в оцепенение, он слышал только слова Змейка.
– Добейтесь моего отстранения и займитесь сами этой проблемой, – сказал Змейк. – Я не выбирал для себя этой роли. Но вряд ли Мерлин Амброзий станет вникать в ваши инсинуации.
Гвидион, даже не зная, что такое инсинуация, но зная Мерлина, дал бы руку на отсечение, что Мерлин наверняка не станет ни во что вникать.
Курои заговорил, и Гвидион попытался прочесть содержание его речи по губам, но, не имея опыта в этом деле, мог восстановить слова профессора лишь приблизительно: то ли «я вырву твое сердце», то ли «я вправе усомниться». По ходу речи Курои четырежды ударил в Змейка молнией, выпустил некоторое количество стрел из рукава, и – видимо, к слову пришлось, – метнул ему в грудь копье, в которое превратился посох. Гвидион даже заподозрил, что обличье копья было для этого посоха первично, настолько легко он превратился в копье и настолько упорно не хотел превращаться обратно.
Тарквиний Змейк в гневе был прекрасен, но страшен. Он обрушился на Курои в виде волны, обвился вокруг его горла в виде струны арфы и порекомендовал ему выбирать выражения в своем собственном виде.
Курои продолжил; что он говорил, оставалось от Гвидиона скрыто, но, поясняя очередную свою мысль, он сделал иллюстративный жест, отчего руки Змейка оказались в буквальном смысле скованы.
Змейк стряхнул с себя наручники и заметил:
– Это трудно будет сделать. Ваше недоверие, безусловно, весомый аргумент для педсовета, но исчерпывающим я бы его не назвал.
Курои плюнул ядом.
Змейк стер с лица брызги яда и добавил:
– Что до меня, то я попрошу назначить этот педсовет на канун мая.
После этого учителя покинули комнату, причем Змейк любезно пропустил Курои вперед в дверях. О Гвидионе совершенно забыли. Змейк не вернулся и через три часа.
Гвидион сидел, так и не выведенный из оцепенения, и разглядывал кабинет Змейка. Кабинет был оформлен в темных тонах.
…За те четыре часа, что Змейк отсутствовал, Гвидион успел досконально изучить заглавия на корешках книг и наклейки на реактивах, оказавшихся в поле его зрения. На противоположной стене висели шкуры двух каприкорнов – животных, природный узор на теле которых представляет собой сжатое иероглифическое письмо. Эти изящные козочки, от природы покрытые красивыми знаками, складывающимися в осмысленные тексты, были большой редкостью. Гвидион представлял себе, как Змейк в глубине неизведанных лесов Броселианда подманивает к себе стадо любопытных, похожих на антилоп каприкорнов, вертит их, выясняя, что на каком написано, выбирает двоих нужного содержания и уводит с собой, крепко держа за рога. Наверное, эти два каприкорна долго жили в школе, в загончике, и Змейк пользовался ими как книгой: подойдет, подманит, отыщет на шкуре нужное место, сверит цитату, скормит каприкорну капустную кочерыжку и уйдет. Тех козликов, которым принадлежали шкуры на стене, Гвидион лично не знал, но четыре шелковистых каприкорна жили в школьной конюшне и сейчас, и Гвидион сам не раз кормил их орехами. Поскольку каприкорны по сути были живыми книгами, они числились за библиотекой и находились в ведении святого Коллена. Сжатые иероглифические письмена на шкуре у козочек во всей школе умело читать всего несколько преподавателей, поэтому при рождении маленького каприкорна звали обычно кого-нибудь из них, чтобы узнать, что за текст нанесен от природы на шкурку малыша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Раньше святой Коллен был отшельником, но на тринадцатый год отшельнической жизни он так устал от постоянного шума и столпотворения вокруг, что с радостью перебрался в школу, едва ему предложили это место.
