Когда-то Сэм вычитал теорию о том, что в давние времена на Земле
монгольские орды были настолько обессилены своим быстрым расширением, что
не смогли больше играть активную роль в истории. Со всеми ресурсами,
которыми располагала их территория, народ сам по себе не в силах что-либо
сделать, если не появятся какие-то люди с инициативой.
Возможно, то же самое произошло с Робином Хейлом. Он был единственным
живым человеком, который сражался вместе с вольными товарищами. Растратил
ли он в эти суровые годы свою инициативу? Он располагал столетиями опыта,
знаний, аккумулированной зрелости, но у него не было единственного
качества, которое позволяло пустить все это в ход.
Этим качеством в изобилии обладал Сэм. И вдруг ему пришло в голову,
что из всех живущих он единственный им обладает. У Хейла долгая жизнь, но
нет воли для использования ее. У остальных бессмертных достаточно
инициативы, но...
- Если мы будем ждать семей, никогда не наступит время действий, -
сказал Сэм вслух удивленно, как будто такая мысль никогда раньше не
приходила ему в голову.
- Конечно, нет. - Хейл был спокоен. - Возможно, уже сейчас слишком
поздно.
Сэм едва слышал его.
- Они думают, что правы, - продолжал он, исследуя новую концепцию. -
Но они не хотят перемен. Они будут ждать до тех пор, пока не поймут, что
ждали слишком долго, и тогда они, может быть, будут даже слегка рады
этому. Они консервативны. Люди у власти всегда консервативны. Любое
изменение для них к худшему.
- Это относится и к населению башен, - сказал Хейл. Что мы можем
предложить ему такого, что сравнилось бы с тем, что оно имеет. Комфорт,
безопасность, цивилизованная жизнь. А у нас опасности, тяжелая работа и
надежда через столетия создать такие условия, которыми они сейчас окружены
под водой без всяких усилий. Никто из них не доживет до плодов своего
труда, даже если они поймут необходимость изменений.
- Однажды они отозвались, - напомнил Сэм. - Когда мой отец предложил
первый план колонии.
- О, да. Есть множество недовольных. Они понимают, что теряют что-то.
Но одно дело - говорить о романтике и приключениях и совсем другое -
испытывать опасности и тяжелую работу. Этим людям не хватает толчка.
Пионеры становятся пионерами, потому что условия дома невыносимы или
потому что условия в другом месте выглядят более обещающими или... или
если появляется Грааль, Святая земля или что-нибудь в этом роде. Здесь
дело идет о спасении человеческой расы, но нет ясной и видимой цели.
Сэм поднял красивые брови.
- Спасение человеческой расы? - повторил он.
- Если колонизация не начнется теперь или в ближайшее время, она
никогда не начнется. Наши запасы кориума станут слишком незначительны,
чтобы поддерживать ее. Я говорил это снова и снова, пока слова эти
автоматически не стали вылетать, стоило мне только открыть рот. Через
несколько столетий человеческая раса придет к своему концу в своих
безопасных матках-башнях. Ресурсы истощатся, и истощится воля к жизни. Но
семьи сопротивляются каждому моему ходу и будут сопротивляться, пока не
станет совсем поздно. - Хейл пожал плечами. - Старая история. Мне говорят,
что в башнях даже и думать не хотят об этом.
Сэм искоса смотрел на него. В голосе бессмертного звучала
уверенность. Он верил Хейлу. И хотя судьба человеческой расы не слишком
беспокоила Сэма, увеличение длительности жизни сделало для него жизненно
важным следующие несколько столетий. К тому же у него были свои счеты с
Харкерами. А в проекте колонизации таились неисчислимые возможности, если
им будет руководить такой человек, как Сэм Рид.
У него начали формироваться блестящие идеи.
- Патент ваш, - резко сказал он. - Теперь слушайте...
Робин Хейл закрыл за собой избитую дверь административного здания и
медленно пошел по пластиковой тропе. Над головой лучезарность
венерианского дня на короткие мгновения освещалась вспышками синего неба и
солнца, проходившими сквозь прозрачный империумный купол. Хейл поднял
голову, слегка сморщил лицо от яркого света, вспоминая старые годы.
