Надеюсь, ты видел составленный мною план его освещения? Я его тебе посылала.
Макгуайр принялся перебирать бумаги на своем столе.
– Макс вроде бы говорил, что ты собираешься ехать со своей подругой. Кажется…
– Джини. Женевьева Хантер. Ты ее не знаешь.
– Да, я ведь здесь недавно, – кивнул он, продолжая рассеянно перебирать лежавшие перед ним листки. – Однако я знаком с ее работой и, конечно, с прошлогодними репортажами из Боснии. Они были просто блестящи! Так же хороши, как снимки Паскаля Ламартина. Они и раньше вместе работали?
– Да.
– Прекрасная команда. Я и Максу сказал то же самое. Куда же делся этот чертов план? Ведь только минуту назад лежал на этом месте! Кстати, почему она не осталась там и дальше работать вместе с Паскалем?
– Вот этого я не знаю.
– Кто-то мне что-то говорил… Она, кажется, заболела?
– Да нет вроде. По крайней мере, сейчас с ней все в порядке.
– Ага, значит, я что-то напутал. Макс говорил… Макгуайр не закончил фразу, а Линдсей не собиралась снабжать его дополнительной информацией. Он, судя по всему, и без того знал чересчур много. Если ему было известно о болезни Джини, о которой знали очень немногие, значит, об этом насплетничал Макс. Последний, однако, всегда считался очень сдержанным человеком, и уж коли делился с Макгуайром такими подробностями, значит, они являлись гораздо более близкими друзьями, чем поначалу думала Линдсей.
Именно в тот момент, когда она гадала, о чем еще Макс мог рассказать Макгуайру, тот огорошил ее. Он наконец нашел составленный Линдсей план освещения парижского показа и положил его перед собой.
– Прекрасно, – сказал он.
Не веря своим ушам, Линдсей изумленно уставилась на собеседника.
– Прекрасно? Ты хочешь сказать, что тебе нравится мой план?
– В конце концов, отдел мод возглавляешь ты, а не я, – пожал плечами Макгуайр. – И если ты считаешь нужным пользоваться услугами этого проклятого Маркова, – на здоровье. Будь только более требовательна к его творчеству.
– И у тебя нет никаких предложений? Я удивлена.
– Нет. Коллекции мод – это твоя епархия. Я бы и помыслить не смог о том, чтобы занимать чужую территорию. Тем более, что сам я не способен отличить Лакруа от Сен-Лорана.
«Чертов Макс!» – подумала Линдсей, уловив лукавые огоньки, заплясавшие в глазах Макгуайра. Значит, редактор передал ему их разговор!
– Я рада, что ты наконец уяснил рамки своей компетенции. – Линдсей встала, оттолкнув стул, и намереваясь побыстрее выйти из кабинета.
– Да, и вот еще что, – бросил ей в спину Макгуайр. Линдсей удивленно обернулась и увидела в его руках ту самую зеленую папку, завязанную тесемками.
– Скажи, костюм, который на тебе, случайно не от Казарес?
– Угадал.
Макгуайр, казалось, был доволен тем, что его догадка оказалось верной.
– А ты когда-нибудь встречалась с самой Казарес? Может быть, брала у нее интервью?
Линдсей недоуменно посмотрела на собеседника, гадая, чего больше в его вопросе: невежества или подвоха.
– Нет, – ответила она наконец, – я с ней никогда не встречалась. И, как тебе, должно быть, известно, ни один журналист – тоже. Казарес никогда не появляется на публике, только в день закрытия ее показов. И никому не дает интервью. Она настоящая затворница.
– И к тому же – удивительно красивая затворница.
– Да, и это тоже.
– Но Жан Лазар – он-то общается с журналистами?
– Только с теми, которых считает надежными. Со своими друзьями, которые не будут задавать ему неудобных вопросов о Казарес. Я бы не стала называть это интервью, но изредка он действительно дает аудиенции журналистам.
– Не могла бы ты договориться с ним о такой аудиенции?
– Наверное, смогла бы, если бы захотела. Но я этого не хочу.
– Попробуй сделать это, когда окажешься в Париже. Линдсей озадаченно посмотрела на Макгуайра.
– Зачем? Это же бессмысленно. Даже если мне удастся встретиться с Лазаром, я не узнаю от него ничего мало-мальски стоящего. Разумеется, мне хотелось бы узнать, насколько верны те или иные слухи. Например, правда ли то, что пять лет назад Мария Казарес стала разваливаться на части. И мне очень хотелось бы узнать, какую именно коллекцию она разрабатывает в настоящее время. Любой журналист не пожалел бы усилий, чтобы услышать ответы на эти вопросы, но…
– Вот и задай их Лазару. Почему бы не попробовать?
