а теперь ее поднимали из могилы мужчины в дешевых черных очках, они давали ей пюре из сладкого картофеля, тростникового сиропа и concombre zombi , крестя ее маслом перед крестом из черного дерева.
Но когда она проснулась, один сон остался в памяти, выделяясь из прочих: она брела по темным густым джунглям, погруженным в полосатые вечные сумерки, меж деревьев, высоких, как дома. Это был не Гаити, это была Африка, куда возвращались духи всех умерших. Она слышала, как что-то бормочет и шуршит, скользя среди теней, но когда оборачивалась, то не видела ничего, кроме деревьев и опутавших их лиан. Она знала, что идет так уже много недель, но джунгли не кончались. Чем дальше она шла, тем гуще они становились. Рик был где-то впереди, его не было видно; позади них Филиус медленно полз на четвереньках, слепой, глухой и немой, принюхиваясь к их следам своим чувствительным носом.
Она подошла к стене из грубо отесанных каменных глыб, такой высокой, что она не могла видеть ее вершины. Анжелина попыталась обойти эту стену, но стена, казалось, была нескончаемой. Наконец она подошла к высокой золотой двери, вделанной глубоко в камень. Коснувшись двери рукой, она почувствовала, как та тяжела, но, когда она толкнула ее, дверь медленно открылась. Шагнув через порог, она, вздрогнув, пробудилась и обнаружила, что лежит в незнакомой кровати, моргая на тени на незнакомом потолке.
Лейтенант Абрамс ждал ее внизу в холле. Он видел ее квартиру, вдыхал запах тления; он был готов ждать гораздо дольше.
– Хотите поговорить здесь? – спросил он. Она взглянула кругом на сырые, крошащиеся плитки, на стулья с жесткими спинками. Мимо прошла пуэрториканка, неся на руках ревущего младенца, четверо детишек постарше держались за ее юбку.
– Я скорее думала о чем-нибудь вроде «Уолдорф Астории», – сказала Анжелина. – Я говорю без сарказма. Мне просто показалось, что это могло бы быть в вашем вкусе.
– Извините. Я уже задал взбучку сержанту Московицу. Он больше привык иметь дело... – Лейтенант замолчал, смутившись.
– С проститутками?
– С людьми, которые попадают в неприятные истории.
– Я попала в неприятную историю.
Он кивнул:
– Извините. Да, это так. Послушайте, здесь через улицу напротив есть ресторанчик, где можно выпить настоящего кофе.
– Сколько времени?
– Первый час. Вы хорошо спали?
– Нет. Я видела сны. Вы можете мне сказать, что происходит?
– Расслабьтесь. Док сделал вам укол. Вчера вам здорово досталось. Как вы себя сейчас чувствуете?
– Все онемело. Я... А это обязательно должен быть кофе?
Он покачал головой:
– Нет. Как насчет молочного коктейля?
Она улыбнулась. Не широко, но это была улыбка.
– Я представляла себе что-нибудь вроде «Джека Дэниэлса».
Он улыбнулся в ответ:
– Я знаю, но доктор...
– Пусть доктор идет на...
Он притворился потрясенным.
– О'кей, леди, как скажете. «Джек Дэниэлс» – так «Джек Дэниэлс». Я знаю одно место на Декалб. Моя машина стоит перед отелем.
Он поднялся, его глаза спокойно изучали ее лицо. Когда-то она была красивой и все еще оставалась такой в несколько поблекшем виде. Красивой и печальной. Уголки ее маленького рта были опущены, глаза напоминали тихие окна, которые невидимая рука занавесила бледными шторами. Ему нравился ее акцент: немного французский, но с примесью еще чего-то, чего-то более темного.
«Интересно, что за сны ей снились, – подумал он. – В полицейской академии нас не учили, как работать со снами». Он окинул взглядом аккуратную убогость дома на полдороге. Никто не рассказывал ему о своих снах, но в месте вроде этого именно сны значили для людей больше всего. Некоторые сны были необходимы им просто для того, чтобы выжить; от других они всю свою жизнь пытались убежать.
Она последовала за ним через улицу к его машине. Уже некоторое время шел холодный моросящий дождь, мелкие капли нескончаемой чередой падали с неба цвета сланца. Дождь пришел с северо-востока, из пролива Лонг-Айленда. Улицы были серыми, бесчестными и пустыми. Куда она ни поворачивала голову, везде видела только дождь и бетон. Мимо просеменила голодная кошка, ища, где бы укрыться.
