Какие же тут, по-твоему, правила, если брак заключен обманом? Брачный договор не имеет силы, когда девушка введена в заблуждение и выходит за раба, считая его свободным. В этом случае она выходит за раба самой скверной богини — Псоры, и тем печальнее это рабство, что Псора никого на волю не отпускает и, значит, горечь рабства не может быть смягчена ни малейшей надеждою на свободу.Петроний. Да, ты нашел основание.Габриэль. Вдобавок, брак возможен только между живыми. А тут жених — мертвый.Петроний. Вот и еще основание найдено. Но, я полагаю, ты разрешишь паршивым выходить за паршивых — по старинной пословице: ομοιον προς ομοιον Подобное — к подобному (греч.).
.Габриэль. Если бы мне было дозволено делать все, что на пользу государству, я разрешал бы им сочетаться браком, но чету сжигал бы.Петроний. Тогда ты был бы уже не государем, но Фаларидом Фаларид — тиран города Агригента в Сицилим (VI в. до н. э.). Его имя стало синонимом жестокости. Про Фаларида рассказывали, что он сжигал людей живыми, заключив их в медное изображение быка, чтобы вопли умирающих звучали мычанием «ожившей» статуи.
.Габриэль. Разве Фаларид представляется тебе врачом, который отсекает несколько пальцев или прижигает один из членов, чтобы не погибло все тело? Мне это представляется не жестокостью, но милосердием. Если бы так поступали, когда зло только зарождалось! Тогда, ценою смерти немногих, можно было охранить здоровье целого города. Подобный пример мы встречаем во французской истории.Петроний. Но меньшею жестокостью было бы их оскопить и изгнать.Габриэль. А с женщинами что бы ты стал делать?Петроний. Навесил бы замок.Габриэль. Так мы достигнем лишь того, что дурные вороны не будут класть дурных яиц; и я соглашусь с тобою, что это менее жестоко, если и ты признаешь, что более опасно. Ведь похоть испытывают и скопцы, а болезнь распространяется не одним только способом, но ползет дальше и через поцелуй, и через разговор, и через прикосновение, и через распитую вместе бутылку. А с этою болезнью сопряжено какое-то роковое зложелательство и злорадство, так что всякий, кто ею страдает, рад заразить как можно больше людей, даже без всякой для себя корысти. Они могут бежать из своего изгнания, могут обмануть, пользуясь ночною тьмой или неведением; от мертвых же никакой опасности нет.Петроний. Да, согласен, это надежнее; но отвечает ли это христианской кротости, я не уверен.Габриэль. Скажи мне, от кого больше опасности — от обыкновенных воров или от них?Петроний. Нельзя не признать, что деньги намного дешевле здоровья.Габриэль. И, однако, воров мы, христиане, вздергиваем на виселицу, и это зовется не жестокостью, но справедливостью. А если ты печешься о благе государства, так это твой долг.Петроний. Но виселицей карают за нанесенный ущерб.Габриэль. А эти, стало быть, доставляют выгоду! Но допустим даже, что многие заразились безо всякой своей вины, хотя ты мало найдешь больных, которым бы эту язву не принесло распутство. Законоведы учат, что иной раз справедливо предать смерти и невинных, если это очень существенно для государства. Так вот и греки, разрушив Трою, убили Астианакта, сына Гектора, чтобы через него не возобновилась война. И не считается нечестивым, когда после убийства тирана умерщвляют и его детей, ни в чем не повинных. Мы, христиане, непрерывно воюем, а ведь нам известно, что самая большая доля военных бедствий падает на тех, кто никак этого не заслужил. То же бывает и при так называемых репрессалиях: подлинный виновник в безопасности, а грабят торговца, который не только что ни к чему не причастны, но даже и не слыхал о случившемся. Если мы пользуемся такими средствами в делах не столь важных, как, по-твоему, надлежит действовать в обстоятельствах самых суровых и грозных?Петроний. Перед истиной я отступаю.