– По нескольким причинам, – фыркнула Линдсей. – Во-первых, я не осмелюсь это сделать, поскольку меня после этого на пушечный выстрел не подпустят к Дому мод Казарес. Во-вторых, я уже сказала тебе: это бессмысленно. Для интервьюеров у Лазара существует стандартная заготовка: Мария Казарес – гений высокой моды. Его задача в том и состоит, чтобы ограждать хозяйку от назойливых плебеев.
– И еще – в том, чтобы управлять империей стоимостью во много миллионов долларов. Давай и об этом не будем забывать.
– Само собой. С этой задачей он, кстати, справляется блестяще. Лазар охотно станет говорить о фасонах их платьев, об их косметике, духах. Он будет сыпать цифрами и излучать обаяние. Пустая трата времени. Все эти цифры мне и без того известны. Пресс-служба у Казарес лучше, чем у всех остальных парижских домов мод, вместе взятых. Об империи Казарес мне известно абсолютно все.
– Абсолютно все? Ты в этом уверена?
Линдсей уже была готова ответить какой-нибудь дерзостью, но в последний момент замолчала. Она заметила, каким острым стал взгляд зеленых глаз Макгуайра, как по-новому зазвучал его голос.
– Ну, хорошо, я преувеличила. Конечно, я знаю далеко не все, как, впрочем, и остальные. Лазар и Казарес окружены завесой таинственности, причем – с давних пор…
– Не могу не согласиться. – Макгуайр заглянул в зеленую папку. – Это заметно даже неспециалисту. Вопросов больше, чем ответов. Откуда они всплыли, как встретились, каким образом Лазар заработал свои первые большие деньги, какие взаимоотношения связывают их сейчас, почему в прошлом году Лазар собирался продать компанию?..
– Это были чистой воды сплетни, – перебила говорившего Линдсей.
– …Почему в нынешнем году Лазар изменил это решение и продолжает сидеть в своем кресле? Есть и еще несколько более мелких вопросов. Одним словом – ничего, что могло бы серьезно встревожить старую крысу высокой моды.
Макгуайр бросил на Линдсей быстрый взгляд и продолжал:
– Конечно, редакторы отделов мод ведут себя иначе, чем другие журналисты, верно? Я уже начинаю понимать это. Не задают острых вопросов, не пытаются заняться серьезным анализом. Они лишь ходят на показы, воркуют с подружками, запирая те небольшие участки своего мозга, которые еще в состоянии функционировать, охают и ахают над складочками и развивают в себе способность впадать в экстаз. По поводу юбки, или жакета, или шляпки…
– Минуточку! – вставила Линдсей, однако, не обратив внимания на ее реплику, Макгуайр продолжал:
– То, что представляет для них интерес, не имеет ни малейшего отношения к жизни девяноста девяти процентов обыкновенных женщин и нисколько не влияет на то, как они одеваются. Интересующая этих дамочек одежда – фривольна, стоит бешеных денег и вообще оскорбительна для женской части человечества…
– Могу я сказать хоть слово?
– Однако дважды в год их репортажи исправно обеспечивают бесплатной рекламой и без того сверхдоходный бизнес. Это не беспокоит журналистов, расхваливающих товары вне зависимости от того, насколько они никчемны и непригодны для повседневной жизни. Я, кстати, всегда этому удивлялся: зачем врать? Зачем год за годом громоздить эти нелепости? Но теперь начинаю понимать. Они просто не в состоянии критиковать. Не осмеливаются! А если бы осмелились, то никогда больше не получили бы приглашений на показы мод и распростились бы с престижными местами в первом ряду. Кстати, Линдсей, ты ведь обычно сидишь в первом ряду?
Макгуайр поднял на нее холодный взгляд, а Линдсей впилась ногтями в свои ладони.
– Да, – сказала она, – в первом. Для того, чтобы попасть туда, мне, черт возьми, понадобилось десять лет, и с этого места я могу описывать то, что вижу, гораздо лучше, нежели с галерки. Послушай…
– Не сомневаюсь в этом, – многозначительно проговорил Макгуайр. – Там, где я вырос, существовала поговорка: если садишься обедать с дьяволом, бери ложку подлиннее. Однако в данном случае она, видимо, не к месту. В конце концов, что сталось бы с тобой, если бы ты написала то, что думаешь на самом деле: например, что коллекции Казарес стали пресными, что они выдохлись и утратили блеск? На тебе поставили бы крест.