Она заметила, что он наблюдает за ней, угадала, о чем он думает. Он был худым, действительно похожим на еврея, выглядел слишком интеллектуальным для полицейского. Она решила, что ему, должно быть, года тридцать четыре или тридцать пять. Его чернью как смоль волосы редели на висках, на подбородке синела короткая щетина. Он казался немного растерянным.
Они медленно поехали на восток вдоль Мертл Авеню. Абрамс молчал, не уверенный, как себя с ней вести.
Она сидела, подавшись вперед, без всякого выражения глядя сквозь ветровое стекло на обычные унылые улицы. Жестяные банки и разбитые бутылки, собачьи фекалии и использованные шприцы; дождевая вода впитывалась в изломанный и искореженный мир страха и ненависти, квартал за кварталом отвердевшей злобы и любви, прогоркших и ставших никому не нужными.
За какие-то несколько часов весь этот мир стал холодным и чужим, и она осознала, словно в первый раз, как глубоко она ненавидела и презирала его. Анжелина отвернулась, ища взглядом солнце, но кругом был только дождь, и бетон, и балдевшие от метадонанаркоманы, жмущиеся тесными кучками в подъездах Кингсвью.
Они повернули направо на Классон, миновали полицейский участок, выехали на Де Калб. Он прижался вправо у следующего квартала и поставил машину во второй ряд. Она вдруг поняла, что он так и не заговорил после того, как они сели в машину.
4
Бар был наполовину пуэрториканским, наполовину итальянским. Именно поэтому его и назвали «У Мэрфи». Он был почти пуст: горстка студентов-графиков из института Пратта, сменившийся с дежурства полицейский, парочка черных девушек по вызову, пришедших с Бед-стрит, чтобы отстоять дневную смену, старый сицилиец, вполголоса беседовавший на просторечном итальянском с человеком за стойкой. Приглушенный свет, узкие кабинки с сиденьями из искусственной кожи, полу стершиеся таблички на итальянском и испанском, кислый запах виски, маленькие призраки мелких мечтаний. В вычурных потускневших зеркалах позади стойки беспомощно мерцали преломленные образы разноцветных бутылок.
– Вам здесь нравится? – спросила она.
– Нет, – ответил он. – Но тут тихо. Нет ни музыкальной стойки, ни телевизора. Нам нужно поговорить.
Она спросила «Джек Дэниэлс». Он принес бутылку и два бокала, поставил их на столик между ними.
– Как же это получилось, что такая милая девушка, как вы, начала пить вот это.
– Я не милая девушка.
– Нет?
– Нет.
Они сидели в тени, в отдельной кабинке в глубине бара. На стене тусклая лампочка прятала свой свет в пыльном абажуре. Он налил ей полный бокал и наполнил свой до половины. Ее руки дрожали, когда она подносила бокал ко рту. Бокал стучал о зубы. Лейтенант промолчал, наблюдая, как она изо всех сил прижала бокал к губам; виски пролилось ей на подбородок. Ее глаза ярко блестели от слез. В волосах виднелись капельки дождя.
– Когда вы в последний раз видели своего мужа? – спросил он.
– Я не понимаю...
– Вы сказали, что вы замужем, когда мы беседовали с вами вчера.
– Я сказала? Наверное, сказала. Я не помню.
– Вы сказали, что его зовут Рик, что он преподает в университете Лонг-Айленда.
– Правильно. Он антрополог. Большой человек, очень важный. Читает курсы по религиям Африки и стран Карибского бассейна. Иногда еще трахает своих студенток. – Анжелина поставила бокал на стол. Непонятно как, но она сумела выпить почти половину. Она заметила, что он не притронулся к своему.
Ее глаза были порочными и зелеными, как у ящерицы, большие, с крошечными крапинками янтаря, рассыпанными по самому внешнему краю зрачков. Эти крапинки исчезали, как пыль, при малейшей тени. Прикрытые глаза, одурманенные сном – сном, от которого она не просыпалась уже сорок с лишним лет. Глаза цвета морской глубины, познавшие утрату, разочарованные, одинокие, пропитавшиеся снами. Она без смущения остановила их на его глазах, не мигая, моля о каком-нибудь видении, выходящем за простые рамки человеческого зрения.
Он посмотрел на нее с печальным выражением:
– Вы сказали, что позавчера вечером поссорились с ним. Это правда?
– Поссорились? Да, наверное. Он ушел из дома. Такое случалось и раньше.
– Из-за чего? – Он нерешительно помолчал. – Эта ссора, она касалась одной из его студенток?
Анжелина подняла бокал, сделала глоток, поставила его на место.