Немного впереди него человек в коричневом комбинезоне неторопливо
копал мотыгой что-то на грядке из сверхплодородной почвы Венеры. Он
двигался спокойно, может быть, чуть стесненно, но видно было, что работа
ему нравится. Он поднял худое, с длинными челюстями лицо, когда Хейл
задержался у плоского бассейна.
- Есть у вас минутка? - спросил Хейл.
Человек улыбнулся.
- Сколько угодно, - сказал он. - Что вас беспокоит?
Хейл поставил ногу на край бассейна и скрестил руки на колене. Старик
удобно облокотился на мотыгу. Несколько мгновений они молча смотрели друг
на друга, и слабая улыбка на их лицах говорила о чем-то общем. Только они
одни из всех живущих помнили жизнь под открытым небом, смену дня и ночи,
солнца и луны, естественные ритмы мира, не руководимого человеком.
Только Логист помнил день, когда почва под открытым небом не была
смертоносным врагом человека. Только он мог спокойно ковырять почву
мотыгой, зная, что она не враг ему. Для всех остальных самый вид почвы
означал опасность видимую и невидимую, известную и неизвестную - ядовитые
грибы, бактерии с неизвестными возможностями, удивительные насекомые и
крошечные зверьки, готовые вырваться со следующим ударом мотыги. Конечно,
эта почва была обеззаражена, но условности умирают с трудом. Никто, кроме
Логиста, не любил эти грядки с открытой почвой.
Хейл не очень удивился, когда подумал, что узнает тощую фигуру,
действующего мотыгой. Было это несколько недель назад. Он остановился у
грядки, отослав своих подчиненных, а старик распрямился и бросил на Хейла
острый иронический взгляд.
- Вы не... - с колебанием начал Хейл.
- Конечно. - Логист улыбнулся. - Мне давно нужно было явиться на
поверхность, но хотелось кончить работу. Здравствуйте, Хейл. Как
поживаете?
Хейл сказал что-то взрывчатое.
Логист рассмеялся.
- Я привык к фермерской работе на Земле, - объяснил он. - Все время
хотелось поработать. Сейчас я доброволец. Использовал собственное имя. Вы
не заметили?
Хейл не заметил. Много произошло с тех пор, как он стоял в замке
Истины и слушал голос, доносящийся из шара-оракула. Глаз его не
остановился на имени Бена Кроувелла, хотя списки добровольцев стали
настолько редки в эти дни, что он мог процитировать их по памяти.
- Почему-то я не очень удивлен, - сказал он.
- И не должны. Мы с вами, Хейл, единственные оставшиеся в живых, кто
помнит открытый воздух. - Он принюхался и неодобрительно взглянул на
империумный купол. - Мы единственные, кто знает, что это такое. Вам
встречались другие вольные товарищи?
Хейл покачал головой.
- Я последний.
- Ну... - Кроувелл ударил мотыгой случайный росток, - я в любом
случае должен был оказаться здесь. Но неофициально. На вопросы не отвечаю.
- Вы не отвечали и в Замке, - с обидой напомнил Хейл. - Я был у вас
за последние сорок лет не менее десяти раз. Вы не дали мне ни одной
аудиенции. - Он посмотрел на Логиста, и неожиданная надежда зазвучала в
его голосе. - Что заставило вас явиться сюда - сейчас? Что-то должно
случиться?
- Может быть. Может быть. - Кроувелл вернулся к своей мотыге. -
Всегда что-нибудь случается, раньше или позже. Если ждать достаточно
долго.
И это все, чего Хейл смог от него добиться. Сейчас, рассказывая
Логисту о случившемся, Хейл вспоминал этот разговор. - Поэтому вы явились
сюда? - спросил он, окончив свой рассказ. - Вы знали?
- Хейл, я не могу ответить на ваш вопрос.
- Вы - знали?
- Ничего не выйдет. Не забывайте: каждое достоинство имеет свои
отрицательные стороны. Я обладаю не непогрешимостью, а предвидением - да и
оно подвержено ошибкам. - Кроувелл казался слегка раздраженным. - Я не
бог. Перестаньте думать, как жители башен. Они готовы снять с себя всякую
ответственность. Это самое плохое в сегодняшней жизни Венеры. Предоставьте
это Джорджу. А Джордж не бог. Да и сам бог не может изменить будущее - и
по-прежнему знать, что происходит. В то мгновение, как он вмешивается, он
вводит в уравнение новый фактор, а этот фактор случайный.