Он процитировал ее собственные слова с обаятельной улыбкой на устах. Когда-то Линдсей отличал бешеный темперамент, однако со временем она научилась его укрощать. Вот и сейчас женщина мысленно досчитала до десяти и принялась делать вдохи и выдохи по системе йогов. Паршивый ирландский ханжа, мысленно кляла она Макгуайра. Свинья. Демагог. Невыносимый, самодовольный, настырный хам… Линдсей поколебалась. С одной стороны, она обладала достаточной честностью, чтобы признать частичную правоту его слов, с другой – сделать это не позволял охвативший ее гнев.
– Возможно, мне стоит объяснить тебе некоторую специфику моей работы, Роуленд, – убийственно вежливым тоном начала она. – Я посещаю показы для того, чтобы писать, об одежде. О направлениях моды. В первую очередь я обращаю внимание на покрой, цвет, ткань и линии. В этом я специалист. И еще мне помогает то, что я сама небезразлична к одежде. Я ее люблю, как и сотни тысяч других женщин, которые еженедельно читают мои статьи. Тех самых женщин-читательниц, которые так нужны нашему еженедельнику. Тех самых, на которых рассчитывают рекламные агентства, покупая газетную площадь на наших страницах и тем самым помогая выплачивать зарплату тебе и мне…
– Благодарю, я в достаточной мере осведомлен об экономическом аспекте рекламного бизнеса, – с ухмылкой бросил Макгуайр. В это мгновение Линдсей почувствовала непреодолимое искушение перегнуться через стол и влепить ему пощечину.
– Довольно, Роуленд! Прежде чем читать мораль, взгляни лучше на собственный отдел очерков. В прошлую субботу вы поместили две большие статьи: одну – про Чечню, вторую – про Клинтона.
– Ну и что из того?
– Помимо этого в автомобильной рубрике вы напечатали заметку о новой модели «Астон-Мартина», затем – об элитарном морском курорте в Таиланде, и еще поместили в кулинарном разделе статейку со сравнительным анализом пятнадцати сортов оливкового масла. Первая же ее фраза звучала так напыщенно, что меня едва не вывернуло. Вы отвели этой вашей ужасной девице, которую, кстати, именно ты притащил в газету, целую колонку под описание какого-то роскошного ресторана неподалеку от Оксфорда, где она на пару со своим дружком просадила двести фунтов из редакционного бюджета. Они там, видите ли, отужинали! Это ли не фривольность? Это ли не безумие? Очнись, Роуленд, и не корми меня больше словесным дерьмом!
В кабинете повисла тишина. Настоящая гранд-дама, подумалось Линдсей, никогда не позволила бы себе употребить подобный эпитет. Однако она не жалела об этом, поскольку теперь чувствовала себя намного лучше. Макгуайр явно покраснел. Однако даже в том случае, если обвинения Линдсей достигли своей цели, он оправился на удивление быстро. Она даже начала подозревать, что этот человек получает удовольствие от разного рода перепалок. Макгуайр бросил на нее быстрый взгляд, а затем рассмеялся, вызвав у Линдсей новый приступ раздражения.
– Вот это удар, – сказал он. – Ощутимый удар. Но, с другой стороны, – Макгуайр наклонился над столом, – ты должна признать, что эта ужасная, по твоему мнению, девица проявила объективность, отругав ресторан за то, что соус «дюгле» там ниже всякой критики…
– Эка важность…
– …А наш эксперт по автомобилям довольно жестко прошелся по дизайну «Астон-Мартина».
– Не смеши меня! Он поливал слезами умиления машину, которая стоит почти четверть миллиона.
– Но вот по поводу статьи об оливковом масле я с тобой полностью согласен: она отвратительна и нечитабельна.
– И что же ты предпринял в связи с этим? Ты, редактор отдела?
– Кое-что предпринял. – Макгуайр хладнокровно встретил ее вызывающий взгляд. – Неужели не слышала? На этой неделе я уволил того, кто ее написал.
На сей раз тишина в комнате длилась гораздо дольше. Линдсей сидела неподвижно и смотрела то в зеленые глаза Роуленда, то на его твидовый пиджак, то на кипы книг. В голове ее вертелись какие-то бессвязные обрывки мыслей: о футбольных бутсах, взносах за школу и оплате закладных.
– Это – угроза? – спросила она, стараясь говорить как можно более спокойным голосом.