– Нет, не думаю. Не помню. Из-за этого мы уже перестали ссориться. Что толку? Я говорю ему, что ухожу, он говорит: «Возвращайся домой на Гаити». Что это за выбор? – Она посмотрела на него. Почему она говорила все это, выставляла напоказ свои слабости в дешевом баре? – Кажется... Кажется, это было из-за Филиуса.
– Того мужчины, который скончался вчера ночью? Из вашей квартиры? Филиуса Нарсиса.
Анжелина поморщилась. Она не хотела думать о квартире. У стойки один из студентов натянуто рассмеялся. В бар вошел ямаец и о чем-то заговорил с проститутками. Анжелина почувствовала, что ее спина покрывается гусиной кожей.
– Да, – сказала она. Ей захотелось встать и уйти, повернуться ко всему этому спиной, забыть все, словно ничего не произошло. – Мы поругались из-за Филиуса. Он пропал. Я хотела позвонить в полицию. Рик сказал «нет».
– Он объяснил почему?
Она пожала плечами:
– Это имеет значение? Он считал, что это может доставить некоторым людям неприятности.
– Каким людям?
Она заколебалась, потом опять пожала плечами:
– Гаитянцам, беднякам. Он считал, что вы навлечете на них беду, если станете задавать вопросы.
– Какую именно беду?
Снова пожатие плечами.
– Кто знает?
– Он был встревожен?
– Не знаю. Возможно. Да, думаю, был. – Она знала, что был. Почему правда об этом выговаривалась с таким трудом?
– Чем именно?
– Он мне не сказал. – Эта ложь пришла легко, как и гнев. Анжелина наполнила маленький бокал почти до краев. На этот раз ее рука была более твердой.
– Что-то произошло до этого?
– Произошло? – Она ощутила страх, почувствовала себя пойманной в ловушку.
– Да. Вчера вы говорили что-то о видеофильме. Об этом Филиусе. Вы казались сильно напуганной. Вы... вас было трудно понять. – Он помолчал, раздумывая. – Послушайте, я понимаю. Вы были взволнованны. – Лейтенант сделал паузу, поигрывая своим бокалом. Он еще не выпил ни глотка. – Расскажите мне о нем. Расскажите мне об этом видеофильме.
Она объяснила ему, как могла, спотыкаясь на каждом слове и умолкая в нерешительности. Он слушал внимательно, чувствуя ужас в ее голосе, видя его в ее глазах.
– Что вы обнаружили? – спросила она, закончив свой рассказ.
– Обнаружили?
Анжелина затаила дыхание. Сердце бешено колотилось в груди, она была уверена, что он слышит его удары.
– В моей квартире. В гостиной комнате. – «Под полом», - хотела она сказать. Но произнести этого вслух не смогла. Часть ее еще надеялась, что все это приснилось ей в кошмарном сне.
Он замялся:
– Вы знаете, что мы обнаружили. Что и вы обнаружили.
– Сколько их? – спросила она тихим, неуверенным голосом.
Он не спешил с ответом.
– Сегодня поздно утром я беседовал в морге с доктором Тэйлором. Всего они привезли девять тел. Четверо скончались недавно, не позже двух месяцев назад; остальные умерли гораздо раньше. Тэйлор считает, что их взяли с местных кладбищ. Некоторые все еще были в гробах.
Она почувствовала его даже здесь, запах гниения. Он преследовал ее от самой Африки, он был с нею здесь, в баре.
– Рик знает? Вы сообщили ему?
Абрамс в упор посмотрел на нее. Он чувствовал усталость. Он провел на ногах почти всю ночь, ухватил несколько часов сна и в девять утра снова был на работе. Что-то говорило ему, что это дело будет скверным.
– Миссис Хаммел, у меня для вас плохие новости.
Она словно не слышала его.
– Вы понимаете? Плохие новости о вашем муже.
– О Рике?
Он кивнул:
– Он... Его тело было найдено сегодня утром. Вы еще спали, мы... не хотели подвергать вас еще одному испытанию. Мы опознали его по документам в бумажнике. Фотографии совпадали. Разумеется, вам придется приехать в морг для официального опознания; но это не сейчас, позже.
Она ничего не сказала в первый момент, просто смотрела на стол, на бокал виски. Он ненавидел эту часть своей работы – делить чужое горе вот так, один на один, к чему она его принуждала.
– Где?
– Простите?
– Где его нашли?