* * *
Все до единого преподаватели были возмущены тем, что позволял себе Тарквиний Змейк, который под видом подготовки к встрече инспекции немилосердно всех угнетал. Пользуясь властью, данной ему Мерлином, он в первый же день отдал несколько совершенно ни с чем несообразных распоряжений: временно стереть из расписания искусство забвения, древнейшую дисциплину «Язык зверей и птиц» временно именовать оскорбительным названием «Введение в протолингвистику» и ни в коем случае, ни под каким предлогом не упоминать о том, что профессора Орбилия Плагосуса зовут Орбилий Плагосус. И это было только начало. Тарквиний Змейк появлялся в самых неожиданных местах и отдавал приказы все более и более дерзкие. Как с возмущением рассказывал сам профессор Курои, Тарквиний Змейк возник на рассвете у него в спальне и сказал довольно-таки язвительно:
– Дорогой коллега, не могли бы вы на три-четыре дня воздержаться от метания молний, в особенности в приезжающую комиссию?
Он настоятельно попросил доктора Мак Кехта временно вывести кровавые пятна с одежды и даже одолжил ему для этой цели склянку какой-то жидкости – не менее въедливой, чем он сам.
Профессор Финтан в беседе с Морганом-ап-Керригом вообще выразил изумление по поводу того, что Мерлин мог поручить прием инспекции человеку с запятнанной репутацией, каким был Змейк.
Темное прошлое Тарквиния Змейка не мешало ученикам обожать его, но преподаватели, люди менее восторженные и более осведомленные, поговаривали, что было бы все же лучше, если бы он не служил в свое время Кромвелю. Связь с Кромвелем была обвинением настолько тяжким и самодостаточным, что когда Мак Кархи однажды беззаботно ввернул, что нисколько не удивится, если Змейк и при Генрихе VIII что-то такое выкаблучивал, Курои прервал его и с суровой уверенностью заявил, что в то время Змейк еще не родился. При этом он так скривил рот, что сразу стало ясно, что он хочет сказать: репутацию Тарквиния нет нужды подмачивать дополнительно, – имя его и так достаточно сильно забрызгано. Все искренне недоумевали, почему Мерлин доверяет Змейку и как можно допускать такую личность к ученикам, но когда однажды профессор Мэлдун улучил момент и спросил об этом Мерлина напрямую, тот с рассеянным видом заговорил о погоде, о том, что пора бы разогнать над школой облака, и отправился с букетом шотландского чертополоха проведать своего пони.
* * *
…Когда Мерлин, во время какого-то проблеска, случайно осознал всю непосильность задачи, возложенной им на Змейка, он взволновался, выбежал в коридор, похватал за рукава каких попало преподавателей и стал убеждать их:
– Я опасаюсь, что я тут слишком много… э-э… взвалил на Змейка. Змейк должен и подогнать расписание под требования нынешней системы образования, и замаскировать факт существования… э-э… кое-кого из коллег, и то, и это. А потом, эта… переходящая башня? Это же никаких рук не хватит. Коллега Курои, не в службу, а в дружбу, возьмите на себя хотя бы расписание. Облегчите Тарквинию жизнь.
– Я вообще избавил бы его от этого бремени, – тут же громогласно отозвался Курои, давно полагавший досадным недосмотром то, что Змейк до сих пор жив. – Причем с большим удовольствием.
Впрочем, профессор Курои всегда и во всех случаях требовал крови, и коллеги давно уже принимали это спокойно. Мерлин переключился на Мак Кархи:
– Мне неловко просить вас, Оуэн. Вы так загружены… Но займитесь же наконец этим чертовым расписанием!
– Что с ним сделать? – деловито спросил Мак Кархи.
– Э-э… там обнаруживается ряд предметов… не совсем… э-э… лояльного вида. Искусство забвения, топография волшебных холмов, спецкурс по ползучим этим самым… растениям. Преображение стихий. Потом некоторые языки у нас… того… кхе-кхе…
– Что некоторые языки? – попытался уяснить Мак Кархи.
– Да что? Мертвы уж давно, – раздраженно сказал Мерлин, дивясь непонятливости собеседника. – Вы уж их там как-нибудь соскоблите со стены-то. Временно.
– Но, учитель!.. – воскликнул Мак Кархи. – Ведь нет запрета на изучение мертвых языков!
– А, нет? – обрадовался Мерлин. – Фу-у, слава Богу. Гора с плеч. А то, знаете, каждый раз не знаешь, чего ждать. То, помню, однажды стирали все, что какой-то религии противоречило, не помню уж какой, в другой раз – все, что намекало на отношения полов, – да, почему-то, я сам поразился; упарились мы тогда страшно; потом еще был случай, не помню, в чье правление, мракобесие царило неописуемое: все чистые науки, вроде химии и физики, пришлось в какую-то кабалистику переименовывать!.. Да. На моей памяти всякое было. Идите, идите, Оуэн, не мельтешите тут.