Габриэль. И еще вот о чем поразмысли. У итальянцев, едва вспыхнут первые искры чумы, — все двери на запор, и кто прислуживает больному, не имеет права показаться на людях. Иные называют это бесчеловечностью, но в этом высшая человечность: благодаря такой бдительности после немногих похорон недуг затухает. Разве это не человечность — уберечь от опасности столько тысяч жизней? Некоторые корят итальянцев негостеприимством за то, что при слухах о чуме гостю вечерней порою двери не отворяют и он вынужден ночевать под открытым небом. Нет, это благочестие, если, ценою неудобства немногих людей, зорко хранят величайшее благо всего государства. Иные очень гордятся своею храбростью и любезностью, когда навещают больного чумой, даже не имея к нему никакого дела; но, вернувшись домой, они заражают жену, детей и всех домочадцев. Так есть ли храбрость глупее и любезность нелюбезнее — ради того, чтобы приветствовать чужого, рисковать жизнью самых близких! А ведь эта парша гораздо опаснее чумы, которая редко поражает близких больного, а стариков почти и вовсе не трогает; тех же, кого затронет, либо скоро избавляет от мук, либо возвращает к жизни и здоровью еще более чистыми, чем до болезни. Парша — не что иное как вечная смерть или, сказать вернее, погребение: человека обмазывают мазями и увертывают бинтами, в точности как мертвое тело.Петроний. Истинная правда. Против этого столь пагубного недуга должно было принять хотя бы те же меры, какие принимаются против проказы. А если и этого чересчур много, пусть никто не дается брить бороду и не ходит к цирюльнику.Габриэль. А если бы оба не раскрывали рта?Петроний. Зараза выходит через ноздри.Габриэль. Ну, этой беде можно помочь.Петроний. Каким образом?Габриэль. Надевать маску, как у алхимиков: глаза будут прикрыты стеклянными оконцами, а дышать — через рог, который под мышкою протянется к спине.Петроний. Хорошо бы, если только можно не бояться прикосновения пальцев, простыни, гребня и ножниц.Габриэль. Стало быть, всего лучше — отпустить бороду до колен.Петроний. Видимо, так. И затем надо издать указ, чтобы никто не совмещал в одном лице цирюльника и хирурга.Габриэль. Ты обрекаешь цирюльников на голод.Петроний. Пусть сократят расходы, а плату за бритье немного повысят.Габриэль. Дельно.Петроний. Далее, нужен закон, чтобы каждый пил из своего стакана.Габриэль. Англия едва ли примет такой закон.Петроний. И чтобы двоим в одной постели не спать, за исключением лишь супругов.Габриэль. Верно.Πетроний. Кроме того, чтобы постояльцу в гостинице не стлали простыню, на которой уже кто-то лежал.Габриэль. А как быть с немцами, которые стирают белье едва ли не в год два раза?Петроний. Пусть зададут работу своим прачкам. Наконец, следует отменить приветственный поцелуй, хотя обычай этот старинный.Габриэль. Даже в храмах божиих?Петроний. Пусть каждый касается оскулария Оскуларий (от латинского osculari — «целовать»): пластинка из золота, серебра, слоновой кости или другого ценного материала с изображением распятия, агнца божия, Девы Марии и т. п.; во время обедни к ней прикладывались сперва священнослужители, а потом народ.
рукой.Габриэль. Что скажешь о беседах?Петроний. Надо избегать гомеровского αγχι σχων κεφαλήν Близко главу приклонив (греч.).
. А кто слушает, пусть крепко сжимает губы.Габриэль. Столько законов, что и на двенадцати таблицах не уместятся Законы Двенадцати таблиц — запись римского обычного права (449 г. до н. э.), основной источник всего римского права в целом. Подлинный их текст до нас не дошел.
!Петроний. Но что бы ты все-таки посоветовал несчастной девушке?Габриэль. Что бы я ей посоветовал? Чтобы она была несчастна по своей воле — так легче переносить несчастье. И чтобы супружескому поцелую подставляла не губы, а руку, а в супружескую постель ложилась вооруженной.Петроний. Куда ты отсюда направляешься?Габриэль. Прямо к своему столу.Петроний. Зачем?Габриэль. Напишу эпитафию — вместо эпиталамы, которой от меня ждут. Циклоп, или Евангелиефор
Канний. Полифем Канний. На кого ты здесь охотишься, Полифем? Циклоп (киклоп) Полифем, как он изображен Гомером в «Одиссее» (песнь IX), — одноглазый великан, дикарь, пастух (а вовсе не охотник). С Эразмовым Полифемом его роднит лишь громадная сила, тупость и заносчивость.
Полифем. На кого, спрашиваешь, охочусь? Без собак и без рогатины?Канний. Видно, на какую-нибудь нимфу-гамадриаду Гамадриада — нимфа дерева, рождающаяся и умирающая вместе с ним; как бы «душа дерева».