Макгуайр, казалось, удивился – в первый раз за время их разговора. Он окинул ее недоуменным взглядом, пробежал пятерней по волосам и торопливо заговорил.
Линдсей не слушала его. Она встала, чувствуя себя загнанной в какую-то ледяную ловушку, где даже воздуха было так мало, что – ни дышать, ни говорить.
– Я могу воспринимать твои слова только в качестве угрозы, – перебила его Линдсей прежним спокойным тоном. – Вероятно, мне следует позвонить Джини и отменить нашу встречу. Мы должны были увидеться примерно через час, но теперь я, конечно же, опоздаю.
– Опоздаешь? Почему же?
– Джини придется ждать. Если тебя это хоть сколько-то интересует, что, впрочем, маловероятно, ждать также придется и моей матери, и моему сыну, и водопроводчику, и походу за покупками…
– Водопроводчику? Какому водопроводчику?
– Придется подождать гаражу, придется подождать этому чертову магазину, в котором могли бы – заметь, только могли бы – оказаться бутсы двенадцатого размера. Придется подождать еще сотне мелких повседневных забот, с которыми мне приходится сталкиваться ежедневно помимо основной работы. Работы, которая, к твоему, Роуленд, сведению, на сегодняшний день уже закончена. Всему этому придется ждать, поскольку я все еще буду находиться здесь, в этом здании. Я буду говорить с Максом. Так я работать больше не могу.
Довольная тщательно выверенным сарказмом и чувством собственного достоинства, которыми была пронизана ее речь, Линдсей направилась к двери. Она чувствовала, что сейчас самое время для эффектного ухода. Макгуайр закашлялся.
– Бутсы для футбола или регби? – внезапно спросил он.
Линдсей остановилась и, обернувшись, метнула в мужчину самый испепеляющий взор, на который только была способна.
– Для футбола. И не пытайся снискать мое расположение. Слишком поздно.
– Двенадцатый размер… Большой! Он, наверное, высокий?
– Высокий. Метр восемьдесят пять. Ему семнадцать лет. Эта информация поможет тебе в твоих вычислениях?
– Я ничего не вычисляю. Просто я удивлен. Я думал, тебе – лет тридцать, ну, может, тридцать один.
– Льстить уже поздно, – бросила польщенная в душе Линдсей. – И поздно выпутываться. Я…
– Это была не угроза, – быстро перебил ее Макгуайр, поднимаясь на ноги. – Тут какое-то недоразумение. Может, ты просто неправильно меня поняла. Я пригласил тебя вовсе не для того, чтобы запугивать или критиковать. Я не люблю моду и не пытаюсь делать вид, что разбираюсь в ней. – Неожиданно Макгуайр широко улыбнулся и взял Линдсей за руку. – Скажу по секрету, что мне равным образом не нравятся «Астон-Мартины» и счета из ресторанов на двести фунтов. Ты здорово меня уела, признаю.
Линдсей неподвижно стояла, глядя на его большую, загорелую, красивую руку, и пыталась вспомнить, не было ли у нее ранее аритмии. Если нет, то чем вызвано это неровное сердцебиение под жакетом от Казарес? Накопившейся усталостью, возбуждением, неправильным питанием или стрессом? Затем Линдсей задумалась: не потому ли у них с Макгуайром сложились такие отношения, что именно она первой повела себя неправильно? Разумеется, она могла бы сбросить сейчас его руку и завершить свой эффектный уход со сцены, но… она этого не сделала. Наоборот, женщина встретилась глазами с его немного удивленным взглядом и смягчилась.
– В таком случае почему же ты решил меня допрашивать? – спросила она, позволяя Макгуайру подвести ее обратно к письменному столу. Оказавшись там, мужчина взял с него зеленую папку, развязал тесемки и протянул ее Линдсей.
– Потому что мне нужна твоя помощь, – сказал он. – Вот в этом.
То, как прямо и просто он ответил на ее вопрос, поразило Линдсей. Она заглянула ему в лицо, пытаясь обнаружить признаки лживости и двуличия, но не увидела ничего такого. Ей даже подумалось что Макгуайр, если, конечно, не строил из себя начальника, вполне мог бы понравиться ей как мужчина. Она опустила взгляд на зеленую папку – толстую, увесистую и без каких-либо пометок.
– Тут какая-то история, связанная с модами?
– Только косвенным образом. На самом деле история гораздо шире и… грязнее.
– Ты не хочешь объяснить мне, в чем именно заключается дело?
