Рыбник. Скорее им подошли бы виноградные листья. И еще дать бы им в руки тирсы.Мясник. Какой-то старик изображал Силена Силен — наставник и неразлучный спутник Вакха. Его изображали в виде плешивого, пузатого и всегда пьяного старика, едва держащегося на ногах.

. Его несли на плечах, как иногда выносят трупы, ногами вперед, с тою лишь разницей, что лежал он ничком — иначе бы захлебнулся собственной блевотиной; а так он облевал все икры и пятки задним носильщикам. Мерзость! И между носильщиками не было ни одного трезвого: почти все хохотали, словно помешанные. Хмельное исступление владело каждым. И в таком виде вступили они в город, да еще среди бела дня.Рыбник. Откуда на них это безумие?Мясник. В этом ближнем селе вино продают чуть дешевле, чем в городе, и несколько собутыльников отправились туда, — не за тем, чтобы меньше истратить, но чтобы сойти с ума поосновательнее. И правда: денег ушло нисколько не меньше, а помешательство намного сильнее обычного. Если б они съели яйцо, их потащили бы в тюрьму, словно они отца родного убили; а тут они не только пропустили святую проповедь, не только пренебрегли вечерней, но в столь священный день вели себя с такою наглою разнузданностью — и никто их не наказывал, никто не возмутился.Рыбник. Чему ты дивишься, если посреди города, в кабаках по соседству с храмом божиим в любой из праздничных дней пьют, поют, пляшут, дерутся, и шум стоит такой, что и службу править невозможно, и проповеди не расслышишь. Но если б любой из тех же бражников в то же время вздумал сшить башмак или если бы в пятницу отведал свинины, его притянули бы к суду как уголовного преступника. А ведь воскресный день установлен главным образом для того, чтобы у нас был досуг послушать евангельское слово; и, на мой взгляд, шить башмаки запрещено оттого, что это время предназначено на очищение и украшение душ… Не поразительная ли превратность суждений?Мясник. Чудовищная! А сам по себе пост? Ведь он может заключаться либо в воздержании от пищи, либо в особом выборе пищи. Всякий знает, что первое назначено богом или, по крайней мере, очень близко к божественным назначениям, второе же не просто идет от людей, но чуть ли не впрямую противоречит апостольскому учению, как бы мы ни старались это оправдать. Однако и здесь та же превратность суждений: вообще не воздерживаться от пищи можно безнаказанно, а вкушать пищу, запрещенную человеком, но разрешенную богом и апостолами — преступление. Хотя и неизвестно точно, исходит ли правило поста от апостолов, но и пример их, и послания одобряют его; а сколько посылок потребуется, чтобы перед таким судьей, как Павел, отстоять мнение, будто запрещено вкушать пищу, которую бог сотворил, а мы должны принимать с благодарностью? И тем не менее во всем мире наедаются досыта, и никого это не оскорбляет, но если больной отведает цыпленка, христианская религия под угрозой. В Англии, во время Четыредесятницы Великий пост.

, через день готовят полный обед, и никто не удивляется; если ж страдающий лихорадкою пригубит куриного бульона, это больше чем святотатство! Там же в Четыредесятницу, древнее и священнее которой нет поста у христиан, обедают, как я уже сказал, безо всякого страха, но попробуй сделать то же самое иной порою в пятницу — никто этого не стерпит. Если спросишь англичан почему, они сошлются на обычай своего отечества. Того, кто равнодушен к обычаю страны, они проклинают, а себе легко прощают небрежение старейшим обычаем всей церкви Христовой.Рыбник. Но нельзя похвалить и того, кто без причины пренебрегает обычаями страны, где он живет.Мясник. Да и я не обвиняю людей, которые разделяют Четыредесятницу между богом и своим желудком, я только указываю на превратное суждение о вещах.Рыбник. Воскресный день установлен преимущественно с тою целью, чтобы народ собирался вместе послушать слово Евангелия, и, однако, кто пропустил обедню, покрывает себя презрением, а кто предпочел проповеди игру в мяч — чист и незапятнан.Мясник. Как все ужасаются, если кто причастится святых тайн, не помыв рта, и как все спокойны и уверены в себе, причащаясь с неомытою, замаранной дурными страстями душой!Рыбник. Как много есть священников, которые скорее умрут, чем станут служить обедню с потиром и дискосом Потир и дискос — чаша и блюдо для так называемых «святых даров» — «крови и тела Христовых* (то есть вина и хлеба).