.Полифем. Прекрасно угадал. А вот и охотничья сеть.Канний. Что я вижу? Вакх в львиной шкуре Вакх, самый изнеженный из греческих богов, оделся в львиную шкуру — облачение Геракла, самого мужественного из героев.
, Полифем с книгою! Γαλή κροκωτον Букв.: «Хорьку (или кошке) — шафрановый плащ» — греческая поговорка о чем-либо совершенно несообразном, примерно отвечающая русскому: «С суконным рылом да в калашный ряд».
.Полифем. Не только шафрановым цветом расписал я эту книжку, но и красным и синим.Канний. Я тебе не про шафран говорю. Я сказал греческую пословицу. А книжка, наверно, военная — защищена медными застежками, шишками и пластинами.Полифем. Посмотри повнимательней.Канний. Да, вижу. Очень красиво. Но украшений еще мало.Полифем. Чего не хватает?Канний. Твоего герба.Полифем. Какого герба?Канний. Головы Силена, выглядывающей из бочки Гомеровский Полифем напился пьян и во хмелю потерял единственный глаз.
. Но какой предмет она изъясняет? Искусство выпивать?Полифем. Берегись! Изречешь кощунство ненароком!Канний. Что же это? Уж не божественное ли что-нибудь?Полифем. Божественнее нет ничего на свете. Это Евангелие.Канний. Ηρακλεις Геракл! (греч.)
! Что Полифему до Евангелия?Полифем. Ты еще спроси: «Что христианину до Христа»?Канний. Не знаю, не знаю, но тебе скорее подошла бы алебарда. Если бы мне повстречался незнакомец с такою наружностью в море, я бы принял его за пирата, если бы в лесу — за разбойника.Полифем. Но как раз этому и учит нас Евангелие — чтобы мы никого не судили по наружности. Подобно тому как под серою рясой нередко скрывается душа тирана, так иной раз коротко остриженная голова, курчавая борода, грозные брови, свирепые глаза, шляпа с перьями, военный плащ, сапоги с прорезями прикрывают евангельскую душу.Канний. Отчего же нет? Иной раз и под волчьей шерстью скрывается овца, и, — если верить басням, — под львиною шкурой осел.Полифем. Скажу больше: я знаю человека Эта реплика Полифема оскорбила главу реформаторов в Базеле (где жил тогда Эразм), известного ученого-гуманиста и богослова Иоганна Гуссгена, более известного под грецизированным именем Эколампадий (1482—1531): он увидел в ней намек на самого себя, а в диалоге вообще — выпад против евангелистов-реформаторов. Последнее, пожалуй, верно, но первое подозрение неосновательно. Эразм объяснил Эколампадию, что Полифем отвечает колкостью Каннию, а Канний — это Николай Канний из Амстердама, его, Эразма, слуга, который мечтал увидеть свое имя в «Разговорах»; у этого Канния и шапка из овчины, и черные глаза, и смуглый цвет лица. А что Эколампадий тоже носит баранью шапку, Эразм никогда прежде не знал. Эколампадий удовольствовался этими объяснениями. Заметим кстати, что другое действующее лицо диалога — тоже слуга-ученик Эразма, Феликс Рекс из Гента, прозванный «Полифемом» за грубость и пристрастие к хмельному, а также, по-видимому, за знание многих языков (polyphemos по-гречески — «многоречивый»). Солдатская внешность придана ему тоже не случайно: бранясь с хозяином и собираясь оставить его, он говорил, что поступит на военную службу и пойдет сражаться с турками.
, у которого на голове баран, а в сердце лисица. Ему я хотел бы пожелать, чтобы глаза у него оставались черные, друзья же были белы как снег, и чтобы нрав его сделался золотым с такою же легкостью, с какою покрывается загаром его лицо.Канний. Если человек в бараньей шапке носит на голове целого барана, как же, спрашивается, нагружен ты, если на голове у тебя баран вместе со страусом? На мой взгляд, это еще глупее — на голове носить птицу, а в сердце осла!Полифем. Язвишь…Канний. Но было бы чудесно, если бы не только ты убрал разными украшениями Евангелие, но и оно, в свою очередь, украсило тебя. Ты разрисовал его яркими красками; если бы оно наделило тебя добрыми нравами!Полифем. Об этом мы позаботимся.Канний. По всегдашнему вашему обыкновению.Полифем. Но довольно злословия. Скажи, ты что, решительно осуждаешь всех, кто не расстается с Евангелием?Канний. Нисколько. Кто нес на себе Христа, зовется Христофором, то есть Христоносцем. Ты носишь с собою Евангелие и вместо Полифема должен называться Евангелиефором.Полифем. Но ты не считаешь, что носить Евангелие — это святое дело?Канний. Нет, если только ты не признаешь, что самые святые существа в мире — это ослы.Полифем. Как так?Канний. Да ведь одного осла довольно, чтобы нести три тысячи подобных книжек. Я уверен, что и ты поднял бы этот груз, если приладить тебе на спину хорошее вьючное седло.Полифем. Ничего странного не будет, если мы и признаем святость за ослом, — ведь он тоже нес на себе Христа По евангельскому преданию, Христос совершил торжественный въезд в Иерусалим верхом на «молодом осле» (за несколько дней до распятия).