- Но...
- О, я вмешивался один или два раза, - сказал Логист. - Даже убил
однажды человека, потому что знал: если он останется жить, это принесет
большие бедствия. Я был прав - в том случае. Но я не вмешиваюсь, если не
могу помочь. Когда я вмешиваюсь, я сам становлюсь случайным фактором и,
поскольку я сам включаюсь в уравнение, мне уже невозможно представить себе
его целиком и со стороны. Я не могу предсказать свои реакции - понимаете?
- Более или менее, - задумчиво сказал Хейл. - Но вы говорите, что
вмешиваетесь, когда должны это сделать.
- Только в таких случаях. И потом стараюсь, чтобы события развивались
естественно. Главное - сохранить равновесие. Если я делаю шаг вправо,
равновесие сдвигается в этом направлении. Поэтому я затем стараюсь сделать
шаг в противоположную сторону - и х остается равным х. Если я добавляю у с
одной стороны, то стараюсь вычесть у с другой. Я согласен, что с того
места, где вы сидите, это не кажется очень разумным, но с моего насеста -
совсем другое дело. Еще раз скажу, я не бог.
Он помолчал, вздохнул и посмотрел на империумный купол, где виднелась
полоска голубого неба, освещенного солнцем.
- Чего хочет Рид? - спросил он. - У него есть какие-то замыслы.
Каковы они?
- Не знаю, зачем говорить вам, - раздраженно сказал Хейл. - Вы,
вероятно, знаете об этом больше меня. - Логист слегка ударил кулаком на
рукояти своей мотыги.
- Я не могу сказать вам то, что знаю, и по очень важным причинам.
Однажды, может быть, я вам объясню. А сейчас мне бы очень хотелось
услышать, чего хочет молодой Рид.
- Мы просмотрели карты. Его патент охватывает территорию почти в
триста миль, причем около ста миль приходится на морской берег. Я прежде
всего проверил это, потому что там на берегу стоит один из фортов вольного
товарищества. Это прекрасная база. Я помню, что это место выбрали из-за
гавани. Цепь островов прикрывает ее, петлей изгибаясь к западу.
Несмотря на все самообладание, Хейл заговорил быстрее.
- Там не будет империумного купола над колонией. При колонизации
будем адаптироваться. Невозможно иметь сбалансированную экологию, когда
внутри одна атмосфера, а снаружи другая. Но нам, конечно, нужна будет
защита от поверхностной жизни. Я думаю, лучше всего нас защитит вода.
Острова представляют собой естественные каменные ступени. Мы один за
другим будем брать их под контроль и переходить к следующему.
- Гм... - Логист задумчиво сморщил длинный нос. - Ну, а что удержит
семьи от тех же фокусов, при помощи которых они убили эту колонию?
Хейл закашлялся.
- Посмотрим, - сказал он.
Даже наступление ночи имеет странное экзотическое очарование для
выросшего в башне человека. Сэм сжимал ручки сидения в самолете, несущем
его обратно в башню Делавер, и очарованно смотрел на собиравшуюся над
морем тьму. Атмосфера Венеры изменчива и коварна; самолеты летают только
по необходимости, да и то полеты коротки. Поле зрения Сэма было
ограничено. Но он видел в надвигающейся тьме далекое сияние подводной
башни; этот свет пробивался из-под воды. И ощутил необычное эмоциональное
тяготение. Этот свет внизу был домом - безопасностью, удобством, музыкой,
смехом. Колония, оставшаяся позади, казалась по контрасту безжизненным
местом опасностей и поражений.
Так нельзя. Нужно подумать о чем-нибудь хорошем, чтобы противостоять
унаследованным эмоциям, воспитанным жизнью в башнях. Пионера должны
окружать плохие условия, а впереди должен маячить святой Грааль или
Золотой Город. Толчок плюс тяга, думал Сэм.
Успех потребует кориума, добровольцев-энтузиастов и согласия
Харкеров, даже их поддержку. Пока ничего этого не было. А действовать
нужно быстро. В любой момент к нему может явиться частная полиция, и из
тьмы небытия явится вдруг Сэм Харкер. У него мало денег, совершенно нет
авторитета, нет друзей, кроме старика, умирающего от наркотиков и
старости, и даже его дружбу надо покупать.