, еще не освященными епископом, или в повседневном платье! Но сколь многие среди них не стыдятся подойти к святому престолу, еще не протрезвев после ночной попойки! Какое смятение, если случайно коснутся тела Христова тою частью руки, которой не касался святой елей! Почему нет у нас той же осмотрительности и того же страха, как бы не оскорбить господа нечистою душою?Мясник. К священным сосудам мы не притрагиваемся, и считаем за грех, если это по какой-нибудь случайности произойдет. Но как беспечно оскверняем мы в то же время живые храмы Духа святого!Рыбник. Человеческие законы воспрещают допускать к богослужению хромого, кривого или незаконнорожденного. Тут мы непримиримо строги. Но в то же время как часто допускаем к божественной службе неучен, игроков, пьяниц, вояк, убийц! Мне скажут: недуги души скрыты от глаз. Но я не о тайных недугах говорю — говорю о тех, что очевиднее телесных изъянов!Мясник. Есть даже епископы, которые изо всех пастырских дел не входят ни во что, кроме счетов и прочей подобной пошлости. Обязанности проповедника, которые составляют главное достоинство епископа, они готовы уступить любому проходимцу. Никогда бы они на это не решились, если бы не были во власти превратного суждения о вещах.Рыбник. Кто нарушает праздничный день, установленный епископом, того примерно наказывают, а разные сатрапы, бесстрашно презревши столько папских постановлений и деяний соборов, столько угроз отлучением, препятствуют выборам духовных лиц, самовольно отменяют льготы церкви, не щадят даже тех приютов для престарелых, больных и неимущих, которые были устроены на милостыню благочестивых даятелей, — и остаются в собственных глазах примерными христианами, если свирепо карают малейшие отступления от правил и законов.Мясник. Сатрапов лучше оставим в покое и будем говорить о рыбе и мясе.Рыбник. Ты прав. Вернемся, стало быть, к посту и к рыбе. Я слыхал, что папские уставы разрешают от поста детей, стариков, больных, слабосильных, беременных, кормящих матерей, обремененных тяжким трудом и крайне бедных.Мясник. Я и сам слыхал об этом не раз.Рыбник. Еще я слыхал мнение одного выдающегося богослова — по имени, если не ошибаюсь, Жерсон, — что если возникает причина, столь же веская, как перечисленные в папских уставах, она, подобным же образом, смягчает требования закона. Существуют особенности телесного сложения, при которых воздержание от пищи еще более вредно, чем при очевидных недугах, и бывают недуги, незаметные глазу, но по сути дела чрезвычайно опасные. Кто хорошо себя знает, тому нет нужды спрашивать совета у священника, точно так же, как не спрашиваются у священника младенцы, изъятые из-под действия закона своим младенчеством. И кто принуждает к посту или к рыбной пище детей, или ветхих старцев, или вообще слабосильных, грешит вдвойне: во-первых, против братской любви, во-вторых, против воли пап, не желающих подчинять закону тех людей, которым исполнение закона грозит гибелью. Все, что ни учреждено Христом, учреждено для здравия души и тела; и ни один папа не притязает на такую власть, чтобы своим установлением принуждать человека расстаться с жизнью. Подобным образом, если кто, постясь на ночь, приобретает бессонницу, а бессонница может привести его к безумию, он самоубийца — вопреки как разуму Церкви, так и воле бога.Государи, всякий раз как сочтут целесообразным, угрожают ослушникам закона смертною казнью. Что им дозволено и что нет, я не берусь определять, скажу только, что осмотрительнее было бы не причинять телесной смерти ни в каких иных случаях, кроме обозначенных в Святом писании. В грехах, которые коренятся в ненависти, бог удерживает нас далеко от крайней черты — удерживает от ложной клятвы, запрещая клясться вовсе, удерживает от убийства, запрещая гневаться, а человеческие установления приводят нас на грань человекоубийства, и мы зовем это необходимостью! Нет, напротив, если появится уважительная причина, долг любви требует внушить ближнему, чтобы он не противился немощи своего тела. И даже если нет никакой видимой причины, долг христианской любви требует благожелательного суждения о поступке, который мог быть совершен с чистым сердцем, — разве что, нарушая пост, человек выказывает откровенное презрение к Церкви. Светские власти по праву карают тех, кто строптиво и вызывающе ест все подряд; но чем питается больной у себя дома, это уже забота врача, а не властей. И если чье-то бесстыдство послужит в этом случае поводом к волнениям, лишь сами бесстыдники и раздувают распрю, но никак не те, кто заботится о своем здоровье, не оскорбляя ни божественных, ни человеческих законов. И уж вовсе неуместно ссылаться здесь на авторитет пап, чье милосердие столь велико, что они по собственному почину, едва убедятся в вескости оснований, призывают нас смириться с требованиями больного тела и вооружают особыми грамотами против злонамеренных нападок.Наконец, по всей Италии разрешено торговать мясом на специально отведенных рынках — бесспорно, из внимания к тем, кого не связывают законы о посте. Даже за святою проповедью я слышал, как богословы, далекие от фарисейства, говорили: «Нечего нам страшиться, если, по слабости человеческого тела, съедим в обеденное время один хлебец и выпьем стакан вина или пива». Но если они берут на себя смелость предлагать здоровым вместо обеда перекуску — вопреки установлению Церкви, которая велит поститься, а не перекусывать, — почему не смеют разрешить полного обеда больным, чья немощь этого требует, тем более что и папы объявляют о своем согласии, ясно обозначив причины? Если кто сурово обращается со своим телом, это называют ревностью. Что же, каждый знает себя сам. Но где благочестие, где любовь у тех, кто вопреки закону природы, вопреки божьему закону, вопреки смыслу закона пап толкает к смерти немощного брата, бодрого духом, но слабого телом, к смерти или к недугу, который горше смерти?Мясник. Твои слова приводят мне на память случай, которому я был свидетелем два года назад Следуют два автобиографических эпизода, действительно относящиеся к 1522 и 1523 гг. Эрот — совершенно точный портрет Эразма.