– В парке. Я имею в виду Форт-Грин, не Проспект. Под деревом рядом с памятником. Он был... – Абрамс замолчал. Никто еще не придумал легкого способа говорить то, что он собирался сказать. – Кто-то убил его. Один бегун наткнулся на него сегодня рано утром. Тело лежало недалеко от тропинки, его даже по-настоящему не попытались спрятать. Он... – Абрамс опять запнулся. Он побывал на месте преступления и видел труп. – Ему перерезали горло. И... вырвали язык.
Кто-то спустил воду в туалете через стену от их кабинки. Наверху хлопнула дверь. Жалующийся голос что-то прокричал по-испански.
Она подняла лицо. Он ожидал увидеть слезы или тупую, онемелую бесчувственность, но не это. Она смотрела прямо на него. Не мигая, глаза в глаза. И она улыбалась.
5
Дождь так и не перестал идти в тот день. На улицах нескончаемый ливень превратил земную твердь в воду, качающуюся, как в колыбели, в странном тусклом свете. Сточные канавы пожирнели и разбухли, забитые мусором. Под свинцово-серыми тротуарами вибрировали канализационные стоки, наполненные полым, истерзанным гулом.
Анжелина сопровождала Рубена Абрамса в морг больницы Кингз Каунти Хоспитал. Он хотел, чтобы она официально опознала тело Рика. Они остановились у входа в травматологическое отделение, вышли из машины и зашагали под косым дождем к моргу. Морг находился справа от них, вверх по короткой лестнице.
Ничто не напоминало здесь о смерти, в нос не ударял тяжелый запах формальдегида – обычный холл в обрамлении дверей в кабинеты. Рубен пропустил Анжелину в дверь налево, на которой висела табличка «Главный эксперт судебной медицины». На глаза ей попалась надпись: «Опознание тел с 9.00 до 16.00». Анжелина спросила себя, что происходило с теми, кто умирал в нерабочее время.
На двери слева было написано: «Вход только для сотрудников отдела по расследованию убийств, полиция Бруклина». На стенах висели плакаты, предлагавшие советы тем, кто только что понес тяжелую утрату. На низком деревянном столике лежали листки и буклеты. Другая дверь, ведущая в один из кабинетов, открылась, и оттуда вышел клерк, который буднично, словно со старым знакомым, поздоровался с Абрамсом: было очевидно, что им уже не раз доводилось работать вместе. Он повернулся и посмотрел на Анжелину, маленький человек в очках с печальными глазами.
– Миссис Хаммел?
Она кивнула. Клерк смотрел на нее застывшим взглядом.
– Будьте добры, пройдите в мой кабинет.
Сердце Анжелины часто билось, подстегиваемое стерильностью окружающей обстановки, полным отсутствием в воздухе настоящей смерти. Эта атмосфера вежливой обходительности была слишком разреженной, Анжелина чувствовала, что задыхается в ней.
У заваленного бумагами стола ей предложили расписаться в журнале, затем попросили предъявить удостоверение личности. Клерк заполнил лист, озаглавленный «Личное опознание тела», – три копии: одну для подшивки к делу, вторую для бюро, занимавшегося поиском пропавших лиц, в городском управлении полиции Нью-Йорка, третью для окружного прокурора. Она никогда не думала, что смерть может настолько усложняться.
– Миссис Хаммел, – сказал клерк, – я покажу вам фотографию человека, чье тело было обнаружено сегодня утром в парке Форт-Грина. Не спешите. Если вы сможете с полной уверенностью сказать нам, что это действительно ваш муж, вам тогда нужно будет просто поставить свою подпись на этом бланке. Вот и все формальности.
Она покачала головой.
– Никаких фотографий, – сказала она. Ее голос звучал твердо, хотя сердце трепетало. – Я хочу его видеть.
– Миссис Хаммел, я не рекомендую...
Лейтенант положил руку ему на плечо. Клерк вздохнул:
– Очень хорошо. Внизу у нас есть комната с окном, через которое вы можете осмотреть останки. Я попрошу подготовить тело.
Пять долгих минут спустя они были готовы. Клерк проводил Анжелину в смотровую. Когда она села, он отодвинул занавеску в сторону. За узким окном, в крошечной, облицованной белым кафелем комнате, в холодном свете ламп, которые задумчиво гудели и помаргивали, половина ее жизни лежала обнаженной на каменной плите.
