и, кроме этого, папа с мамой надеются на то, что их потомки превзойдут своих родителей, — а теперь посмотри на меня: я — абсолютный максимум того, что может достичь человек — ни один человек не сможет превзойти меня ни в чем: ни в удаче, ни в делах, ни в талантах, ни в богатстве. Мой род уже не связан с людьми — не с ними я связываю свое будущее, а с другими, сверхъестественными для людей существами, поэтому мне и не нужно, чтобы не прекращался мой род среди людей. Я могу иметь денег больше, чем все остальное человечество, но зачем мне передавать это богатство кому-либо, если я не связываю своей будущее с людьми? Мне не нужна надежда, что мои дети будут жить лучше меня: я — предел, и лучше меня жить уже нельзя; и наконец, никто из моих потомков не сможет превзойти меня ни в чем — так зачем же мне дети?
Она заплакала и отошла от меня.
— Плачь, — сказал я ей, — и пусть слезы смоют твою печаль. Помни — жизнь велика, и, может быть, настанет тот миг, когда я сам буду умолять тебя о том, что ты предложила мне сегодня, — но ты все равно плачь.
— Я смотрю тебе в глаза, — продолжил я, — и вижу в них отблеск чужих для тебя звезд — звезд моих побед. Эти звезды были свидетелями моего торжества, моей силы, моей власти, моего ума, моей боли, моей печали и моих страданий. Все это не только в твоих глазах, но и у тебя в душе — я знаю, что часть меня живет в одном из уголков твоего сердца. Да будет так! Общение с великими людьми никогда не проходит бесследно — если я понадоблюсь тебе, то загляни к себе в душу, и там ты увидишь мое отражение в себе. Если тебе вдруг понадобится моя доброта или же моя жестокость, то ищи и это в себе тоже. Там, в твоей душе — и моя боль, и мой страх, и мое отчаяние вместе с тоской; но там есть и моя сила, и моя власть, и мое могущество — там нахожусь я весь, только нахожусь не сам по себе, а под постоянным управлением твоего сознания — бери от меня, что тебе нужно! — это и есть мой незримый дар тебе!
А на голове у тебя я вижу корону из тумана. Туман скрывает мои возможности — теперь они и твои тоже, хотя ты никогда не узнаешь их предела.
А на плечах у тебя плащ — плащ из бархата ночи и разноцветного блеска звезд — носи его, королева!
А под ногами у тебя земля двух миров — Земли и Халы — ходи по ней смело!
Я буду у тебя в сердце столько времени, сколько ты будешь помнить меня.
Ну а теперь… — спасибо за все и прощай.
Извини меня, но я ухожу.
Я вышел во дворик, превратился в орла, взмахнул крыльями и полетел. Я поднимался туда, где и было мое место — к облакам. Вольный ветер свободы обнимал меня, и я улетал прочь от проблем людского мира, прочь от людей.
Город уменьшался, его зеленые улицы становились все уже и уже, домики — все мельче и мельче, а люди все больше начинали походить на муравьев. Я вбирал солнечное тепло всей поверхностью тела, хвоста и крыльев — мои перья нагревались, но не сильно, ведь их обдувал ветер. Теплый воздух поддерживал мои крылья, поэтому я почти не взмахивал ими, а просто парил, как пух.
Я летел и думал о том, что людские заботы с такой высоты кажутся мелкими и достойными лишь легкого любопытства, а не пристального наблюдения и того внимания, которое уделяют им люди. Я летел — свежий воздух простора будил во мне великие силы, и я чувствовал себя великим и могучим, прекрасным и добрым. Я летел, а тем временем мир подо мною менялся: появлялись реки, леса и новые города, появлялись и уходили назад.
Я увидел город и решил посмотреть на него вблизи, поэтому начал спускаться вниз неторопливыми широкими кругами. Я опускался все ниже и ниже, осматривая город, увеличивающийся по мере моего приближения. Я никуда не спешил, я просто смотрел на дома, на людей, на машины, на всю эту суету трудового дня, смотрел спокойными глазами праздного туриста. Я решил приземлиться и для этого выбрал довольно-таки тихое место — городской парк. Когда я подлетал к нему, я обратил внимание на скульптуру человека, вокруг которой били фонтаны. Парк мне понравился: цветники там соседствовали с декоративными кустарниками, работали несколько фонтанов, но тот, в центре которого находилась скульптура, был самым большим и красивым; он притягивал меня, поэтому я опустился прямо на голову скульптуры и принялся разглядывать людей.