– Детально – нет. Пока не время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Макгуайр принялся перебирать бумаги на своем столе.
– Макс вроде бы говорил, что ты собираешься ехать со своей подругой. Кажется…
– Джини. Женевьева Хантер. Ты ее не знаешь.
– Да, я ведь здесь недавно, – кивнул он, продолжая рассеянно перебирать лежавшие перед ним листки. – Однако я знаком с ее работой и, конечно, с прошлогодними репортажами из Боснии. Они были просто блестящи! Так же хороши, как снимки Паскаля Ламартина. Они и раньше вместе работали?
– Да.
– Прекрасная команда. Я и Максу сказал то же самое. Куда же делся этот чертов план? Ведь только минуту назад лежал на этом месте! Кстати, почему она не осталась там и дальше работать вместе с Паскалем?
– Вот этого я не знаю.
– Кто-то мне что-то говорил… Она, кажется, заболела?
– Да нет вроде. По крайней мере, сейчас с ней все в порядке.
– Ага, значит, я что-то напутал. Макс говорил… Макгуайр не закончил фразу, а Линдсей не собиралась снабжать его дополнительной информацией. Он, судя по всему, и без того знал чересчур много. Если ему было известно о болезни Джини, о которой знали очень немногие, значит, об этом насплетничал Макс. Последний, однако, всегда считался очень сдержанным человеком, и уж коли делился с Макгуайром такими подробностями, значит, они являлись гораздо более близкими друзьями, чем поначалу думала Линдсей.
Именно в тот момент, когда она гадала, о чем еще Макс мог рассказать Макгуайру, тот огорошил ее. Он наконец нашел составленный Линдсей план освещения парижского показа и положил его перед собой.
– Прекрасно, – сказал он.
Не веря своим ушам, Линдсей изумленно уставилась на собеседника.
– Прекрасно? Ты хочешь сказать, что тебе нравится мой план?
– В конце концов, отдел мод возглавляешь ты, а не я, – пожал плечами Макгуайр. – И если ты считаешь нужным пользоваться услугами этого проклятого Маркова, – на здоровье. Будь только более требовательна к его творчеству.
– И у тебя нет никаких предложений? Я удивлена.
– Нет. Коллекции мод – это твоя епархия. Я бы и помыслить не смог о том, чтобы занимать чужую территорию. Тем более, что сам я не способен отличить Лакруа от Сен-Лорана.
«Чертов Макс!» – подумала Линдсей, уловив лукавые огоньки, заплясавшие в глазах Макгуайра. Значит, редактор передал ему их разговор!
– Я рада, что ты наконец уяснил рамки своей компетенции. – Линдсей встала, оттолкнув стул, и намереваясь побыстрее выйти из кабинета.
– Да, и вот еще что, – бросил ей в спину Макгуайр. Линдсей удивленно обернулась и увидела в его руках ту самую зеленую папку, завязанную тесемками.
– Скажи, костюм, который на тебе, случайно не от Казарес?
– Угадал.
Макгуайр, казалось, был доволен тем, что его догадка оказалось верной.
– А ты когда-нибудь встречалась с самой Казарес? Может быть, брала у нее интервью?
Линдсей недоуменно посмотрела на собеседника, гадая, чего больше в его вопросе: невежества или подвоха.
– Нет, – ответила она наконец, – я с ней никогда не встречалась. И, как тебе, должно быть, известно, ни один журналист – тоже. Казарес никогда не появляется на публике, только в день закрытия ее показов. И никому не дает интервью. Она настоящая затворница.
– И к тому же – удивительно красивая затворница.
– Да, и это тоже.
– Но Жан Лазар – он-то общается с журналистами?
– Только с теми, которых считает надежными. Со своими друзьями, которые не будут задавать ему неудобных вопросов о Казарес. Я бы не стала называть это интервью, но изредка он действительно дает аудиенции журналистам.
– Не могла бы ты договориться с ним о такой аудиенции?
– Наверное, смогла бы, если бы захотела. Но я этого не хочу.
– Попробуй сделать это, когда окажешься в Париже. Линдсей озадаченно посмотрела на Макгуайра.
– Зачем? Это же бессмысленно. Даже если мне удастся встретиться с Лазаром, я не узнаю от него ничего мало-мальски стоящего. Разумеется, мне хотелось бы узнать, насколько верны те или иные слухи. Например, правда ли то, что пять лет назад Мария Казарес стала разваливаться на части. И мне очень хотелось бы узнать, какую именно коллекцию она разрабатывает в настоящее время. Любой журналист не пожалел бы усилий, чтобы услышать ответы на эти вопросы, но…
– Вот и задай их Лазару. Почему бы не попробовать?