.Канний. Такую святость можешь взять себе всю Целиком. И если хочешь, я еще подарю тебе останки того осла, на котором сидел Христос: будешь их лобызать.Полифем. Ты окажешь мне неоценимую услугу: этот осел освящен прикосновением тела Христова.Канний. Но Христа касались и те, что били его по Щекам.Полифем. Ну, пожалуйста, скажи серьезно, разве не благочестиво повсюду носить с собою книгу Евангелия?Канний. Благочестиво, если в этом нет лицемерия, если это действительно так.Полифем. Лицемерие оставим монахам. У солдата какое лицемерие?Канний. Но прежде всего объясни мне, как ты понимаешь лицемерие.Полифем. Это когда напоказ выставляешь одно, а в душе скрыто другое.Канний. Но что выставляет напоказ тот, кто повсюду носит Евангелие? Не евангельскую ли жизнь?Полифем. Думаю, что да.Канний. Значит, если его жизнь не отвечает книге, это лицемерие.Полифем. По-видимому. Но что означает «действительно носить с собою Евангелие»?Канний. Некоторые носят в руках, как францисканцы — устав святого Франциска; на это одинаково способны и парижские носильщики, и ослы, и мерины. Иные носят на губах и беспрестанно твердят про Христа и про Евангелие; это фарисейство. Некоторые носят в душе. «Носить действительно» — значит нести Евангелие и в руках, и на устах, и в сердце.Полифем. Где же такие носители?Канний. В храмах — диаконы, которые носят книгу, возглашают из нее народу и держат ее в сердце.Полифем. Но и среди тех, кто носит Евангелие в душе, не все святы.Канний. Ты мне софиста не изображай! Нельзя носить в душе, если ты не полюбил всей душой, если не стараешься запечатлеть Евангелие в собственных нравах.Полифем. Этих тонкостей я не понимаю. Канний. Я скажу проще. Если ты несешь на плечах бутыль бургундского, это только груз или еще что-нибудь?Полифем. Только груз.Канний. Если прополощешь вином глотку, а после выплюнешь?Полифем. Ничего хорошего. Впрочем, это не в моем обычае.Канний. А если, как у тебя в обычае, напьешься досыта?Полифем. Божественно!Канний. Все тело разогревается, щеки розовеют, угрюмые морщины разглаживаются.Полифем. Именно так!Канний. В чем-то сходно с вином и Евангелие: разбегаясь по жилам души, оно обновляет все внутреннее обличье человека.Полифем. Значит, я живу не по-евангельски? так ты считаешь?Канний. Этот вопрос никто не разрешит лучше тебя самого.Полифем. Да, если бы его можно было разрубить боевым топором, тогда, конечно…Канний. Если бы кто назвал тебя в глаза лгуном или распутным гулякою, что бы ты сделал?Полифем. Я что бы сделал? Отведал бы он моих кулаков!Канний. А если бы кто дал тебе затрещину?Полифем. Не сносил бы он головы!Канний. А твоя книга учит на оскорбления отвечать кроткою речью, и если ударят в правую щеку, подставить и левую.Полифем. Да, я читал. Но забыл.Канний. Ты, наверно, часто молишься.Полифем. Нет, это фарисейство.Канний. Фарисейство — молиться пространно, но притворно. А твоя книга учит, что молиться надо постоянно, но от души.Полифем. Ну, все-таки иногда я молюсь.Канний. Когда?Полифем. Когда в голову придет; раз или два в неделю.Канний. И как же ты молишься?Полифем. Читаю Молитву господню.Канний. Сколько раз?Полифем. Один. Евангелие воспрещает пустословие.Канний. Можешь ли со вниманием прочитать Молитву господню?Полифем. Никогда не пробовал. Но разве недостаточно, если я произношу ее громким голосом?Канний. Не уверен; лишь один голос слышит бог — голос сердца. Постишься часто?Полифем. Никогда.Канний. Но твоя книга одобряет молитву и пост.Полифем. Одобрял бы и я, да брюхо не согласно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
.Габриэль. Если бы мне было дозволено делать все, что на пользу государству, я разрешал бы им сочетаться браком, но чету сжигал бы.Петроний. Тогда ты был бы уже не государем, но Фаларидом Фаларид — тиран города Агригента в Сицилим (VI в. до н. э.). Его имя стало синонимом жестокости. Про Фаларида рассказывали, что он сжигал людей живыми, заключив их в медное изображение быка, чтобы вопли умирающих звучали мычанием «ожившей» статуи.