Мое появление не осталось незамеченным: сначала залаяли собаки, первыми услышавшие хлопанье моих могучих крыльев, а затем гуляющие увидели меня и тоже стали подходить к фонтану. Сидящие неподалеку на лавочках люди прервали свои занятия и обратили все свое внимание на меня. Собиралась толпа, люди возбужденно переговаривались и, показывая на меня, оживленно жестикулировали. Меня стали фотографировать, а я сидел на каменной голове человека, вцепившись в нее своими мощными желтыми лапами с черными когтями, сидел гордо, как всегда сидят орлы; сидел, наклонив вниз голову с крепким, фиолетово-стального цвета клювом и ярко-оранжевым надклювьем, и смотрел на людей своими пронзительными желтыми глазами.
Становилось все более шумно, люди подошли уже совсем близко ко мне, отчего они могли разглядеть переливы красноватого желто-коричневого цвета у меня на перьях. Но я — не павлин, которого рассматривают, а орел, которого уважают, которым гордятся и на которого равняются, и я не в клетке, а на свободе; поэтому, взмахнув своими широкими крыльями, под которыми легко мог бы поместиться взрослый человек, я слетел вниз и, пролетев над перепугавшимися людьми, сделал полукруг над толпой, поймал восходящий поток теплого воздуха, насыщенного запахами цветов, и заскользил вверх.
Я поднялся выше домов и дорог и летел над городом, а люди задирали вверх головы и смотрели на меня, на мой легкий полет и на мою красивую силу. Неожиданно для самого себя, мне захотелось заглянуть внутрь какого-нибудь дома. Как раз в это время я пролетал неподалеку от средних размеров квадратного здания с внутренним двориком: судя по всему, это было какое-то предприятие или же учреждение. Я подлетел к нему поближе и, сделав над ним несколько кругов, сел на подоконник открытого окна, находившегося на третьем этаже.
Я заглянул внутрь — там стояли несколько столов, за которыми работали люди. Сложившаяся ситуация меня страшно веселила, но клювом я не мог даже улыбнуться, поэтому мне пришлось смеяться про себя — молча.
Мое прибытие было встречено молчаливым удивлением со стороны людей — еще бы, такого они уж точно не ожидали! Обернувшись на шум моих крыльев, сотрудники смотрели на меня и ничего не предпринимали. Своим желтым пронзительным взором я проникал прямо с самую глубину их сердец и читал там страх, удивление, тупое безразличие, непонимание происходящего и живой бег мысли — вот и раскрылись они мне, и не надо лезть им в души — все и так видно!
Наконец, люди потихоньку заговорили между собой. Я понимал их разговор, хотя и был орлом. О, они говорили много любопытного! Один из них обратил внимание на рисунок перьев у меня на груди, на отблеск солнца у меня на клюве, спине и хвосте — настоящий орел, к тому же очень выгодно освещенный предвечерним солнцем. Я согласен с ним — я и был настоящим, шикарным, очень эффектным, орлом. Могучие когти и сильный клюв, широкие крылья и большая грудь — так меня оценили люди, и я полностью согласен с такими оценками.
Но все хорошее, как и плохое, непременно кончается.
Люди освоились с обстановкой, зашумели, стали делать более резкие движения — кто знает, что придет им в голову в дальнейшем! Они начали суетиться, а двое начали приближаться ко мне… — что ж, пора!
Я соскользнул с подоконника и, раскинув свои огромные крылья, улетел, оставив им незабываемые воспоминания о нашей встрече, а себе — хорошее настроение… Каждому — свое… Я поднимался вверх, небо темнело — вечером будет дождь, а солнце, спрятавшись за тучей, золотило ее края. Пора. Воздух влажнел. Я поднимался к облакам — пора, пора вновь идти в свой мир.
Глава 13.
Властелин Миров.
Я жил так же, как и раньше — менял миры, когда хотел, жил, где захочется, и был тем, кем хотел быть.