Мак Кархи подчинился и того же дня пополудни долго веселился, переименовывая дисциплины. Делал он это с размахом и оказался едва ли не хуже Змейка.
Ллевелис с Гвидионом как раз считали ступеньки на северо-западной лестнице западного холла – один считал сверху, другой снизу, чтобы лестница никак их не обхитрила, – когда случайно услышали разговор. Наверху, где Мак Кархи правил расписание, были еще, судя по голосам, Финтан, Курои, Мэлдун и Орбилий Плагосус.
– Страшная опрометчивость – назначать Змейка ответственным за прием комиссии, – убежденно говорил профессор Финтан.
– Конечно, школьный учитель химии – слишком скромная роль для такого дарования. Я великолепно помню, – грохотал Курои, – как при возвышении Кромвеля он, ни с кем не прощаясь, отправился в Уайт-холл, и делил там свое время между пирами и забавами…
– Между казнями и экзекуциями, я сказал бы, – поправил Финтан.
– Между экзекуциями и забавами, – продолжил Курои, – пока я тут дочитывал вместо него его спецкурс!..
– Политический взлет его меня не удивляет, – заметил Мэлдун. – Меня удивляет, как после смерти Кромвеля у него хватило совести вернуться и просить о прежнем месте.
– Мерлин сжалился над ним. Бормотал, что молодо-зелено, что повинную голову меч не сечет… А какая тут, к черту, молодость! Змейк какого года, коллеги? 1579-ого?
– Мерлина трудно переубедить, он уже… как бы это сказать… Иногда впадает в легкое…
– …умопомешательство.
– В легкую рассеянность, скажем так. Но Змейк, общающийся от имени всей школы с англичанами, – это взрывоопасная смесь. Он служил им и служит. Он по правую руку от Кромвеля на всех гравюрах.
– Змейк вообще – взрывоопасная смесь, даже и без англичан.
– Змейк – это тот шип, который впивается в палец, когда хочешь сорвать розу. Это та подкова, которая отвалится у коня как раз в разгаре битвы. Змейк – это тот рассвет, который так некстати застает влюбленных. Это та ступенька, которая скрипнет под ногой в самый неподходящий…
– Да оставьте вы вашу риторику, Орбилий. И так ясно.
– Вот насчет ступеньки – это он очень правильно сказал, – прошептал Ллевелис Гвидиону. – И не скрипнет, а прямо укусит.
– Ты про Змейка?
– Да нет, при чем тут Змейк! Я про ступеньку. Смотри.
Действительно, Ллевелис нашел одну ненастоящую: девятая ступенька держалась крайне вольно и, когда Гвидион посветил фонариком, чуть ли не ухмыльнулась.
– Что делать будем?
– Прибьем.
– Постой, попросим кого-нибудь.
Они поднялись до верха лестницы и остановились у входа в зал, где Курои, сгорбившись и тяжело опершись на посох, громоподобным голосом предлагал средства против Змейка, другие же преподаватели, соглашаясь по существу, подыскивали способы, которые сохраняли бы хотя бы легкий налет гуманизма.
Гвидион и Ллевелис не сразу заметили, что за спиной у них уже некоторое время стоит Кервин Квирт.
– Уважаемый профессор, – тихонько сказал он, покачиваясь на каблуках, – не кажется ли вам не совсем уместным вести этот разговор в присутствии учеников Змейка?..
Курои спохватился, бросил гневный взгляд на всю троицу в дверях и вышел, шурша одеждами. За ним вышел Финтан.
Ллевелис остался с досадливым ощущением, что если бы не куратор, он мог бы узнать о Змейке кое-что скандальное, но счастье оттого, что доктор Квирт вернулся, заслонило все. «Родня напилась моей крови и на время отпала,» – кротко сказал Кервин Квирт и повернулся, чтобы сбежать вниз по лестнице, но тут Гвидион с Ллевелисом вспомнили, какая забота их гнетет, и показали ему ступеньку. Куратор вник в их положение.