.Габриэль. Разве Фаларид представляется тебе врачом, который отсекает несколько пальцев или прижигает один из членов, чтобы не погибло все тело? Мне это представляется не жестокостью, но милосердием. Если бы так поступали, когда зло только зарождалось! Тогда, ценою смерти немногих, можно было охранить здоровье целого города. Подобный пример мы встречаем во французской истории.Петроний. Но меньшею жестокостью было бы их оскопить и изгнать.Габриэль. А с женщинами что бы ты стал делать?Петроний. Навесил бы замок.Габриэль. Так мы достигнем лишь того, что дурные вороны не будут класть дурных яиц; и я соглашусь с тобою, что это менее жестоко, если и ты признаешь, что более опасно. Ведь похоть испытывают и скопцы, а болезнь распространяется не одним только способом, но ползет дальше и через поцелуй, и через разговор, и через прикосновение, и через распитую вместе бутылку. А с этою болезнью сопряжено какое-то роковое зложелательство и злорадство, так что всякий, кто ею страдает, рад заразить как можно больше людей, даже без всякой для себя корысти. Они могут бежать из своего изгнания, могут обмануть, пользуясь ночною тьмой или неведением; от мертвых же никакой опасности нет.Петроний. Да, согласен, это надежнее; но отвечает ли это христианской кротости, я не уверен.Габриэль. Скажи мне, от кого больше опасности — от обыкновенных воров или от них?Петроний. Нельзя не признать, что деньги намного дешевле здоровья.Габриэль. И, однако, воров мы, христиане, вздергиваем на виселицу, и это зовется не жестокостью, но справедливостью. А если ты печешься о благе государства, так это твой долг.Петроний. Но виселицей карают за нанесенный ущерб.Габриэль. А эти, стало быть, доставляют выгоду! Но допустим даже, что многие заразились безо всякой своей вины, хотя ты мало найдешь больных, которым бы эту язву не принесло распутство. Законоведы учат, что иной раз справедливо предать смерти и невинных, если это очень существенно для государства. Так вот и греки, разрушив Трою, убили Астианакта, сына Гектора, чтобы через него не возобновилась война. И не считается нечестивым, когда после убийства тирана умерщвляют и его детей, ни в чем не повинных. Мы, христиане, непрерывно воюем, а ведь нам известно, что самая большая доля военных бедствий падает на тех, кто никак этого не заслужил. То же бывает и при так называемых репрессалиях: подлинный виновник в безопасности, а грабят торговца, который не только что ни к чему не причастны, но даже и не слыхал о случившемся. Если мы пользуемся такими средствами в делах не столь важных, как, по-твоему, надлежит действовать в обстоятельствах самых суровых и грозных?Петроний. Перед истиной я отступаю.Габриэль. И еще вот о чем поразмысли. У итальянцев, едва вспыхнут первые искры чумы, — все двери на запор, и кто прислуживает больному, не имеет права показаться на людях. Иные называют это бесчеловечностью, но в этом высшая человечность: благодаря такой бдительности после немногих похорон недуг затухает. Разве это не человечность — уберечь от опасности столько тысяч жизней? Некоторые корят итальянцев негостеприимством за то, что при слухах о чуме гостю вечерней порою двери не отворяют и он вынужден ночевать под открытым небом. Нет, это благочестие, если, ценою неудобства немногих людей, зорко хранят величайшее благо всего государства. Иные очень гордятся своею храбростью и любезностью, когда навещают больного чумой, даже не имея к нему никакого дела; но, вернувшись домой, они заражают жену, детей и всех домочадцев. Так есть ли храбрость глупее и любезность нелюбезнее — ради того, чтобы приветствовать чужого, рисковать жизнью самых близких! А ведь эта парша гораздо опаснее чумы, которая редко поражает близких больного, а стариков почти и вовсе не трогает; тех же, кого затронет, либо скоро избавляет от мук, либо возвращает к жизни и здоровью еще более чистыми, чем до болезни. Парша — не что иное как вечная смерть или, сказать вернее, погребение: человека обмазывают мазями и увертывают бинтами, в точности как мертвое тело.