Кто-то круто зачесал Рику волосы назад ото лба. На висках были видны следы перхоти. Подбородок потемнел от небритой щетины. Торс накрыли жесткой белой простыней, под голову положили резиновую подушку. Даже с закрытыми глазами он выглядел как человек, которому неудобно. Его губы были изрезаны и разбиты там, где убийца пытался вырезать язык. На одной щеке нож оставил рваный шрам, его края разошлись, но крови не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Но когда она проснулась, один сон остался в памяти, выделяясь из прочих: она брела по темным густым джунглям, погруженным в полосатые вечные сумерки, меж деревьев, высоких, как дома. Это был не Гаити, это была Африка, куда возвращались духи всех умерших. Она слышала, как что-то бормочет и шуршит, скользя среди теней, но когда оборачивалась, то не видела ничего, кроме деревьев и опутавших их лиан. Она знала, что идет так уже много недель, но джунгли не кончались. Чем дальше она шла, тем гуще они становились. Рик был где-то впереди, его не было видно; позади них Филиус медленно полз на четвереньках, слепой, глухой и немой, принюхиваясь к их следам своим чувствительным носом.
Она подошла к стене из грубо отесанных каменных глыб, такой высокой, что она не могла видеть ее вершины. Анжелина попыталась обойти эту стену, но стена, казалось, была нескончаемой. Наконец она подошла к высокой золотой двери, вделанной глубоко в камень. Коснувшись двери рукой, она почувствовала, как та тяжела, но, когда она толкнула ее, дверь медленно открылась. Шагнув через порог, она, вздрогнув, пробудилась и обнаружила, что лежит в незнакомой кровати, моргая на тени на незнакомом потолке.
Лейтенант Абрамс ждал ее внизу в холле. Он видел ее квартиру, вдыхал запах тления; он был готов ждать гораздо дольше.
– Хотите поговорить здесь? – спросил он. Она взглянула кругом на сырые, крошащиеся плитки, на стулья с жесткими спинками. Мимо прошла пуэрториканка, неся на руках ревущего младенца, четверо детишек постарше держались за ее юбку.
– Я скорее думала о чем-нибудь вроде «Уолдорф Астории», – сказала Анжелина. – Я говорю без сарказма. Мне просто показалось, что это могло бы быть в вашем вкусе.
– Извините. Я уже задал взбучку сержанту Московицу. Он больше привык иметь дело... – Лейтенант замолчал, смутившись.
– С проститутками?
– С людьми, которые попадают в неприятные истории.
– Я попала в неприятную историю.
Он кивнул:
– Извините. Да, это так. Послушайте, здесь через улицу напротив есть ресторанчик, где можно выпить настоящего кофе.
– Сколько времени?
– Первый час. Вы хорошо спали?
– Нет. Я видела сны. Вы можете мне сказать, что происходит?
– Расслабьтесь. Док сделал вам укол. Вчера вам здорово досталось. Как вы себя сейчас чувствуете?
– Все онемело. Я... А это обязательно должен быть кофе?
Он покачал головой:
– Нет. Как насчет молочного коктейля?
Она улыбнулась. Не широко, но это была улыбка.
– Я представляла себе что-нибудь вроде «Джека Дэниэлса».
Он улыбнулся в ответ:
– Я знаю, но доктор...
– Пусть доктор идет на...
Он притворился потрясенным.
– О'кей, леди, как скажете. «Джек Дэниэлс» – так «Джек Дэниэлс». Я знаю одно место на Декалб. Моя машина стоит перед отелем.
Он поднялся, его глаза спокойно изучали ее лицо. Когда-то она была красивой и все еще оставалась такой в несколько поблекшем виде. Красивой и печальной. Уголки ее маленького рта были опущены, глаза напоминали тихие окна, которые невидимая рука занавесила бледными шторами. Ему нравился ее акцент: немного французский, но с примесью еще чего-то, чего-то более темного.
«Интересно, что за сны ей снились, – подумал он. – В полицейской академии нас не учили, как работать со снами». Он окинул взглядом аккуратную убогость дома на полдороге. Никто не рассказывал ему о своих снах, но в месте вроде этого именно сны значили для людей больше всего. Некоторые сны были необходимы им просто для того, чтобы выжить; от других они всю свою жизнь пытались убежать.
Она последовала за ним через улицу к его машине. Уже некоторое время шел холодный моросящий дождь, мелкие капли нескончаемой чередой падали с неба цвета сланца. Дождь пришел с северо-востока, из пролива Лонг-Айленда. Улицы были серыми, бесчестными и пустыми. Куда она ни поворачивала голову, везде видела только дождь и бетон. Мимо просеменила голодная кошка, ища, где бы укрыться.
Она заметила, что он наблюдает за ней, угадала, о чем он думает. Он был худым, действительно похожим на еврея, выглядел слишком интеллектуальным для полицейского. Она решила, что ему, должно быть, года тридцать четыре или тридцать пять. Его чернью как смоль волосы редели на висках, на подбородке синела короткая щетина. Он казался немного растерянным.