– По нескольким причинам, – фыркнула Линдсей. – Во-первых, я не осмелюсь это сделать, поскольку меня после этого на пушечный выстрел не подпустят к Дому мод Казарес. Во-вторых, я уже сказала тебе: это бессмысленно. Для интервьюеров у Лазара существует стандартная заготовка: Мария Казарес – гений высокой моды. Его задача в том и состоит, чтобы ограждать хозяйку от назойливых плебеев.
– И еще – в том, чтобы управлять империей стоимостью во много миллионов долларов. Давай и об этом не будем забывать.
– Само собой. С этой задачей он, кстати, справляется блестяще. Лазар охотно станет говорить о фасонах их платьев, об их косметике, духах. Он будет сыпать цифрами и излучать обаяние. Пустая трата времени. Все эти цифры мне и без того известны. Пресс-служба у Казарес лучше, чем у всех остальных парижских домов мод, вместе взятых. Об империи Казарес мне известно абсолютно все.
– Абсолютно все? Ты в этом уверена?
Линдсей уже была готова ответить какой-нибудь дерзостью, но в последний момент замолчала. Она заметила, каким острым стал взгляд зеленых глаз Макгуайра, как по-новому зазвучал его голос.
– Ну, хорошо, я преувеличила. Конечно, я знаю далеко не все, как, впрочем, и остальные. Лазар и Казарес окружены завесой таинственности, причем – с давних пор…
– Не могу не согласиться. – Макгуайр заглянул в зеленую папку. – Это заметно даже неспециалисту. Вопросов больше, чем ответов. Откуда они всплыли, как встретились, каким образом Лазар заработал свои первые большие деньги, какие взаимоотношения связывают их сейчас, почему в прошлом году Лазар собирался продать компанию?..
– Это были чистой воды сплетни, – перебила говорившего Линдсей.
– …Почему в нынешнем году Лазар изменил это решение и продолжает сидеть в своем кресле? Есть и еще несколько более мелких вопросов. Одним словом – ничего, что могло бы серьезно встревожить старую крысу высокой моды.
Макгуайр бросил на Линдсей быстрый взгляд и продолжал:
– Конечно, редакторы отделов мод ведут себя иначе, чем другие журналисты, верно? Я уже начинаю понимать это. Не задают острых вопросов, не пытаются заняться серьезным анализом. Они лишь ходят на показы, воркуют с подружками, запирая те небольшие участки своего мозга, которые еще в состоянии функционировать, охают и ахают над складочками и развивают в себе способность впадать в экстаз. По поводу юбки, или жакета, или шляпки…
– Минуточку! – вставила Линдсей, однако, не обратив внимания на ее реплику, Макгуайр продолжал:
– То, что представляет для них интерес, не имеет ни малейшего отношения к жизни девяноста девяти процентов обыкновенных женщин и нисколько не влияет на то, как они одеваются. Интересующая этих дамочек одежда – фривольна, стоит бешеных денег и вообще оскорбительна для женской части человечества…
– Могу я сказать хоть слово?
– Однако дважды в год их репортажи исправно обеспечивают бесплатной рекламой и без того сверхдоходный бизнес. Это не беспокоит журналистов, расхваливающих товары вне зависимости от того, насколько они никчемны и непригодны для повседневной жизни. Я, кстати, всегда этому удивлялся: зачем врать? Зачем год за годом громоздить эти нелепости? Но теперь начинаю понимать. Они просто не в состоянии критиковать. Не осмеливаются! А если бы осмелились, то никогда больше не получили бы приглашений на показы мод и распростились бы с престижными местами в первом ряду. Кстати, Линдсей, ты ведь обычно сидишь в первом ряду?
Макгуайр поднял на нее холодный взгляд, а Линдсей впилась ногтями в свои ладони.
– Да, – сказала она, – в первом. Для того, чтобы попасть туда, мне, черт возьми, понадобилось десять лет, и с этого места я могу описывать то, что вижу, гораздо лучше, нежели с галерки. Послушай…
– Не сомневаюсь в этом, – многозначительно проговорил Макгуайр. – Там, где я вырос, существовала поговорка: если садишься обедать с дьяволом, бери ложку подлиннее. Однако в данном случае она, видимо, не к месту. В конце концов, что сталось бы с тобой, если бы ты написала то, что думаешь на самом деле: например, что коллекции Казарес стали пресными, что они выдохлись и утратили блеск? На тебе поставили бы крест.