Раз за разом я уходил сквозь время и пространство, посещая те места, которые меня интересовали; и если раньше я старался выглядеть в соответствии с тем миром, в который я приходил гостем, то со временем я перестал «подстраиваться» под посещаемые мной времена и народы — путешествуя среди них, я перестал выглядеть как они, — я стал смотреть на них глазами моего любимого и самого главного воплощения — глазами того человека звездной эпохи, к которому однажды пришел незнакомый ему гость и сказал: «Предлагаю тебе стать Хозяином Миров». Я одевался в привычную для меня одежду моего родного времени, по той, будущей для них моде, причем я не любил носить ни колец, ни цепей, ни браслетов, ни наручных часов (когда я был человеком, то, как и все, носил часы, чтобы знать и отслеживать время, однако теперь я уже не нуждался в этом — время стало частью меня, причем подчиненной частью меня, и поэтому отныне не я отслеживал течение времени, а управлял им); кроме того, я никогда не делал себе татуировок, прожив всю свою человеческую жизнь без них, — так вот, одевшись так и придумав себе очередное имя, я наполнял полные карманы золотыми монетами местной чеканки и, выучив несколько распространенных в той местности языков, являлся гостем в мир тех людей. Я перестал маскироваться под невзрачного местного жителя — имея бесконечный запас денег, я выглядел богатым гостем из заморских стран и представлялся великим магом, колдуном, волшебником или же могущественным чародеем, поэтому и вел себя соответственно — уверенно и дерзко, как хозяин, который знает себе цену, и она, эта цена, для окружающих запредельно высока!
Я никогда никому не кланялся и ни перед кем не снимал головной убор — ни перед служителями местного культа, ни перед сиятельными графами, ни перед родственниками коронованных особ, ни перед всякими там владыками и прочими магараджами, — короче говоря, ни перед кем вообще (а мне пришлось повидать всяких людей с разными должностями и званиями — от самых низших до самых высоких)! Достаточно просто превратить собаку в кошку или же сделать еще что-нибудь подобное, а потом протянуть сжатую в кулак руку по направлению ко все еще сомневающимся в моей силе вельможам, затем медленно раскрыть ее и показать им маленький белый шарик, переливающийся и играющий светом на моей ладони, яркость которого постепенно начинает возрастать сначала до слепящего уровня, а потом все дальше и дальше, многократно превосходя ярость полуденного солнца в раскаленной пустыне… — и тогда присутствующие на этой демонстрации моего могущества начинают закрывать руками глаза, перед которыми уже загораются цветные точки, а вскоре им всем станет жарко и душно, а сила света все возрастает и возрастает… — и тогда они начинают просить меня прекратить, падают на колени один за другим, и только тогда обжигающее солнце постепенно прячется обратно в мою закрывающуюся ладонь, и еще некоторое время из-под сжатых пальцев пробиваются узкие, режущие мир на части, полосы света, — да, именно такими, и прочими подобными им способами, я быстро утверждал свое место в том мире, куда я прибывал погостить, и уже мало какой глупец осмеливался требовать от меня чего-либо, но дураки находились всегда — и тогда я превращал какую-нибудь часть его тела (обычно палец на руке) или же какой-нибудь предмет его туалета во что-либо фантастически непредсказуемое или же просто удалял выбранный объект в никуда, а потом смотрел как этот человечек унижается передо мною, вымаливая себе милость и прося вернуть все обратно, и лишь, подождав для пущей важности определенное время и дав всем окружающим лишний раз убедиться в моем могуществе, я давал задний ход процессу и возвращал все в исходное состояние… — и вообще, я откликался только на просьбы, сделанные в уважительном тоне, и то, конечно же, далеко не на все; поэтому, в итоге, я всегда получал то, что хотел, вел себя так как пожелаю, и не стесненный ничем (правда, я, по-возможности, соблюдал обычаи местных народов, но исключительно для того, чтобы добиваться расположения аборигенов), путешествовал по времени с удовольствием, часто с пользой и всегда с комфортом.