Они медленно поехали на восток вдоль Мертл Авеню. Абрамс молчал, не уверенный, как себя с ней вести.
Она сидела, подавшись вперед, без всякого выражения глядя сквозь ветровое стекло на обычные унылые улицы. Жестяные банки и разбитые бутылки, собачьи фекалии и использованные шприцы; дождевая вода впитывалась в изломанный и искореженный мир страха и ненависти, квартал за кварталом отвердевшей злобы и любви, прогоркших и ставших никому не нужными.
За какие-то несколько часов весь этот мир стал холодным и чужим, и она осознала, словно в первый раз, как глубоко она ненавидела и презирала его. Анжелина отвернулась, ища взглядом солнце, но кругом был только дождь, и бетон, и балдевшие от метадонанаркоманы, жмущиеся тесными кучками в подъездах Кингсвью.
Они повернули направо на Классон, миновали полицейский участок, выехали на Де Калб. Он прижался вправо у следующего квартала и поставил машину во второй ряд. Она вдруг поняла, что он так и не заговорил после того, как они сели в машину.
4
Бар был наполовину пуэрториканским, наполовину итальянским. Именно поэтому его и назвали «У Мэрфи». Он был почти пуст: горстка студентов-графиков из института Пратта, сменившийся с дежурства полицейский, парочка черных девушек по вызову, пришедших с Бед-стрит, чтобы отстоять дневную смену, старый сицилиец, вполголоса беседовавший на просторечном итальянском с человеком за стойкой. Приглушенный свет, узкие кабинки с сиденьями из искусственной кожи, полу стершиеся таблички на итальянском и испанском, кислый запах виски, маленькие призраки мелких мечтаний. В вычурных потускневших зеркалах позади стойки беспомощно мерцали преломленные образы разноцветных бутылок.
– Вам здесь нравится? – спросила она.
– Нет, – ответил он. – Но тут тихо. Нет ни музыкальной стойки, ни телевизора. Нам нужно поговорить.
Она спросила «Джек Дэниэлс». Он принес бутылку и два бокала, поставил их на столик между ними.
– Как же это получилось, что такая милая девушка, как вы, начала пить вот это.
– Я не милая девушка.
– Нет?
– Нет.
Они сидели в тени, в отдельной кабинке в глубине бара. На стене тусклая лампочка прятала свой свет в пыльном абажуре. Он налил ей полный бокал и наполнил свой до половины. Ее руки дрожали, когда она подносила бокал ко рту. Бокал стучал о зубы. Лейтенант промолчал, наблюдая, как она изо всех сил прижала бокал к губам; виски пролилось ей на подбородок. Ее глаза ярко блестели от слез. В волосах виднелись капельки дождя.
– Когда вы в последний раз видели своего мужа? – спросил он.
– Я не понимаю...
– Вы сказали, что вы замужем, когда мы беседовали с вами вчера.
– Я сказала? Наверное, сказала. Я не помню.
– Вы сказали, что его зовут Рик, что он преподает в университете Лонг-Айленда.
– Правильно. Он антрополог. Большой человек, очень важный. Читает курсы по религиям Африки и стран Карибского бассейна. Иногда еще трахает своих студенток. – Анжелина поставила бокал на стол. Непонятно как, но она сумела выпить почти половину. Она заметила, что он не притронулся к своему.
Ее глаза были порочными и зелеными, как у ящерицы, большие, с крошечными крапинками янтаря, рассыпанными по самому внешнему краю зрачков. Эти крапинки исчезали, как пыль, при малейшей тени. Прикрытые глаза, одурманенные сном – сном, от которого она не просыпалась уже сорок с лишним лет. Глаза цвета морской глубины, познавшие утрату, разочарованные, одинокие, пропитавшиеся снами. Она без смущения остановила их на его глазах, не мигая, моля о каком-нибудь видении, выходящем за простые рамки человеческого зрения.
Он посмотрел на нее с печальным выражением:
– Вы сказали, что позавчера вечером поссорились с ним. Это правда?
– Поссорились? Да, наверное. Он ушел из дома. Такое случалось и раньше.
– Из-за чего? – Он нерешительно помолчал. – Эта ссора, она касалась одной из его студенток?
Анжелина подняла бокал, сделала глоток, поставила его на место.