. Знал я некоего Эрота, человека уж пожилого, шестидесяти лет от роду, здоровья более чем хрупкого; болезни, и к тому же самые ужасные, не оставляли его ни на день, а бремя ученых занятий, которое он на себя взвалил, могло бы свалить с ног хоть и Милона Милон Кротонский — знаменитый древнегреческий атлет (VI в. до н. э.).

. Вдобавок с самых молодых лет он по какому-то тайному свойству натуры ненавидел рыбу и не переносил голода, так что и рыбный стол, и воздержание от пищи всякий раз могли стоить ему жизни. В конце концов он получил папскую грамоту, надежно оборонявшую его от фарисейских кривотолков. По просьбе друзей он приехал в город Элевтерополь, который, однако же, имя свое оправдывал не в полную меру Элевтерополь — греческий перевод названия Фрейбург (германский город на Рейне). Это название обозначает «свободный город».

. Дело было Великим постом. День и другой ушли на встречи с друзьями, и это время Эрот питался рыбою, чтобы никого не задеть и не обидеть, хоть у него и была папская грамота, позволявшая есть все, что угодно. Он уже чувствовал приближение болезни, хорошо знакомой, но более тяжкой, нежели смертная мука, и стал готовиться к отъезду: это было необходимо, если только он не хотел слечь. Тогда некоторые его знакомцы, догадываясь, что он уезжает раньше срока, спасаясь от рыбы, уговорили Главкоплута, мужа на редкость образованного и чрезвычайно в том государстве влиятельного Имеется в виду Ульрих Цэзи (1461—1535), более известный под латинизированным именем Удальрикус Цазиус. Он был ученым-гуманистом, преподавал право во Фрейбургском университете. О соответствии вымышленного греческого имени «Главкоплут» немецкому «Ульрих» уже говорилось выше.

, пригласить Эрота к себе позавтракать. Эрот, уже пресыщенный суетою, которой нельзя было избежать в гостинице, согласился, но на том условии, чтобы к завтраку не готовили ничего, кроме двух яиц: он поест, не присаживаясь, и — на коня. Главкоплут обещал. Но когда Эрот явился, подали цыпленка. Гость был возмущен и, кроме яиц, ни к чему не прикоснулся. Не дожидаясь конца застолья, он удалился в сопровождении нескольких ученых друзей. Не знаю как, но запах этого цыпленка дошел до ноздрей сикофантов Сикофанты — профессиональные доносчики, клеветники (греч.).