Петроний. Истинная правда. Против этого столь пагубного недуга должно было принять хотя бы те же меры, какие принимаются против проказы. А если и этого чересчур много, пусть никто не дается брить бороду и не ходит к цирюльнику.Габриэль. А если бы оба не раскрывали рта?Петроний. Зараза выходит через ноздри.Габриэль. Ну, этой беде можно помочь.Петроний. Каким образом?Габриэль. Надевать маску, как у алхимиков: глаза будут прикрыты стеклянными оконцами, а дышать — через рог, который под мышкою протянется к спине.Петроний. Хорошо бы, если только можно не бояться прикосновения пальцев, простыни, гребня и ножниц.Габриэль. Стало быть, всего лучше — отпустить бороду до колен.Петроний. Видимо, так. И затем надо издать указ, чтобы никто не совмещал в одном лице цирюльника и хирурга.Габриэль. Ты обрекаешь цирюльников на голод.Петроний. Пусть сократят расходы, а плату за бритье немного повысят.Габриэль. Дельно.Петроний. Далее, нужен закон, чтобы каждый пил из своего стакана.Габриэль. Англия едва ли примет такой закон.Петроний. И чтобы двоим в одной постели не спать, за исключением лишь супругов.Габриэль. Верно.Πетроний. Кроме того, чтобы постояльцу в гостинице не стлали простыню, на которой уже кто-то лежал.Габриэль. А как быть с немцами, которые стирают белье едва ли не в год два раза?Петроний. Пусть зададут работу своим прачкам. Наконец, следует отменить приветственный поцелуй, хотя обычай этот старинный.Габриэль. Даже в храмах божиих?Петроний. Пусть каждый касается оскулария Оскуларий (от латинского osculari — «целовать»): пластинка из золота, серебра, слоновой кости или другого ценного материала с изображением распятия, агнца божия, Девы Марии и т. п.; во время обедни к ней прикладывались сперва священнослужители, а потом народ.
рукой.Габриэль. Что скажешь о беседах?Петроний. Надо избегать гомеровского αγχι σχων κεφαλήν Близко главу приклонив (греч.).
. А кто слушает, пусть крепко сжимает губы.Габриэль. Столько законов, что и на двенадцати таблицах не уместятся Законы Двенадцати таблиц — запись римского обычного права (449 г. до н. э.), основной источник всего римского права в целом. Подлинный их текст до нас не дошел.
!Петроний. Но что бы ты все-таки посоветовал несчастной девушке?Габриэль. Что бы я ей посоветовал? Чтобы она была несчастна по своей воле — так легче переносить несчастье. И чтобы супружескому поцелую подставляла не губы, а руку, а в супружескую постель ложилась вооруженной.Петроний. Куда ты отсюда направляешься?Габриэль. Прямо к своему столу.Петроний. Зачем?Габриэль. Напишу эпитафию — вместо эпиталамы, которой от меня ждут. Циклоп, или Евангелиефор
Канний. Полифем Канний. На кого ты здесь охотишься, Полифем? Циклоп (киклоп) Полифем, как он изображен Гомером в «Одиссее» (песнь IX), — одноглазый великан, дикарь, пастух (а вовсе не охотник). С Эразмовым Полифемом его роднит лишь громадная сила, тупость и заносчивость.
Полифем. На кого, спрашиваешь, охочусь? Без собак и без рогатины?Канний. Видно, на какую-нибудь нимфу-гамадриаду Гамадриада — нимфа дерева, рождающаяся и умирающая вместе с ним; как бы «душа дерева».
.Полифем. Прекрасно угадал. А вот и охотничья сеть.Канний. Что я вижу? Вакх в львиной шкуре Вакх, самый изнеженный из греческих богов, оделся в львиную шкуру — облачение Геракла, самого мужественного из героев.
, Полифем с книгою! Γαλή κροκωτον Букв.: «Хорьку (или кошке) — шафрановый плащ» — греческая поговорка о чем-либо совершенно несообразном, примерно отвечающая русскому: «С суконным рылом да в калашный ряд».