Он процитировал ее собственные слова с обаятельной улыбкой на устах. Когда-то Линдсей отличал бешеный темперамент, однако со временем она научилась его укрощать. Вот и сейчас женщина мысленно досчитала до десяти и принялась делать вдохи и выдохи по системе йогов. Паршивый ирландский ханжа, мысленно кляла она Макгуайра. Свинья. Демагог. Невыносимый, самодовольный, настырный хам… Линдсей поколебалась. С одной стороны, она обладала достаточной честностью, чтобы признать частичную правоту его слов, с другой – сделать это не позволял охвативший ее гнев.
– Возможно, мне стоит объяснить тебе некоторую специфику моей работы, Роуленд, – убийственно вежливым тоном начала она. – Я посещаю показы для того, чтобы писать, об одежде. О направлениях моды. В первую очередь я обращаю внимание на покрой, цвет, ткань и линии. В этом я специалист. И еще мне помогает то, что я сама небезразлична к одежде. Я ее люблю, как и сотни тысяч других женщин, которые еженедельно читают мои статьи. Тех самых женщин-читательниц, которые так нужны нашему еженедельнику. Тех самых, на которых рассчитывают рекламные агентства, покупая газетную площадь на наших страницах и тем самым помогая выплачивать зарплату тебе и мне…
– Благодарю, я в достаточной мере осведомлен об экономическом аспекте рекламного бизнеса, – с ухмылкой бросил Макгуайр. В это мгновение Линдсей почувствовала непреодолимое искушение перегнуться через стол и влепить ему пощечину.
– Довольно, Роуленд! Прежде чем читать мораль, взгляни лучше на собственный отдел очерков. В прошлую субботу вы поместили две большие статьи: одну – про Чечню, вторую – про Клинтона.
– Ну и что из того?
– Помимо этого в автомобильной рубрике вы напечатали заметку о новой модели «Астон-Мартина», затем – об элитарном морском курорте в Таиланде, и еще поместили в кулинарном разделе статейку со сравнительным анализом пятнадцати сортов оливкового масла. Первая же ее фраза звучала так напыщенно, что меня едва не вывернуло. Вы отвели этой вашей ужасной девице, которую, кстати, именно ты притащил в газету, целую колонку под описание какого-то роскошного ресторана неподалеку от Оксфорда, где она на пару со своим дружком просадила двести фунтов из редакционного бюджета. Они там, видите ли, отужинали! Это ли не фривольность? Это ли не безумие? Очнись, Роуленд, и не корми меня больше словесным дерьмом!
В кабинете повисла тишина. Настоящая гранд-дама, подумалось Линдсей, никогда не позволила бы себе употребить подобный эпитет. Однако она не жалела об этом, поскольку теперь чувствовала себя намного лучше. Макгуайр явно покраснел. Однако даже в том случае, если обвинения Линдсей достигли своей цели, он оправился на удивление быстро. Она даже начала подозревать, что этот человек получает удовольствие от разного рода перепалок. Макгуайр бросил на нее быстрый взгляд, а затем рассмеялся, вызвав у Линдсей новый приступ раздражения.
– Вот это удар, – сказал он. – Ощутимый удар. Но, с другой стороны, – Макгуайр наклонился над столом, – ты должна признать, что эта ужасная, по твоему мнению, девица проявила объективность, отругав ресторан за то, что соус «дюгле» там ниже всякой критики…
– Эка важность…
– …А наш эксперт по автомобилям довольно жестко прошелся по дизайну «Астон-Мартина».
– Не смеши меня! Он поливал слезами умиления машину, которая стоит почти четверть миллиона.
– Но вот по поводу статьи об оливковом масле я с тобой полностью согласен: она отвратительна и нечитабельна.
– И что же ты предпринял в связи с этим? Ты, редактор отдела?
– Кое-что предпринял. – Макгуайр хладнокровно встретил ее вызывающий взгляд. – Неужели не слышала? На этой неделе я уволил того, кто ее написал.
На сей раз тишина в комнате длилась гораздо дольше. Линдсей сидела неподвижно и смотрела то в зеленые глаза Роуленда, то на его твидовый пиджак, то на кипы книг. В голове ее вертелись какие-то бессвязные обрывки мыслей: о футбольных бутсах, взносах за школу и оплате закладных.
– Это – угроза? – спросила она, стараясь говорить как можно более спокойным голосом.