. Они распустили слух такой страшный, будто десять человек умерли, отравленные ядом. И не только Элевтерополь загудел в тревоге — почти в тот же самый день молва перепорхнула в другие города, в трех днях пути от Элевтерополя, и, как всегда случается, добавила к правде выдумку — будто Эрот поспешно бежал, а иначе власти притянули бы его к ответу. Это была наглая ложь; на самом деле власти спросили у Главкоплута объяснений и вполне ими удовольствовались. Но ведь Эрот находился в таком положении, что мог бы есть мясо даже у всех на глазах, никому не давая повода к неудовольствию! И в том же городе весь Великий пост, и особенно по праздничным дням, пьют до одури, кричат, дерутся, играют в кости, да еще рядом с храмом, так что проповеди не слышно; и никто этому не препятствует.Рыбник. Удивительная превратность суждений!Мясник. А вот тебе еще одна история вроде этой. Примерно года два назад тот же Эрот ездил лечиться в Фервенцию Имеется в виду город Констанц на берегу Боденского озера.

; я из любезности его сопровождал. Остановился он у старого друга Старый друг — уже упоминавшийся Иоганн Ботцхейм, констанцский каноник.

, который в прежнее время часто ему писал и звал к себе. Это человек очень влиятельный, одно из первых лиц в тамошней церкви. Опять появилась на столе рыба, опять Эрот под ударом: против него целый легион недугов — и лихорадка, и головная боль, и тошнота, и камень в пузыре. Хозяин, хоть и видит, что друг в большой опасности, все же не отваживается дать ему ни крошки мяса. Почему? Он ведь знал, сколько есть к тому оправданий, своими глазами видел папскую грамоту, и все же боялся злых языков. Болезнь между тем усилилась настолько, что и мясо уже не помогло бы.Рыбник. И что Эрот? Я знаю нрав этого человека: ему легче умереть, чем навлечь на друга хоть малейшее недоброжелательство.Мясник. Он заперся у себя в комнате и три дня питался по своему обыкновению. На завтрак — одно яйцо и кипяченая вода с сахаром. Как только лихорадка отпустила, сел на коня и уехал, увозя с собою свой припас.Рыбник. Какой припас?Мясник. Бутылку миндального молока и мешочек изюму. Когда он вернулся домой, вышел камень, и Эрот целый месяц пролежал в постели. Но и этот его отъезд сопровождался слухами насчет мяса, опять и страшными и пустыми, и слухи долетели до Парижа, обросши по дороге густой бородою невероятных вымыслов. Какое средство предложил бы ты против этаких оскорблений?Рыбник. Пусть каждый опрастает на голову сплетникам свой ночной горшок и после, проходя мимо, отворачивается и зажимает нос: может быть, хоть так они сознают свое безумие.Мясник. Фарисейское это нечестие надо бы высечь побольнее изобличениями богословов. А что ты скажешь о хозяине?Рыбник. Мне кажется разумным, если человек понимает, какие ужасные трагедии разыгрывает иной раз народ по самым ничтожным поводам.Мясник. Ладно, он пусть поступил благоразумно — истолкуем в лучшую сторону опасения достойного мужа. Но как много людей, которые в подобном случае оставляют брата умирать, ссылаясь на обычай Церкви и соблазн для народа, а сами проводят жизнь позорно — в разгулах, в блуде, в роскоши, в безделии, в полнейшем презрении к божественным занятиям, в грабежах, симонии и обманах, — и это у всех на виду, нимало не опасаясь соблазна для народа!Рыбник. Да, многие таковы, как ты говоришь. То, что они зовут благочестием, на самом деле безмерная и нечестивая жестокость. Но еще более жестоки, на мой взгляд, те, кто не по случайности оставляет человека в опасности, но нарочно созданными опасностями, словно петлями, тянет тела и души на край гибели, да еще безо всякого права!Мясник. Объясни, что ты имеешь в виду.Рыбник. Тридцать лет назад жил я в Париже, в одной коллегии, название которой происходит от слова «уксус» Еще один автобиографический эпизод. Коллегия, в которой жил Эразм в 1495—1496 гг., называлась Монтэгю, по-латыни — Collegium Montis acuti, а «уксус» по-латыни — aceturn.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69