– Нет, не думаю. Не помню. Из-за этого мы уже перестали ссориться. Что толку? Я говорю ему, что ухожу, он говорит: «Возвращайся домой на Гаити». Что это за выбор? – Она посмотрела на него. Почему она говорила все это, выставляла напоказ свои слабости в дешевом баре? – Кажется... Кажется, это было из-за Филиуса.
– Того мужчины, который скончался вчера ночью? Из вашей квартиры? Филиуса Нарсиса.
Анжелина поморщилась. Она не хотела думать о квартире. У стойки один из студентов натянуто рассмеялся. В бар вошел ямаец и о чем-то заговорил с проститутками. Анжелина почувствовала, что ее спина покрывается гусиной кожей.
– Да, – сказала она. Ей захотелось встать и уйти, повернуться ко всему этому спиной, забыть все, словно ничего не произошло. – Мы поругались из-за Филиуса. Он пропал. Я хотела позвонить в полицию. Рик сказал «нет».
– Он объяснил почему?
Она пожала плечами:
– Это имеет значение? Он считал, что это может доставить некоторым людям неприятности.
– Каким людям?
Она заколебалась, потом опять пожала плечами:
– Гаитянцам, беднякам. Он считал, что вы навлечете на них беду, если станете задавать вопросы.
– Какую именно беду?
Снова пожатие плечами.
– Кто знает?
– Он был встревожен?
– Не знаю. Возможно. Да, думаю, был. – Она знала, что был. Почему правда об этом выговаривалась с таким трудом?
– Чем именно?
– Он мне не сказал. – Эта ложь пришла легко, как и гнев. Анжелина наполнила маленький бокал почти до краев. На этот раз ее рука была более твердой.
– Что-то произошло до этого?
– Произошло? – Она ощутила страх, почувствовала себя пойманной в ловушку.
– Да. Вчера вы говорили что-то о видеофильме. Об этом Филиусе. Вы казались сильно напуганной. Вы... вас было трудно понять. – Он помолчал, раздумывая. – Послушайте, я понимаю. Вы были взволнованны. – Лейтенант сделал паузу, поигрывая своим бокалом. Он еще не выпил ни глотка. – Расскажите мне о нем. Расскажите мне об этом видеофильме.
Она объяснила ему, как могла, спотыкаясь на каждом слове и умолкая в нерешительности. Он слушал внимательно, чувствуя ужас в ее голосе, видя его в ее глазах.
– Что вы обнаружили? – спросила она, закончив свой рассказ.
– Обнаружили?
Анжелина затаила дыхание. Сердце бешено колотилось в груди, она была уверена, что он слышит его удары.
– В моей квартире. В гостиной комнате. – «Под полом», - хотела она сказать. Но произнести этого вслух не смогла. Часть ее еще надеялась, что все это приснилось ей в кошмарном сне.
Он замялся:
– Вы знаете, что мы обнаружили. Что и вы обнаружили.
– Сколько их? – спросила она тихим, неуверенным голосом.
Он не спешил с ответом.
– Сегодня поздно утром я беседовал в морге с доктором Тэйлором. Всего они привезли девять тел. Четверо скончались недавно, не позже двух месяцев назад; остальные умерли гораздо раньше. Тэйлор считает, что их взяли с местных кладбищ. Некоторые все еще были в гробах.
Она почувствовала его даже здесь, запах гниения. Он преследовал ее от самой Африки, он был с нею здесь, в баре.
– Рик знает? Вы сообщили ему?
Абрамс в упор посмотрел на нее. Он чувствовал усталость. Он провел на ногах почти всю ночь, ухватил несколько часов сна и в девять утра снова был на работе. Что-то говорило ему, что это дело будет скверным.
– Миссис Хаммел, у меня для вас плохие новости.
Она словно не слышала его.
– Вы понимаете? Плохие новости о вашем муже.
– О Рике?
Он кивнул:
– Он... Его тело было найдено сегодня утром. Вы еще спали, мы... не хотели подвергать вас еще одному испытанию. Мы опознали его по документам в бумажнике. Фотографии совпадали. Разумеется, вам придется приехать в морг для официального опознания; но это не сейчас, позже.
Она ничего не сказала в первый момент, просто смотрела на стол, на бокал виски. Он ненавидел эту часть своей работы – делить чужое горе вот так, один на один, к чему она его принуждала.
– Где?
– Простите?
– Где его нашли?
– В парке. Я имею в виду Форт-Грин, не Проспект. Под деревом рядом с памятником. Он был... – Абрамс замолчал. Никто еще не придумал легкого способа говорить то, что он собирался сказать. – Кто-то убил его. Один бегун наткнулся на него сегодня рано утром. Тело лежало недалеко от тропинки, его даже по-настоящему не попытались спрятать. Он... – Абрамс опять запнулся. Он побывал на месте преступления и видел труп. – Ему перерезали горло. И... вырвали язык.