.Полифем. Не только шафрановым цветом расписал я эту книжку, но и красным и синим.Канний. Я тебе не про шафран говорю. Я сказал греческую пословицу. А книжка, наверно, военная — защищена медными застежками, шишками и пластинами.Полифем. Посмотри повнимательней.Канний. Да, вижу. Очень красиво. Но украшений еще мало.Полифем. Чего не хватает?Канний. Твоего герба.Полифем. Какого герба?Канний. Головы Силена, выглядывающей из бочки Гомеровский Полифем напился пьян и во хмелю потерял единственный глаз.
. Но какой предмет она изъясняет? Искусство выпивать?Полифем. Берегись! Изречешь кощунство ненароком!Канний. Что же это? Уж не божественное ли что-нибудь?Полифем. Божественнее нет ничего на свете. Это Евангелие.Канний. Ηρακλεις Геракл! (греч.)
! Что Полифему до Евангелия?Полифем. Ты еще спроси: «Что христианину до Христа»?Канний. Не знаю, не знаю, но тебе скорее подошла бы алебарда. Если бы мне повстречался незнакомец с такою наружностью в море, я бы принял его за пирата, если бы в лесу — за разбойника.Полифем. Но как раз этому и учит нас Евангелие — чтобы мы никого не судили по наружности. Подобно тому как под серою рясой нередко скрывается душа тирана, так иной раз коротко остриженная голова, курчавая борода, грозные брови, свирепые глаза, шляпа с перьями, военный плащ, сапоги с прорезями прикрывают евангельскую душу.Канний. Отчего же нет? Иной раз и под волчьей шерстью скрывается овца, и, — если верить басням, — под львиною шкурой осел.Полифем. Скажу больше: я знаю человека Эта реплика Полифема оскорбила главу реформаторов в Базеле (где жил тогда Эразм), известного ученого-гуманиста и богослова Иоганна Гуссгена, более известного под грецизированным именем Эколампадий (1482—1531): он увидел в ней намек на самого себя, а в диалоге вообще — выпад против евангелистов-реформаторов. Последнее, пожалуй, верно, но первое подозрение неосновательно. Эразм объяснил Эколампадию, что Полифем отвечает колкостью Каннию, а Канний — это Николай Канний из Амстердама, его, Эразма, слуга, который мечтал увидеть свое имя в «Разговорах»; у этого Канния и шапка из овчины, и черные глаза, и смуглый цвет лица. А что Эколампадий тоже носит баранью шапку, Эразм никогда прежде не знал. Эколампадий удовольствовался этими объяснениями. Заметим кстати, что другое действующее лицо диалога — тоже слуга-ученик Эразма, Феликс Рекс из Гента, прозванный «Полифемом» за грубость и пристрастие к хмельному, а также, по-видимому, за знание многих языков (polyphemos по-гречески — «многоречивый»). Солдатская внешность придана ему тоже не случайно: бранясь с хозяином и собираясь оставить его, он говорил, что поступит на военную службу и пойдет сражаться с турками.
, у которого на голове баран, а в сердце лисица. Ему я хотел бы пожелать, чтобы глаза у него оставались черные, друзья же были белы как снег, и чтобы нрав его сделался золотым с такою же легкостью, с какою покрывается загаром его лицо.Канний. Если человек в бараньей шапке носит на голове целого барана, как же, спрашивается, нагружен ты, если на голове у тебя баран вместе со страусом? На мой взгляд, это еще глупее — на голове носить птицу, а в сердце осла!Полифем. Язвишь…Канний. Но было бы чудесно, если бы не только ты убрал разными украшениями Евангелие, но и оно, в свою очередь, украсило тебя. Ты разрисовал его яркими красками; если бы оно наделило тебя добрыми нравами!Полифем. Об этом мы позаботимся.Канний. По всегдашнему вашему обыкновению.Полифем. Но довольно злословия. Скажи, ты что, решительно осуждаешь всех, кто не расстается с Евангелием?Канний. Нисколько. Кто нес на себе Христа, зовется Христофором, то есть Христоносцем. Ты носишь с собою Евангелие и вместо Полифема должен называться Евангелиефором.Полифем. Но ты не считаешь, что носить Евангелие — это святое дело?Канний. Нет, если только ты не признаешь, что самые святые существа в мире — это ослы.Полифем. Как так?Канний. Да ведь одного осла довольно, чтобы нести три тысячи подобных книжек. Я уверен, что и ты поднял бы этот груз, если приладить тебе на спину хорошее вьючное седло.Полифем. Ничего странного не будет, если мы и признаем святость за ослом, — ведь он тоже нес на себе Христа По евангельскому преданию, Христос совершил торжественный въезд в Иерусалим верхом на «молодом осле» (за несколько дней до распятия).