Образ путешественника из далеких стран, образ человека очень богатого и щедрого, наделенного значительным запасом знаний и выдающимися умениями, помогал мне знакомиться с выдающимися людьми прошедших эпох, чтобы затем, обмениваясь мыслями, учиться у мудрецов прошлого, одновременно в чем-то помогая и им самим. Уровня моего интеллекта вполне хватало для того, чтобы вести серьезные беседы с исключительно умными людьми, обогащая духовно друг друга, и именно эти беседы и были тем главным, ради чего стоило преодолевать время и пространство, — и за эту возможность я питаю глубокую признательность и испытываю очень большую благодарность своему «отцу». «Опирайся на мудрость прошедших веков и не прогадаешь!» — так говорил он мне, и теперь я вполне постигаю смысл его слов…
А все эти досадные недоразумения и прочие мелочи, подстерегающие одинокого путешественника, вроде внезапного грабежа на дороге, сквозного удара копьем в сердце или же рассекающего надвое грудь удара сабли — все это мелочи, досадные и малосущественные мелочи (для меня это — мелочи, а не для тебя, мой читатель!), так вот, у меня они уже давно не вызывают ни страха, ни интереса, и которые только лишь замедляют, причем незначительно, само мое путешествие к знаниям и умению мыслить.
Знание — сила, но умение мыслить — еще большая сила, ради которой следует легко тратить и золото, и время — оно стоит этого! — по крайней мере, я так считаю.
Я встречался со многими мыслителями прошлых веков и тысячелетий, встречался просто с умными людьми, с достойными встречи со мной служителями культа, не пренебрегая беседами с обычными путниками и прочими рядовыми жителями тех земель; я встречался с ними со всеми в разных ситуациях — и на войне, и в мире, и в горе, и в радости, и на море, и на суше… — короче говоря, везде и всюду; и я не уставал поражаться богатству жизни и духа, которое встречалось мне в самых неожиданных ситуациях, даже там, где, казалось, и ждать этого не следует.
Человек велик духом, а все остальное — пыль и тлен.
Я видел все: и жестокость, и доброту, и счастье, и горе, видел благородство и низость, видел радость творчества и еще множество проявлений человеческих чувств, — я видел все, и я видел все это не только глазами, но и, что еще более важно, своей нечеловеческой сущностью — так я познавал мир людей, одновременно познавая себя, учась тому, что называется такими простым и всеобъемлющими словом «жизнь»…
Так же как и раньше, когда я еще был человеком, мне нравилось созерцать мир, однако теперь мой внутренний взор приобрел значительную зоркость и глубину проникновения в скрытые свойства и закономерности — и от этого спокойное созерцание разворачивающихся передо мной эпох и людских судеб доставляло мне еще больше наслаждения. Правда, сейчас, мои возможности стали настолько велики и, кроме того, я так много узнал о людях и об окружающем их мире, что просто так, ради праздного интереса, перестал вмешиваться в естественное течение жизни, поэтому, со временем, наблюдение стало основным моим уделом.
Я был добр к миру не потому, что он сам был добр ко мне, а потому, я был добр по своей внутренней сути, и поэтому внешняя доброта давалась мне легко и естественно.
Я был вежлив к людям, ибо от «лишних» вежливых слов мозоли на языке не вырастут, а приобретется уважение и к самому себе, и к собеседнику; и пусть в моей власти сделать с ним все, что угодно — это не дает мне права вести себя некультурно. Красивая правильная речь обеспечивает наиболее точную передачу своих мыслей и чувств партнеру, а культурное поведение служит речи тем, чем служит рама для картины.
Когда ты спокоен — тогда ты хозяин времени, когда же ты нервничаешь или же торопишься, тогда время — твой хозяин, а ты — раб его!
Когда ты спокоен, ты можешь подождать или же подумать, а раз у тебя есть на это время, то значит, ты владеешь временем, а не оно тобой, вот почему я старался постоянно сохранять спокойствие. И еще — спокойствие позволяет принимать обдуманные взвешенные решения, а это правильно, хорошо и очень важно.
Я был весел; мое внешнее отношение к миру было довольно несерьезным, но внутри себя я четко отдавал себе отчет и в словах, и в поступках — глубинное понимание внутренней логики мира, а также жизни и смерти обусловливали такую крепость моей психики, что я легко смеялся над всеми этими малосущественными мелочами жизни, которые люди считают важными и которые не являются таковыми по сравнению с действительно важными событиями, например, со смертью человека. С каждым мгновением человек приближается к смерти, жизнь тратится на мелочи — и сумма этих двух положений подчеркивает тщетность усилий человека — нужно стремиться делать что-то действительно важное, чтобы потом не было больно за бесцельно прожитую жизнь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67