Кто-то спустил воду в туалете через стену от их кабинки. Наверху хлопнула дверь. Жалующийся голос что-то прокричал по-испански.
Она подняла лицо. Он ожидал увидеть слезы или тупую, онемелую бесчувственность, но не это. Она смотрела прямо на него. Не мигая, глаза в глаза. И она улыбалась.
5
Дождь так и не перестал идти в тот день. На улицах нескончаемый ливень превратил земную твердь в воду, качающуюся, как в колыбели, в странном тусклом свете. Сточные канавы пожирнели и разбухли, забитые мусором. Под свинцово-серыми тротуарами вибрировали канализационные стоки, наполненные полым, истерзанным гулом.
Анжелина сопровождала Рубена Абрамса в морг больницы Кингз Каунти Хоспитал. Он хотел, чтобы она официально опознала тело Рика. Они остановились у входа в травматологическое отделение, вышли из машины и зашагали под косым дождем к моргу. Морг находился справа от них, вверх по короткой лестнице.
Ничто не напоминало здесь о смерти, в нос не ударял тяжелый запах формальдегида – обычный холл в обрамлении дверей в кабинеты. Рубен пропустил Анжелину в дверь налево, на которой висела табличка «Главный эксперт судебной медицины». На глаза ей попалась надпись: «Опознание тел с 9.00 до 16.00». Анжелина спросила себя, что происходило с теми, кто умирал в нерабочее время.
На двери слева было написано: «Вход только для сотрудников отдела по расследованию убийств, полиция Бруклина». На стенах висели плакаты, предлагавшие советы тем, кто только что понес тяжелую утрату. На низком деревянном столике лежали листки и буклеты. Другая дверь, ведущая в один из кабинетов, открылась, и оттуда вышел клерк, который буднично, словно со старым знакомым, поздоровался с Абрамсом: было очевидно, что им уже не раз доводилось работать вместе. Он повернулся и посмотрел на Анжелину, маленький человек в очках с печальными глазами.
– Миссис Хаммел?
Она кивнула. Клерк смотрел на нее застывшим взглядом.
– Будьте добры, пройдите в мой кабинет.
Сердце Анжелины часто билось, подстегиваемое стерильностью окружающей обстановки, полным отсутствием в воздухе настоящей смерти. Эта атмосфера вежливой обходительности была слишком разреженной, Анжелина чувствовала, что задыхается в ней.
У заваленного бумагами стола ей предложили расписаться в журнале, затем попросили предъявить удостоверение личности. Клерк заполнил лист, озаглавленный «Личное опознание тела», – три копии: одну для подшивки к делу, вторую для бюро, занимавшегося поиском пропавших лиц, в городском управлении полиции Нью-Йорка, третью для окружного прокурора. Она никогда не думала, что смерть может настолько усложняться.
– Миссис Хаммел, – сказал клерк, – я покажу вам фотографию человека, чье тело было обнаружено сегодня утром в парке Форт-Грина. Не спешите. Если вы сможете с полной уверенностью сказать нам, что это действительно ваш муж, вам тогда нужно будет просто поставить свою подпись на этом бланке. Вот и все формальности.
Она покачала головой.
– Никаких фотографий, – сказала она. Ее голос звучал твердо, хотя сердце трепетало. – Я хочу его видеть.
– Миссис Хаммел, я не рекомендую...
Лейтенант положил руку ему на плечо. Клерк вздохнул:
– Очень хорошо. Внизу у нас есть комната с окном, через которое вы можете осмотреть останки. Я попрошу подготовить тело.
Пять долгих минут спустя они были готовы. Клерк проводил Анжелину в смотровую. Когда она села, он отодвинул занавеску в сторону. За узким окном, в крошечной, облицованной белым кафелем комнате, в холодном свете ламп, которые задумчиво гудели и помаргивали, половина ее жизни лежала обнаженной на каменной плите.
Кто-то круто зачесал Рику волосы назад ото лба. На висках были видны следы перхоти. Подбородок потемнел от небритой щетины. Торс накрыли жесткой белой простыней, под голову положили резиновую подушку. Даже с закрытыми глазами он выглядел как человек, которому неудобно. Его губы были изрезаны и разбиты там, где убийца пытался вырезать язык. На одной щеке нож оставил рваный шрам, его края разошлись, но крови не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46