.Канний. Такую святость можешь взять себе всю Целиком. И если хочешь, я еще подарю тебе останки того осла, на котором сидел Христос: будешь их лобызать.Полифем. Ты окажешь мне неоценимую услугу: этот осел освящен прикосновением тела Христова.Канний. Но Христа касались и те, что били его по Щекам.Полифем. Ну, пожалуйста, скажи серьезно, разве не благочестиво повсюду носить с собою книгу Евангелия?Канний. Благочестиво, если в этом нет лицемерия, если это действительно так.Полифем. Лицемерие оставим монахам. У солдата какое лицемерие?Канний. Но прежде всего объясни мне, как ты понимаешь лицемерие.Полифем. Это когда напоказ выставляешь одно, а в душе скрыто другое.Канний. Но что выставляет напоказ тот, кто повсюду носит Евангелие? Не евангельскую ли жизнь?Полифем. Думаю, что да.Канний. Значит, если его жизнь не отвечает книге, это лицемерие.Полифем. По-видимому. Но что означает «действительно носить с собою Евангелие»?Канний. Некоторые носят в руках, как францисканцы — устав святого Франциска; на это одинаково способны и парижские носильщики, и ослы, и мерины. Иные носят на губах и беспрестанно твердят про Христа и про Евангелие; это фарисейство. Некоторые носят в душе. «Носить действительно» — значит нести Евангелие и в руках, и на устах, и в сердце.Полифем. Где же такие носители?Канний. В храмах — диаконы, которые носят книгу, возглашают из нее народу и держат ее в сердце.Полифем. Но и среди тех, кто носит Евангелие в душе, не все святы.Канний. Ты мне софиста не изображай! Нельзя носить в душе, если ты не полюбил всей душой, если не стараешься запечатлеть Евангелие в собственных нравах.Полифем. Этих тонкостей я не понимаю. Канний. Я скажу проще. Если ты несешь на плечах бутыль бургундского, это только груз или еще что-нибудь?Полифем. Только груз.Канний. Если прополощешь вином глотку, а после выплюнешь?Полифем. Ничего хорошего. Впрочем, это не в моем обычае.Канний. А если, как у тебя в обычае, напьешься досыта?Полифем. Божественно!Канний. Все тело разогревается, щеки розовеют, угрюмые морщины разглаживаются.Полифем. Именно так!Канний. В чем-то сходно с вином и Евангелие: разбегаясь по жилам души, оно обновляет все внутреннее обличье человека.Полифем. Значит, я живу не по-евангельски? так ты считаешь?Канний. Этот вопрос никто не разрешит лучше тебя самого.Полифем. Да, если бы его можно было разрубить боевым топором, тогда, конечно…Канний. Если бы кто назвал тебя в глаза лгуном или распутным гулякою, что бы ты сделал?Полифем. Я что бы сделал? Отведал бы он моих кулаков!Канний. А если бы кто дал тебе затрещину?Полифем. Не сносил бы он головы!Канний. А твоя книга учит на оскорбления отвечать кроткою речью, и если ударят в правую щеку, подставить и левую.Полифем. Да, я читал. Но забыл.Канний. Ты, наверно, часто молишься.Полифем. Нет, это фарисейство.Канний. Фарисейство — молиться пространно, но притворно. А твоя книга учит, что молиться надо постоянно, но от души.Полифем. Ну, все-таки иногда я молюсь.Канний. Когда?Полифем. Когда в голову придет; раз или два в неделю.Канний. И как же ты молишься?Полифем. Читаю Молитву господню.Канний. Сколько раз?Полифем. Один. Евангелие воспрещает пустословие.Канний. Можешь ли со вниманием прочитать Молитву господню?Полифем. Никогда не пробовал. Но разве недостаточно, если я произношу ее громким голосом?Канний. Не уверен; лишь один голос слышит бог — голос сердца. Постишься часто?Полифем. Никогда.Канний. Но твоя книга одобряет молитву и пост.Полифем. Одобрял бы и я, да брюхо не согласно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69