– Э, да это не ступенька, – присмотрелся он. – А ну, кыш отсюда! – топнул он на нее, и ступенька поспешно вынула из-под себя лапы и куда-то юркнула.
Ллевелис с Гвидионом пошли за дубовой доской.
* * *
Неустрашимый в своей наивности, Гвидион сумел-таки добиться у Змейка индивидуального спецкурса по фармакологии. На очередном уроке химии Змейк раздал студентам очень простые соединения, всем одни и те же, и велел получить путем сочетания этих элементов вещество как можно более опасное для жизни. Гвидион сумел получить из этих составляющих вещество настолько ужасное, что Тарквиний сперва обратил внимание на колбу с кипящей и плюющейся субстанцией, потом – на Гвидиона, впился в него черными глазами, выслушал и пригласил прийти в понедельник после всех уроков.
О Кромвеле Гвидион знал достаточно, однако Ллевелис счел его знания неполными. Накануне первого визита к Змейку он притащил огромную «Историю Британии», раскрыл ее на деяниях Кромвеля и подсунул Гвидиону под нос со словами:
– Вот он, Змейк-то!
– Я не вижу здесь ничего про Змейка, – сказал Гвидион, очень внимательно просмотрев раздел.
– «Город был очищен не только от защитников, но и от жителей», – зачитал Ллевелис из книги. – «Ближайшее окружение Кромвеля составляли столь же жестокие фанатики, склонные считать успехи своих кровавых предприятий знаком особой благодати Божьей». Ты думаешь, Змейк с тех пор внутренне изменился?
– Я думаю, что Змейк знает фармакологию, – твердо сказал Гвидион.
И поскольку Ллевелису самому втайне страшно нравился Змейк, он свернул свои знамена и прекратил атаку.
…Гвидион впервые видел, чтобы кто-то жег огонь в камине при настежь открытом окне и делал записи на рукаве своей мантии. Именно этим занимался Змейк.
В кабинете Тарквиния Змейка возле камина стояло низкое кресло, и было несколько стульев, совершенно разных по виду. Один из стульев при появлении Гвидиона довольно откровенно зевнул. Ближайший к Гвидиону стул отодвинулся от него, переступив когтистыми лапами, и ненавязчиво поскреб третьей когтистой лапой паркет.
– Садитесь, куда вам больше нравится, – сказал Тарквиний Змейк, не поднимаясь с кресла, и Гвидион сел на пол у его ног.
– Фармакология – точная наука, – начал Змейк. – Чего-нибудь пересыплете, недосыплете – овца подохнет. Поэтому к следующему разу вы обзаведетесь аптекарскими весами, мерной ложечкой, набором мензурок, воронкой, лучше всего золотой, так как у золота самая низкая химическая активность…
Мерный голос Тарквиния Змейка холодно журчал, позванивая ледяными интонациями; Гвидион записывал.
– Тем временем сегодня я покажу вам один прием, не относящийся напрямую к содержанию курса, однако, – Змейк вскинул указательный палец, – полезный при лечении овец. Предположим, вам надо провести небольшую, но болезненную операцию, – скажем, противотуберкулезную прививку или вскрытие подошвы копыта для удаления гноя. Для этого следует…
Размеренная речь Змейка делалась все монотоннее, черные глаза его явили бездонную глубину. Гвидион почувствовал, что завис между здесь и тут, и, не меняя позы, перестал ощущать себя. «Спасибо Змейку, – подумал он, – а то нога с утра болела».
– Это не называется усыпить, но обратите внимание, – продолжал Змейк, – из всех звуков вы слышите сейчас только мой голос.
Это была правда. Остальные звуки мира – брань старшеклассников, двигавших во дворе отвал в рамках семинара по археологии, хихиканье Мерлина и рог Зигфрида – отодвинулись и канули в Аннуин.
– Как вы уже догадываетесь, вы сейчас не ощущаете боли, – Змейк щипцами взял из камина уголек, бросил его Гвидиону на ладонь, выждал, выкинул уголек и смазал чем-то ожог. – Ничего, не так ли? Точно так же не будет ощущать ее ваша подопечная – овца. Кстати, составление мази от ожогов – едва ли не первое, что входит в наш курс. Следующий этап…
В эту минуту в кабинет ворвался профессор Курои, с волосами как у Медузы Горгоны, и глубоко ошибутся те, кто подумает, что он предварительно постучался. Курои произнес нечто, поудобнее перехватив свой посох, и говорил долго, но для Гвидиона беззвучно. Губы его шевелились так же бесшумно, как бесшумно ветер хлопал занавеской. Тарквиний Змейк поднялся с кресла.