Макгуайр, казалось, удивился – в первый раз за время их разговора. Он окинул ее недоуменным взглядом, пробежал пятерней по волосам и торопливо заговорил.
Линдсей не слушала его. Она встала, чувствуя себя загнанной в какую-то ледяную ловушку, где даже воздуха было так мало, что – ни дышать, ни говорить.
– Я могу воспринимать твои слова только в качестве угрозы, – перебила его Линдсей прежним спокойным тоном. – Вероятно, мне следует позвонить Джини и отменить нашу встречу. Мы должны были увидеться примерно через час, но теперь я, конечно же, опоздаю.
– Опоздаешь? Почему же?
– Джини придется ждать. Если тебя это хоть сколько-то интересует, что, впрочем, маловероятно, ждать также придется и моей матери, и моему сыну, и водопроводчику, и походу за покупками…
– Водопроводчику? Какому водопроводчику?
– Придется подождать гаражу, придется подождать этому чертову магазину, в котором могли бы – заметь, только могли бы – оказаться бутсы двенадцатого размера. Придется подождать еще сотне мелких повседневных забот, с которыми мне приходится сталкиваться ежедневно помимо основной работы. Работы, которая, к твоему, Роуленд, сведению, на сегодняшний день уже закончена. Всему этому придется ждать, поскольку я все еще буду находиться здесь, в этом здании. Я буду говорить с Максом. Так я работать больше не могу.
Довольная тщательно выверенным сарказмом и чувством собственного достоинства, которыми была пронизана ее речь, Линдсей направилась к двери. Она чувствовала, что сейчас самое время для эффектного ухода. Макгуайр закашлялся.
– Бутсы для футбола или регби? – внезапно спросил он.
Линдсей остановилась и, обернувшись, метнула в мужчину самый испепеляющий взор, на который только была способна.
– Для футбола. И не пытайся снискать мое расположение. Слишком поздно.
– Двенадцатый размер… Большой! Он, наверное, высокий?
– Высокий. Метр восемьдесят пять. Ему семнадцать лет. Эта информация поможет тебе в твоих вычислениях?
– Я ничего не вычисляю. Просто я удивлен. Я думал, тебе – лет тридцать, ну, может, тридцать один.
– Льстить уже поздно, – бросила польщенная в душе Линдсей. – И поздно выпутываться. Я…
– Это была не угроза, – быстро перебил ее Макгуайр, поднимаясь на ноги. – Тут какое-то недоразумение. Может, ты просто неправильно меня поняла. Я пригласил тебя вовсе не для того, чтобы запугивать или критиковать. Я не люблю моду и не пытаюсь делать вид, что разбираюсь в ней. – Неожиданно Макгуайр широко улыбнулся и взял Линдсей за руку. – Скажу по секрету, что мне равным образом не нравятся «Астон-Мартины» и счета из ресторанов на двести фунтов. Ты здорово меня уела, признаю.
Линдсей неподвижно стояла, глядя на его большую, загорелую, красивую руку, и пыталась вспомнить, не было ли у нее ранее аритмии. Если нет, то чем вызвано это неровное сердцебиение под жакетом от Казарес? Накопившейся усталостью, возбуждением, неправильным питанием или стрессом? Затем Линдсей задумалась: не потому ли у них с Макгуайром сложились такие отношения, что именно она первой повела себя неправильно? Разумеется, она могла бы сбросить сейчас его руку и завершить свой эффектный уход со сцены, но… она этого не сделала. Наоборот, женщина встретилась глазами с его немного удивленным взглядом и смягчилась.
– В таком случае почему же ты решил меня допрашивать? – спросила она, позволяя Макгуайру подвести ее обратно к письменному столу. Оказавшись там, мужчина взял с него зеленую папку, развязал тесемки и протянул ее Линдсей.
– Потому что мне нужна твоя помощь, – сказал он. – Вот в этом.
То, как прямо и просто он ответил на ее вопрос, поразило Линдсей. Она заглянула ему в лицо, пытаясь обнаружить признаки лживости и двуличия, но не увидела ничего такого. Ей даже подумалось что Макгуайр, если, конечно, не строил из себя начальника, вполне мог бы понравиться ей как мужчина. Она опустила взгляд на зеленую папку – толстую, увесистую и без каких-либо пометок.
– Тут какая-то история, связанная с модами?
– Только косвенным образом. На самом деле история гораздо шире и… грязнее.
– Ты не хочешь объяснить мне, в чем именно заключается дело?
– Детально – нет. Пока не время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71