Сэм негромко рассмеялся про себя. Он почувствовал удивительную
уверенность. Он верил в успех.
- Первое, что я должен сделать, - сказал он Слайдеру, - это появиться
перед публикой. Быстро. Так быстро, чтобы семьи не успели схватить меня.
После этого станет ясно, что если я исчезну, они ответственны за это.
Слайдер кряхтел и чихал. В маленькой комнатке было душно, но
сравнительно безопасно. Пока Сэм остается здесь, в хорошо известном ему
подпольном мире, ему не грозит опасность оказаться в крепости Харкеров. Но
на этот раз мотивы его выступления должны быть совершенно другими.
- Дай мне выпить, - сказал в ответ Слайдер.
- У меня есть две тысячи кредитов, - сказал Сэм, пододвигая бутылку
ближе. - Хейл, возможно, наберет еще две тысячи. С этого и начнем.
Подскажите, как их истратить получше. Мне понадобиться телевизионное время
и хороший специалист по семантике.
Когда начнем, деньги к нам пойдут. И на этот раз я не собираюсь
прятать их в какой-нибудь крысиной норе. Я их вложу туда, где они принесут
максимум прибыли.
- Куда? - спросил Слайдер, протягивая руки к бутылке.
- Во флот, - угрюмо ответил Сэм. - Новая колония будет островной. Нам
нужна подвижность. Придется сражаться с морскими животными, укреплять и
заселять острова. Потребуются хорошие корабли, оборудованные, с мощным
вооружением. Вот на что пойдут деньги.
Слайдер присосался к бутылке и ничего не сказал.
Сэм не стал ждать, пока его пропаганда начнет приносить плоды, и
начал заказывать корабли. Он срезал углы, где только мог, но большая часть
его четырех тысяч кредитов пошла на тайные заказы самых необходимых
материалов.
Тем временем пропаганда разворачивалась. Не было ни времени, ни денег
для осторожного начала, что предпочел бы Сэм. Продолжительная компания
искусно созданных песен, восхваляющих славу наземной жизни, открытое небо,
звезды, смену дня и ночи, - это конечно, было бы лучше. Модная пьеса,
новая книга с умело подчеркнутыми мотивами облегчили бы дело. Но на это не
было времени.
Робин Хейл в выступлении по телевизору объявил о создании новой
колонии на основе частного патента. И смело, открыто, потому что не было
возможности скрыть что-то, было объявлено о связи с этим планом Джоэля
Рида.
Джоэль с экрана открыто говорил об обмане своего отца.
- Я никогда не знал его, - сказал он, вкладывая в слова всю присущую
ему убедительность. - Вероятно, многие из вас не поверят мне из-за моего
имени. Я не стараюсь скрыть его. Я верю в свою колонию и не позволю ей
потерпеть поражение. Думаю, большинство из вас поймет меня. Я не посмел бы
явиться перед вами под своим подлинным именем со всем его бесчестьем, если
бы не верил в успех. Ни один человек по имени Рид не смел бы испытать одно
и то же дело дважды. Если колония потерпит поражение, это будет означать
мое собственное крушение, но я знаю, что она будет успешной. - В его
голосе звучало спокойное убеждение, а его энтузиазм передавался
слушателям. Он сказал свое подлинное имя. Многие поверили ему. Поверило
достаточное для его целей число слушателей.
Те же побудительные мотивы, которые сделали успешным план первой
колонии, действовали по-прежнему. Люди чувствовали, как смыкаются над ними
башни. Они стремились к утраченному наследию, и их стремление давало Хейлу
и Сэму достаточно средств для удовлетворения самых необходимых
потребностей. Остальные ждали, пока их убедят.
Сэм действовал, чтобы убедить и их.
Харкеры, конечно, не бездействовали. После первых часов изумления они
тоже начали действовать и очень быстро. Но преимущество было не на их
стороне. Они не могли открыто противостоять плану колонизации. Вспомните,
считалось, что они за колонизацию. Они не могли позволить колонии на самом
деле исчезнуть. Потому они могли лишь развернуть контрпропаганду.
Распространились слухи о мутировавшей вирусной чуме, правившей на
поверхности. Самолет, управляемый роботом, потерпел крушение на виду у
телезрителей, разорванный на куски мощными потоками атмосферы. Все
усиливались толки об опасностях поверхности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23