– Мне также могут не нравиться некоторые из моих обязанностей, однако я не позволяю себе распускаться до такой степени, чтобы уничтожать сам источник своих неудобств, – сказал он.
Между Змейком и Курои происходил некий разговор, но поскольку Гвидион был погружен в оцепенение, он слышал только слова Змейка.
– Добейтесь моего отстранения и займитесь сами этой проблемой, – сказал Змейк. – Я не выбирал для себя этой роли. Но вряд ли Мерлин Амброзий станет вникать в ваши инсинуации.
Гвидион, даже не зная, что такое инсинуация, но зная Мерлина, дал бы руку на отсечение, что Мерлин наверняка не станет ни во что вникать.
Курои заговорил, и Гвидион попытался прочесть содержание его речи по губам, но, не имея опыта в этом деле, мог восстановить слова профессора лишь приблизительно: то ли «я вырву твое сердце», то ли «я вправе усомниться». По ходу речи Курои четырежды ударил в Змейка молнией, выпустил некоторое количество стрел из рукава, и – видимо, к слову пришлось, – метнул ему в грудь копье, в которое превратился посох. Гвидион даже заподозрил, что обличье копья было для этого посоха первично, настолько легко он превратился в копье и настолько упорно не хотел превращаться обратно.
Тарквиний Змейк в гневе был прекрасен, но страшен. Он обрушился на Курои в виде волны, обвился вокруг его горла в виде струны арфы и порекомендовал ему выбирать выражения в своем собственном виде.
Курои продолжил; что он говорил, оставалось от Гвидиона скрыто, но, поясняя очередную свою мысль, он сделал иллюстративный жест, отчего руки Змейка оказались в буквальном смысле скованы.
Змейк стряхнул с себя наручники и заметил:
– Это трудно будет сделать. Ваше недоверие, безусловно, весомый аргумент для педсовета, но исчерпывающим я бы его не назвал.
Курои плюнул ядом.
Змейк стер с лица брызги яда и добавил:
– Что до меня, то я попрошу назначить этот педсовет на канун мая.
После этого учителя покинули комнату, причем Змейк любезно пропустил Курои вперед в дверях. О Гвидионе совершенно забыли. Змейк не вернулся и через три часа.
Гвидион сидел, так и не выведенный из оцепенения, и разглядывал кабинет Змейка. Кабинет был оформлен в темных тонах.
…За те четыре часа, что Змейк отсутствовал, Гвидион успел досконально изучить заглавия на корешках книг и наклейки на реактивах, оказавшихся в поле его зрения. На противоположной стене висели шкуры двух каприкорнов – животных, природный узор на теле которых представляет собой сжатое иероглифическое письмо. Эти изящные козочки, от природы покрытые красивыми знаками, складывающимися в осмысленные тексты, были большой редкостью. Гвидион представлял себе, как Змейк в глубине неизведанных лесов Броселианда подманивает к себе стадо любопытных, похожих на антилоп каприкорнов, вертит их, выясняя, что на каком написано, выбирает двоих нужного содержания и уводит с собой, крепко держа за рога. Наверное, эти два каприкорна долго жили в школе, в загончике, и Змейк пользовался ими как книгой: подойдет, подманит, отыщет на шкуре нужное место, сверит цитату, скормит каприкорну капустную кочерыжку и уйдет. Тех козликов, которым принадлежали шкуры на стене, Гвидион лично не знал, но четыре шелковистых каприкорна жили в школьной конюшне и сейчас, и Гвидион сам не раз кормил их орехами. Поскольку каприкорны по сути были живыми книгами, они числились за библиотекой и находились в ведении святого Коллена. Сжатые иероглифические письмена на шкуре у козочек во всей школе умело читать всего несколько преподавателей, поэтому при рождении маленького каприкорна звали обычно кого-нибудь из них, чтобы узнать, что за текст нанесен от природы на шкурку малыша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47